Приключения на задницу (джен)

Уже давно пора было спать, но Ганс всё никак не мог угомониться. Он то стоял над душой у неутомимого Блоухола, который даже в этот поздний час над чем-то работал, то слонялся по его базе, пугая охрану и, особенно, начальника охраны, то пробрался на кухню и вместо того, чтобы, подобно любому нормальному человеку, отыскать там успокоительное с сорокапроцентным содержанием алкоголя, нашел там замороженное тесто и прочие ингредиенты и через час потчевал Блоухола собственноручно приготовленной пиццей. Доктор Зло, как водится, забыл поужинать, увлечённый какими-то расчётами, и теперь машинально протягивал руку за новыми кусочками. Когда пицца кончилась, Блоухол наконец оторвался от мониторов и посмотрел на Ганса, который свою порцию давно съел и теперь маялся тем, что чистил свой десять раз чищеный пистолет, аккуратно разложив детали на распечатках чертежей.

— Ты ещё здесь? — кротко спросил Блоухол, прикидывая, чем бы в него запустить. — Ты мне мешаешь.

— А что вы делаете? — оживился Ганс, пристально всматриваясь в его мониторы, как будто мог что-то понять, и не глядя собирая пистолет обратно. — Что, опять хотите растопить Антарктику? Или Африку заморозить?

— Ты идиот, — устало сказал Блоухол. — Я готовлю планы мести. И ты лучше бы шёл занялся чем-нибудь полезным.

Говоря это, он, конечно, подразумевал "скройся с глаз моих, чтобы я тебя не видел, и прекрати мешаться", но Ганс понял его по-своему.

— Да я вообще-то тоже готовлю месть, — осклабившись, ответил он. — Целый вечер тренируюсь. Ребят ваших пугаю, оружие готовлю, да и поесть на дорожку не помешает никогда...

План собственной мести мигом отошёл для Блоухола на второй план. Ганса он уже знал и догадался, что ничего хорошего его слова не сулят.

— Ты сдурел! — воскликнул он. — Ты что, хочешь мне всё сорвать?

— Да я даже не знаю, кому вы собираетесь мстить, док! — обиделся Ганс. — И это вы мне сейчас всё сорвёте!

Они посмотрели друг на друга через стол — оба с опасением. Блоухол мог запретить Гансу самовольничать; Ганс мог не послушаться и расстроить планы Блоухола.

— Я повторяю, — сказал Блоухол тихо и чётко — специально для таких, как Ганс, — никакое действие, которое может повлиять на мои планы, не может быть совершено без моего персонального разрешения. Это понятно? Да и кому ты там собрался мстить?!

— Как кому? — удивился Ганс. — Шкиперу и его отряду, конечно! Давно я ждал этой минуты!

— То есть, целый вечер, да? — убито спросил Блоухол. — С тех пор, как про них вспомнил. Месяц не вспоминал. Мне вколоть тебе сыворотку беспамятства?

— Да вот ещё, — фыркнул Ганс, сделав правильный вывод, что сыворотки у него сейчас под рукой нет. — Я быстро, док. Туда и обратно. Глазом моргнуть не успеете.

Блоухол попытался придавить его тяжёлым взглядом — не вышло, Ганс был к таким вещам не чувствителен. Он сунул пистолет в кобуру под мышкой, натянул безразмерную толстовку, и на прощание послал Блоухолу воздушный поцелуй.

Блоухол ничего ему на это не сказал.

* * *

Больше половины дороги Ганс преодолел за час. Предвкушение нового, на этот раз, возможно, последнего поединка с давним врагом приятно грело душу. Он свернул на узкую дорогу к морю, бросил машину в кустах и через несколько минут был на пристани. Метким ударом камня Ганс разбил камеру видеонаблюдения, перемахнул через забор и распахнул дверь третьего от ворот лодочного сарая.

В глубине сарая он приподнял самую скрипучую половицу и достал из-под неё два запасных пистолета, завернутых в промасленные тряпки, глушители и несколько сменных магазинов. Всё его добро было цело и это вызвало у него приступ нового довольства собой.

Скрыв остальную часть своего тайника половицей, Ганс тем же путём пробрался назад и скоро дошёл до машины. До неё оставалась пара шагов, как тут-то всё и случилось.

Его левую ягодицу пронзила жгучая боль, такая сильная, что у Ганса едва не подкосились ноги. Он рванулся вперёд, упал за машину и выхватил пистолет.

Выстрела он не слышал, но это ничего не значило. Где-то рядом, в темноте, затаился человек, который поймал его на мушку и ранил. Мысль, что это могло быть просто какое-то очень злобное ночное насекомое, Ганс тут же отмёл: ягодица начинала нехорошо неметь.

Он не выдержал, ожидая, пока в него снова начнут стрелять, повернулся в своём укрытии поудобнее и выдернул у себя из задницы шприц-стрелу.

Ганс зарычал от злости, отшвырнул его от себя подальше, сдёрнул предохранитель с одного из своих пистолетов и прошёлся по кустам напротив короткой очередью. Кусты промолчали, и Ганс понадеялся, что убил сволочь наповал.

Ягодицу и часть бедра он уже не чувствовал, перед глазами начинало немного плыть и стало ясно, что пора убираться отсюда, пока по его душу не пришёл кто-то ещё.

Ганс забрался в машину, пулей вылетел с просёлочной дороги и на предельной скорости помчался по шоссе. Убедившись, что за ним нет хвоста, он остановился, повозился на сиденье и, приспустив штаны, осмотрел своё боевое ранение. Ранение представляло собой багровую точку, вокруг которой расплывался здоровенный отёк. Это было похоже на аллергическю реакцию. Думать о худшем Ганс боялся.

Это надо же было так глупо попасться!

Ганс застегнул штаны и сел ровно, с испугом слушая своё дыхание и злясь всё больше и больше. Кто мог такое с ним сделать и не добить при этом? Или добивать не требовалось?

Стрела могла быть выпущена из ружья или даже из арбалета или лука, это не пуля, которую можно вычислить, да и выстрелить шприцем особого ума не требовалось, даже Прапор умеет стрелять из лука, и у Ковальски есть арбалет, и...

Ганс вскинулся, пытаясь сфокусировать взгляд на темноте перед лобовым стеклом. Из небезызвестного ему отряда коммандос выстрелить вот так мог бы каждый, и это указывало на то, что они его переиграли. Пока он вынашивал свой план мести, они успели первыми, выследили его и подвергли унижению!

Взвыв, Ганс схватился за руль, поехал сначала зигзагами, но потом выровнял ход.

— Вам не жить, — бормотал он, — вам не жить! Вот увидите, как надо мной издеваться! Я вам что, мишень для тренировки, стрелки косорукие? Мне! В жопу! Вот вы у меня попляшете!

Машина завиляла по всей ширине дороги, настолько он не владел собой, когда злился. Или просто дорога двоилась у него перед глазами.

Ещё минут через сорок он припарковался прямиком в аккуратный низенький забор и прищурился, пытаясь определить, на ту ли улицу он вообще попал. Судя по очертаниям домов и раскидистому дереву в соседнем дворе, всё же на ту.

За то время, пока Ганс ехал к очень секретной и всеми способами замаскированной базе Шкипера, настроение его успело смениться. Он немного успокоился — отчасти этому способствовало нечто, похожее на заморозку, из-за чего он уже плохо чувствовал и вторую ягодицу. За время пути он сообразил, что сейчас окажется не один на один, а один против четверых; что ему в задницу всадили неведомую хрень и теперь очертания предметов перед глазами плывут, а движения скованны как никогда, и что при таких исходных Шкипер наваляет ему одной левой, и этот-то поединок точно может стать последним.

Ну и пусть станет! От отчаяния никак не удавалось глубоко вдохнуть, да и в груди что-то болело. Ганс вдруг понял, что он вовсе не против того, чтобы всё закончилось. Он всю жизнь шёл ниоткуда в никуда, у него не случилось ни великих подвигов, ни великой любви, ему некому было отдать всего себя, и ирония заключалась в том, что он всё же делал это в эту самую минуту, как будто смысл и итог всей его жизни заключался в том, чтобы кое-как вылезти из машины и потопать к базе врага, которая маскировалась под невинный коттедж в пригороде.

Раз уж в его крови разливался яд, который медленно лишал координации и сознания и неизвестно, на что ещё был способен, то лучше было закончить всё достойно, пока ещё имелась возможность.

Ганс ударил ногой входную дверь, пока она ещё поднималась, пусть и не так быстро, как раньше. Слева раздалось тихое жужжание и на Ганса уставился глазок маленькой видеокамеры. Он посмотрел на неё с ненавистью: камера двоилась у него в глазах, да и дверную ручку он тоже не очень различал.

Он постучал ещё, вкладывая в пинки по несчастной двери всю свою боль и отчаяние. Жалко умирать молодым, но раз ничего не поделаешь, нужно уйти ярко и шумно. Или, по крайней мере, с честью, если она у него осталась после всего, что он успел натворить. И если можно уйти с честью, будучи раненным в задницу.

Было понятно, что коммандос проснулись после первого же стука, и тишина в доме Ганса не обманывала.

— Шкипер, открывай! — во весь голос сказал он. — Открывай, не будь трусом!

Чем его раззадорить и заставить потерять здравый смысл, Ганс прекрасно знал. А там, глядишь, Шкипер войдёт в раж и пристукнет, даже не заметив.

— Кто там? — спросил из-за двери сонный Прапор. Ганс узнал его по голосу.

— Я пришёл сразиться со Шкипером, сопля ты зелёная! — ответил Ганс, для надёжности держась за косяк. — Быстро зови его сюда.

По ту сторону двери явственно послышался какой-то шорох. Ганс понял это и отметил, что неизвестное вещество слух не блокировало, хотя стоило бы ожидать шума в ушах.

— Ты хоть знаешь, который час? — рявкнул Шкипер собственной персоной, видимо, оттеснив мальчишку с того места, где его теоретически могли пристрелить через дверь.

— Даже знать не хочу, — отозвался Ганс. — Ты идёшь или нет? Я вызываю тебя на поединок! Врукопашную! Насмерть! Слышал, насмерть!

— Я полагаю, что Ганс находится под воздействием какого-то вещества, которое блокирует разум, если он у него когда-то был, — произнёс Ковальски из коридора. Голос его доносился приглушённо, значит, он стоял дальше. Ганс прижал ухо к двери. — Узнать точно мы можем только открыв ему дверь.

— Заткнись, ты, учёная оглобля! — заорал Ганс в ответ. — Я не к тебе пришёл!

— Может, завтра придёшь? — неуверенно спросил Прапор. — Вообще-то ночь глубокая, мы спим...

— Я хочу сегодня! — проорал Ганс, повышая децибелы. — Сейчас!

— Он перебудит весь квартал! — охнул Прапор. — Что будем делать?

— Два квартала, если быть точным, — занудно добавил Ковальски. — Это же Ганс.

Поняв, что уже почти победил, Ганс отступил назад на дрожащих ногах, едва не сверзился с крыльца, но наконец сумел отойти на несколько шагов, чтобы Шкиперу было хорошо его видно, едва только он откроет.

— Ты идёшь или струсил? — проорал он. — Иди сюда и убей меня, жалкий трус!

В доме по соседству включился свет, квартал начал просыпаться, но Ганс считал, что чем больше свидетелей у его смерти, тем веселее.

Пара секунд понадобилась Шкиперу, чтобы оценить обстановку, едва только дверь открылась, и он почти тут же ринулся на Ганса. Тот едва успел увернуться от его кулака, но подсечку сделать не смог, чуть не упал снова, махнул рукой сам, стремясь врезать побольнее, но позорно промахнулся.

— Что-то ты не в форме, — усмехнулся Шкипер и пошёл на него снова. Ганс опять увернулся; он видел, что Шкипер только примеривается, но пока он сделает это, то успеет понять, что что-то не так, нужно довести его уже сейчас.

— Да ты даже ударить нормально не можешь! — издевался Ганс во всю мощь глотки. Свет вспыхнул в доме по другую сторону. — Ну давай, иди, убей меня!

На третий раз координация всё же подвела его окончательно, кулак Шкипера врезался ему в челюсть, едва не свернув её, и Ганс полетел на землю, ударившись многострадальной задницей. Шкипер возвышался над ним, явно гадая, не ловушка ли это, а Ганс смотрел на него, понимая, что его план рушится.

— Чего ждём? — процедил он. На глазах закипали слёзы обиды. — Убей меня!

Шкипер пожал плечами, присматриваясь со всё возрастающим подозрением.

— А тебе так приспичило?

— А чего бы и нет?

Шкипер смотрел на него ещё непродолжительное время, а потом наклонился, как будто зная, что убийственной хитрости не последует.

— Ты в порядке? — спросил он. Ганс знал, чего это он — считает, что бить заведомо слабого это низость, боится пасть и потому проверяет.

— В полном, — огрызнулся Ганс, пытаясь встать. Шкипер взял его за локти и рывком поднял, но то ли от удара, то ли от того, что отрава действовала всё сильнее, как будто набирая силу, Ганс едва не упал снова, и только то, что Шкипер ещё не отпустил его, позволило ему удержаться.

Они встретились взглядами в свете уличного фонаря, Ганс постарался смотреть уверенно и решительно, но сам понял, что вышла страшная скособоченная рожа. Он уже плохо чувствовал бёдра до самых колен, особенно левое, и перенёс вес на правую ногу, что, конечно, от Шкипера не укрылось.

— Ты напился? — спросил он. — Ты идиот!

— Я не пьян! — вскинулся Ганс. — Ты будешь меня убивать или нет?

Последнее прозвучало уже вполне жалобно и позорно.

Шкипер принюхался, всё ещё крепко держа его за локти. Ганс знал по крайней мере пять способов того, как освободиться из его захвата, и все они сработали бы только если крепко стоять на ногах.

Поняв, что поединок отменяется, первым приблизился Ковальски, за ним Прапор, и где-то позади них молчаливой угрозой возвышался Рико. Ганс был окружён.

Ему не приходилось попадаться Шкиперу в плен, до этого они просто трепали друг друга всласть и разбегались и, по правде говоря, это было похоже на свидания, после которых они уходили зализывать раны полностью удовлетворёнными — до поры до времени. Странно, что он понимал это только сейчас, глядя Шкиперу в глаза, тёмные из-за нехватки света на улице.

— Держи, — коротко сказал Ковальски и вынул из кармана фонарик. Рико воспринял команду на свой счёт, и теперь Ганса держали уже двое. Он попробовал вяло отбрыкаться, но от каждого движения перед глазами всё плыло ещё сильнее. Кажется, он откинул голову Рико на плечо, потом ему в подбородок вцепились холодные пальцы, а ослепительный свет попал в глаза.

И так можно было догадаться, что сейчас увидит Ковальски — зрачок, полностью заливший радужку.

— Шкипер, он под веществами, — услышал Ганс и дёрнул головой, чтобы высвободиться.

— Да ты убьёшь меня наконец?! — возопил он. Перед глазами прыгали цветные круги, которые ещё и двоились.

— Парни, у вас там всё в порядке? — донёсся издалека женский голос.

— Всё в порядке, Марлин, — ответил Шкипер. — Мы разберёмся.

Ага, разберутся они, как же. Подвергнут унижениям, вот что они сделают, причём, может быть, сами не желая того. И кто знает, до какой степени распространяется благородство Шкипера?

— Пойдём, — сказал Шкипер, и Ганса потащили к дому.

— Пустите! — заорал было он, но чья-то рука зажала ему рот, а потом Ганса просто перекинули через плечо и орать стало совсем неудобно.

Перед глазами всё кружилось и то скрывалось в темноте, то вдруг выныривало. Он поднял руку, чтобы видеть её и хоть так удержаться в реальности, но получалось плохо, он не был уверен, что поднял её, не мог определить, его ли это рука и в каком положении он находится.

Его сгрузили на стол и всё вокруг стало кружиться чуть менее стремительно. Уплывающим сознанием он понял, где находится, — внизу, в лаборатории Ковальски, куда он мечтал попасть, чтобы навести шороху. Вот... Попал, навёл.

В лицо ударил новый свет, теперь это была мощная лампа над столом, который, похоже, при необходимости использовался как операционный. Ганса затормошили так, что голова моталась по столу.

— Чем ты ширнулся? — допрашивал его Шкипер и Ганс закрыл глаза, чтобы не видеть его. Хотелось спать. После оплеухи глаза пришлось открыть.

— Отвечай! — заорал Шкипер, склоняясь над ним. — Чем ты обкололся?

В поле зрения показался Ковальски и вот его-то Ганс точно не хотел видеть. Закрывать глаза ему не разрешали, поэтому он просто отвернулся.

Не они. Это были не они, такое не сыграешь, каждый из них был удивлён, да и зачем им притворяться. Ганса подстрелил кто-то другой, а он повёл себя как идиот. Эта мысль должна была вызвать у него приступ ярости или слёз, но он отнёсся к ней равнодушно.

— Убей меня, — снова сказал он, ни на что не надеясь. Они были за добро и справедливость, чистенькие, едва не лопающиеся от осознания того, что несут миру добро и защиту. Это он добил бы раненого и расправился бы с любым врагом, если бы тот имел несчастье допустить ошибку. С любым, кроме Шкипера. Потому что тот ему врагом не был, Ганс понял это, снова пытаясь закрыть глаза и уснуть. Ведь это Шкипер сейчас орал на него и тряс так, что клацали зубы. как будто у него на руках умирал друг.

— Если ты не скажешь, что это за наркотик, я не смогу тебе помочь, — заявил Ковальски. Ганс не сразу понял смысл его слов, почему-то его уже колотил озноб и хотелось залезть под одеяло, дайте одеяло, укройте, холодно, собирался сказать Ганс.

— Какие у тебя руки горячие, — пробормотал он вместо этого. — Я не знаю, что это...

— Ты не знаешь, чем кололся? — ровно спросил Ковальски, и когда Ганс представил, как он слегка приподнимает бровь, он вяло подумал, что хорошо было бы его придушить.

— В меня стреляли... — еле ворочая языком, проговорил Ганс и попытался закрыть глаза.

— Не спать! — рявкнул Шкипер! — Ганс, селёдка ты мочёная, не смей умирать! Я ещё надеру тебе задницу, только не вздумай склеить ласты!

Ганс вроде бы уже немного передумал умирать, интересно было, чего это Шкипер так над ним трясётся, вдруг бы вышло что-то путное, но уже никакие силы не могли удержать его наяву.

— Крови нет, я делаю вывод, что в него не попали или попали каким-то транквилизатором, — говорил Ковальски над его головой. — По-хорошему, нужно сделать анализ крови, а потом уже...

Очень издалека Ганс услышал звук своего рингтона — телефон так и оставался всё это время у него в кармане — потом почувствовал, как его неаккуратно взяли за большой палец и звук прервался.

Больше он ничего не запомнил.

* * *

Ганс проснулся лежащим на животе в обнимку с подушкой и всё было бы хорошо, если бы он по-прежнему не находился в лаборатории. Он услышал рядом шорох, скосил глаза и заметил Прапора, который сидел рядом на стуле и разгадывал кроссворд. Скрутить Прапора было задачей легче лёгкого, Ганс напружинился было, вскочил — и замер, только лишь приподнявшись.

— Ковальски знал, что так будет, и забрал твою одежду, — сказал Прапор, флегматично глядя, как простыня ползёт вниз по спине Ганса. Его взгляд, впрочем, быстро стал любопытным, и было отчего: ведь на открывшемся ему теле аккуратные шрамы от умело зашитых ран соседствовали с безобразными, залеченными кое-как, а набитый в тюрьме партак был рядом с изящной салонной татуировкой.

— Чего смотришь? — нелюбезно спросил Ганс, прикидывая, будет ли удобно сбегать прямо в простыне и далеко ли он при таком раскладе убежит.

— Что, и посмотреть нельзя? — обиделся Прапор. — Мне, может, любопытно. Это что там у тебя за птичка на плече? Баклан?

— Сам ты баклан, — сказал Ганс. — Это тупик, глаза протри. И только попробуй сказать, что у меня на лопатке Исландия — я сочту это оскорблением.

— Всем известно, что Исландия это один остров, — назидательно сказал Прапор, подняв вверх карандаш. — А тут на тебе их много. На Сицилию не похоже...

Ганс запустил в него первым, что попалось под руку, — подушкой, Прапор поймал её и засмеялся.

— Ты что, шуток не понимаешь? — спросил он.

— Это очень тактично с твоей стороны — шутить про мою родину, которую я больше не увижу, — процедил Ганс. Ну вот, унижения уже начались. И вряд ли мальчишка вообще понимает, что говорит.

— Прости, — сказал Прапор неожиданно для него, отложил кроссворд и вернул подушку. — Я не хотел делать тебе больно. Сейчас позову Шкипера и Ковальски, раз ты очнулся. Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо для того, чтобы навалять тебе, если ты отсюда не уберёшься.

Прапор примиряюще улыбнулся и ушёл. Едва за ним закрылась дверь, Ганс поднял простыню и осмотрел свою раненую задницу. За то время, пока он здесь валялся, отёк почти спал, но место ранения было залеплено широким пластырем с рисунком в цветочек. Ганс пошевелил ногами — он чувствовал их нормально. Только вот с четверыми, да еще и без одежды, он не справится. Чтобы драться обнажённым, нужно сломать психологический барьер, а Ганс не был уверен, что сможет это сделать прямо сейчас.

— Где там этот в жопу раненый баклан? — раздался голос Шкипера и Ганс мысленно застонал, приготовившись терпеть унижение дальше.

Дверь открылась, и он едва не сжался, но вовремя себя одёрнул. Ещё не хватало — втягивать голову в плечи при появлении Шкипера. Пусть он не знает, до каких пределов жестокости тот может дойти (ведь всегда есть варианты), но нужно держаться.

И Шкипера, и Ковальски он встретил весьма нелюбезным взглядом. Последний, впрочем, не обратил на него никакого внимания, подошёл и запросто сдёрнул простыню.

— Ты! — взвился Ганс, но Шкипер схватил его за волосы на затылке и ткнул носом в подушку.

— Будь повежливее со своим лечащим врачом! — прорычал он. — Только благодаря ему твоя задница всё ещё с тобой!

— Правда? — полузадушенно простонал Ганс. — Я не знал.

Ковальски что-то с ним делал — вдумчиво ощупывал, а потом всадил рядом с ранением новую иглу.

— Больно! — взвыл Ганс.

— Терпи, — сказал Шкипер, который так его и не отпускал, — уколы делать всегда больно. Будешь знать, как искать приключений... на свою задницу!

Ганс заскрипел зубами, но тут Ковальски, видимо, дал знать, что закончил, и Шкипер разжал руку. Ганс сел на столе, покрасневший от стыда и от того, что его слегка придушили, и натянул простыню повыше.

— Вы закончили шутить насчёт моей задницы? — спросил он.

— Я ещё даже не начинал! — хохотнул Шкипер. Ганс смотрел на него, пытаясь понять, какой будет его дальнейшая судьба. Сдаст правительству? Северному ветру? Выпнет за дверь... коленом под зад? И неизвестно ещё, что хуже!

— Лучше пусть расскажет, с чего он решил явиться к нам среди ночи, как будто для этого нет дня, — сказал Ковальски.

— Мог бы и прямо ко мне обратиться, — съязвил Ганс. — Я подумал, что это вы меня подстрелили.

Ковальски смерил его оценивающим взглядом.

— И на каком, позволь спросить, основании ты сделал такой вывод?

— Потому что вы это умеете. И у вас есть всякие такие штуки, которыми это можно сделать. Арбалет. Духовое ружьё. Ну... И вы мои враги.

— И ты, расшифровав этот "знак четырёх", пошёл нам мстить, Под транквилизаторами. С заплетающимися ногами и помутнённым сознанием, — не меняясь в лице, подытожил Ковальски. — Вопросов больше нет.

В лабораторию сунулся Прапор.

— У вас всё в порядке? — спросил он.

— В порядке, — сказал Шкипер и ткнул Гансу пальцем в макушку. — Вот тебе, солдат, урок, что нечего лезть куда не надо, пока не получил по заднице.

— Он же получил, сэр!

— Это карма! — отрезал Шкипер. — Да, Ганс, — вздохнул он, — вот когда меня змея за задницу тяпнула, меня Рико не бросил, а твои подельники...

— У меня не было никаких подельников!

— Подельников — и тех нет, — отозвался Ковальски равнодушно. Интересно, они знали, что раз за разом попадают по больному?

Словно потому, что все собрались здесь, в лаборатории появился Рико, посмотрел на несчастного Ганса, подошёл и погладил его по голове.

— Что тебе надо, чудовище?! — воскликнул Ганс, не без резона опасаясь, что в следующую секунду псих свернёт ему шею, и передвинулся поближе к Шкиперу. Он опять был окружён, все четверо стояли вокруг стола и рассматривали его, как будто решая, что с ним дальше делать, а он почти прижимался спиной к своему врагу, который и должен был определить его судьбу.

— Ты всё ещё хочешь, чтобы я тебя убил? — спросил Шкипер задумчиво.

— Я передумал, — буркнул Ганс, которому сейчас-то точно не хотелось умирать. — И вообще я был под транквилизаторами, чего вы от меня хотите?

— Где тебя подстрелили? — спросил Прапор.

— Сорок минут ехать, — ответил Ганс, не желая называть точное место, а то эти типы все лодочные сараи перевернут, с них станется.

— И ты понял, что ранен, и поехал умирать к нам?

Ганс поперхнулся воздухом — всё было именно так, но в пересказе Прапора выглядело как-то совсем ужасно.

— Я был не в себе, — злобно повторил он. Рико заворчал и потянулся к нему, Ганс шарахнулся и всё же упёрся в Шкипера.

— Рико хочет тебя погладить, — бесхитростно сказал Прапор. — Он же видит, что ты расстроен.

— Я! Не! Расстроен! Мне вообще на вас плевать, если только вы не шутите про мою задницу!

— Я вижу, что ты не расстроен, — сказал Шкипер. — Есть будешь? Если, конечно, сможешь усидеть на стуле, а-ха-ха!

Ганс сжал кулаки.

— Клянусь Данией, Шкипер, если ты ещё хоть раз скажешь что-то вроде этого...

— Если попробуешь — я тебя отшлёпаю, — пригрозил тот. — Ха-ха-ха!

— Это не смешно! — простонал Ганс, краснея. — Я выставил себя идиотом, а вы смеётесь!

— Так это же действительно смешно, — заметил Ковальски, чьё лицо было по-прежнему бесстрастно.

Потом, когда трое из четверых всё же убрались, Ковальски выдвинул из-под стола коробку и достал оттуда одежду Ганса.

— Может, ты отвернёшься? — спросил тот всё ещё злобно, придерживая простыню.

— После того, что у нас с тобой было на этом столе, не думаю, что это целесообразно, — так же ровно, как и всегда, ответил Ковальски, но всё же не смотрел, пока Ганс одевался.

На кухне Ганс тайком взглянул в окно — его машина стояла на улице, а забор был цел.

— Странно, — пробормотал он, — мне казалось, я его снёс...

— Конечно, снёс, — подтвердил Прапор, копаясь в холодильнике за его спиной. — Мы с Рико уже починили. Кофе пьёшь с молоком или без?

Ганс посмотрел на Прапора с подозрением — тот держал себя с ним так, будто они были по меньшей мере хорошими знакомыми.

— Ты всегда так себя с врагами ведёшь? — спросил он.

— Врагами? — удивился Прапор, застыв с пакетом молока в руке. — А ты мне враг?

— А что, нет, что ли?! — изумился Ганс.

— Ну, у тебя тёрки со Шкипером, — рассудил Прапор. — А мы идём за компанию. Так что лично мне ты не враг.

— Разве враг моего друга... — начал Ганс, но Прапор перебил его:

— Зачем я буду приумножать вражду? — философски спросил Прапор. — Я хочу, чтобы все жили мирно. Поэтому вот тебе кофе с молоком. И тут ещё тосты есть.

Ганс в некоторой растерянности принял у него кружку.

— Ладно, — сказал он. — Пусть ты так считаешь. А Шкипер что сказал?

— Чтобы ты завтракал и, — Прапор показал пальцами кавычки, — "уносил отсюда свою задницу, пока она ещё цела".

Ганс закатил глаза и залпом ополовинил кружку. В этом был весь Шкипер — тронуть раненого он бы не смог. Даже если рана была лёгкая. Но это значило и другое — Ганс ему чужой. Со своего он спросил бы куда больше. Но тем лучше — Ганс легче отделался.

Проглотив любезно предложенный Прапором завтрак, Ганс похлопал себя по карманам и обнаружил, что куда-то пропал его телефон.

— У Ковальски спроси, — посоветовал Прапор, увидев его затруднения.

Ковальски нашёлся в гостиной, где они на пару со Шкипером разбирали пулемёт.

— Твоя задница ещё здесь? — спросил Шкипер, поднимая взгляд на него.

— Телефон, — сказал Ганс. — И ты меня ещё долго не увидишь, будь спокоен.

— На столе, — кивнул Ковальски.

Ганс подошёл к столу. Его телефон действительно лежал там, он взял его и машинально разблокировал. Только сейчас Ганс вспомнил, что вчера, уплывая в сон, услышал звонок, но не был уверен, что это действительно было так.

Он заглянул в звонки и медленно развернулся к Шкиперу и Ковальски, которые снова занялись своим делом.

— Входящий? — неверяще спросил он. — От Френсиса? Сорок восемь минут семнадцать секунд? Ковальски!

Тот поднял голову.

— Что?

— О чём вы говорили?

— О твоей непроходимой глупости, конечно.

— Ковальски!

— О химических формулах. Приятно иметь понимающего собеседника.

Ганс стиснул зубы и предпочёл убраться.

— Спасибо, что не дали пропасть, — с трудом произнёс он, забирая у Прапора ключи от машины. — И вообще.

— Не за что, — ответил тот. — Теперь ты больше не будешь нападать на Шкипера?

— Держи карман шире, — ухмыльнулся Ганс. — Он первый был бы против этого, ему же это развлечение.

— А тебе?

Ганс промолчал. Он и сам не знал, чем это было для него.

— Ладно, — сказал Прапор и примиряюще похлопал его по плечу. — Зато теперь мы знаем, что в случае чего ты придёшь умирать к нам, а это, поверь, много значит.

Так ничего и не ответив, Ганс поспешил уехать. Он надеялся, что ему долго ещё не придётся бывать в этом доме, и жалел об этом.

Бонус

Едва только за воодушевлённым Гансом закрылась дверь, Блоухол потянулся к переговорнику и вызвал начальника охраны.

— Возьми из сейфа препарат номер 76, — приказал он. — Пальни в этого кретина, только тихо, подлови в безлюдном месте. Я чувствую, что он таких дров наломает... И будь осторожен, он точно успеет пальнуть в ответ. Не знаю, сколько он сможет шевелиться, формула не доработана. И проследи за ним. Докладывай мне.

Он устало взъерошил длинные волосы. Ганс был забавным, но с ним было столько проблем...

Бонус 2

— Я старался! Это убойный концентрат!

— Я ничего не хочу сказать насчёт твоих талантов, но он приехал невесть откуда.

— Лишает координации...

— То-то он виртуозно разнёс нам забор.

— ...и здравого смысла!

— Вот почему он вызвал Шкипера на смертельный поединок, а я-то думал.

— Вообще это сильный седативный препарат!

— Этот придурок орал на весь квартал, я думал, он никогда не угомонится.

— И даже не вызывает аллергии!

— Ему разнесло ягодицу, как будто его покусали шершни, — я готов признать, что ты весьма талантливый химик, Френсис, что ни делаешь, то получается наоборот. А теперь скажи-ка мне формулу, я записываю.

— Ещё чего! Тебе зачем?

— Мне интересно, где ты облажался.

— Я не раздаю свои изобретения кому ни попадя!

— Очень жаль твою базу.

— Что?

— Ну угадай, что с ней сделает Ганс, если я скажу ему, кто...

— Диктую, пиши!