Без одной минуты девять (джен)

В глазах темнело, комната расплывалась странными разноцветными пятнами, а сердце билось подстреленной птицей, словно торопясь истратить все свои силы до того, как его услуги более не понадобятся.

Он с трудом поднялся с пола, дополз до кресла, брезгливо сплюнул показавшуюся на губах кровь в надушенный платок и тщательно обтер рот. У него в запасе было ещё семь минут. Немного, но и немало для опытного человека.

Гуманный яд, не причиняет сильной боли, не заставляет биться в агонии и уходить в мир иной с выпученными глазами и исказившимся от судорог лицом. Уже за это можно быть благодарным своему отравителю. Немногие способны дать своему врагу возможность уйти достойно.

А раз ему дали такую возможность, надо успеть отыскать достойное место, на котором его скоро найдут. Лежащим на полу? Слишком пошло, по-плебейски — он все же король, а не простолюдин. На кровати? Ещё хуже: так умирал его отец, это было долго, дурно, — совсем не по-королевски.

Шесть минут. Дышать становилось все труднее.

Его взгляд упал на стоящее рядом кресло. Он с трудом кивнул и, напрягая все силы, попытался пододвинуть его чуть ближе к письменному столу. Чашка чая, что недавно поднес ему верный слуга, стояла слишком далеко. Он придвинул её ближе к себе и бережно провел пальцем по краю.

Его запомнят таким: спокойным, отрешенным, не успевшим испугаться своего конца.

Пять минут.

Он со стоном опустился в кресло, положил руки на подлокотники и запрокинул голову, уставился застывшим взглядом в неподвижную деревянную стену. Еще оставались силы закричать, позвать на помощь, но он продолжал сидеть без единой мысли в голове и ждать.

Четыре минуты.

Рубеж был пройден. Скоро не помогло бы даже противоядие. И король почему-то успокоился и даже попытался улыбнуться непослушными губами.

Он сам не знал, молод он или стар, знал только, что бесконечно устал от всего: от власти, от войн, от невозможности уснуть, от теней, что последние дни являлись ему из глубин далекой ныне юности. Немало душ жаждали поприветствовать его на пороге царства мертвых.

Одрик — старший из братьев — попал в засаду по дороге домой, когда нес отцу радостную весть об одержанной победе. Чужие стрелы вылетели точно вспугнутые птицы, и каждая нашла приют. Одрик никому не говорил, по какой дороге поедет, предупредил лишь младшего брата, которому всегда безоговорочно доверял свою жизнь.

Даяр — второй брат — погиб по глупости, его сбросил взбеленившийся жеребец. Даяр никогда не желал трона, но люб он был простым людям и министру Рохарду. Задумчивый, верный отцу и братьям, он был слишком честен и не терпел чужой лжи. Жил в собственном придуманном мире. А разве бывает власть, у которой сохранилась честь? Отец с болью и горечью в последний раз проводил ладонью по его лицу, но и не без облегчения.

Амариллис — хрупкий прозрачный цветок далекого Севера, сколько грации было в ней, сколько легкости и грусти. Чудесный, завораживающий своей красотой цветок… бесплодного пустоцвета. Жаль, она была не парой младшему принцу. Жаль, что без наследника она оказалась никому не нужна. Её единственный поцелуй он запомнил на всю жизнь. И прикосновение к её губам обожгло его губы мертвенным холодом. Он был рядом с ней эти последние семь минут, и она почти не успела испугаться.

Гордон — простой оруженосец. Ему просто не повезло услышать чужую тайну. Он не успел понять, почему камень крепостной стены под его ногами вдруг обернулся воздухом. Его брат, Джоэл, не смог остаться в стороне, он был любопытным малым и сильно горевал по брату. Вероятно, поэтому однажды его нашли болтающимся в петле.

Три минуты.

Кадали — нежная ласточка, любимая дочь, младшая сестренка, — он умолял отца оставить её дома. Но удел дочери — повиноваться воле отца, стать заложницей в чужой земле, принять в мужья грубого злого зверя, что для нее выбрали. Она всегда была непокорна. На её помолвку он подарил ей кинжал из лучшей стали, отделанный серебром, его прислали вместе с её телом.

Вскоре после этого отец почему-то почувствовал себя дурно. Вероятно, не стоило налегать на заморские яства и крепкие вина. Некоторые специи бывают слишком пряными. Тяжелая смерть, долгая, позорная, смердящая. Матушка не плакала.

Король умер! Да здравствует король! Вот только в завещании было указано другое имя, отменившее порядок старшинства.

Матушка никогда не умела толково строить заговоры, хотя, казалось бы, ей было у кого поучиться. Впрочем, монастырь ей подобрали не слишком холодный. Караму — третьему брату, любимому сыну матушки — повезло меньше: шальная стрела настигла его в собственном саду. Его нашли среди красивейших цветов, багровое пятно на груди сперва показалось ещё одним.

Младшему принцу пришла пора занять трон. Оказалось, что тень привычнее, чем ослепляющий свет, под который его вывели.

Две минуты.

Привыкать было больно. Короли не остаются в одиночестве, не спят и не посвящают себе времени больше, чем разваливающейся стране и ненасытному народу.

Война. Мир. Снова война. Женитьба. Недолгая передышка. Роды и скорые похороны. Новая жена. Новая война. Голод. Попытка реформ. Восстание. Жестокость, оправданная историей. Мучительное возрождение страны из пепла.

Его верными спутниками были лишь вечная усталость и тянущая боль в старых ранах. Он не сходил с ума, тени убитых не являлись ему во снах, он давно уже позабыл их лица. Да что там, он и постоянно сменяющиеся лица живых запомнить не мог.

Исключением стал мальчишка, так похожий на Одрика и Кадали, ловкий, живой, с цепким умом и непокорным взглядом черных глаз. Его родная кровь, его правая рука, его единственный сын, пусть на самом деле племянник.

За отцов принято мстить. Милосердный яд — последняя дань сыновнему почтению к тому, кто заменил родного отца.

Нельзя оставлять в живых детей убитых тобой, если не готов однажды принять из их рук свою судьбу. Король сознательно пренебрег опасностью. Монархов не красит долгая жизнь — отец уже доказал это однажды.

Одна минута. И счет побежал на секунды. Минутная стрелка застыла в двух делениях от цифры девять. Королю вдруг стало досадно, что ему уже не увидеть, как она сухо щелкнет, рассекая девятку на две почти равные части. Почему-то это показалось таким важным. А чай остался недопитым. И стопка книг, лежащая на секретере, так и оставалась непрочитанной на протяжении всех этих лет. Еще бы, ведь там не было ни спешных донесений, ни докладов, ни речей.

Король горько прикрыл глаза. Уже не было страшно, не было даже холодно, а просто хотелось спать.

Трон оставался в надежных руках — из мальчишки вышел достойный ученик, и Король был ему благодарен за возможность уйти быстро и с достоинством.

В конце концов, убийство для нормального короля — самая естественная причина смерти.