Уйди и вернись (гет)

Вся её история началась в четверть двенадцатого в спальне Тони Старка — это Вирджиния Пеппер Поттс помнила ясно. Как и последовавшую поездку через ночной город, когда ей, отвыкшей ездить без шофера, пришлось самой вести чужой "Ягуар" по дождливой дороге… Да и откуда было взяться шоферу в четверть двенадцатого?

Корпоративные водители окончили свою смену в десять, ее собственные пальцы все еще оцепенело сжимали универсальный магнитный ключ, высокоскоростной лифт вез ее вниз, электронный кореш Тони в кои-то веки молчал в тряпочку, а ее сумочка с наличкой, конечно, осталась лежать там, где упала, на полу у Тони, мать его, Старка. Но, учитывая обстоятельства, внезапно обретшие облик двух полуголых гейш, уделявших мужчине, с которым она встречалась, интимное внимание прямо на ворсистом ковре посреди комнаты, она никогда не вернулась бы за ней. Пеппер вдавила на панели минус первый, не раздумывая схватив в гараже здания ключ, принадлежавший любимой пятилетней "старушке" своего избранника.

Еще несколько минут назад в прошлом она, казалось, что-то кричала, Тони, раздраженно пытавшийся натянуть тренировочные, что-то отвечал. Теперь моросил мелкий дождь, дорога была спокойной, ясно сияла разметка, быстро и бесшумно ускользал под колеса мокрый асфальт. В стекле отражался огонек ее ментоловой сигареты, что завалялись в бардачке "Ягуара" с тех стародавних времен, когда Пеппер еще курила, перед их первым разрывом, и сейчас, когда она глубоко затягивалась, поправляя папиросу жутко дрожащей рукой, уютный огонек тонул едва видимой красной искрой в россыпи капель на лобовом стекле, пока их не стирал размеренно работающий дворник.

Она была трезвая — аб-cо-лют-но, давно выветрились два бокала Пино Гриджо на ужине с ее избранником в одном из самых дорогих и романтичных местечек Лонг Айленда «Ля Пти Шато», в котором она пожелала отметить месячную дату возобновления работы над отношениями. Весь день она боялась, что Старк не выдержит такого «давления» и в очередной раз к чертям испортит редкий романтический вечер.

Впрочем, в реальности ее сомнения нисколько не оправдались, и все продвигалось более чем пристойно: Тони подарил ей очередную, неприлично большую бриллиантовую подвеску в виде сердца, выбранную кем-то из его служащих; как всегда острил с официантками, как всегда сорил деньгами на дорогие бутылки, но в целом не выходил за рамки приличий. Романтический ужин благополучно подошел к концу — Тони делал довольные лица, Пеппер была донельзя счастлива избежать вульгарной звездной показухи «а ля Тони Старк», и все шло по плану. Гений высоких технологий в который раз пригласил ее к себе, она в который раз за этот многострадальный месяц мягко, но уверенно отказалась, сказав, что не хочет снова спешить и все портить. Не хотелось признаваться в столь мирный вечер — такая решительность была прямым следствием страха, что после ее капитуляции Тони расслабится вновь, и его поведение станет в точности как и прежде.

Чмокнув его на прощанье, Пеппер с облегчением махнула такси, избегнув выражения тоскливого одиночества влажных карих глаз с поволокой самоиронии непонятого скитальца на просторах этой жизни — фирменных, патентованных спецэффектов Тони Старка, неминуемых во время ожидания личного шофера, которого тот был намерен для нее вызвать.

Однако, окунувшись с приемлемым комфортом в безопасность заднего сиденья нью-йоркского такси, уютно скрипящего дешевым дерматином, мисс Поттс вскоре обнаружила совершенно неприемлемое отсутствие в клатче своего айфона. Утренняя скайп-конференция с японскими инвесторами висела на уме жирным пунктом, а устройство, помимо пульса ее социальной жизни, хранило некоторые сопроводительные материалы. Впрочем, на стойке регистрации ресторана вещицы вновь не оказалось, и Пеппер решила, что Тони мог уже забрать ее, если кто-то нашел устройство, поскольку контакт миллиардера значился первым в быстром наборе, а приехав к нему домой…

Не то, чтобы она прежде никогда не заставала его с другими женщинами. Их давние отношения пережили и не такие «сложности», иногда ей казалось, что в них все уже было как минимум дважды. Исключая разве что ту девицу с передозировкой, которую Пеп пришлось самой во избежание скандала размещать в вип-клинике закрытого типа под чужим именем. Пеппер содрогнулась и плотнее сжала руль, невольно вспомнив остановившийся, почти мертвый взгляд накрашенных глаз. Они с Тони в том году почти расстались. Почти. У него тогда был сложный период.

Подобные мысли «о давнем совместном» всегда заставляли чувствовать себя древней, и увы, ничуть не более счастливой. Впрочем, «давние» для их с Тони отношений было даже не совсем верное слово. «Застарелые» — характеризовало бы их куда лучше. Как не сросшийся перелом. Пеппер затянулась и выдохнула через нос. Перелом, на который она столько раз накладывала шину, и который причинял ей боль опять, словно в насмешку за наивность. Это все было… не то, о чем хочется рассказывать, неожиданно встретив школьную подругу в супермаркете.

Она уходила. Она возвращалась. Тони оставался на том же самом месте. Ту работу, куда она год за годом вкладывала все свои силы, Энтони Старк ставил на почетную верхнюю полку в разделе административного занудства, которым просто кто-то должен заниматься вместо него. Управление огромной системой, торговавшей информационными технологиями включало построение экономических связей, заключение сделок, дипломатические командировки (проклятье — тяжелые!), организацию, координацию, контроль и постоянное исправление чужих ошибок в сжатые сроки… Однако Тони всегда считал тоской любую подобную деятельность, которая не была ощутимо направлена на него самого. Даже участие в инициативе «Мстители» вело его по обычному, знакомому кругу — традиционный шквал хвалебного пиара придавал ему хорошего настроения на две недели. Впрочем, сроки иногда сокращались из-за пустяков…

Посторонние люди, которые не делили с ними жизнь, могли с этим не согласиться, но Пеппер как никто понимала, что с пришедшим к нему супергеройством Тони не мог просто в один день стать другим человеком.

О том, насколько все это после опавшей пены в прессе показалось глупо, Пеппер старалась даже не думать. «Мстители» — это пиар, пиар — это реклама, реклама — это неотъемлемая часть бизнеса. Вот так она и будет думать об этом. Через некоторое время ей также стало очевидно, что проводить время в пестрой компании людей с разнообразными «полезными» отклонениями, которых старались поставить на службу американскому обществу, не помогало печально известному общественным поведением миллиардеру глядеть на вещи адекватнее, а образцовое поведение последнего месяца вновь оказался лишь очередной «подъем»…

Все это уже пройдено ими вдоль и поперек. Потому Пеппер не была уверена, в чем же в основном было дело на этот раз. Она ведь уже смирилась с разной величины всплесками его бесконтрольности?

Пеппер казалось, что когда-то она действительно верила в него… Может быть, просто устала от этой странной религии имени Тони Старка, которая была жизненно необходима лишь ей одной? Большинство подруг утверждали, что подобное отношение ее партнера к моногамному союзу — оборотная сторона популярности, гениальности и пережитой травмы, что для столь яркой личности в поведении Старка нет ничего необычного; и только лучшая подруга Пеппер, Бев, считала, что Тони изрядный подонок, и называла ее «круговорот от Тони и обратно» настоящей болезнью.

Пеппер знала, что приедет домой, снимет каблуки, сядет на первый попавшийся кухонный стул и опять наберет Бев.

Та скажет ей: «Как хорошо, что ты ушла от этого подонка! Но ведь на этот раз ты серьезно? Ты правда серьезно, Пеп?» Пеппер очень хотела ответить «да»… Да, я абсолютно серьезно на этот раз, Беверли! Но она говорила это уже столько раз… Пеппер аккуратно подтерла слезящиеся глаза ребром пахнущей ментолом ладони. Нет, это просто… из-за сигарет. Она бросила курить ментол так давно… в совсем другой жизни.

Та прежняя Пеппер была совсем другой. «Оторвы из Куинса» — так они себя с Бев в шутку называли когда-то в колледже целое лето. Она никогда бы не позволила так издеваться над собой год за годом. Она очень изменилась…

Опра Уинфри с обычной мягкой уверенностью приглушенно убеждала по радио очередную представительницу слабого пола: «…не пытайтесь изменить себя для отношений, которым не суждено сложиться. Если ваши отношения закончились, потому что он не вел себя достойно, то вы не можете „остаться друзьями“. Настоящий друг никогда не будет плохо обращаться со своим другом». Пеппер неровно вздохнула и чуть прибавила громкость. «Никто, кроме вас, не сделает вас счастливыми. Ни машина, ни мужчина не принесут ощущения правильности происходящего сами по себе…»

В носу защипало, слезы замутили глаза. Снова промелькнул в уме остановившийся, мертвый взгляд наглотавшейся таблеток девицы с размазанной тушью, только на этот раз у нее были голубые, помутневшие глаза Пеппер. Дрожащей рукой Пеппер начала искать в бардачке салфетки, чтобы высморкаться, заглянув поглубже. Да где же…

Внезапный, отвратительно-тяжелый удар по бамперу, заставивший машину пугающе мотнуться в сторону, выбил ее из потока мыслей о Тони и превратностях отношений, и Пеппер в ужасе вцепилась в управление, что есть силы ударив туфлей тормоз. Всю свою жизнь она старалась на дороге объезжать даже тупых голубей! Теперь Пеппер сидела, точно парализованная, глядя только на знак перехода и что есть сил вдавив в пол сведенной болезненной судорогой ногой педаль тормоза.

Господи, Господи, Господи. Этого не могло случиться с ней! С какой-нибудь взбалмошной, рассеянной молодой девицей, жизнь которой одна большая катастрофа, но… с ответственной, собранной, профессиональной, аккуратной Пеппер Поттс?! Просто не могло. Не могло, Господи.

Пеппер смогла наконец заставить себя перевести взгляд на край капота, с какой-то фантастичной надеждой, что кто-то сейчас встанет оттуда и заверит ее, что с ним все в полном порядке, а случившееся исключительно его вина. Удар был по касательной, но не пустячным. Если Мистер Неудача решит заявить об этом… Это была даже не ее машина — но куда хуже — машина Тони Старка, предполагается, стоящая у него в гараже! Того самого Тони Старка, кому бы позвонили первым, чтобы он забрал «угонщицу» и по совместительству генерального директора всем известного «Старк Индастриз» из камеры предварительного задержания. А он, без сомнений, не преминет сделать «звездный вход» лично! Именно такого дополнения к сегодняшнему унижению Пеппер пережить попросту не могла!

Внезапно Пеппер поняла, что все еще сидит в машине, от шока так и не выяснив о состоянии возможного пострадавшего! Она быстро толкнула дверцу машины, мельком увидев на стекле в свете галогенных фонарей отражение женщины с широкими испуганными глазами на мигом осунувшемся бледном лице, в окружении светло-рыжих волос, которые успели беспорядочно вылезти из прически. Поворот тридцать седьмой до перекрестка был необычно пустынен.

Пеппер издала приглушенный визг и чуть не захлопнула дверцу обратно, когда человек в расстегнутом пальто внезапно качнулся из темноты ей навстречу. Мужчина поморщился; отшатнувшись, прикрыл лицо ладонью, оказавшись в свете фар, и Вирджинии стало ужасно стыдно — она вырубила фары и, распахнув дверцу, устремилась к нему по лужам на своих парадных шпильках. Она все-таки сбила человека!

— Мистер... Вы в порядке?! — рукав пальто, в который она вцепилась, был намокшим и испачканным, очевидно, от падения на дорогу; высокий мужчина, пытаясь освободиться от нее, пошатнулся, но устоял на своих ногах.

— Похоже, что я в порядке? — огрызнулся он с акцентом. Шведский? Или норвежский? Пеппер была в Норвегии на встрече с разработчиками продуктов месяц назад! Они все адекватные, прагматичные люди! — пыталась приободрить она себя.

Мужчина все еще пытался освободиться от ее рук, но невысокая и деятельная мисс Поттс, от сковавшего ужаса бессмысленно комкая в кулаках чужое пальто, повисла на своей жертве, словно вцепившийся клещ.

 — Вы сильно пострадали?! Садитесь, я сейчас отвезу вас к моему врачу! — Пеппер не заметила, что практически пытается трясти несчастного, и у нее бы наверняка получилось, если бы она доставала ему выше подбородка.

В свете галогенных фонарей она рассмотрела, как водяная пыль искрится ореолом на черных волосах, а еще угловатое бледное лицо с породистым англосаксонским носом, на миг — потрясенные прозрачные глазищи и искрящийся дождем зеленый шарф. Может, если он не сильно пострадал, пообщавшись, они смогут интеллигентно договориться, и он не станет заявлять об этом идиотском ночном происшествии! Но проблема была в том, что нетвердо стоящий на ногах, отпихивающий ее от себя высокий мужчина в пальто явно не хотел ехать с ней.

 — Садитесь в машину — вы в шоке! — Пеппер притопнула ногой, дополнительно окатив обоих водой из лужи, ее трясло — она почти сорвалась на недостойный визг. Вирджиния чувствовала — еще минутку, и от всего, произошедшего этим вечером, у нее брызнут слезы.

— Отцепитесь от меня, мэм! — рявкнула жертва, внезапно продемонстрировав командный баритон. — Это вы в шоке. Поезжайте к своему врачу, там вам дадут успокоительное! — Жертва оказалась к тому же редкий хам! Все, что происходило с ней весь сегодняшний вечер было словно нереально. Угрозу слезной истерики сменила неизвестно откуда взявшаяся ярость, подпитываемая липким, знобящим страхом, что он сейчас уйдет, а с утра пораньше самым свинским образом заявит полиции, а потом и прессе о случившемся… Она ясно представила себе утренний заголовок, и как ее встреча с инвесторами медленно, но верно превращается во встречу со следователями полицейского участка. От выплеснутого запоздало адреналина его злость мгновенно передалась ей, у Пеппер даже закружилась голова.

— Да как вы смеете мне мэм-кать?! Мне едва за тридцать! Садитесь в машину, я сказала! Я отвезу вас к врачу! Я отдам в химчистку ваше пальто! У вас, возможно, перелом головы!  — шипела она на него сквозь зубы, уже заталкивая на заднее сидение. Пеппер находилась на руководящих должностях компании свыше семи лет, и даже потеряв большую часть своей презентабельности, с одичавшими от влажности рыжими завитушками вокруг лица, неукротимо ломавшими ее веру в салонное выпрямление, в платье от Валентино, благополучно испачканном на груди о его пальто, с расставленными поустойчивей ногами в хлюпающих грязной водой туфлях за полторы тысячи долларов — в ярости она являла собой подавляющее волю зрелище. Вот она — оторва из Куинса. Ее именем когда-нибудь назовут ураган, говорил Тони, когда она наседала на него. Впрочем, что говорил Тони в свете сегодняшнего вечера стало не так уж важно.

Мужчина, благоразумно утратив дар речи, неловко сел в машину. Последнее, что запомнилось Пеппер, были его расширенные прозрачные глаза, напряженно и недоверчиво смотрящие на нее из полутьмы заднего сиденья, прежде чем она захлопнула дверцу и поспешила снова за руль.

По дороге пассажир с до смешного независимым видом старался смотреть в окно.

— Вы меня что, похищаете? — с непринужденным достоинством наконец спросил он, не поворачивая головы.

— Конечно нет, если вы великодушно забудете это маленькое ночное происшествие! Это была случайность! — нервно попыталась пошутить Пеппер, рассмеявшись, сама в шоке от того, что делает.

Ее пассажир повернул голову, сверкнув в водительское зеркало взглядом, в котором на долю секунды показалась искра развлечения.

«Я подам на вас в суд», — было последним, что он сказал ей за всю дорогу до Бруклина.

*

— И куда вы меня везете? — наконец выразил свои сомнения пленник, с раздраженным любопытством взирая из полутьмы заднего сиденья.

— Домой, — сухо откликнулась злоумышленница.

— Я живу очень далеко отсюда, — ехидная напряженность наполняла его голос, как губку.

— Где, в Чикаго? — не сдержавшись, усмехнулась Пеппер.

Мужчина в зеркале заднего вида бросил на нее задумчивый взор: — Может быть… и в Чикаго.

«Не мое дело, да? Правильно», — мысленно хмыкнула Пеппер, кратко одарив зеркало торжествующим взглядом.

— Ну, стало быть счастье, что дом есть не только у вас, — Вирджиния свернула на парковку, и, остановившись, выключила зажигание.

— Вылезайте, вы же не будете здесь ждать? Мы поднимемся, и я сразу позвоню своему врачу…

— Да, вам… без сомнений, это нужно, — незнакомец, выходя из машины, окинул ее говорящим взглядом, от которого, Пеппер знала, цвет ее кожи под стать волосам безнадежно ушел в гневную и пристыженную лососево-омаровую гамму, вышедшую из моды еще в прошлогодней тенденции.

Молчание в лифте было подавляющим, мужчина стоял слишком близко, и злящейся, растрепанной Пеппер казалось, что он пытается уловить от нее запах алкоголя.

Под пальто у незнакомца обнаружился деловой костюм, определенно сшитый на заказ и сидящий в том характерном, неуловимом соответствии, что наверняка выдавил бы скупую слезу умиления у дизайнера европейских линий с мировым именем. Ну, Пеппер знала, как иметь дело с мужчинами, привыкшими носить такую одежду, как рыба родную чешую. Это был ее мир, с такими людьми они жили в одном ритме и на одной планете, вращались в одних деловых сферах. Его внешний вид невольно снял часть напряжения с ее плеч.

— Желаете кофе? Воды? Чего-нибудь еще?

— Горячую ванну и клюквенный смузи, пожалуйста, — вот только это не мужчина, это змея.

— Вина? — терпеливо вздохнула Пеппер.

— Вы собираетесь меня напоить, чтобы врач зафиксировал алкоголь? — мягко спросил он, одарив ее понимающим грустным взглядом, кратко оторвавшись от рассматривания авторской фотографии и впервые лукаво ей ухмыльнулся — в его прозрачном взгляде зажегся и утонул искрой озорной огонек. Пеппер нашла, что от его ухмылки сильно хотелось что-нибудь сделать. Найти остроумный ответ, наступить на ногу, вернуть усмешку… что-нибудь еще. Последнее вычеркнуть, и больше к этому не возвращаться.

Этот человек умеет и любит играть. Только бы не юрист! Не стоит забывать — это она его сбила в конце концов, а потом против его желания привезла сюда. В душу Вирджинии закралось сомнение — разве такой даст сделать с ним что-то против его желания?

Отпив предложенной воды, мужчина сел на широкий белоснежный диван и прикрыл на минуту глаза. Пеппер заметила, что он слишком бледен.

— У вас все в порядке?

— Сегодня вечером меня сбила машиной женщина, работающая генеральным директором в Старк Индастриз, которая, кажется, в итоге решила меня похитить, чтобы не оплачивать химчистку. А у вас как прошел день? — лаконично откликнулся он, не открывая глаз. Помимо явных следов усталости, у него была довольно интересная наружность, она не могла не заметить сейчас, с аскетичной гармонией черт — редким типом внешности, преодолевающим эпохи. Обманчиво-расслабленный разлет прямых бровей, широкие хитрые скулы и породистый, жесткохарактерный подбородок, смягченный изящными линиями смеха, а еще твердый, удивительный рот — строгий, даже возвышенный, но и слегка хищный одновременно — беспроигрышная мужественная эстетика. Пеппер могла с равными шансами представить этот образец сидящим в сонной задумчивости на утреннем заседании директоров по развитию информационного рынка и абсолютно с тем же неуловимым достоинством взиравшим с потемневшего портрета в какой-нибудь чертовой картинной галерее. Какая ерунда лезет в утомленную голову. Вдруг она осознала смысл последних слов, заставивших ее мигом выкинуть из головы всякий полуночный вздор.

— Откуда вы узнали, где… — Пеппер в недоумении посмотрела на стеллаж, куда указал взгляд его на миг приоткрывшихся глаз — фотография ее поздравления со вступлением в должность с ярким транспарантом через весь кадр. Ночь за панорамными окнами, несущими в себе тусклый отсвет Бруклинского моста, звенела в ее голове, будто мешая четко соображать.

— О. Понятно… — чтобы скрыть нарастающую растерянность, Пеппер нагнулась забрать с подлокотника фужер, и поежилась, случайно встретив по пути нечеловечески усталые глаза, будто вобравшие в себя сияние всех безликих городских огней, укравшие отблеск ночных витрин, как губка впитавшие в зрачки чернильную тьму беззвездного нью-йоркского неба. Как долго он бродил сегодня по ночному городу? Как бы ни прошел его день, этому мужчине нужно было выпить и спать… а не пытаться собрать последние силы перед лицом подозрительной женщины, час назад сбившей его машиной — совестливо подумалось Пеппер.

— …Вам что-нибудь еще нужно? — с трудом нашла мысль Пеппер, невольно содрогнувшись от прилива сострадательного чувства. Разговор по душам явно не клеился.

— Ручку, пожалуйста, я должен кое-что записать для своего адвоката.

«Только это не мужчина, это змея», — напомнила она себе, протягивая ему ручку. А она еще сочувствовала ему! Какие у него холодные руки… — Вам не холодно?

Он демонстративно не ответил ей, что-то и в самом деле записывая в крошечной записной книжке.

— Нет, — отозвался он, когда закончил. — Ну что ж, если вы не хотите рассказать мне, как прошел ваш день, тогда я, пожалуй, должен откланяться. —  Категорично оттолкнувшись от софы, он поднялся на ноги и направился к двери.

Та самая мировая, на которую так надеялась Пеппер, уплывала, махая ей белым парусом, как бумажный кораблик с водостока, и исполнительный директор вновь панически повисла на локте мужчины, запустив ногти в плотную ткань. Оу. Это что же, Scabal?

Если так, то предложение щедрых отступных явно плохая затея! Ей действительно нужно прекратить его так хватать… Она становится слишком злой и неприлично настойчивой.

Лицо Вирджинии Поттс, очевидно, отражало часть зловещей гаммы скопившихся за сегодняшний вечер чувств, при новой попытке к бегству угрожая высокой вероятностью истерики. Мужчина тяжело, вымучено вздохнул и нехотя опустится на ближайший стул, мрачно глядя на нее исподлобья. "Черт побери! Да кончится эта ерунда или нет?" — казалось говорил его взгляд.

Пеппер отчего-то хотелось встряхнуть за грудки этого неудобного, ни в чем не виноватого, нелепо высокомерного человека, и заставить войти в ее ситуацию, хотя рациональное зерно говорило ей, что он в действительности не виноват в трагедии всей ее жизни и отношений.

— Так как ваше имя? — спросил ее пленник, устало потирая переносицу, будто его только что заставили работать в свой выходной.

— Пеппер Поттс… — сболтнула она прежде, чем успела придумать что-то другое.

— Простите! Позвольте вам не поверить? — ее собеседник с возмущением поднял брови, будто его пытались сделать частью какой-то дурацкой истории, которая от начала и до конца была неизмеримо ниже его понимания (*игра слов, сочетание «pepper-pot» дословно «перечница»)

— Вирджиния, на самом деле, — глава финансового отдела и исполнительный директор явственно ощутила себя нашкодившей девицей в полицейском участке.

— Так куда ближе к правде, продолжайте, — на удивление зловещая тонкая улыбка осветила его черты, и ее ночной инспектор, положив ногу на ногу, милостиво кивнул, довольный —  то ли ею, то ли началом незамысловатого диалога. Пеппер показалось, он вот-вот достанет сигарету (конечно же из портсигара, никак иначе) и нагнется, чтобы закурить, как классический «порочный» следователь на допросе в кино. Черные, как полночь, зачесанные с гелем назад волосы до плеч идеально дополняли образ. Почему-то спросить в ответ его имя казалось как-то отчетливо неуместно.

— Значит, для того, чтоб задержаться, вы хотели узнать, как прошел мой день? — к Пеппер внезапно вернулось привычное ощущение пола под ногами и собственного положения. — После одиннадцатичасового рабочего дня я ужинала в ресторане с человеком, с которым мы давно работаем над отношениями, — (мужчина на миг одарил ее сомнительным взглядом, приподняв угольную бровь, будто спрашивая: "и он знает, что вы над ними работаете?" —  она проигнорировала это), — А после я подумала, что мой телефон остался у него и застала его с… ну с… другой… женщинами.  — Пеппер чувствовала, что становится бессвязна.

— И, я полагаю, — протянул ее гость, быстро поднявшись на ноги и сделав вдоль кухни несколько шагов, сцепив изящные пальцы за спиной, будто обращаясь к присяжным в лице кухонной утвари, — после столь… внезапного происшествия…

— Ну, не то, чтобы это было в первый раз, — быстро уточнила Пеппер. Зачем она это говорит?!

Ее обвинитель (или защитник?) подчеркнуто медленно повернул голову в сторону ответчицы и встретился с ней взглядом, в котором сочеталось потрясение, презрение и безмерное удивление, невольно поколебавшие основы всего ее уважения к себе. Да кто этот невыносимый человек, который претендует на то, чтоб сотрясать ее внутренний мир? А сам-то он кто — принц на белом коне?

— Мы уже взрослые люди… — неубедительно вступилась за сложность ситуации Пеппер.

— Вы уверены? — в его подчеркнуто озабоченном тоне сочетались глубочайшее сомнение и любопытство. Пеппер возмущенно открыла рот…

— Я понял, не трудитесь. Я попал под колеса вашего транспортного средства, поскольку у вас с избранником разный подход к работе над отношениями, — уволил рукой ее выступление мужчина, будто оно уже ничего не значило.

Вирджинии Пеппер Поттс до боли в горле захотелось, чтобы он знал… Знал все, что она отдала за последние годы ради того, чтобы… чтобы, выяснить, что ее, очевидно, презирает даже жертва, которого она чуть не переехала ночью на дороге. Она резко выдохнула. Спасибо, дорогой, последние остатки личного достоинства, припасенного хотя бы для незнакомых, были тоже втоптаны в грязь. Пеппер в тихом ужасе накрыла накрашенные губы рукой — ей показалось, она вдруг сейчас просто беспомощно, жалко заплачет.

— Сядьте рядом, не бойтесь, — будто внезапно пожалев ее нервы, мужчина нехотя опустился на софу, которую недавно покинул, и указал на соседнее место разрешающим жестом. С трудом верилось, что холодный голос, освобожденный от формальности, мог ласкать слух богатыми, умиротворяющими обертонами. Пеппер позволила голосу привести себя к дивану и с подозрением прищурила на своего судью незабудковые глаза — несмотря на ровный тон, его движения на минуту выдали усталость, готовую поспорить с ее собственной. Все же нужно тихонько позвонить Брюсу, чтобы он его осмотрел, — подумала Пеппер, но вслух ответила:

— Я определенно не боюсь сесть на собственный диван…

Ее гость в скупой на слова манере поджал и без того тонкие губы в линию и потянулся — Пеппер испугалась, что он потерял к разговору интерес и вновь вознамерился уйти, но тот, лишь повертев в пальцах подхваченную рядом безделушку, заговорил снова:

— А чего вы боитесь?

Безделушка вернулась на столик, и Пеппер стало довольно трудно собраться с мыслями, оттого что освободившаяся рука, ненароком наткнувшись на ее трясущуюся прохладную кисть, теперь изливала на нее свое рассеянное внимание, опытно разминая такие суставы, о наличии которых она и не подозревала. От этого к шее приливало тепло и приятно шумело за ушами, как в горячем источнике, заставляя пробегать по телу волны слабости.

— Наглотаться таблеток, как одна из его девиц, возможно, — неожиданно для себя нервически хохотнула Пеппер, хотя только что думала совсем не об этом, ощущая в горле собравшийся ком и отчего-то позволяя своему обвинителю действовать с ее конечностью по собственному усмотрению. Только бы не расклеиться… Этот вечер уже был для нее слишком, просто — слишком. Только сев Пеп впервые осознала, что создатель ее туфлей, очевидно, питал непримиримую ненависть к женским ступням.

— Полагаю, как прилично воспитанная дорожная жертва, я не могу этого допустить, — рассудительным, неторопливым тоном продолжал обмен обвинитель (или друг?..) потирая в пальцах кисть руки. В этом даже не было ничего навязчивого — как ему это удается? Несмотря на твердость, у него очень приятные, деликатные руки. Явно знающие про успокаивающий телесный контакт нечто, о чем она не подозревает. Это что-то профессиональное? И сразу второй вопрос: может ли обвинитель вообще стать другом?.. Или хотя бы массажистом… И главное: это будет очень неприлично, если попросить, чтобы он прямо сейчас, авансом, переключился на ее ноги?..

— Ваш психотерапевт выписывал вам сильнодействующие? — Пеппер неоднозначно пожала плечом, качнув головой.

— Я ничего не принимала давно, если это — то, что вас интересует.

— Нет… это я вижу сам. — Пеппер фыркнула, сделав вид, что собирается забрать свою руку. Он сложил губы в кривую усмешку, легко держа ее кисть на раскрытой ладони — позволяя порвать контакт при малейшем желании, возможно лишь потому пальцы Пеппер до сих пор продолжали покоиться поверх узкой, адамантово-твердой длани. Посмотрев, Пеппер не отводила с них глаз, завороженная видом своей руки поверх его. Да — такими руками нужно только подписывать указы: казнить или миловать… а, окончив труд, украшать расслабленной конечностью литой подлокотник Трона, — подумалось Пеппер, заставив ехидно фыркнуть. Интересно, есть ли у него Трон? Должен быть…

— По крайней мере, неудивительно, что у вас есть психотерапевт… — произнес ее гость, словно в ответ на ее невысказанную насмешку, возвращая руку хозяйке в полноправное пользование и невинно не замечая вытянувшегося лица Пеппер. — У всех женщин вашего избранника есть психотерапевт? — Вирджиния кисло скривилась на его сарказм, но у нее хватило юмора над собой.

— Ну, мы не создавали фанклуб…

— Тогда группа взаимной поддержки? Встречаетесь на выходных? — по-прежнему оскалившись в циничной усмешке, не отставал собеседник. Пассивная агрессия, сказал бы ее психоаналитик — под внешней невозмутимостью он был зол… еще как. На нее? За нее? То и другое?

— Вы не поймете, именно потому, что постоянно насмехаетесь.

— Я не буду, расскажите. Как вы его обычно оправдываете, я уже запутался?

Вирджиния тяжело вздохнула — ей до зубной боли захотелось, чтобы этот снисходительно настроенный человек хоть на миг представил всю трудность ее ситуации с мистером, так его, Старком.

— Хорошо. Несколько лет назад он занимался поставками вооружений собственного изобретения в Афганистан, в процессе чего попал в плен к боевикам и пережил серьезную травму...

— Самолюбия? — доброжелательно и понимающе уточнил ее новый знакомый.

Пеппер тихо застонала. Где этому учат — попадать аккурат в больную точку?

— А вы говорите, я не пойму. У меня были когда-то такие же проблемы с моим старшим братом...

Пеппер слегка задохнулась и невольно рассмеялась — уж больно забавную кислую мину он изобразил.

— Это не смешно, милая леди! Представьте — пирушки, женщины и неиссякаемое спиртное — годами, пока я сижу в кабинете и пытаюсь разобраться с делами. Потом нас вызывает отец, и угадайте кому достаются все лавры и список новых, еще более сложных задач? И кто перед последними сроками исчезает в поход с новой подружкой, а кто расхлебывает непочатый край чужих ошибок и несделанной работы? Мне кажется, будто я большую часть своей жизни бегал туда и обратно, успокаивая кризисы и обиды, которые мой брат вызвал своими заносчивым поведением... Каково это, целую вечность прибирать бардак за человеком, который не считает нужным исправляться? Вам знакомо такое?

Пеппер подумала, что она его сейчас поцелует.

А потом и все его подвижное, оживленное сейчас лицо — пусть засмеется.

Он и вправду вдруг тихо засмеялся, глядя на нее. Это был очень приятный звук — от него екало где-то под ложечкой. Пеппер хотелось услышать больше.

О чем она думает, какой мрак... Нужно срочно взять себя в руки и вернуть достоинство — этот мужик, на минуточку, еще вполне может вчинить ей иск! А электронные часы в кухне показывают начало первого.

— Ну, мой партнер не делал так постоянно, в отличие от вашего брата, — внесла ясность Пеппер уже более сдержанно, — у него лишь эпизодически случаются подобные... срывы...

— Ваш партнер сумел меня утомить, но дело не в нем. Это не он меня сбил, так ведь? Лично я сужу только Вас.

Мигом напрягшись от его внезапно уверенного и холодного тона, Пеппер покинула свою часть дивана, одернув платье на место так незаметно, как смогла, и, установив между ними формальное расстояние, обернулась у стола с полушутливой улыбкой: — Готовы вынести мне вердикт?

Мужчина молча наклонил голову на бок. Пеппер уже собиралась поздравить себя с моральной победой...

— Мне кажется, вам нравится, когда вам… лгут? — наконец нарушил тишину ее новый знакомый, неторопливо поднявшись с дивана следом. Он словно попробовал приговор на языке и нашел его любопытным. Тонкая усмешка преобразила его черты в нечто очень живое, почти пугающее.  

Она вдруг вспомнила о его законной роли в их маленькой дорожной драме. У Пеппер было ощущение, что она каким-то образом попалась, и она, ослабев, оперлась задом на столешницу, вопреки поющему тревожную ноту инстинкту, вдруг не обнаружив ни малейшего понятия, что на это отвечать.

Внезапно Пеппер продрогла — от невольных образов ее нового знакомого в суде, носящего строгий изыск делового костюма как вторую кожу, с ней на скамье подсудимых, по хребту прошел ток, вконец ослабив ноги. Кто она сейчас? Обвиняемая? Потерпевшая? Какие ответы на его вопросы были правильные?

От нахлынувших прежних опасений и скопившегося переутомления мысли слегка плыли. Сквозь это в сознание продолжал проникать внятный голос:  «Разве вы не знали, что ваш избранник вам постоянно врет?»

«Я не… То есть да, но…» — Да, она, возможно, знала, но…

«Значит, вы шли на это сознательно? Значит, вы были в курсе…»

Пеппер неожиданно представила себя в зале суда — вокруг сливающиеся лица, что-то говорящие, кричащие, как на валютной бирже… Она не понимает, что они говорят — ни слова!.. «Тони!!!» — шепчет она дрожащими, побелевшими губами… — Какой еще Тони?! — угрожающе шипит в лицо ее защитник, резко встряхивая за плечи, и у него внезапно оказывается лицо ее ночного незнакомца. От этого открытия ей так легко и страшно, и вдруг до идиотизма хочется, чтобы он ее так же страстно поцеловал. Какой мрак — Пеппер встрепенулась, точно от пощечины — она должна срочно что-то ему ответить на нестерпимый аргумент! Ну хоть что-то!

— Вы, наверное, не слишком привыкли говорить людям правду? — эта неловкая попытка самооправдания была ошибкой, Пеппер поняла это в ту же минуту. Он дернул головой и быстро обернулся. Побледневший и, кажется, очень злой. И такие вдруг страшные, вымученные тени вокруг глаз ее обвинителя, что Пеппер мучительно захотелось извиниться, возможно даже сразу за все человечество.

— Правда стоит дорого, но сколько вы ее выдержите? Сможете ли вы с ней дальше жить —  постоянно, каждый ваш день? — обретя вновь контроль, прошипел он, качнув черноволосой головой и приближаясь теперь походкой хищника, полной гибкого, текучего напряжения.

— Вы требовали мое суждение, чтобы я вник в вашу ситуацию, и я вам его дал, — он наступал. — Так чего вы хотите?..

Дело в том, что до сего вечера Пеппер просто не представляла, как агрессия в правовых вопросах во плоти могла выглядеть так изыскано и говорить с такой неприкрытой сырой эмоцией. К вопросу о личной нечестности, она, уже внутренне сдав позицию, попросту постыдно упивалась его экзотично взъерошенной шерстью. Он обошел стол, и она вдруг необыкновенно остро ощутила его руки, близость его тела и все понимающие про нее прозрачные глаза с пугающе глубокой темнотой зрачков.

 — Я бы оценила, чтобы мне всегда говорили правду! — дрогнув, искренне выдохнула Пеппер, как только обвинитель оказался прямо перед ней, невольно касаясь ее обоняния невесомой аурой дорогого свежего хлопка и совершенно греховных нот аромата собственного тела, оплетенного неуловимо-интригующим парфюмерным тоном. В деловом мире так пахли мужчины с принципами и сложным характером — полная противоположность Тони, который последние годы плыл по волнам своих меняющихся настроений, и пока, к ее особому сожалению, причаливать никуда не собирался. А также, абсолютно несправедливо для того, кто только недавно побывал под капотом машины… Но нюх никогда не обманывал ее. Она дарила Тони подлинные марочные парфюмы сотнями, но каждый раз обречена была чувствовать вместо них спортивный дезодорант, а в лучшем случае дешевую туалетную воду с очередным пошло-эротическим названием. Миазм не обремененного отношениями самца с поднятым забралом... Ее подруги называли такое положение дел нормальным, якобы Тони Старк, король угарных вечеринок, не пренебрегал из года в год ее подарками, а просто имел «собственный стиль». Ну, все кроме Бев. Бев, как известно, говорила, что Тони — подонок. Пеппер даже казалось, она слышит в трубку, как не в меру умная крашенная блондинка всякий раз при этом знойно сплевывает на тротуар. Сама же Пеппер со временем предпочла примкнуть к цинизму тех, кто говорит, что природа не наделила мужчин острым нюхом, чтобы не задохнулись от запаха своих же носков…

В силу чего, неотложное желание рвать на клочки этого неправильного малознакомого человека, плевать очевидно хотевшего на ее представления о тонкости мужского обоняния и неудачи в личной жизни, вернулось со свежей силой.

Этот мужчина не пах как легкая добыча вообще. И имел наглость сейчас спокойно существовать на люминесцентном свете ее маленькой кухни, словно на затерянной в далеком космосе стылой планете, где их было в целом мире только двое. Они, неудобные странные вопросы между ними, клочки старой жизни, сложный запах его духов и еще звенящая великая ночь, прильнувшая к светящимся окнам кухни, как к единственному источнику света во вселенной.

 — Должен ли я сказать вам правду тогда? — мягкий отголосок дыхания коснулся щеки Пеппер, внезапно вернув ее в реальность. Ее судья теперь выглядел так, будто почти решил для себя нравственную дилемму. Она смотрела в его глаза, и обретшая в них приют зеленовато-неоновая ночь с каждым мигом поглощала ее. — Я могу и это…

Вирджиния наклонила голову, бессознательно готовясь подстраиваться под его большой рост. Он почти дышал ей в лицо, и голова Пеппер кружилась от волнения их непреднамеренной игры. Теперь она была заключенной в тесных застенках комнаты для свиданий с адвокатом, а он — по-прежнему ее единственная соломинка добиться снисхождения суда…

Глубоко волнующий голос окутывал ее, отдавался неслышимой инфрачастью спектра в самых нижних позвонках, посылая щекотные импульсы по бедрам. Самые древние структуры ее мозга шептали, что никак нельзя теперь было игнорировать звук, рождавшийся резонансом в его гортани.

— Сорвать ту маленькую ложь, что вы говорите себе перед сном? — слабые отголоски дыхания путешествовали по ее шее.

— О том, что вы успешны. О том, что заработали свой титул по праву. Что вы, по сути, не мошенничаете, сидя на вершине вашего жалкого трона. О том, что ваши унизительные отношения стоят того, чтобы их спасать… — Пеппер задохнулась, с запоздалым ужасом сознавая смысл слов, против воли расцветающих на ее чувствительной оголенной коже постыдными горячими красными пятнами.

 — Прекратите! Как вы смеете — вы же не знаете ничего… — Пеппер задыхалась от возмущения, гнева или чего-то еще, что она не могла пока осознать… Даже не испуга, нет… Ужаса.

— Убирайтесь, уходите — оставьте меня в покое сейчас же!

Перехватив ее пальцы, он, точно забывшись, поднес их к лицу, будто собирался поцеловать, но вместо ожидаемого контакта, Вирджиния лишь почувствовала мимолетно на запястье его прохладное дыхание: «…Если вы так хотите», — его тон стал ледяным. В воздухе разлилось гневное напряжение, и ее гость широкими шагами направился к выходу. Пеппер, стоя на ослабевших ногах, не верила в происходящее. Что вообще только что произошло?!

Хлопнула дверь. Это какая-то ненормальная, безумная ночь, в которую все действовали как оголтелые идиоты?!

Опомнившись, Пеппер выбежала в коридор лестничной площадки, будто не она секунду назад приказала ему убираться вон: — Стойте, вам же нужен врач!!!

 — Это вам нужен врач! — рявкнул он в ответ. —  Вернее будет нужен очень скоро, — сухо пробормотал он, — как и промывание желудка в реанимации, от тех таблеток, что ты собираешься выпить из-за всей лжи, которой себя окружила, только еще не знаешь об этом! Но это уже не мое дело.

Пеппер повернула за угол коридора и нашла ночного гостя застывшим у дверей лифта.

Напряженным укоризненным глазом горела клавиша «вниз».

Но вид сверлящих стену, почти бесцветных в мертвенном коридорном освещении глаз был еще хуже. Дистанцированный, потерянный и напряженный. Как от такого не трескается бетон. Никак не соответствующий обстоятельствам взгляд ребенка, безмерно удивляющегося тому факту, что его вообще готовы выставить за порог в ответ на намеренную провокацию, и зачарованно толкающий до последнего, чтобы увидеть, почувствовать в реальности — готовы или нет.

Пеппер застыла, беспокойно обхватив себя руками и чувствуя себя ужасно беспомощной в незнании, как поправить сложившуюся ситуацию. Может, он действительно только играл?..

Откуда-то потянуло сквозняком — влажным, с мелкими каплями дождя.

Ее теперь не отпускала безумная мысль, от каких она обычно не страдала: если этот немыслимый, резкий и внимательный к ней человек уйдет, что-то в ней сегодня изменится, что когда-то, через время, приведет ее к краху. Но пока он еще здесь… казалось, ничего еще не решено окончательно. Она еще может поспорить со своим будущим…

— Я хочу сказать, нельзя так запросто выносить о ком-то суждения!  То, что вы…

— сделав вдох, Пеппер отвела взгляд и зябко обхватила себя по колющему блесткой модельному шифону за плечи, стараясь унять дрожь в промозглом холоде лифтовой площадки, и нервно постучала шпилькой пол. Сейчас только правду, иначе он и слушать не будет!

— Это не вся я, — чуть подведшим голосом сказала она, но даже на собственный слух это звучало почти как вопрос. Потерянно рассматривая строгий профиль, Пеппер не знала, что больше ему сказать.

Слов между ними не осталось. За прошедший час в обществе друг друга они исчерпали их все. Ничего не осталось. Только ощутимое в воздухе напряжение двести двадцать вольт — гудящее мертвенным флуоресцентным светом лампочек под потолком коридора; гул тока в бобинах, сматывающих натянутые тросы приближающегося лифта, и те же самые сумасшедшие двести двадцать вольт, а может даже больше, все еще гудели между ними. Она так хотела, чтобы он прекратил эту пытку, сейчас же. Прекратил отталкивать ее, а также изображать смертельную обиду. Чтобы он еще раз стал таким, каким был всего полчаса назад — настоящим. Когда смеялся…

От злости и разочарования его действиями она не могла найти слов. Что он ей наговорил? Какого черта?! И какого черта он теперь убегает? Это подло, трусливо и полностью несправедливо!

Тишина лестничной клетки текла между ними, как светящееся флуоресцентное марево, пульсировала стробоскопическим мерцанием в висках.

— У вас просто отвратительные туфли, — нарушив невыносимое молчание, отметил недавний знакомый, скорбно поджав губы, прожигая дистанцированным взглядом ее глянцевые, барби-розовые «Дольче Ричи», которые она купила вчера для особого случая — «чтобы привлечь внимание особого мужчины», как проницательно заметила продавец-консультант с искусственным верхним размером. Как в воду глядела, силиконовая ведьма!

Вирджиния поняла, что внутри закипает ярость. Да что он прицепился к ее словам о правде! Таким людям, как он, вообще нельзя разрешать говорить другим правду — это просто чума! Нет, конкретно этот — странный, невыносимый человек — не может, не должен! И все же, как ей быть, если его слова действительно правда? Нет, не о туфлях… Впрочем, о них тоже. Они были и в самом деле уродливы, — она поняла, невольно бросив вниз взгляд — каким-то извращенным, слащавым способом. Просто… принято считать, что мужчинам это нравится… Она бы хотела, чтобы он сказал, что эти туфли ему нравятся? — Пеппер захлестнуло тихое безысходное чувство отвращения к себе.

Да что с ним такое случилось в жизни! Его ледяные глаза видят вообще что-нибудь кроме ее промахов? Видят хотя бы, что он глубоко разволновал ее, а сейчас очень сердил одновременно? Видят, что даже если ему не нужен был сейчас врач, а ей завтра адвокат, она все еще не хотела, чтобы он прямо теперь уходил?! Пять минут назад ей казалось, что они готовы попробовать шагнуть навстречу чему-то особенному, а теперь — посмотрите на это!..

Не первый раз за сегодня она увидела красные пятна под веками от прилива обиды на жизнь и весь постылый мужской пол. Один несколько лет к ряду попросту вытирал ноги о ее старания, а другой, полностью исключительный, готов без колебаний перечеркнуть возможный интерес из-за какой-то там лживой правды!

Перепады напряжения от досады за весь бесконечный вечер все-таки выбили внутри нее предохранитель. Обычно Пеппер Поттс не ведет себя подобным образом, и тем более уж не тащит мужчину в свои объятья! Пусть так оно и останется записано для потомков. Но с этим запутанным человеком ничего не было и не могло получиться "как надо". Он просто вот-вот уйдет, как дурак. Вирджиния Поттс — приличная женщина, но если не она, то они решительно так никуда и не придут! Чтоб тебе там хорошо спалось с твоими курвами, Тони!

Безжалостно использовав элегантный галстук для собственного равновесия и попутно пытаясь заставить обладателя пригнуться ниже, Пеппер быстро, почти балетным усилием поднялась на мыски, немного неожиданно для обоих оказавшись в паре сантиметров с его лицом, следом за чем, отчаянно покачнувшись и едва не ткнувшись носом, все же сумела поймать тонкие губы. Ладно, это им еще надо будет потренировать… Ее нос облегченно вжался в прохладную, гладкую кожу щеки, наконец глубоко втянув его собственный мужской запах, с едва ощутимой примесью древесно-солоноватой тяжести лосьона, как кора столетней пихты на морозе, который так прекрасно соответствовал этому неприступному, как Иерихон, и неприлично высокому, как Пизанская башня, человеку…

Пеппер все-таки потеряла равновесие, ощутив, как спина деморализованного противника с глухим стуком ударилась о стену коридора под ее напором. Ох, она действительно надеется, ему не слишком больно… по крайней мере это хоть мимолетно заставило его ухватиться руками за нужное место.

В ушах стоял подводный гул, или это гудели старые лампы на потолке. Задержав дыхание, Пеппер будто погрузилась под воду, осязая хищный, тонкий рот под своим и отчаянно, настойчиво требуя от него хоть какой-то реакции. Если он сейчас не ответит, она его укусит!

Наконец он действительно, и вправду ответил, разомкнув губы и впустив ее немного глубже — в то же время Пеппер показалось, что пол накренился под углом, а задрожавшие от кислородного голодания ноги поддерживают ее только по инерции — и сразу беспомощно вцепилась в треснувшие под нагрузкой лацканы его пиджака. Она никогда не оплатит счет за всю его испорченную одежду… По телу вниз шли щекотные мурашки, и предательский стыд прилил к шее. Ну по какому праву тогда его кожа такая холодная, а рот такой горячий, и под неоновыми в этом свете покровами бежит, гудит напряжение не в двести двадцать, а в тысячи промышленных вольт?.. Стоять на цыпочках было бесконечно тяжело, а садист и не подумал наклониться, и Пеппер уже всерьез рассматривала бесстыдно опуститься с поцелуями на шею, ради своих онемевших от боли ног и прерывающегося дыхания. Но его язык, горячий как ад, совершал нечто бесподобное, осторожно и тщательно пробуя теперь ее рот, в ультимативной форме заставляя тянуться к нему на цыпочках в категорически не приспособленных для этого туфлях. Ну, она их… все равно выкинет… возможно, вместе с ногами…

Однако, стоило лишь каблукам подиумного орудия пыток коснуться пола, все волшебство закончилось, а ее злющий обвинитель резво отпрянул, будто и не отвечал увлеченно секунду назад — один раз павший, но не побежденный, тяжело дыша и дико сверкая вновь обретшими цвет глазами.

— Ну, знаете!.. — зло выдохнул мужчина дрогнувшим от досады голосом, прежде чем шагнул в двери закрывающегося лифта, так стремительно, будто спасал свою жизнь. Оставив Пеппер вспотевшей, ранимой, возбужденной и отчего-то полностью, до слез разочарованной и обманутой в лучших романтических ожиданиях.

Пеппер ошпарил запоздалый стыд: что он теперь о ней думал?!

Опустошенно постояв у лифта в какой-то нелепой надежде, что что-то еще произойдет, Вирджиния, наконец, не слишком уверенно вернулась к себе, и привычно пустая квартира вновь тяжело навалилась на нее стенами в спокойно-бежевый узорчик.

Ушел. Все-таки по-настоящему, действительно ушел!.. Нужно было его и в самом деле похитить… привязать к стулу. Угрожать кухонными ножницами, пока не поймет собственного счастья…

На столешнице в кухне, на которую ее пленник только что, казалось, готов был ее усадить, шепча свои правдивые гадости, лежал маленький глянцевый прямоугольник. Вирджиния перевернула его. «Пришлите пальто по этому адресу после химчистки» — было написано поверх визитки конгресса судебных психологов, с дописанным элегантным почерком адресом и номером личного телефона. О.

Так вот зачем ему вдруг понадобилась ручка! И Пеппер внезапно почувствовала себя школьницей, получившей записку от того самого мальчика.

Мальчика, которого, оказалось, звали Люк.

Она все еще, застыв, стояла с карточкой в руке, когда неожиданный, громкий звонок в дверь заставил ее подскочить. Даже не подумав, Вирджиния очутилась в прихожей и, нервически звякнув защелкой, распахнула дверь.

Ее недавний обвинитель стоял напротив двери.

— Я забыл в пальто свой бумажник, — Люк страдальчески-иронично наморщил лоб и скривил губы, пытаясь не улыбнуться.

«Обманщик» — успела подумать Пеппер, но, поглядев на его досадливую физиономию, с удивлением поняла, что ей это совершенно безразлично. А еще, что вот-вот рассмеется от облегчения.

Поколебавшись мгновение, Люк зашел в квартиру, и на этом все коридорные страсти стихли, к вящему сожалению престарелой соседки из 13-в.

Никто больше не покинул квартиру мисс Вирджинии Поттс в эту странную, странную ночь.

*

Пеппер лежала в темноте, обнимая его за шею, прижимая стройное тело к груди, как будто он был последней, единственной опорой, за которую она держалась, чтобы ее не унесло обратно ко всему этому дерьму с Тони, в ее прошлую жизнь. Она запуталась, завязла…

Люк очутился на ее пути, словно гость из мира, в котором перед ней еще был выбор того, как она будет жить дальше.

Ну, и, не будем забывать ее заслуги, это она его сбила, в конце концов — Пеппер почти с гордостью иронично улыбнулась темноте.

Она уже начала понимать — кроме прочего, Люк был очень умный в отношениях с людьми человек. Теперь Пеппер не оставляло тривиальное чувство: будто спала и проснулась совсем недавно, на свежую голову. И многие, многие вещи вокруг были не так. За одним только исключением: впервые за долгое время на нее смотрели — и видели именно ее саму, разумные, наблюдательные и совершенно трезвые глаза. Промозглая, одиноко-неоновая ночь ее усилиями вышла из них, и теперь там, в топкой, расслабленной глубине плескались болотными огнями тонкий юмор, острое лукавое любопытство и жар очага, заметные даже сквозь бесчеловечно измученные тени вокруг зеленых глаз, через морщинки утомления, бессильно прочертившие нижние веки.

«Ты знаешь, что тебе нужно взять отпуск?»  — Пеппер нежно потирала кожу в углах его глаз кончиками пальцев. Ее расслабленное тело удобно умещалось поверх его, непомерно длинного. В розовеющем предрассветном сумраке, она с симпатией наблюдала, как возвышенно-чопорные губы медленно и неумолимо расползаются в серпе улыбки. Смешно тебе? Я кажусь тебе маленькой и наивной? Да, я смешная. — молчаливо сияя, Пеппер гордо улыбается в ответ…

Глаза Тони, утомленные или нет, никогда не предназначались для окружающих людей, если, конечно, собственное эстрадное отражение не сияло ему восторженно в благодарных зрительских очах — в остальных случаях его ум пробуждали лишь свежие идеи и технологии. Пеппер, увы, не относилась ни к тем ни к другим. Неисполнимое желание пробуждать разум и любопытство партнера, не только его тело, за годы измотало ее силы. Обратить его внимание, всерьез отнестись к ее просьбам…

Внимательные глаза Люка, казалось, не только без труда видели ее как женщину, но и анализировали, рассуждали, даже критиковали. Он не разрешил бы ей снова вернуться на веселый экспресс Тони Старка. И она хочет этого так сильно. Безрассудно, отчаянно хочет сейчас той, другой жизни, которая у нее могла получиться с Люком, какой бы она ни была.

Тони может продолжать жить как раньше, игнорировать интересы окружающих, плевать на ее просьбы и его обязанности, которые она тащит в компании день за днем, проводить недели в мастерской, в перерывах пить запоем, для творческой разрядки приглашая все новых спутниц, после чего покаянно биться головой о стену и брать себя в руки только для того, чтобы потом срываться снова. Нужен особый талант, чтобы уметь подводить женщину столь во многих смыслах… Просто… наконец-то это больше будут не ее слезы, не ее унижение, не ее забота вообще.

Стоит ли говорить, Беверли будет вне себя от счастья. Насколько Тони был беспорядочным человеком, настолько Пеп всегда приходилось вставать в оппозицию, сохраняя равновесие в их непрочной системе, а она устала от этого, устала чувствовать себя матерью-одиночкой, которая тащит несознательного переростка из пропасти алкоголизма и разгильдяйства, быть такой упорядоченной и сжатой, как пружина, так устала… Люк позволил ей чувствовать себя с ним наконец такой свободной — от Тони, от прежней, слабой себя, от давно, казалось, выбранного и определившегося будущего.

Теперь, когда он уснул, Пеппер лежала в темноте и тихо плакала — потому, что только что действительно занималась любовью с малознакомым человеком, а секс между ними с Тони за пять лет отношений мог бы назвать подобным образом только кто-то с очень, очень большим воображением. Как выяснилось, Пеппер не обладала ни малейшим представлением, каким чутким и терпеливым любовником может стать жестокий судья. Легко перешагнув досужие мифы об искусстве мужского самоконтроля, Люк начал с того, что сокрушило ее прежние взгляды на скромную роль пред­ва­ритель­ных ласк, с поч­ти от­цов­ским тер­пе­ни­ем и воз­бужда­ющей тре­бова­тель­ностью при­учая сда­вать­ся за­ботам о се­бе. Даже сейчас Пеппер безмолвно вспыхивала, стыдясь, насколько волнующим опытом было воспринимать его таким неожиданным образом. В постели с ним она отчего-то чувствовала себя влюбленной незрелой девчонкой. Вирджиния не могла вспомнить, когда она возбуждалась так сильно. Ее всегда подавляла поспешная грубость и небрежность в интиме, втайне становясь препятствием для удовольствия с ее стороны. То, что было у них с Люком… Ну, она точно не занималась ничем похожим раньше. Она… была не готова.

Ничуть не скрывая своего любопытства в общении столь близким и естественным образом, Люк беззастенчиво изучал малейшие реакции, внимательно удовлетворяя накопившиеся стародавние эмоциональные потребности и желания, будто это было наиболее увлекательное времяпровождение на свете, и у него было все время во вселенной. Как он даже мог знать о том, о чем не знала она сама?

«Ты не Пеппер, — тихо смеялся Люк, позволяя ей кусать в экстазе его плечо и с удовольствием глубоко прочесывая пальцами второй руки ее рыжие волосы, чертя хитрые узоры по спине, — Знаешь это? Ты — Джинджер!» (Pepper — перец, Ginger (распр. от Virginia) — имбирь)

Это было отнюдь не то, что она ожидала. Некоторые из его ласк заставили неудержимые слезы катиться к ее вискам — он неторопливо утирал их большими пальцами. Вирджиния не знала, почему она плакала — там было столько всего. Плакать — не одной на кухне, а делать это в постели, с мужчиной, был шокирующий опыт для деловой тридцатишестилетней женщины как она!

Люк уснул, оставив после себя глубокое чувство эмоционального удовлетворения и почти сокрушившего ее облегчения. Это было, словно ранее весь багаж ее знаний и чувств просто не был востребован. Единственное, чего неоднократно между строк просил от нее Тони, это избавить его от погружения в ее женский мир… Заставляя подспудно чувствовать, будто бы он ее… боится. Так, как боятся какую-нибудь чесоточную кошку. Будто если она расскажет ему, что чувствует как женщина, то заразит его чем-нибудь… Это привычно вызывало внутреннее напряжение и дискомфорт в интимной жизни с ее стороны. Опра Уинфри советовала не замалчивать негативные постельные переживания из страха ранить партнера, но отчего-то нигде не писала «что делать, если партнер сводит тему к половому юмору переходного возраста»...

Люк отчего-то совсем не боялся ее… даже не напрягся от ее слез. Он утешал ее не так, точно мечтал, чтобы она скорее прекратила, а лишь давая понять, что он рядом, если она того хочет. Близость с ним неожиданно принесла столь захватывающий эмоциональный комфорт, что Пеппер стало страшно. Она не может позволить себе спешить с этим. Только не тогда, когда они еще могут все с легкостью испортить!

Плакала она еще и потому, что беспощадные уколы Люка этим вечером заставили вспомнить мечты, что она когда-то питала о своей супружеской жизни. Если бы Джинни, как ее действительно звали в детстве, узнала, что через пару десятков лет будет периодически сожительствовать с мужчиной, который ей изменяет, в упор не видит ее как личность, называть это «трудностями взрослых отношений» (когда ничем взрослым от этого человека и не пахло) и ходить к психоаналитику и консультанту по вопросам пар… Пеппер не смогла бы смотреть ей в глаза. Та девочка не сделала ничего плохого, чтобы иметь такую жизнь. В одной большой лодке с Тони и другими приглашенными им туда женщинами. Она имела право на лучшее, чем это.

О Люк, пожалуйста, — останься и помоги мне. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Мне очень нужна твоя помощь. Кого-то сильного и столь же умного, как и безжалостного к этой искаженной сентиментальности. Кого-то, кто видит и слышит именно меня. Я не хочу идти в ловушку и погибать как животное — осознав, что гибну, только в последний миг…

Если она проснется утром, а он ушел, ее смоет волной в ее прошлую жизнь. Засосет в трясину Тони Старка щенячьим взглядом цвета неповинной пьяной вишни.

«Не исчезай» — загадала Вирджиния из последних душевных сил, и приняв решение не засыпать до утра, провалилась в обессиленный сон.

А когда проснулась — Люка рядом уже не было.

*

Наутро Пеппер (теперь снова, очевидно, просто Пеппер) пошла в кухню, нажала кнопку кофеварки. Опустив голову на руки, посидела за столом, рядом с которым Люк вчера вел свой «допрос». Не думать. Не вспоминать. Она хотела проснуться сегодня утром, как после долгого страшного сна, и сказать себе тихо, что все что было с Тони, «до», было не с ней. Но пустое место рядом не дало ей и полшанса.

Сейчас она начнет собираться на работу. Взбираться на самую вершину своего жалкого трона. Все мысли прошлой ночи ушли, как никогда не обретшая реальные очертания мечта. Размытая волной, которая вот-вот смоет ее безвольное тело обратно в океан ее прежней жизни. До Люка. Ей кажется, что он бы понял… Возможно, она, как всегда, переоценивает эту связь…

Пеппер почувствовала, что она на самом деле совсем одна, чтобы бороться со всем этим. Писанные истины прошлой жизни тускло отсвечивали глянцем лицемерных журнальных статей, фальшиво хрустели оберточной бумагой "подарков-извинений", осыпались картонными стопками чертовых старковских валентинок...

Мысли о людях, которые числились в ее жизни, и с которыми она практически не общалась  — иллюзия, чтобы, отогнать на время страх. Она думает, Люк усмехнулся бы таким словам. Воспоминания заставили ее высморкаться в салфетку.

Кажется, на салфетке было что-то написано. Прекрасно — пусть она не получит даже его последнее «прощай» — безразлично подумала Пеппер.

Тем же вечером она вновь сидела за столом в кухне, будто бы не ездила на работу, будто не встречалась с людьми, не проверяла аналитические отчеты… Сидела, хмурясь, озабоченно теребя утреннюю салфетку — теперь ей отчего-то мучительно хотелось знать, что же именно он написал? — и думала, что должна была признать: в очередной битве за свою личную жизнь она получила вчера серьезный удар, и утренний уход Люка было не пустячное поражение.

И когда через пару недель репортер на улице вновь назовет ее «невеста Тони Старка» она только улыбнется на камеру, не содрогнувшись. Но сейчас, пока ее ум еще трезв и не затуманен шармом непонятого обществом гениального изобретателя, во время запоев вновь переживающего трехмесячный плен в Афгане, Пеппер не хотела быть ею. Ни малейшего шанса, чтобы она захотела узаконивать то, что у них было, как бы это ни называлось.

Все было неожиданно просто и ясно — там не оказалось ни проблемы, ни задачи, которую нужно решать. Вчера брошенные вскользь жестокие слова Люка о ее отношениях будто бы сняли с ее ума какое-то заклятие. И она очень боится, что эта удивительная ясность уйдет из ее ума, как ушел и он сам.

Зачем ты пришел ко мне? Зачем ты разрушил мой неоднократно старательно склеенный мир, если не захотел остаться и помочь мне?! — Горечь неоправданной, глупой обиды снедала ее. — Я-то пойду назад, Люк, в свою прежнюю жизнь, но… Знаешь, это уже не важно. Ничего уже не важно.

Серый вечер втекал в комнату, и сумерки захватывали, втягивали Пеппер в себя все больше, вбирая краски, вымывая жизнь. Пеппер невыносимо ясно ощущала каждый год своего истинного возраста.

Конечно же, он ушел! Она не суперженщина… У нее нет суперсилы. Она исполнительный директор, и у нее даже ужина готового нет. Удары ветра гудели из неплотно прикрытой рамы. Как и вчера к вечеру — принялся моросить осенний дождь. Она почти смирилась. И завтра уже не будет думать об этом.

«Пожалуйста, Люк. Ты мне очень нужен».

*

А потом… потом кто-то снова звонил в дверной звонок. И напротив двери снова был он. Но Пеппер все еще не могла поверить.

Войдя с ее приглашения, Люк совершенно обыденно снял с себя новое пальто и поставил в сушку откуда-то взявшийся мокрый зонт, когда Пеппер не очень уверенно прикоснулась к его плечам: 

— Ты вернулся!

— Ты же сама попросила меня об этом, помнишь? — Пеппер не помнила, но закивала.

— Куда ты ушел? —  Пеппер казалось, что она успела только подумать это.

— Я был уверен, что писал об этом в утреннем послании! Не читаем салфетки? — иронично улыбнулся Люк, снимая ботинки, и, весело глянув на нее, убрал с лица мокрые волосы, выпрямляясь. — Процесс закончился с опозданием, — он чмокнул ее в волосы, проходя в комнату.

Это была какая-то другая реальность. Реальность, в которой она может быть счастлива. Какой-то бог услышал ее молитву и вернул ей Люка.

Пеппер ужасно боится прямо сейчас, что ей это только снится, и настоящая Пеппер давно спит за кухонным столом, положив голову на руки, пока ее дом, предмет за предметом, погружается в непроглядную ночную темноту. Но она об этом не знает — во сне она видит Люка, и на губах ее легкая счастливая улыбка и надежда на лучшее…

Вирджиния тихо подошла со спины и, прижавшись, обняла его под мышками так осторожно, как будто он мог развеяться в любую минуту. Да так и стояла, чтобы случайно не проснуться.