Найти брата (джен)

Он идёт.

Вернее, спотыкается на каждом шагу, потому что окружающее дёргается рывками и иногда опрокидывается. Но он не чувствует ни удара, ни боли от падения, просто поднимается и идёт.

Он нужен Сэмми.

Мысли разбегаются, он не может сосредоточиться.

Вокруг мелькают странные тени, видимые лишь боковым зрением; стоит взглянуть на них, они исчезают.

Он помнит когти и зубы… очень много огромных грязных зубов и зловонное дыхание. Сэмми закричал — и мир Дина перевернулся.

Он должен добраться до братишки. До Сэма.

Стужа превращает его ресницы в сосульки, дорожки слёз леденют и жгут щёки. Какой месяц сейчас… кажется, весна… Чёрт побери, весной даже в северном штате могло быть и потеплее!

Каждый вдох замерзает в лёгких остроконечным куском льда, прокалывает грудь мучительной болью; дышать становится всё труднее.

Кровь на пальцах тоже обратилась в лёд.

Он снова падает. На этот раз боль прокатывается по всему телу, отдаваясь особенно сильно в местах, которые казались окоченелыми.

Он не в силах вздохнуть, не в силах пошевелиться…

Пока не вспоминает крик. И встаёт.

Он нужен Сэму.

Ноги двинулись — выбора у них не было.

Надо надеяться, что вымазанные бурым ботинки удастся отчистить. Так же, как и разорванные джинсы. Обычно этим занимается Сэм, у него хватает терпения, строя недовольные гримасы и тихо матерясь сквозь зубы, натирать пятна вонючим мылом и замачивать шмотьё в смеси порошков… С их проклятой работой расходы на одежду должны идти отдельной строкой семейного бюджета…

Он останавливается и недоумевающе смотрит на толстый, покрытый лишайником ствол, долго смотрит, пока не догадывается, что дерево нужно обойти. Оставляя тёмные следы на коре, он наклоняется под низкую ветвь и теряет равновесие, падает на колени.

Ему нельзя отключаться. У него нет времени на слабость. Сэму плохо.

Он не может понять, то ли вечер наступил, то он стал хуже видеть. Веки смыкаются сами по себе, он не сразу замечает, что глаза закрыты.

Когда он валится с ног в очередной раз, боль накрывает с новой силой, разгоняясь от тупой до невыносимой. Он не может дышать, не может думать, не говоря уже о том, чтоб подняться хотя бы на четвереньки.

Сил нет.

Дин встаёт, опираясь на своё отчаяние, как на посох.

Он хотел отдохнуть немного. Господи, как же ему были нужны эти несколько минут!.. Но где-то кричит Сэмми, и для себя не остаётся ни мгновения. Дыхание раздирает саднящее горло, влага намерзает на ресницах, но он даст в морду любому, кто скажет, что он плачет. Любому, кроме Сэма. Тот всегда избегал наказания.

Сэмми одновременно и поклонялся Дину, и повелевал им. Он был благожелательным богом и одаривал милостью, если его просили. Сэм мог бы злоупотреблять своей властью, если бы осознал, насколько она велика.

Дин и так давал ему необходимое: книги, овсянку, половину кровати при ночных кошмарах.

И отдал всё, когда Сэм попросил его отпустить.

Ноги не слушаются, заплетаются; поникшая голова наливается раскалённым чугуном.

Он может опоздать, Сэму просто надоест ждать.

Застарелая боль в душе, шрамы под шрамами…

А что, если Сэм уже не ждёт?

Дин не умеет сдаваться, просто не умеет. Он всегда сражался, пока была хоть капля надежды. И если надежда умирала — это тоже не было причиной прекращать борьбу.

В конце концов он всегда остаётся один.

Иногда Дин молился. Он умолял Бога только об одном — чтобы Сэм был в безопасности. Он ничего не просил для себя. Лучшей наградой высших сил была бы возможность больше не молиться за Сэмми. Отсутствие необходимости молиться за брата, который и так счастлив.

Шаг за шагом. Всё, что он может.

Он ранен, измучен и почти пал духом; Сэм где-то невыносимо далеко — но это неважно.

Он нужен Сэму. Он старший брат — только это имеет значение…

Ветви вдруг опускаются, цепляются когтистыми лапами, стискивают руки. Он слабо вырывается. Но путы сжимаются сильнее и встряхивают его.

Рывок.

Он тупо смотрит на чьи-то ботинки и джинсы — не рваные и не заскорузлые от крови. Его предплечья держат не ветки, а человеческие пальцы. Поднимает голову — и словно из тумана выплывает родное лицо, искажённое тревогой. Рот немо раскрывается несколько раз, пока, наконец, не включается звук:

— Ты слышишь меня?!

Сэм. Он нашёл Сэма. Он не опоздал.

Странно, насколько отчаяние придаёт силы, а облегчение их лишает. Ватные ноги подгибаются, голова клонится на грудь, хотя он пытается удержать её, чтобы как можно дольше смотреть на брата. Свет медленно гаснет…

— Дин, не отключайся! — Одна рука обнимает его за спину, вторая приподнимает подбородок. — Всё будет хорошо, слышишь? Просто крепись, пока не окажемся в больнице.

Он слаб, как младенец в медвежьем охвате. Мощные объятия причиняют боль измученному телу, но и согревают одновременно. Дин кладёт голову на плечо Сэма и пытается улыбнуться.

— Дин, ты в порядке?!

«Да! Да, придурок, я в полном порядке после того, как мотался за тобой по всему штату. Ты оставил такой кровавый след, словно на тебя напала стая гризли…»

Слишком много слов, Дину не осилить столь длинную речь.

— Я искал…

Сэм втягивает воздух, словно всхлипывает. Кладёт вздрагивающую руку брату на грудь, на неровно, с перебоями бьющееся сердце.

— Ты напугал меня, чувак. Я шёл к тебе, нужно было подождать на месте.

— Сэм… не уходи…

Объятия сжимаются ещё сильнее. Это настоящее обещание. И слова, которые произносит Сэм, уже не обязательны.

— Я никуда не уйду без тебя.

Он не уверен, что обещание касается будущего, а не только настоящей минуты. Но на сегодня достаточно. Он отыскал Сэма, несмотря ни на что. И он нужен братишке.

Он и правда нашёл Сэма.

* * *

Знакомое пиканье аппарата и знакомый запах, от которого всё вздрагивает внутри. Так пахнет не только перевязочная больницы, но и сотни обшарпанных ванных комнат в дешёвых мотелях, где им доводилось латать раны.

Знакомый голос, невыразительный, полный скрытого утомления. Сэм что-то бормочет себе под нос.

— Ты как там, старик? — хрипит Дин. Веки невероятно тяжёлые, не поднять.

Шуршание газетной бумаги и слабый запах пота — Сэм подходит. Какая тёплая у него рука…

— В десятый раз повторяю: я цел! Ты кружил по следам своей крови. Ты тяжело ранен, а не я. Та морщинистая тварь утащила тебя в самую чащу, но ты умудрился её добить. На мне только царапины, не переживай. И постарайся заснуть, а то придёт медсестра и сделает укол самой толстой иглой, как она грозилась. Спи, Дин. Больше ничего не случится.

Он хочет услышать другое.

— Я всегда прикрою тебя, — говорит Сэм.

Вот оно. Разные слова, одно обещание.

Сэм не может обнять его из-за десятка подсоединённых трубок и проводов, но находит выход — взяв ладонь Дина, сплетает пальцы в замок. Это их детский жест поддержки, которым не пользовались уже много лет…

— Сэм… — шепчет Дин сквозь комок в горле. Он хочет, чтобы пожатие стало крепче, чтобы Сэм не боялся его слабости.

— Что?

— Завтра принеси комиксы…

Хватка длинных горячих пальцев усиливается.

— Непременно.