Первые листки любви (гет)

Гермиона, затаив дыхание, наблюдала за тем, как странно мерцающий остов корабля медленно поднимается все выше над уровнем воды. У нее заслезились глаза, поскольку она всеми силами старалась не моргать, чтобы не пропустить ни секунды представления. Странные одеяния болгар и лихой вид их предводителя тоже не остались без внимания. В глубине души она была готова признать, что выглядит все это, конечно, дико, но вместе с этим и завораживающе.

— Крам! — заорал ей на ухо Рон, и Гермиона отпрянула. Не желая выслушивать дальнейшие вопли, запас которых, как она подозревала, в моменты возбуждения у Рона становился неиссякаемым, она просто заметила:

— Он же всего лишь игрок в квиддич!

Как будто разобрав ее презрительную реплику, хоть на таком расстоянии он этого сделать решительно не мог, Крам глянул на Гермиону. Более того, на мгновение ей показалось, что он ей улыбнулся краешками губ, но наваждение быстро схлынуло. Наморщив нос, она вместе с Роном и Гарри двинулась к столу.

* * *

Гермиона вспыхнула и быстренько затолкала письмо в сумку.

— Что у тебя там? — Лаванда в этот момент определенно напоминала сороку, приметившую бесценную, по птичьему мнению, блестяшку.

— Ничего, — попыталась отмахнуться Гермиона, но не преуспела.

— Это Рон тебе написал, да? — Лаванда угрожающе двинулась на Гермиону.

— Браун, ты совсем рехнулась? Даже если это и он, какое твое дело? — обогнув рассвирепевшую Лаванду дугой, Гермиона поспешила к выходу, выговаривая Лаванде уже на полном ходу.

— Я тебе еще устрою! — до ее ушей донесся злобный выкрик, прежде чем дверь за спиной захлопнулась с шумом, каковой Гермиона обычно не создавала.

Она быстро нашла укромный угол в библиотеке, которую к этому времени уже успели покинуть разгильдяи и торопыги, но еще не успели занять прилежные завсегдатаи, любившие предаваться освоению знаний после сытного ужина. Гермиона вновь вытащила из сумки письмо и разгладила пострадавшую от спешки при сокрытии бумагу.

«Дорогая Геримона⁽¹⁾!

Когда я тебя увидел, сразу подумал, что ты — самая красивая из всех, что я когда-либо видел. Я бы хотел поговорить с тобой. Ты придешь сегодня вечером к Черному озеру? Я буду ждать под большим дубом, что справа от школы.

Искренне надеясь, что придешь — Виктор».

Если это не какой-то дурацкий розыгрыш, автором письма мог быть один единственный человек. Спортсмен, ради внимания которого чуть не передрались девчонки… Гермиона покачала головой. Что ж, она сходит. Если вместо Виктора туда припрется, например, Малфой или не придет вовсе никто, она просто прогуляется перед сном.

* * *

Все оказалось гораздо лучше, нежели она опасалась. Она издалека увидела крупную фигуру, прислонившуюся спиной к коре гигантского дуба. Если только кто-то не вздумал воспользоваться Оборотным зельем…

Крам обнаружил неплохие знания английского, да и их разговор постепенно становился все теплее. Отчасти Гермиона винила в этом сразу же накинутую на ее плечи шубу, но немалую роль сыграла также белозубая улыбка Крама и его низкий, приятный голос. В своем обсуждении учебы и учителей они подошли к весьма скользкой теме — Каркарову.

— Он меня постоянно выделяет среди остальных! Не понимаю, почему. Если бы он хвалил мои спортивные достижения, я бы подумал, что он хочет, чтобы остальные тоже занимались более усердно. — Виктор замолк и потер переносицу. Было видно, что он не привык формулировать свои мысли, тем более, такого деликатного свойства. — Но он… как бы подлизывается, да. Мне и противно, и неловко — я не привык перечить старшим.

— Я понимаю, — тихо сказала Гермиона. — Я тоже многое умалчиваю. Родители не знают и трети того, что со мной приключилось в этих стенах…

Виктор схватил ее за руку. Сильно сжатые пальцы заболели, но она не смела отнимать руку — забота во взгляде Виктора с лихвой компенсировала физические неудобства.

— Тебе что-то тут угрожает? Только скажи!

— Нет, Виктор, — мягко ответила Гермиона, все же осторожно высвободив пальцы из стальных тисков. — Дамблдор обо всем заботится. Он никогда не допустит, чтобы со школьниками случилось что-то дурное, — она подняла глаза на Виктора, стараясь придать взгляду максимально возможную убедительность.

Он медленно протянул руку и погладил ее по щеке. Затем прерывисто вздохнул и обнял ее, прижимая к себе и дыша ей в темечко. Несколько мгновений уютной защищенности, и Виктор отстранился. Вытащив из кармана мантии коробочку, он протянул ее Гермионе:

— Я хотел бы пойти с тобой на бал. Если ты согласна, прими, пожалуйста, это ожерелье.

Гермиону захлестнула волна триумфа. Вот оно! Парень, за благосклонный взгляд которого билась добрая половина школы, решил… слегка подрагивающими пальцами она открыла коробочку, и дыхание снова перехватило.

— Спасибо, Виктор! Оно… оно прелестно.

На голубом атласе лежало ожерелье из крупных серебряных звеньев. С середины свисало самое большое звено, в объятиях которого притаился сапфир.

— Но… оно наверняка очень дорогое?

— Пустяки! — отмахнулся Виктор, хоть и было видно, что опасливая реплика Гермионы польстила ему. — Гораздо ценнее — твое согласие!

Прежде чем она успела опомниться, он опять стиснул ее в своих объятиях и едва ощутимо коснулся губами щеки. Она прикрыла глаза, и он поцеловал ее в уголок губ, после чего ослабил схватку и глубоко вдохнул.

— Тебе пора! Выспись хорошо, завтра будет долгий день, — он заговорщицки подмигнул ей и легонько подтолкнул по направлению к школе.

* * *

Коснувшись ладонью изгиба руки Виктора, Гермиона почувствовала себя так, как будто сбылись детские мечты. Нарядная голубая мантия, нарочно выбранная в тон сапфира, мерцавшего в ложбинке между грудей, небольшие каблучки удобных туфель, уменьшенные военной хитростью зубы… но пуще остального — обожающий взгляд темных глаз придавали ей уверенности в собственной неотразимости. Вот уж они все удивятся!

Войдя в зал, сперва она испытала разочарование. Конечно, все пялились как на Виктора, так и на нее саму, но она отчетливо видела: ее не узнают. Но вот поблизости охнул Гарри, в буквальном смысле слова упала челюсть у Рона, а особенное удовольствие ей доставил ошеломленный взгляд Малфоя. «Самое ироничное то, что моему новому виду я отчасти обязана именно ему», — про себя хмыкнула Гермиона.

А потом грянула музыка, и они поплыли по залу. Виктор самым наглым образом пользовался любой возможностью поцеловать ее. Правда, при исполнении танцевальных шагов он иногда мазал или не попадал вовсе, или целовал, например, волосы, а однажды поцелуй достался даже сапфиру, и от этого Гермиона вздрогнула — горячее дыхание создало доселе не испытанное странное ощущение, в которое Гермиона провалилась с головой.

К сожалению, возвращение к реальности вышло весьма болезненным — гневные выкрики Рона, его беспочвенные обвинения… разумеется, Гермиона догадывалась, что он ревнует, но это разозлило ее еще больше. Каков трус, даже себе не способен признаться в истинных мотивах собственных поступков!

Она развернулась и поспешила прочь. Возле дальней стены спряталась за свисающую омелу. Глаза защипало, и она решила, что может дать себе волю и немножко поплакать. Не зря же она освоила простейшие косметические чары, ранее тщательно игнорируемые. За всхлипами и вздохами она не заметила приближающихся шагов, но пристальный взгляд подошедшего почувствовала. Им оказался Малфой, и Гермиона чуть не взвыла от досады: повезло же мерзавцу! Приготовившись выслушать очередную порцию малфоего остроумия, она сжалась наподобие пружины, но случившееся дальше выбило ее из колеи более надежно, чем это удалось бы сделать оскорблениям. Малфой приоткрыл губы, как бы собираясь что-то сказать, потом мазнул взглядом по ее лицу и груди, задержавшись на ожерелье, а потом странно дернул головой и пошел дальше настолько быстрым шагом, что это скорее напоминало бегство.

Гермиона еще не успела отойти от потрясения, как в поле зрения возник Виктор. Тот бросился к ней и порывисто обнял, бокалы с лимонадом, притащенные им с их столика, при этом разлетелись вдребезги.

— Геримона, — от волнения он снова ошибся, — кто тебя обидел? Я ему…!

Но она только зажмурилась и помотала головой. Все равно, что Рон иногда — полный кретин, она ни за что не сдаст его! Теплые руки Виктора обхватили ее за талию, и она почувствовала, как он целует лоб и щеки, слегка касается шеи, а потом прижимается к губам. Она неумело ответила и была прижата к крепкому телу еще сильнее.

— Геримона, — шептал он, поглаживая ее спину и плечи, — ты мне очень нравишься…

Остатки здравого смысла некстати воззвали к разуму Гермионы.

— Виктор, — она неловко выпуталась из его объятий, — ты мне тоже нравишься, но все это происходит так быстро…

— Ладно, — с досадой в голосе изрек он, — все равно нам еще ждать, пока ты не станешь совершеннолетней.

Глаза Гермионы, казалось, сейчас покинут свои орбиты. Он же… он же не всерьез?

Но Крам смотрел строго, чуть ли не сурово, и Гермиона едва ли не впервые в жизни не нашла в себе силы выдвинуть контраргументы.

— Я провожу тебя, — сказал он и положил руку на ее плечи.

В гостиной ее поджидал вконец распоясавшийся Рон. Она сначала по привычке огрызалась, уже не надеясь донести до него свою точку зрения, но усталость быстро взяла верх, и она, не попрощавшись, поплелась в спальню. Там было восхитительно пусто, и она взялась за написание письма, памятуя, что именно этот способ был выбран Виктором для их первого контакта. Стараясь быть по возможности вежливее, она делилась с ним своими опасениями и тревогами, как школьными, так и по поводу их коротких, но для нее, несомненно, бурных отношений. В заключение она добавила, что два года — срок немалый, а у популярных спортсменов столько соблазнов на пути, и что она не будет ни удивлена, ни разочарована, если в душу к Виктору заберется другая девушка, более взрослая и готовая к отношениям.

Не прошло много времени, когда школьная сова постучалась в окно с ответом.

«Гермиона!

Я зол на тебя. Я не забуду тебя за столь короткий срок. Я не ветренен, как ты полагаешь, совсем меня не зная. Все это время, пока мы не будем видеться, я постоянно буду думать о тебе. И я тебе обещаю — как только ты закончишь школу, мы тут же встретимся, и я тебя больше не отпущу.

Виктор».

1) Геримона — не опечатка, а то, как Виктор запомнил ее имя.

Вернуться к тексту