Гламис зарезал сон (джен)

— Зачем нам это читать? — запротестовала Мерседес Эсперанца Хуана София Палома (а для своих братьев и сестер — Гуля). — Это даже не по-английски.

— Потому что этот текст в списке рекомендованных для подготовительной программы юридического факультета, — ответила Юдин, — и когда ты начнешь там учиться, то не захочешь быть среди отстающих.

Мерседес надула губы, но вновь взяла в руки ридер. Как и предполагала Юдин. Соревновательная мотивация была действенной для всех ее детей, но для сестер-сверстниц — особенно.

— Кроме того, — дополнительно подбодрила ее Юдин, открывая свою распечатку пьесы, — это не так сложно, как тебе кажется. "Когда нам вновь сойтись втроем под ливень, молнию и гром?" -это ведь не так уж и трудно, верно?

— Наверное, — протянула Мерседес, демонстративно пожимая плечами. — Но что значит "бранный спор"?

— Посмотри на предыдущую строчку. "Когда мечей затихнет звон". Это бой.

— Ладно, тогда почему он не написал этого прямо?

— Потому что это поэзия, — пояснила Юдин. Точнее, пьеса, но трудно объяснить понятие пьесы своевольному подростку, который ни разу в жизни не видел театральных спектаклей. Юдин, в свою юность на Комарре, части бывала в театре, но ничего подобного на Единении Джексона нет. (Но может, однажды и появится — когда у Юдин будет собственный Великий Дом и подходящая столица).— Будем читать по ролям. Так получится быстрее. Топаз, ты не подойдешь и не поможешь нам?

Топаз присоединилась к ним, жизнерадостная и дружелюбная как всегда. (Юдин знала, что не должна выделять среди детей любимчиков, и восхищалась способностью Шива любить всех в равной степени и принимать такими как есть, однако сама всегда считала, что с Драгоценностями ей намного проще. Они были целиком её, плоть от плоти).

Если они примутся читать, время пройдет быстрее, а ей было необходимо сейчас отвлечься на что-либо.

* * *

"… ты будешь

Тем, что тебе обещано. Но я

Боюсь твоей природы, что полна

Млеком любви, мешающим избрать

Кратчайший путь".

Не было никакой возможности оставить жизнь клону.

Шив уже понял это раньше; он изучил проблему под всеми углами и, в конце концов, пришел к такому же выводу, что и Юдин. Не первый раз после этого он, казалось, пребывал в нерешительности. Юдин поставила снимок клона на прикроватную тумбочку барона, среди пузырьков с лекарствами: милый смеющийся мальчик на снимке должен был напоминать Шиву, что есть и другие милые смеющиеся дети, и они будут жить, даже если этот конкретный должен умереть. Одной явной ошибки будет достаточно, чтобы десяток других людей передумали насчет собственной операции.

В любом случае, при естественном ходе вещей барону бы недолго оставалось жить, и подкупить его докторов, чтобы они не шли против природы, вряд ли считается убийством. Он может просто не проснуться — этот такая милосердная и легкая смерть, на какую только может рассчитывать человек в возрасте ста лет.

И все же Юдин ощущала... что у нее не до конца спокойно на душе. Она никогда не любила оставлять дело на кого-то другого.

* * *

"...прильните

К моим сосцам и превратите в желчь

Их молоко, вы, демоны убийства,

Где б вы ни ждали гибели природы,

Незримые! Приди, густая ночь,

Окутанная мглистым дымом ада,

Чтоб острый нож своих не видел ран,

Чтоб небеса, прорвав покровы мрака,

Не закричали "стой!"..."

Разумеется, Шекспир считал леди Макбет злодейкой. Мужчины в любые времена и в любых землях часто назначали злодейками женщин.

"...Дункан к тому же

Господствовал так мягко, так был светел

В великом сане, что его дела,

Как ангелы, воскликнут гласом трубным

Об ужасе его уничтоженья".

Но что, если все было не так?

Что, если Дункан вовсе не был святым? Разумеется, большинство средневековых королей таковыми не были. Что, если были причины предавать тана Кавдора, "рыцаря, которому я верил всецело"? (И вообще, почему это Шотландия в начале пьесы объята войной? Мерседес задала этот вопрос, и Юдин не знала, что ответить).

Что если Дункан был кровожаден, алчен, любил роскошь — в общем все, как это бывает с властителями, дай им только пол-шанса? Что, если он был достаточно своеволен, чтобы другие были вынуждены платить своими жизнями, пока он наслаждался вволю?

Юдин долго терпела взгляды, которые барон кидал на ее нечетных дочерей, и им тоже посоветовала не возмущаться. Вряд ли немощный старик в парящем кресле мог бы им что-либо сделать, какие бы картины ни рисовал он в своем мозгу.

Но распутный старый лис в сильном юном теле — это совсем другое дело. И он ни одну из девочек не обделял своим интересом, даже Ляпис-Лазурь — умненькую малышку, которой только что исполнилось четырнадцать, а смотрелась она еще моложе, потому что как танцовщица была худой и с маленькой грудью. Риш (даже Юдин думала о ней как о Риш) была еще ребенком во многих смыслах, и ее больше интересовали коньки и снежки, чем мальчики и наряды.

"…Я кормила грудью

И знаю, как сладка любовь к младенцу".

Юдин смутно помнила, еще со школы, что у Макбета была проблема с наследником. Умер ли упомянутый младенец леди Макбет, или это был ребенок от другого брака, или его просто не приняли в расчет, потому что это была девочка?

"А вдруг нам не удастся?"

Нет. Никаких проигрышей. У них был запасной план на тот случай, если хирург их предал — взять детей и улететь с планеты на частном катере, но это был даже не план как таковой, а отчаянное намерение спастись. Когда ты играешь в Великий Дом, ты должен выиграть раз и навсегда.

* * *

"...Полмира спит теперь,

Мертва природа, только злые грезы

Тревожат спящего, и волшебство

Свершает таинства Гекаты бледной;

И чахлое убийство, пробудясь

На волчий вой, неслышными шагами

Крадется, как прелюбодей Тарквиний,

За жертвою скользя, как дух".

Было уже очень поздно.

Юдин сказала Мерседес, что на сегодня хватит с домашним заданием, а Топаз — что она может больше не читать, и что они могут вернуться к пьесе утром. Но, скорее всего, утром будет уже не до Шекспира — хорошо или плохо пойдут дела этой ночью, наутро у них будут на уме дела поважней.

Она зашла в детскую посмотреть на самых младших. Они оба уснули: Тежасуини сжимала в пухлых ручках плюшевого мишку, а ресницы Оникса отблескивали серебром в лунном свете.

Все, что делается этой ночью, делается для вас, лапочки.

* * *

Наконец, раздался звонок.

Слава всем богам, существующим или нет. Юдин глубоко, медленно выдохнула, только сейчас осознав, в каком напряжении она пребывала.

А затем она вернулась к делам. Ей еще нужно будет организовывать похороны.

* * *

— Дети, — сказала она утром. — С глубокой печалью сообщаю вам, что барон не пережил операции.

Они переглянулись: младшие — с искренним изумлением, поскольку не знали мира без барона, но старшие были уже достаточно сообразительны, чтобы встревожиться. Хотя Эрик и Стелла казались менее удивленными, чем остальные. А Топаз подумала и спросила: "А что станет с нами?"

— С нами — ничего, ответила Юдин, тщательно пряча объявший ее душу триумф и стараясь произнести это как можно более нейтрально. — Мы останемся прямо здесь. Я и ваш папа — его наследники.

(У барона был сын, но он отнюдь не звал того "своим принцем Кумберлденда". У этого человека никогда не было особой любви к родственникам).

После первого шквала вопросов — и после того, как Шиву пришлось уйти утешать Теджасуини, которая невесть с чего разрыдалась и выбежала из комнаты — наступило время для практических забот.

— Жемчуг, твое ожерелье в честь имени подойдет и для похорон. А твое, Рубин, слишком эффектное, надень лучше свою брошку. И вам, девочки, надо будет подобрать что-нибудь простое и изысканное. — Юдин повела стайку дочерей в свою спальню, чтобы вместе порыться в шкатулке с украшениями.

— А правда, здорово повезло, что на последний Рэнд-фест нам всем сшили взрослые черные платья? — спросила Изумруд. Она не ждала ответа и не заметила холодной, циничной улыбки, которой отреагировала на ее реплику старшая сестра Стелла. — А эти ботиночки подойдут? Я надеюсь, нам будет не обязательно одевать каблуки, они ужасно неудобные...

А вот Риш эту улыбку заметила и сделала выводы из слов Зуми. Она широко распахнула глаза... и в это мгновение, прямо на глазах у Юдин, закончилось ее детство. Юдин перехватила взгляд Риш и произнесла беззвучно, одними губами: "Амири не говори". Он не поймет, по крайней мере сейчас. Он как раз проходил идеалистический этап взросления. Оставалось только надеяться, что он это перерастет.

Риш послушно кивнула, и Юдин моментально поняла, что та ей верит.

Все-таки с Драгоценностями всегда было проще.