В обход закономерности (гет)

Решётка тюремной камеры выглядит двояко. Для людей по ту сторону, для свободных, она служит гарантом безопасности. А для узников вроде Люциуса Малфоя — уверенностью в том, что в ближайшее время ничего хорошего им не светит. Самое печальное, что такое положение — закономерность, с которой не поспоришь.

Люциус никогда не верил в совпадения. Ему и самому не хотелось принимать это, но всё в его жизни было логично и последовательно. Если его семья оказывалась в серьёзной опасности, то виной тому становились его ошибки. И если после устранения опасности Люциус оказывался в Азкабане, новую причину искать не приходилось. Виновником был не возродившийся так некстати Тёмный Лорд и не вынесший приговор Визенгамот. А он, Люциус. Тот самый человек, который и вынужден теперь смотреть на прутья решётки со стороны проигравшего. Это просто следствие. Закономерность, которая преследовала Люциуса (и не только его) с самого детства.

Не всегда итог походил на проигрыш всухую. Так, ещё будучи школьником, Люциус выступал на квиддичном поле в позиции Защитника. Во время одной из тренировок, он тогда учился курсе на третьем, Люциус отбил бладжер, целящейся прямо к трибунам, а именно — к сидящей на одной из скамеек Нарциссе Блэк. Потом позвал её погулять у озера, покупал ей маленькие подарки в «Сладком королевстве». А дальше... Все знают, что последовало дальше. Выпуск из школы, помолвка, свадьба, появление на свет Драко. Это можно было бы назвать счастьем, если бы не финальные развод и Азкабан, изрядно подпортившие общую картину. Куда приятнее думать, что всё это «полотно судьбы» разрисовывал не сам Люциус, а кто-то другой, обладающий безграничной властью. Иногда узник мог позволить себе такие утешительные мысли.

Главный в жизни Люциуса провал тоже не мог считаться случайностью. Нужно быть идиотом, чтобы не предусмотреть, что в Отдел тайн нагрянут мракоборцы. И потерянное пророчество − это тоже не рок судьбы, а следствие цепочки ошибок. К сожалению, если днями напролёт сидишь в унылой тюремной камере, времени для самоанализа остаётся слишком много. И первым на память приходит именно что-то угнетающее, добавляющее к и без того жалкому существованию узника дополнительный оттенок сожаления.

* * *

Люциус уже уверился, что до конца жизни всё, на что он может рассчитывать, − это камера Азкабана. Достаточно закономерно, учитывая решение суда. И Гермиона Грейнджер, показавшаяся у камеры, никак не вписывалась в представление заключённого о будущем.

Она появилась по ту сторону решётки неожиданно, в сопровождении надзирателя. Обычно Люциуса и других узников провожали в специальную комнату для встреч. Там он раз в месяц беседовал с Драко, который стабильно заходил в гости и делился последними новостями: и о себе, и о магическом мире в целом… Но на сей раз всё развивалось по другому сценарию.

− Вы, возможно, самый отвратительный человек из всех, кого я знаю. И я бы ни за что не пришла сюда, если бы не видела в этом крайней необходимости. Но и вы, надеюсь, понимаете, что не имеете права отказаться от любой сделки, что я вам предложу, − проговорила свою речь Грейнджер, остановившись у двери камеры.

− Вы это репетировали, мисс? — поддел её Люциус. Слишком уж выверенными казались подобранные слова и интонации.

− Не ваше дело.

− Так что вам надо от меня?

− Не мне, а вам надо, мистер Малфой.

− Может, сойдёмся на том, что эта мифическая сделка принесёт пользу нам обоим?

− А может, вы прекратите пререкаться и выслушаете меня? — очевидно, Грейнджер уж очень хотелось диктовать правила этих «переговоров».

− Я весь внимание, − Люциус подошёл к решётке вплотную. − И не забудьте уточнить, какую именно выгоду я буду иметь от вашего предложения.

− Мне нужны деньги, наличные. Я разговаривала с вашим сыном на днях, но он сказал, что не может вести финансовые вопросы. При этом гоблины сообщают, что ваше состояние превышает состояние любого другого британского мага. Так что... Мне нужен доступ в ваш сейф, а вы за это получите более комфортные условия в тюрьме, − Грейнджер умолкла, и Люциус мысленно предположил, что эту речь она тоже репетировала.

− И вы действительно рассчитываете, что я соглашусь? Моё состояние достанется Драко и его будущей семье, без вариантов.

− Я говорю не обо всех ваших средствах, лишь о части. Предполагаю, мне потребуется четверть или чуть больше. Взамен вас переведут в другую камеру, у вас появится возможность спать на кровати и принимать душ, улучшится питание… Может, что-то ещё?

− Если я до конца жизни останусь в этих стенах (и сейчас я говорю не о конкретной камере, а о тюрьме в целом), то никакие улучшения условий меня не интересуют. Готов буду выслушать ваше предложение, если в нём будет фигурировать слово «освобождение».

− Это невозможно. Я не смогу это организовать.

− По моим сведениям, вы сейчас занимаете далеко не самый низкий пост в Министерстве. И если у вас действительно есть мотивация получить эти деньги и нет других источников, вы найдёте решение проблемы. Я в вас верю, мисс Грейнджер.

Когда она скрылась из виду, а потом и стук её каблуков затих, Люциус подумал, что освобождение взамен на деньги − это достаточно закономерно. За всё нужно платить, и если цена исчисляется в каких-то жалких галеонах, это только упрощает ситуацию.

* * *

Гермиона три года занимала пост в Министерстве Магии и всё это время грезила одной идеей. На разработку проекта ушёл год, на доработку − столько же, на финальную отшлифовку − шесть месяцев. А последние полгода Гермиона безуспешно пыталась найти финансирование, всюду получая отказы.

Обратиться за помощью к Гарри она не решилась, зная, что у него хоть и есть сбережения, оставшиеся ещё от родителей, но: во-первых, их всё равно не хватит, во-вторых, деньги ему и самому не помешают. Поэтому она молчала. Точнее, наоборот, без умолку болтала обо всём. Иллюзия откровенности — это когда говоришь всё, что угодно, кроме самого важного — правды. Так, Гермиона, видя Гарри каждый день (они часто сталкивались на работе), так и не сказала ему, сколько денег требуется на её новый проект и насколько жалкую его часть готово профинансировать Министерство.

− Пойми, я не имею ничего против тебя, Гермиона. И против твоего проекта − тем более. Но мы до сих пор не восстановились после войны, а ты требуешь огромные суммы! — восклицал Бруствер.

− Ты так говоришь, будто эти деньги я требую лично для себя. Это нужно магглорождённым детям и их семьям. От этого зависит будущее магического мира! — в тон ему возражала уверенная в своей правоте Гермиона. − Говоришь, мы не можем восстановиться после войны? А я считаю, что этой проблемы не возникло бы, не будь этой войны в принципе. И её удалось бы избежать, если бы маленький мальчик по имени Том Риддл воспитывался в другом окружении, если бы его способности развивали с самого раннего возраста!

Проект Гермионы предусматривал организацию дошкольного обучения для магглорождённых волшебников. Начинать предлагалось с пятилетнего возраста, и в занятиях должны были принимать участие не только дети, но и их родители-магглы. Согласно плану, с магией знакомилась вся семья, отчасти − чтобы не пугаться стихийных всплесков волшебства. И чтобы понимать, куда именно одарённое чадо отправляется на семь лет обучения, оставляя обычную школу за ненадобностью.

Гермиона слишком хорошо помнила, как волновались её родители. В первые годы − из-за того, что дочери не было так долго, что весточку от неё приносила сова, что рассказать знакомым о загадочной частной школе было никак нельзя. А в последующие годы − из-за опасности, о которой они не знали ничего толком, но инстинктивно чувствовали что-то неладное. Гермиона до сих пор была благодарна маме и папе за то, что они простили ей тот поступок с модификацией памяти. Она не без труда вернула им прежние воспоминания, но после этого они не вернулись в Англию, отдав предпочтение мягкому австралийскому климату. И теперь Гермиона заботилась уже не о них… А о своём проекте.

После долгих сомнений, она обратилась к Драко. Тот теперь тоже работал в Министерстве, но на должности пониже и в другом отделе. По слухам, которые подтвердили отчёты гоблинов, состояние Малфоев было более чем солидным. И Гермиона выдвинула Драко предложение о сотрудничестве: он должен был профинансировать её проект, а она в ответ обещала пару бонусов для его отца. Но бывший школьный враг не изменил себе и ответил категоричным отказом.

− Грейнджер, я не имею права распоряжаться семейным капиталом. Обратись напрямую к отцу, − сказал он. И добавил, усмехнувшись: − Он будет рад новому посетителю.

* * *

− Полгода тюрьмы и пожизненный домашний арест взамен оговоренной суммы, − отчеканила Гермиона.

− Три месяца, − Люциус решил поторговаться. − Свободное перемещение по всей территории поместья.

− Договорились.

− Что насчёт того, чтобы, скажем, раз в год я мог проводить двухнедельный «отпуск» в другом своём имении на Сицилии?

− Мы это рассмотрим.

Если вам кажется, что три месяца − это достаточно долгий срок, то подумайте ещё немного. И вы поймёте, что это целая вечность, особенно − если ты сидишь в тесной камере Азкабана. Ведь более комфортных условий Люциусу так и не предоставили: он не догадался добавить этот пункт в устный договор с не в меру предприимчивой Грейнджер.

Когда Люциус наконец оказался в Малфой-мэноре, большую часть дня он проводил в саду. Первые дни порывался прогуляться и до небольшого озерца, но быстро понял, что близость воды угнетает не меньше решёток. Что Северное море, что маленький водоём, который можно влёгкую переплыть — всё одно. Вода вызывала у него неприязнь как в первые дни, так и спустя месяц. Другое дело — аккуратные кусты с распустившимися цветами, ровный газон и… гости у порога?

Пока Люциус наслаждался открывающимся видом, кто-то аппарировал прямо на территорию поместья. Драко воспользовался бы каминной сетью (хотя в мэноре он появлялся не чаще, чем на встречах в Азкабане), выходит, это мог быть только кто-то из министерских. Долго гадать не пришлось — в силуэте незваного гостя Люциус совсем скоро стали вырисовываться очертания Грейнджер.

− Могу я поинтересоваться целью вашего визита? — спросил он, и не думая подниматься с удобной лавочки. Решил обойтись без приветствия и первым начал разговор, чтобы создать хотя бы иллюзию выигрышного положения.

− Я пришла, чтобы поблагодарить вас… за ваш добровольный взнос.

− Ах, добровольный…

− Если вас не устраивает моя формулировка — обратитесь к словарю. Добровольный — совершённый по своей воле. А я, насколько помню, ни к чему вас не принуждала.

− И на что же ушло моё пожертвование?

− Вы что, не читаете газет? — поразилась Грейнджер.

− Как-то отвык от этого, пока находился в камере. Туда, представьте себе, очень плохо ходит пресса…

Люциус рассчитывал на долгий обстоятельный разговор. Пара едких замечаний могли вызвать соответствующую ответную реакцию, а там и до цивилизованной беседы рукой подать. Но Грейнджер не оправдала надежд, сказав резко:

− Я пришлю вам материалы по моему проекту. Всё же вы его профинансировали, так что имеете право быть в курсе. И спасибо ещё раз, мистер Малфой. Более не смею вас отвлекать.

Грейнджер развернулась, отошла на несколько ярдов и снова аппарировала. Как будто не понимала, что со срочными делами у того, кто является заложником в собственном доме, напряжёнка.

* * *

Не прошло и суток, как Люциус получил сову. Грейнджер позаботилась и о птице, и о получателе: большая кипа бумаг была уменьшена в размерах в несколько крат, но Люциусу не пришлось самому пользоваться магией — документы приняли прежний размер, как только он их коснулся.

На изучение бумаг ушёл весь вечер. И, видит Мерлин, это был самый насыщенный вечер за последний год жизни Люциуса. Он делал пометки на полях, выписывал отдельные пункты, сам исписал несколько листов пергамента своими предложениями, приходившими ему на ум по мере прочтения. Люциус как будто снова вернулся к жизни. Создавалась иллюзия, что с ним советуются, что его мнение что-то да значит. Не составило труда отмести в сторону назойливую мысль, что это всё — лишь формальность. Грейнджер было бы неловко разворачивать свой проект без его одобрения, которое, по сути, было получено по умолчанию — в тот миг, когда он покинул стены Азкабана.

В ответной весточке Люциус намекнул, что не отказался бы увидеть Грейнджер ещё раз (как минимум) для более детального обсуждения её нынешней работы. Ставка делалась на то, что в прежнем он занимал не последнее место в Попечительском совете Хогвартса, поэтому в теме ориентируется получше многих.

Ответ пришёл довольно скоро. Грейнджер сообщала, что будет в мэноре утром следующего дня.

* * *

− Надеюсь, у вас действительно стоящие предложения, − сказала Гермиона. Они с Малфоем сидели за большим дубовым столом. Поскольку хозяин дома сел по центру, гостье не оставалось ничего иного, кроме как лишний раз словами и интонациями напоминать, кто здесь имеет преимущество.

Сперва Гермиона скептически отнеслась к идее выслушать Малфоя. Потом её заела совесть: всё же она буквально вынудила его отдать четверть семейного состояния. Потом, уже лёжа в постели и раздумывая о предстоящем визите, Гермиона решила, что это может быть полезно. В первую очередь Малфой казался ей умелым манипулятором, искусно умеющим плести интриги. Но была ещё и вторая его сторона − опыт, помноженный на интеллект. Поэтому утром Гермиона направилась к нему в довольно благосклонном расположении духа, хоть виду и не подавала.

− Не могу судить, не услышав ваше мнение, мисс Грейнджер... − отозвался Малфой.

Дело было в воскресенье. Гермиона славилась любовью к работе, но даже она не подумала бы, что с утра до вечера будет с удовольствием вносить правки в свой же проект. Спустя неделю она вновь согласовала итоговый вариант с Малфоем. И в будни − периодически посылала ему небольшие весточки с новостями или вопросами для обсуждения.

Через три месяца она представила свой проект... всем. Общественности. Выступила в Министерстве, позже дала подробное интервью «Пророку», а затем и «Придире». То и дело сталкиваясь с кем-то из коллег в коридорах, уже не удавалось обойтись дежурным приветствием. Всегда следовал вопрос, начинающийся со слов вроде: «Кстати, насчёт вашего нового проекта...» Приходилось отвечать. Сперва охотно, потом с долей безразличия, затем − с лёгким недовольством. Она ведь уже и так публично сказала всё, что нужно! Выслушивать похвалу, конечно, приятно, но когда это отнимает рабочие часы, − как никогда понимаешь значение словосочетания «пустая болтовня».

В противовес её коллегам, Малфой всегда говорил по делу. Возможно, этому способствовало то, что у него было больше времени на подготовку к встрече… С ним Гермиона могла дискутировать часы напролёт. Она настолько привыкла к его обществу, что советовалась с ним по разным вопросам и после того, как проект заработал в полную силу. Пересылала ему отчёты специалистов, делилась собственными наблюдениями. Кто-то из них всегда назначал следующую встречу.

− Я зайду в среду утром, не возражаете? − спросила Гермиона, собирая бумаги. Вопрос задавался всегда, но ответ был ясен и без того. Малфой никогда не возражал.

− Меня здесь не будет.

− В каком смысле?

− Буду в Италии, помните? Я всё же убедил вас внести этот пункт в наш договор.

На самом деле это Гермиона убедила нужных людей внести этот пункт в пересмотренное решение суда, но в данный момент напоминать об этом не стоило. Как не стоило говорить и том, сколько сил на это ушло, сколько нервов. Решили всё деньги: как только точная сумма пожертвованных Малфоем средств озвучивалась, желающих спорить становилось меньше. Это число нулей подействовало даже на Бруствера.

− Как долго вас не будет? − поинтересовалась Гермиона. Сейчас, после долгой совместной работы, ей казалось некорректным вносить существенные правки, принимать решения без... Ну, если уж не без одобрения, то как минимум без молчаливого согласия «напарника».

− Не больше двух недель.

− Мне нужно будет как-то с вами связываться. Что насчёт сов? У вас будет возможность отвечать на корреспонденцию?

− У вас будет возможность переместиться ко мне по каминной сети. Я оставлю вам координаты, если угодно.

− Хорошо, − Гермиона кивнула, подумав, что вечер в саду дома на Сицилии − неплохая перспектива.

− А можете устроить себе небольшой отпуск дней на десять. И совместить его с обсуждением реализации проекта в более благоприятных условиях, чем пасмурная Англия.

− Вы что, приглашаете меня?

Идея отдохнуть в загородном доме Малфоя казалась абсурдной, совершенно неприемлемой, достойной только отрицательного ответа. Но в то же самое время − необычайно заманчивой...

* * *

Гермиона лежала в тени апельсинового дерева. Расстелила плед, устроилась на животе и не меняла позу последние часа полтора. Люциус наблюдал. Не только в тот день, а всегда, когда доводилась такая возможность.

Поначалу ему казалось, что возникший интерес, почти влечение к Грейнджер − это что-то необъяснимое. Потом он решил, что отсутствие других кандидатур женского пола поблизости кажется достаточно веской причиной. А ещё позже пришло осознание: дело не в том, что поблизости мелькала только эта девчонка, не в том, что она ему помогла (пусть и ради собственной выгоды), и даже не в том, что она объективно была довольно хороша собой. Нет. Притягивало скорее что-то невидимое, симбиоз её характера и внутреннего «я».

Кого-то могла бы и не привлечь её слишком очевидная, ничем не прикрытая естественность. Кого-то, но точно не Люциуса. Не только потому, что он слишком давно не был с женщиной, но и потому, что все его прежние пассии как раз грешили тем, что прятали всю естественность за «ширмой». Будь то хоть макияж, хоть платье за целое состояние, хоть наигранная манера поведения… Порой это могло привлечь, особенно за неимением иных вариантов, но ещё чуть-чуть — и желание увидеть этих женщин «без грима» стало бы навязчивой идеей.

И только сейчас, спустя больше двадцати лет после женитьбы, спустя два года после развода и восемь месяцев после освобождения (условно эту «операцию» можно было назвать так), Люциус слишком остро почувствовал, чего ему не хватало столь долгое время. Искренности. Во всём — включая не только слова и мысли, но и внешний облик. Вот уже несколько дней Грейнджер нежилась под солнечными лучами, и весь её вид говорил о том, что ей не нужны ни косметика, ни укладка волос, ли продуманный наряд. Без них она выглядела гармоничнее, чем в длинной узкой юбке, с тугим пучком волос на затылке и строго очерченным помадой контуром губ − такой она порой представала на колдографиях в прессе. Люциус больше не пропускал свежих новостей.

Когда он предложил ей провести в его сицилийском имении не пару часов, а несколько дней, то кожей чувствовал риск − остаться отвергнутым. Иногда приятнее блуждать в тумане неопределённости и притворяться, что и одному неплохо, чем получить чёткий, как звонкая оплеуха, отказ. Но порой, как и в этом случае, риск оправдывается. И звучит мягкое, как лёгкое поглаживание, согласие.

− Отдыхаете, мисс Грейнджер? − Люциус оторвался от собственных рассуждений и подошёл к гостье.

− Совмещаю с работой, − отозвалась та, быстро отложив бумаги, перевернувшись и усевшись по-турецки. − И вам давно бы стоило называть меня по имени.

− Как и вам меня... Гермиона.

Люциус присел на плед, вытянув ноги вперёд, и решил просмотреть документы. Когда Гермиона устроила голову на его плече, он не выдержал и поинтересовался:

− Ты вроде бы говорила, что я «самый отвратительный человек из всех, кого ты знаешь».

− Говорила? Просто в то время я не знала тебя. Не знала так, как нужно.

Разве было закономерностью то, что молодая и амбициозная сотрудница Министерства Гермиона Грейнджер проводит отпуск вместе с находящимся под домашним арестом Люциусом Малфоем? Вряд ли. Похоже, ему наконец-то удалось обыграть, обойти эту драклову закономерность.