Прощай (джен)

Нет, Джон, я прошу тебя, не надо. Все могло быть гораздо хуже. Я смотрю на тебя и свое черное фальшивое надгробие, стоя на кладбище, и понимаю, насколько тяжело тебе будет пережить мою "смерть".

Увы, в моей жизни всегда будут такие преграды. Это как ходьба по лезвию ножа — никогда не знаешь, когда тебя разрежет. Избежать этого — вот настоящее чудо. И ты знал об этом, Джон, всегда знал. Поэтому мы и сдружились так быстро.

Мориарти всего лишь капля — сколько еще таких гениев преступного мира будет в моей жизни? Еще немало. Но я не думал, что разлука станет таким тяжелым испытанием.

Когда я пришел в лабораторию Молли и рассказал ей о своем плане — прыжке с крыши, она побледнела, и мне показалось, что она сейчас заплачет. Но она оказалась сильнее, чем я о ней думал — недаром она с такой легкостью вскрывает черепные коробки и шинкует мозги — Молли так и не проронила при мне ни одной слезинки.

У меня тяжело на сердце, Джон. Ты себе представить не можешь, насколько.

Когда я в последний раз был в квартире на Бэйкер-стрит, я видел на оконных стеклах много капель воды. На небе не было ни облачка — откуда они могли взяться? Такое уже было однажды — перед тем, как умер Ред Берд.

Я задержал взгляд на твоем кресле с изъеденной временем обивкой, перед тем, как уйти. Не оборачиваясь и не говоря ни слова. Может быть, навсегда покинув эту уютную пыльную гостиную с камином.

Молли приютила меня в своей рабочей каморке. В морге. Там я ждал той минуты, когда мне предстоит подняться на крышу, чтобы в последний раз встретиться с Мориарти.

— Ты грустный, когда думаешь, что он... Джон тебя не видит, — сказала тогда Молли, пристально на меня глядя.

Еще бы. Я буду скучать по тебе, Джон. Может быть, даже погибну, устраняя остатки сети Мориарти. Как тут выглядеть весело, когда ты даже попрощаться не можешь с тем, кто... так дорог?

В морге я видел своего "близнеца". Очень похож. Как только он перестал быть нужным Мориарти, его немедля убили.

Когда я вернулся обратно в каморку Молли, то заметил на полу лужицу воды — откуда она тут взялась, мне было неведомо, ведь никто не входил в комнату, которую я, уходя, закрыл на ключ.

Плохая примета? Я не верю в приметы. Я верю в разум.

А потом все произошло. Я с тяжелым сердцем смотрел на тебя, Джон. На твою крохотную фигурку, с поднятыми к небу глазами, с телефоном около уха. Полы моего пальто трепал ветер. Мне было холодно. Холодно от того, что я вынужден был сказать тебе то, чего не думаю. То, что заставит тебя страдать.

"Все жизни кончаются. Все сердца разбиваются..." — как-то сказал Майкрофт.

Я разбил твое сердце, Джон. Своими собственными руками.

Твой крик ворвался в гул ветра в моих ушах, когда я прыгнул вниз на приготовленный заранее батут. Мне нужно было быстрее уйти — я еще не опомнился после падения — и в этот момент я возненавидел себя. Потому что солгал тебе, Джон. Не словами. Хуже. Действием. Сделав то, чего ты, как бывший солдат, мне не простишь.

Неподалеку меня ждала машина Майкрофта. Я быстро сел в салон, и тут же зазвонил телефон. В трубке я услышал привычный холодноватый и высокомерный голос брата:

— Ну? Как полет?

Я взбесился и так на него наорал, упрекая в черствости, холодности и отвратительной безэмоциональной расчетливости, что сорвал голос.

Майкрофт молчал. Он все понимает и не обижается. Нет, я не злюсь на брата. Я злюсь на себя. Потому что я должен играть в эту игру. Потому что я подсел на это. Потому что я предал тебя, Джон, но это единственный выход из данной ситуации.

Единственный.

Сейчас ты стоишь возле моей могилы и просишь меня, чтобы я был жив. Все мое существо падает в бездну, когда ты произносишь эту речь, но я вынужден просто смотреть на то, как тебе больно — я не могу сказать тебе, что я жив. Ты начинаешь плакать, разворачиваешься и уходишь... Я какое-то время стою неподвижно, едва удерживая себя, чтобы не рвануть вслед за тобой и не сказать, что я жив. Я жив, Джон! Я жив! Посмотри же сюда! Разве ты не слышишь мой немой крик?

Отворачиваюсь и ухожу прочь. Только на выходе с кладбища понимаю, что щеки мокрые.

Прощай, Джон.