Дары (джен)

Ночь 23 октября 1996 года, среда

Индия, Джаркханд, где-то в округе Бокаро

— Нет.

Я перевёл луч фонарика под ноги Фишеру, сам едва не увязнув ботинком в переплетении корней. Хотелось выругаться, но вяло. Чуть больше — сесть и прямо на жопе скатиться с этого поганого склона. Останавливало только чувство долга: без нормального света эти двое покатятся следом за мной.

В дёрнувшемся луче мелькнула рубашка майора и болтающаяся белая рука.

— Я туда не пойду. Мы не пойдём. Фишер, эй, эй, чёрт! Поворачивай!

— Если вы умрёте от сепсиса, мэм, с нас живьём шкуры спустят, — вежливо отозвался взмокший и едва дышащий офицер Фишер, старательно игнорируя тычки в поясницу. — Нам это не понравится.

— Точно, — поддакнул Рид. Пятно его фонарика плясало по склону впереди — Будьте уверены, мэм.

Мы менялись каждые пятнадцать-двадцать минут, значительно поумнев с начала спуска: первые пару часов протаскав объект на руках, как полагается при спасении прекрасной дамы, едва сами не переломали ноги и решили, что лучше неэлегантно закинуть «даму» на плечо. К счастью, она не возражала.

К несчастью, её категорически не устраивало направление.

— Это же сраная Индия, долбоёбы, ну какого же чёрта, ну что вы делаете, тупые задницы, ну думайте головой, а, — бурчала она, свесив руки и то глядя в землю, то, когда начинало мутить, поднимая на меня, плетущегося позади, полные страдальческой ненависти глаза. В сумраке я плохо видел её лицо, зато отлично чувствовал, как больно стучит по пояснице палец, когда подходила моя очередь нести.

В миз Кольски было около двухсот семидесяти фунтов, шесть с лишним футов роста, целое море раздражения и двойная доза обезболивающего. Если бы не чудом уцелевший запас лекарств, мы бы не зашли так далеко: в переломах приятного мало. В переноске больной тоже, но Рид прав: если то, что у неё там вместо костей, пробьёт кожу здесь, посреди чёртовых тропиков, долго Кольски не протянет.

Возможно, умнее было рискнуть, послушавшись подопечную, и попытаться перейти перевал вброд, но чёрт разберёт, как разливается местная река. Хитроглазый парнишка, продавший нам карту долины, утверждал, что даже аборигены предпочитают не рисковать, пережидая дожди дома. Вот когда наладится сообщение с «внешним миром», тогда уж...

По ту сторону гор осталась машина, большая часть техники и припасов. По эту нас ждал городок на три тысячи человек и больница. Для майора выбор очевидный: уцелеет драгоценная конечность Кольски — продержимся и мы. Мы же не в жопе мира вроде Афганистана.

Фишер остановился, кое-как махнул рукой, а Рид и я рванули к нему. На этот раз честь тащить Кольски досталась мне, и смена места возлежания прошла без неожиданностей. Поглядеть на это притащился даже Ласка, отправленный вперёд, чтобы лишний раз не дышать на нас гриппозными соплями.

— Тропа, — с ухмылкой сообщил он, подсвечивая довольную рожу фонариком и размахивая картой. То, что под ногами на редкость скользкая грязь, его мало смущало.

— Отлично, — просипел Фишер, растирая плечо и руку. Ласка кивнул. — Топай вперёд, малец. И постарайся кашлять в другую сторону.

* * *

«Хванпхо Ханьюл, уважаемые, но можно просто Джон», — радостно сообщил нам дежурный врач, пока Кольски во все глаза таращилась на его явно азиатскую внешность. Рид и Ласка тоже порядком удивились, но нашли в себе деликатность... или просто слишком вымотались для подражания пучеглазым рыбкам. С не меньшей деликатностью не обращая на такую реакцию внимания, док потащил нас в кабинет, на ходу заверяя, что миз Кольски к окончанию дождей будет уверенно держаться на ногах — или костылях, что вероятнее, но с грацией лесной эльфийки, — а мистер Вудс и думать забудет о простуде.

— И вы уехали из Кореи только потому, что, простите, Индию любите?

К концу осмотра Кольски смотрела на разговорчивого дока так, будто у того из маковки торчала личинка Чужого и читала стихи. В её белобрысой голове никак не укладывалось, что у других людей есть свои вкусы или, страшно подумать, мнения. Первые она хотя бы могла списать на блажь.

— Серьёзно?

— Да, мэм, — улыбчиво согласился парень, не сильно-то и обидевшись на неприкрыто поражённый тон. Поглядывая на подопечную, я мысленно перекрестился и возблагодарил господа: произношение корейца бесило чёртову невротичку меньше индийского. — Здесь хорошо. Красивая природа, добрые люди.

— Зашкаливающая статистика изнасилований.

— Везде свои беды, мэм. Сэр, — помахал мне док, прежде чем спешно сунуть в руку направление, — помогите ей дойти. Передайте это врачу в седьмом кабинете, он сделает рентген. А я займусь вашим мальчиком. Он совершеннолетний? Ваш брат? Вы похожи, сэр.

— Совершеннолетний, — хмыкнул я, наклонившись к Кольски, пока та, сдавленно матерясь, цеплялась мне за шею. — Может, даже документы не посеял. Спасибо за помощь.

— Всегда рад! — махнул «Джон» рукой, снимая перчатки, прежде чем бодро проскакать в соседнюю комнатку. Кольски жарко выдохнула мне в ухо:

— Ещё бы. Фишер платит наличкой.

— Здесь не так плохо, сама смотри: тебе даже корейца выдали. Есть отдельные палаты, еду пообещали такую, которая не сожжёт внутренности...

— А воду — в которой не мыли их адских тварей?

— Если честно, я ни одной коровы по пути не увидел, да и городок на редкость тихий. Приободрись, Лив, — осторожно сжал я её плечо, выводя в коридор. — Когда вернёмся, я сам напишу жалобу на выбор места отпуска. И тогда ты сможешь законно закопаться в подземельях лет на десять, аргументируя тем, что до дрожи в имплантированных коленках боишься выходить на поверхность. Это ли не счастье?

Кольски тоскливо скривилась. Если я хоть что-то понял за восемь лет нашего знакомства, то её мозг сейчас прикидывает, с какой вероятностью мы не сможем наладить связь даже после дождя и могли ли нас коварно бросить. Слова ободрения ничего бы не дали, так что я и пытаться не стал, волоча хромоножку под взглядами сестёр и страдающих от бессонницы больных.

* * *

Ещё до полудня Кольски вернули в палату с гипсовой лонгетой и под новой порцией обезболивающего. Скорее всего, вместе с ним дали и успокоительное, слишком уж разбито-обречённый был у женщины вид.

— Сделали репозицию и пункцию колена, — тихо отчитывался Рид, — с остальным ловить нечего. Хорошо, что голова целая.

— А рука? — коротко поинтересовался Фишер, стоя у окна и рассматривая слабо различимый за буйной растительностью город. Рид покачал головой:

— Ушиб. Болеть будет долго, но я перепроверил снимки: ошибок нет. Но с таким расщеплением нужно в нормальную больницу. Оборудование — дерьмо, не то что морально устарело, а просто крошится. Не всё, конечно, — поправился он, тоже выглядывая на улицу и трогая решётку, — но артроскопию я делать не доверю.

— Сам?

— Без крайней необходимости — нет, сэр. И миз Кольски не дастся.

— Не дамся, — откликнулись с койки. Сложив руки поверх одеяла и подставляя потное лицо под влажно-тёплые струи вентилятора, Кольски перевела взгляд с ложки в моих руках на майора. — Это Индия. Жопа Индии. Меня уже кололи индийскими иголками, и резать я себя не позволю.

— Ну-ну, миз, — попытался состроить сочувственную гримасу Фишер, но вышло плохо. — Не хотите — не надо. Будьте оптимисткой, посмотрите на вещи с хорошей стороны. Кормят, например, здесь неплохо.

— Грязными ложками.

— Нормальная ложка, — выдохнул я устало. — Просто поцарапанная. Их здесь моют так же, как и во всём остальном цивилизованном мире.

— На ней пятно. Если ты так хочешь чтобы я рискнула желудком, то отдай свою походную.

— Мои слюни вас, значит, смущают меньше? — улыбнулся я ей под взглядами Фишера и Рида. Не поддавшись, Кольски кивнула:

— Гораздо. Я видела, как ты чистишь зубы.

Я завздыхал снова, решив не спорить с трясущейся женщиной, расцветкой больше похожей на молоко с малиновым сиропом, и опустил глаза. Прикрывшись складками одеяла, Кольски украдкой сложила из пальцев непристойный жест. Ну конечно. Ну ещё бы.

— Рид, попроси, пожалуйста, кипячёной воды, — решившись, обернулся я, растягивая губы и молясь всем известным мне богам, чтобы наш фельдшер не стал воротить нос. — Ополосну вам ложку. Прямо при вас, мэм, — глянул я на Кольски через плечо, — чтобы не думали, что я её из вредности облизал. А заодно и эту, раз уж руками есть не рекомендуется. Вы чокнутая. И это заразно.

Через полчаса мы взялись за еду: Рид, кроме прочего, уходил проведать Ласку, изолированного с гриппом и в довесок аллергией на укусы насекомых. За выложенную наличку главврач, усатый смурной индус, сунул парня в отдельную палату рядом с Кольски. Рассказывая об этом, Рид вполголоса прокомментировал своё отношение к палатам с двадцатью койками, и ухитрился обойтись без трёхэтажных конструкций, хотя даже не скрывал, как хотелось.

— И они ещё удивляются, почему больных — половина города, — ухмыльнулся майор, наворачивая рис с мясной подливкой и щедро приправленный острым соусом. — Хвала небесам, что со страной нам повезло больше.

Рид улыбнулся и коротко глянул на кровать напротив. Кольски, отказавшаяся от «индийского мяса», давилась рисом с овощами, вздрагивая каждый раз, как за стеной начинали захлёбываться кашлем. На нас она в ответ смотрела с осуждением. Да, у умных вроде как заскоки — дело обычное, но если эта завистливая невротичка потребует, чтобы мы тоже перешли на диету только из-за её подозрительности, я выйду и прикинусь, что не слышу, как её будут бить.

Словно читая мои мысли, от миски поднял голову и Фишер. Наверное, мы делали это слишком часто, чтобы и дальше играть в гордую леди: Кольски отставила рис на кровать, поджимая губы, как моя бабуля. За окном заорала обезьяна, и Рид, не выдержав, хохотнул.

Кровать скрипнула. В моей голове защёлкали цифры, отделяющие нас от взрыва: и без того неровно алеющее лицо объекта начало темнеть. Три... Два...

— Знаете, мистер Фишер, — вежливо и так сдержанно, что это стало заметно, обратилась Кольски к майору, сцепив руки и часто сглатывая, — мне очень непросто. Вам наверняка тоже, но я надеюсь, что вы сумеете переступить через привычку задирать тех, кто не вписывается в ваши идеалы. В нашем отделе не бывает проблем. Нам даже разрешено игнорировать учения. Мы не играем в полевые игры и не ходим на стрельбище, как группы генетиков или, тьфу-тьфу, ваши коллеги. Большинству из нас это не нравится. Я в числе таких людей. Простите, что напоминаю, но не я выбирала место, не я готовила вашу группу и даже не я сказала «а чёрт с ним, давайте поднимемся и посмотрим на этот старый храм, больше похожий на бомжатник». Всю дорогу я старалась создавать как можно меньше проблем, в том числе не запихивая в себя то, что гарантированно подарит мне кишечное расстройство или сыпь, а теперь вы сидите здесь и лыбитесь, словно я с чавканьем жрала ваши мозги, а теперь вдруг не могу. Да, — понизила она голос, моргая по-крокодильи редко, — я предпочла бы перебраться через перевал вплавь и вызвать помощь, чем ждать неизвестно сколько, когда сойдёт вода. Нас бы встретили в ближайшем городе ещё до полудня. Максимум мне бы грозило воспаление, лечащееся за несколько дней. Но зачем слушать истеричку, которая знает свои технические данные лучше, чем вы — свои биометрические? Пусть теперь эта чокнутая сидит с кривой ногой и травмирует безосновательным нытьём ваши хрустальные задницы! Ах, нет! Достаточно просто вести себя так, чтобы вам не нравилось!

От здания отъехала машина, распугав визгливых макак и согнав с ближайшего дерева птичью стайку. Вытянув губы трубочкой, Рид шумно отпил горячий чай.

— Миз Кольски, — помолчав и не отводя глаз от ссутулившейся на подушках подопечной, не менее вежливо протянул Фишер, балуясь ложкой и гоняя остатки риса, — мне очень жаль. Мы вас оставим.

Я спешно уставился на свою еду, надеясь, что выберут не меня, но — увы.

— Куда вы? — бросила Кольски подрагивающим голосом. Странно, что вообще смогла рот открыть.

— Осмотримся получше, мэм. Вам лишний раз выходить не стоит — грипп. Рид, а ты вздремни, пока есть время.

Поднявшись с пола, майор неспешно вышел, придержав передо мной дверь. Отойдя от палаты, снял очки и растёр лицо.

— Как ты терпишь эту пиздень на ножках?

— На костылях, — поправил я, поглядывая ему за плечо: дверь одной из общих палат открылась, выпуская женщину в докторском халате. Шаркая стоптанными кедами, она прошла мимо нас, кольнув мимолётным взглядом. Я помахал ей, протянув «хэй, мэм?», но она скривилась, обходя по дуге, и только задела меня краем халата. Нос учуял остатки духов.

— Н-да, — выщерился майор.

После поганого комарья, налетевшего ночью, и острого соуса зазудело всё тело. Сунув в рот покрасневшую костяшку и таращась в спину врачеи, я подвигал челюстями и почти удовлетворённо хмыкнул:

— И она права. Если бы мы дали ей кататься из отеля в отель, то просто провели бы скучную командировку.

Фишер молчал долго. Он никогда не был мстительным или злобным, но сейчас, пинками подгоняя вялые мысли, а может, и перебирая эпитеты повыразительнее, в конце мучительных размышлений выдал чётко и без изысков:

— Раз так, подежурь-ка ночью, умник.

* * *

Несмотря на обещанные три тысячи душ, во время прогулки я встретил не больше десятка жителей. Может, дождь тому виной, а может, и грипп: палаты в больнице забиты битком. Если хотя бы половина больных отлёживается дома, а остальные работают где-нибудь в поле, ничего странного нет.

Пожалуй, и я последовал бы их примеру, если бы не стыд. За всё время знакомства Кольски не делала мне ничего плохого, хотя говорили о ней многое. Шибко умная инвалидка, похоже, куда больше любила вскрывать компьютеры, чем лезть к людям. Может, из-за таких, как Фишер. Не знаю. Что творится у неё в голове, даже думать не хотелось.

По всем нашим планам грязища и тесные контакты с местными сводились к минимуму, а государственная больница значилась в последнем десятке списка мест, которые решено посетить. Просто так, для контраста. Ещё неделю мы должны были кататься по достопримечательностям, выбирать в мусульманских деревнях золотые побрякушки и любоваться видами, подпорченными толпами коров. Я не учёл только любопытства Ласки, задолбанности Фишера и кривых ног миз Кольски, обманувшись тем, как легко она бродит по коридорам вашингтонской «башни» и подземельям Нью-Йорка, наводя ужас на технику и нерадивых сотрудников. В общем, как обычно. Подъём к горному храму стоил нам нормального средства связи, почти всех лекарств, одной ноги, лихорадки, кучи нервов и несметного количества кирпичей, отложенных во время ночного спуска.

И вот мы здесь, искусанные, но несломленные. Пока что. Майора держит в узде только надежда, что нас найдут раньше, чем Кольски свихнётся, Рид сидит на антидепрессантах, которые сам себе и выписывает, а Ласку никто не спрашивал. И слава богу.

Когда я возвращался к больнице, с хрустом расчёсывая шею, запели птицы. От их пересвиста разом задрожала вся долина. Поддавшись порыву, я сошёл с дороги под деревья, жмурясь от капель, стекающих по лицу, и вышедшего солнца, занавешенного водной дымкой.

Странный городок. Цветение природы и покой, конечно, дурили голову, но не перебили накрепко засевшей мысли: несмотря на то, что в Индии, а уж тем более в этом месте, я никогда не бывал, улицы от центра до окраин складывались в до чёртиков знакомый план. Готов поклясться, что не заблудился бы в них даже во времена, когда город был людным, а не заселялся постепенно обезьянами и молодой порослью. Только вспомнить, что же такого знакомого я углядел, не получалось.

Чертыхнувшись, я махнул рукой — и завопил, отскакивая назад: туда, где я стоял, с дерева соскочила обезьяна. О том, как я удирал от мохнатой мерзавки, на ходу стягивая с запястья понравившиеся ей часы, не узнал никто, зато вместо рассуждений о таинственном городе в долине-чаше появилась вполне обыденная и здравая мысль: «не сходи с тропы, целее будешь».

* * *

На часах было около полуночи. По инструкциям нам не рекомендовалось оставлять объект без присмотра в обычной обстановке и менее чем вдвоём — при явной угрозе. С выходом из строя Вудса схема слегка сбилась.

Пока Рид присматривал за безостановочно кашляющим Лаской, Фишер нарезал круги по коридорам, пытаясь сбить нервозность. Не думаю, что у него получалось.

Дождь лил, но не так яро, как днём, и в просвете облаков иногда выглядывала четвертушка луны в россыпи звёзд. Повторить ошибку и залюбоваться небом мне не позволяли обстоятельства: приходилось отбиваться от тучи москитов, а когда Кольски выключила свет и твари перестали быть настолько наглыми, отвлекал зуд. Сковырнув ногтем особенно чешущийся прыщ, я полез за йодом.

— Лив, может, тебе за чем-нибудь сходить? — протянул я не без просящих ноток. — Сил нет, тошно уже. Тебе тоже, — поспешил прибавить, когда в темноте блеснули, ловя какой-то блик, светлые глаза, — но ты привыкла. У нас при деле только сопливый зверь и док: один сотрясает стены, другой — мотается туда-сюда. Кстати, хороший вопрос, как он не боится подхватить местное дерьмо. Его что, привили от всего на свете?

Сгорбленный силуэт на койке пожал плечами.

— Он иммунный. Не ко всему, наверное, хотя я не уверена. К ВИЧ точно, — равнодушно отозвалась Кольски. Она, как и прежде сумрачно, но теперь с оттенком смирения, барабанила ладонями по одеялу, изображая какой-то незнакомый ритм. — Не знаю, сам он такой родился или помогли наши яйцеголовые, но вряд ли ему страшен какой-то грипп. А ещё он моется как кошка, разве что задницу не вылизывает.

Ну, вполне ожидаемо: много ли толку от врача, который первый и загнётся? Но чтоб отдать такого уникума?

— Лив, тебя начальство сильно любит?

— Судя по тому, что я ещё не вижу в небе чёрных вертолётов — не особо. А что?

— Думаю...

Я действительно задумался. О ценности Кольски, о диаметральной противоположности волшебного мутанта Рида и вчерашнего курсанта Бюро Ласки, о городке, потерявшемся среди гор, и о том, что в нём нет ни одной коровы, зато около двадцати кошек. То есть почти в двадцать раз больше, чем попадались мне за время путешествия. О материале, из которого восстанавливали кости Лив, и о том, насколько он похож на настоящий. О том, что её вес удивил, кажется, только рентгенолога и пару сестёр, прежде не видевших таких имплантов.

О том, как нам вообще повезло наткнуться именно на это место, а не обычное село с шаманом вместо врача, не знающим английский.

В меня кинули одной из подушек.

— Думать вредно. Тебе уж точно. Иди за вашим уродом, только Рида предупреди. — Кольски поёжилась, отвернувшись к стене. — Мне страшно одной.

Я, обняв подушку и свободной рукой растирая зверски зудящую шею, тоже поглядел на стену, разделяющую палаты. Видимо, город когда-то был процветающим: несмотря на плачевный вид больницы, перегородки в ней строили не из фанеры. Кашель и стоны больных из общей палаты почти терялись в толще бетона. Но я их слышал. Кольски тоже.

— Конечно.

Вернув подушку подопечной, я вышел. Рид «смену караула» воспринял не слишком радостно, но возражать не стал, только хмуро глянул вглубь палаты Ласки и закрыл дверь.

— Не задерживайся, — попросил он. — Не хочу оставлять одного.

Понятливо закивав, я направился на поиски майора, но, обойдя этажи дважды, его не нашёл. В приёмном покое дремала дежурная медсестра. Тихо пройдя в распахнутые двери на улицу, я огляделся: точно, неподалёку тлели две точки.

Фишер поприветствовал меня молча, доктор «Джон» — чуть ли не объятиями. Как оказалось, любители помокнуть встретились на обходе — каждый на своём — и решили перекурить. Коротко сообщив, что миз Кольски видеть больше меня не хочет, я задрал голову, поглядев в небо, а затем принялся искать наше окно. Свет не горел. Может, будь у Кольски синтетическая кожа, она бы и продолжила читать, но укусы перевесили тягу к литературе. Зато в соседнем на нас смотрела женщина во врачебном халате. Несколько долгих секунд спустя, поправив волосы, она отошла, прикрывая раму. В плохо вымытом стекле отразилась скудная горсть огоньков — фонарей спящего города.

— Надо же, к Ласке заглянула дама, — ухмыльнулся я, качая головой и переступая с ноги на ногу, утопая на половину подошвы в грязи. — Вот ж мелкий засранец.

— Дама?

— Он вроде милый мальчик, ничего удивительного, — хмыкнул док, лукаво щурясь и выдыхая дым. — Ничего, если я спрошу? Почему «Ласка»?

Майор, не докурив, подавился, сдавленно, протяжно и сипло заржав. Я похлопал его промеж лопаток, пожимая плечами:

— Как-то, когда мы только познакомились, он показал своё нежное юношеское плечо, украшенное искусной татуировкой. Все восхитились и стали спрашивать, кто набил ему такого замечательного червяка. Мистер Вудс обиделся и сказал, что это ласка. Вот как-то так оно и получилось.

Кореец хохотал так, что я невольно ощутил себя знаменитым комиком. Порадовав и нас парой своих историй, он бросил окурок в жирную грязь и распрощался, лёгкой походкой беззаботного человека возвращаясь в больницу. Фишер, хмыкнув, вытащил из кармана новую сигарету и щёлкнул зажигалкой.

— Где достал?

— Китаёза дал, — мотнул головой майор. При Кольски курить запрещалось, а запас Ласки, тайно протащенный в чемодане под нижним бельём, остался в машине. — А другую — сестричка.

— М? — покосился я на него. Фишер выдохнул:

— Хрен её знает. Когда мы пришли, она тут уже курила. Отдала свою, а потом док подкинул. Хороший парень, хоть и пиздоглазый.

* * *

Утро 24 октября 1996 года, четверг

Доктор Редди спустился к нам лично: может, он и был самым важным человеком в городке, но не дело, когда в твоей больнице умирает американец. Приглаживая усы, он степенно и немного лениво поддакивал на слова доктора «Джона», а Рид, читая заключение, заторможено кивал. Белый турист, не перенёсший осложнений и слишком влажного климата. Бывает.

Мы бы так и разошлись, если бы не Кольски: с непонятным упрямством она требовала проведения повторного вскрытия Ридом, а после — осмотра в его компании других пациентов. Главврач высмеял её так, что даже мне стало стыдно.

— А почему бы и нет? — протянул я, так и не дождавшись от Рида реакции. Редди вонзил колючий взгляд уже в меня. — Н-ну... Я имею в виду, что от гриппа обычно не умирают.

— Юноша, да вы издеваетесь! — возмутился усач, окончательно задвигая помощника подальше. — Вы думаете, мы здесь дураки? Мы не знаем, что такое грипп? Милые мои американчики, поверьте мне, отёк лёгких — тяжёлое осложнение! Ваш мальчик заболел несколько дней назад, устал, промок, плохо ел и наверняка не вакцинировался, но да-а-аже при всём этом мы не могли ему помочь! Он умер быстро и тихо, порадуйтесь хотя бы этому.

— Там же была женщина из персонала, — не сдавался я, — почему она не вызвала хирурга?

— Дежурная сестра?

— Нет. Врачея.

— Тю, — взмахнул ладонью усач, — наши дамы предпочитают сестринскую работу.

— Я видел её, а уж в своей вменяемости я не сомневаюсь.

— Знаете, что? — надоело Редди. — Хотите — ходите по палатам, глупые американцы, но вы же даже не медики! Вот вы, мисс, учились на медицинском? — ткнул он пальцем в Кольски. Та мрачно промолчала. — Нет. И вы, мистер, тоже! Иначе бы не пороли такую чушь про грипп. Творите что хотите, я умываю руки! Но мой вам совет, — шагнув, поглядел он мне в лицо, — ложитесь спать и ждите конца дождя. Может, прыщи пройдут.

Пихнув плечом, он гордо удалился, а «Джон» виновато развёл руками.

— Он не такой ужасный. Просто авторитарный, как все начальники.

— Хорошо его понимаю, — скривилась Кольски, и док тут же протянул почти кокетливо:

— А вы большая начальница?

— Вроде того.

— А где?..

Светски-раздражённую беседу прервал грохот в коридоре. Я приоткрыл дверь — и выругался от души. Бросив Кольски на Рида и «Джона», подскочил, помогая подняться упавшей сестре.

— Осторожнее, лужа! — рыкнул я попытавшейся выхромать Лив. К испугу прибавилась злость: ноющая второй день поясница будто вспыхнула. А женщина даже не шевельнулась на все мои встряхивания. Скользя на разлитой каше, я осторожно перевернул её набок.

Тихо подошедший Рид сел рядом, спуская маску женщины на подбородок и прощупывая пульс. Обернулся.

— Доктор Хванпхо, — ровно попросил он замершего «Джона», — позовите помощь. Арт, найди Фишера. Миз Кольски, вернитесь в кабинет и не снимайте маску.

— А зачем искать? — не без труда вклинился я, шумно выдохнув. — Он так себе и спит.

— Я стучался к нему.

— Подняться?

— Нет... Жди здесь.

Он поднялся, выдавив на руки немного воняющего спиртом геля, а после принялся рыться в бумажнике, перебирая карточки. Я, мало что понимая, перевёл взгляд на Кольски. Она тоже смотрела на меня.

— Не подходи, — подняла она руку, облокотившись на стену. Щёки снова разгорелись пятнистым багрянцем. — Рид, значит, оспа, да?

— Нет, мэм, — не отвлекаясь, помотал наш фельдшер головой. Правда, и сам жестом велел ей не приближаться, едва не рассыпав карты.

— Рид, нужны мазки на тельца Пашена и изоляция, и... и защитные костюмы...

Рид вытащил нужную карту и сунул бумажник в карман, улыбаясь краем рта Кольски.

— Вернитесь в кабинет. Пока что это лучшая изоляция. Почтите память своей матери, мэм, подумайте головой и не впадайте в панику. Сэр! — окликнул он спускающегося с «Джоном» доктора Редди в сопровождении хирурга и двух сестёр. — Я доктор Даниэль Рид, специалист-инфекционист ЦКЗ США. На территории больницы карантин. Мне нужна ваша лаборатория, список отпущенных домой и...

— Мой мотоцикл, — заключил Редди, закатывая глаза. — Сумасшедший американец.

* * *

Вечер 26 октября 1996 года, суббота

За окнами стояла тишина. Шумел только дождь, но и он сливался в привычный фон. Тускло горящая лампа не добавляла света, но я ещё различал отдельные силуэты. Кольски сидела под столом, Рид — в кресле, запрокинув голову и откинув спинку. Для меня они соорудили гнездо в углу у раковины.

— Её не было почти двадцать лет, — монотонно звучал голос Рида. Он больше часа назад забросил таращиться в микроскоп и просто полулежал. — Она существует ровно в двух местах.

— Официально, — сдавленно возразила Кольски. — Никто не проверял, были ли уничтожены другие образцы.

Они снова замолчали, а я попытался подняться. Сил не хватало. Даже заговорить не получалось: вздувшиеся гнойники расползлись по слизистым, а язык опух от жажды. Лежать было невыносимо, воспалённую кожу стягивало, а мышцы горели.

— Даже если, — через бесконечность снова зазвучал голос Даниэля. — Даже если ты права, то уже нет никакой разницы. Потому что это абсурд. Потому что это зооноз, а не натуральная вариола, но мы видим четыре именно её клинических типа и три или больше мне незнакомых. Потому что она не убивает за считанные часы. Потому что все мы неоднократно проходили вакцинацию. Так не бывает.

Я закашлялся. В горло попал вязкий гной, мышцы передавило, и меня вывернуло. Не хватало воздуха, а рот заполнял вкус подпорченной крови.

— Включите свет, — просипел я почти беззвучно, пытаясь проморгаться. — Чёрт вас...

— Свет горит.

Голос Рида прозвучал совсем рядом. Мне дали воды, после рвоты — ещё.

— Нужно его перенести, — произнёс он в сторону, думая, что я не слышу. — Даже если тебе ставили новые фильтры крови, это не даёт ни малейшей гарантии.

Шаркающие шаги и стук костыля. Мне почудился запах духов, но Лив никогда такими не пользовалась.

— Глупости. Не делай ему больно. — Молчание, повисшее в кабинете, оборвалось усталым смешком. — Даже если мы каким-то образом не заразились, здесь всё равно общая система вентиляции.

* * *

Ливия шла к дверям, когда наткнулась на доктора «Джона»: кореец сидел на стойке регистрации, вырезая тыкву, похожую на огурец. Предложив присоединиться и получив отказ, он продолжил дырявить пепельно-зелёный бок. Под глазами у него залегли мешки.

— Как вы, мэм?

— Лучше, чем Фишер.

— Мне жаль.

— А вы как? — спросила Кольски, стараясь не смотреть на лампы под потолком. Её слабо знобило.

— Лучше, чем они.

Женщина медленно добралась до окошка в двери и поглядела наружу. На мокром крыльце лежали двое, дальше — ещё несколько.

— Раньше здесь был военный объект, — вытаскивая рукой мякоть, сообщил «Джон». — Доктор Редди ни винтика не заменил. Его скупость спасает нам жизнь. Как ваши успехи?

— Я перебрала наши телефоны и вашу станцию, но ничего. Если бы мы не были окружены горами, я бы решила, что кто-то глушит частоты. — Отойдя от двери, Кольски села на ближайший стул, устраивая больную ногу поудобнее. — Поблизости остались станции связи? Базовые, ретрансляторы? Раз это военный городок, то наверняка остались.

— Не представляю, никогда не интересовался.

— Рид говорит, что это зооноз. Мама мне рассказывала, что когда-нибудь обезьяний штамм мутирует и мы должны быть готовы. — Тихо засмеявшись, она покачала головой. — Ей хотелось, чтобы я занималась биологией. Ненавижу биологию.

— Она была в группе ликвидации оспы?

— Да, от Штатов. Ещё до поддержки программы встречалась с академиком Морозовым. Кажется, приезжала даже в Индию, но это были территории Советов, и долго здесь не задержалась.

— Она умерла?

— Да, но не здесь и не так. Авария. Она умерла, — приподняв брови, изобразила Ливия ладонями столкновение. — А я нет. Нужно было слушать её и спасать мир.

Док хмыкнул, вырезая кривой глаз, и почти не вздрогнул, когда в одно из окон швырнули камень.

— Они не разобьют. До этого пытались пробраться через подвал, но не смогли.

— Знаете, — продолжая тыкать пальцем в раскрытую ладонь, хмыкнула Лив, — я читала все наши отчёты, все их отчёты, все документы ВОЗ, я знаю всю симптоматику, но ничего не понимаю. Если бы я умела делать анализы, мне бы поверили.

— Нет. Потому что она уничтожена, и никто не хочет думать обратное. Это не ваша вина. Вы очень устали. Идите спать.

— Я не могу, — замотала женщина головой. — Совсем не могу. В темноте мне чудится всякое, а со светом я слышу, как кричит Мартин Фишер. Он меня ненавидел, а я его не спасла, потому что даже не знала, как. Я старше его по званию, а он всего-то мой охранник.

«Джон», молча разглядывавший её лицо, отложил нож и тыкву и спустил ноги на пол. Открыл было рот, но закашлялся, вытирая пот со лба.

— Простите. Я... У меня есть морфий для вашего друга и снотворное. Если обещаете расходовать экономно, я отдам то, что осталось. Нам нужно продержаться не так уж долго, и лучше, если мы сохраним к этому сроку рассудок.

— Да, — помедлив, согласилась Кольски. Перед глазами плыло, но не настолько, чтобы просить помощи. — Отнесите Риду. А мне нужно побыть в тишине.

— Ну, в этой обители скорби стало намного тише, — скривился «Джон», разводя руками. — Давайте я вас провожу.

— Не нужно.

— Вам не страшно?

Ливия уставилась в пол, пытаясь сосредоточиться. То, что она видела за спиной врача, не могло существовать.

— Я не знаю, — справилась она с собой.

* * *

Шёпот в тени никуда не делся, даже когда Кольски едва не вышибла себе зубы, ударив по щеке. Ладонь и челюсть ныли, лишний раз подтверждая, что как минимум часть окружающего реальна. Часть.

— Кто ты? — спросила она по-английски, пытаясь разглядеть хоть какие-то черты. Женщина не оставалась в памяти, но Кольски была полностью убеждена, не её не было среди персонала. — Что ты здесь делаешь? Как тебя зовут?

Французский. Итальянский. Попытка изобразить хинди. Она прекрасно осознавала бесполезность этого, потому что знала — женщины нет. Это интоксикация и бред. Возможно, сбой в железе. Самым верным было перезагрузиться, но пролежать парализованной, пока система ищет ошибки, когда и здесь, и за стенами ходят умирающие, заживо гниющие люди, а совсем рядом воет от боли твой человек?

Пальцы зарылись в ворох измочаленных косичек, привычно обводя контур заглушки. Даже странно, что она не вылетела и не потерялась. В лаборатории это не страшно, там даже пыль — редкая гостья.

Как иногда стресс влияет на людей: дома ей хватило бы ума если не эвакуироваться, то забиться в чулан и ждать помощи, а сейчас она ходит мимо палат с трупами, не оборачиваясь на мольбы о помощи тех, кому повезло меньше, и совершенно не удивляется тому, что больше не видит среди деревьев ни одного огонька. Городок с тремя тысячами жителей затих.

Оставался один вопрос: кто одарил доктора Редди ножом в шею и зачем. Больные увидели, что у него было лекарство, дающее крохотный шанс пережить вспышку? Ха...

Она снова посмотрела перед собой.

В пустые глаза женщины, рябящей у самого лица, как голограмма из плохой научной фантастики.

Губы раскрылись с тихим электрическим треском.

* * *

Ночь 26-27 октября 1996 года

— Рид, — позвала Ливия, заходя в кабинет. — Рид?

Кресло было пустым. Женщина прохромала до стола, отставила костыль и, опираясь, переворошила бумаги в поисках записки. Ничего. Лампа моргнула, и на мгновение уши затопил шёпот. Стиснув челюсти, Кольски наклонилась, поверяя под столом, и замерла: возвращение света не стёрло тихий звук, доносящийся из-за спины. Разогнувшись, она обернулась.

Доктор Рид сидел у шкафа, положив на колени один из толстых справочников.

— Он умер. Арт. — Кое-как подняв с пола стакан, он отпил, помотал головой, как большая собака, и принялся расстёгивать рубашку. От левого соска вниз по беловато-землистой коже тянулось пятно. — Сливная форма. Чёрт знает, на сколько меня хватит. Не скажу, что всегда верил в свою неуязвимость, но надеялся, что переболею афебрильным типом, вернусь домой и расскажу обо всём, что видел.

— Вставай. — Придерживаясь за стену, Кольски подошла ближе, хватая его за руку. — Мне нужна помощь. Не смей отбиваться, тупая ты скотина! — вдруг окрысилась она, толкая врача в ответ. — В кабинете Редди пустая коробка из-под гамма-глобулина. Если поищем, можем отыскать ещё. Я не знаю, как им пользоваться, а ты знаешь. Встань, чтоб тебя!

— Здесь нет противооспенного гамма-глобулина, — хмыкнул Рид, отмахнувшись в последний раз и позволяя себя тормошить. — Мы в жопе мира, Кольски. В. Жо. Пе.

Его рванули вверх изо всех сил, чудом устояв на полутора ногах, и слегка ударили костяшками кулака по уху. Вышло всё равно больно. Рид моргнул, уставившись на Кольски.

— Хорошо, — согласился он куда спокойнее. — Идём.

* * *

Он поглядел на часы. Дождь лил стеной, и приходилось гадать, заметили ли его или нет. И надеяться. Остаётся только проверить. Поправив сумку, он задвинул стул, проверил, крепко ли держится свечка в тыквенном фонарике, и тщательно запер дверь. Стоило выбить себе кабинет на самом верху, но чего нет...

Он поднялся по лестнице, свернул к чердачной, но прошёл мимо. Женщина у окна поглядела на него, коротко кивнув.

— Я продолжаю их слышать, — протянула она задумчиво, подставляя лицо ветерку. — Я думала, что схожу с ума, но я не могу.

— К сожалению, миз Кольски, у меня не было времени разобраться, что вы такое есть. Но я вам поверю.

Женщина вцепилась в его рукав, оставив синяки на предплечье.

— Скажите мне правду, доктор, — прошипела она, — или я плюну вам в рот, и ваши друзья бросят вас здесь, потому что не дураки. Кто такая Мама Сонним? Где она сейчас? Что она делает? Как? И, чтоб вас, где лекарство?

Узкая ладонь опустилась в карман брюк, вытащив маску с максимальной фильтрацией. Высвободив руку, Хванпхо Ханьюл нацепил её на голову женщине, аккуратно заправив крепления за уши.

— Вы удивительная женщина, миз Кольски. Мне очень жаль. На самом деле жаль. Ваш друг вряд ли что-то найдёт, хотя кто знает? Но добрый господин бывает милостив. Или, если вы настаиваете, госпожа. Никогда не встречался с ней лично, так что вам виднее.

Улыбнувшись, он толкнул ногой костыль, придержал покачнувшуюся женщину и повернулся. Ливия смотрела, как он поднимается на чердак, придерживая сумку так, словно в ней было нечто невероятно ценное открывает, а затем запирает дверь.

Свет погас через десять минут, и волна шёпота затопила коридоры, обхватывая липким одеялом, но Ливия точно знала, что ей не послышался шум вертолётных лопастей над головой.

Она простояла так много-много минут, заставляя разум не слушать голоса, ползком добралась до костыля и точно так же — до лестницы. Изображать червя оказалось быстрее, чем прыгать, гадая, оступишься или нет.

До первого этажа она добралась, зная, где и сколько у неё костей. Сломанная нога почти ничего не чувствовала: на один укол её скудных навыков хватило. Слух уловил голос где-то на верхних этажах, но Кольски не остановилась. Добравшись до кабинета, она выволокла тело, залив остатки телесных жидкостей на полу и стене всеми растворами, что нашла у Рида, заперлась и кое-как заблокировала дверь шкафом. Заткнув уши желтоватой ватой и выдыхая по правильному счёту для успокоения, села на пол, растёрла лицо и посмотрела на полуразобранный радиопередатчик. Лоб обжигало, от шелеста голосов и стука в дверь путались мысли, но работать было необходимо: раз «глушилка» существует, значит, в какой-то момент появится окно.

Кулак врезался в дверь с новой силой. Сложнее всего было не подняться и не открыть дверь. Нужно собраться с силами и дать шанс им всем. Не отвлекаясь.

— Пожалуйста, прекрати! — осипшим голосом крикнула Ливия, зажимая уши и запрокидывая голову. Ей до скручивающей боли внутри хотелось завизжать. — Прошу тебя! Мне нужно сосредоточиться!

Им будет нужно окно, если они хотят вернуться.

— Даниэль Рид, возьми себя в руки!

И она его найдёт.

* * *

Разум плавился. Кольски открыла глаза, но увидела только мутную пелену. Глаза не сразу смогли сфокусироваться, но когда она поняла, что это поверхность какого-то контейнера, желудок скрутило. Едва успев повернуть голову набок, она открыла рот, и спазм вытолкнул едкую желчь.

От толчка она едва не захлебнулась. Тело бросило от жара в озноб и обратно, контейнер показался чудовищно тесным.

Она не видела ничего, кроме мутного стекла, и даже повторяя себе, что внутрь должен нагнетаться воздух, не смогла успокоить бешено прыгающее сердце.

— Живой? — донеслось до неё сквозь грохот в ушах. Подавив первое желание забрыкаться и завопить, Кольски задержала дыхание.

— Живая. Куда её, к кошкам? Или к остальным?

— Ага. Хотя погоди. — Над стеклом нависла тень. Щёлкнул внутренний светодиод, впиваясь колючими лучами в глаза. — Кажется, её вон тот искал.

Она понимала слова, как понимала и то, что разговор ведётся не на английском, но не могла узнать язык. От возобновившейся тряски затошнило с новой силой. Во время новой остановки разговор она расслышать не смогла, выблёвывая, кажется, собственные внутренности.

Поверхность, на которой она лежала, качнулась, и рвота поползла вверх, пропитывая волосы и заливаясь в ухо.

«Не думай об этом», — повторяла она как молитву.

«Не думай».

— Не думай.

Эту бесконечность оборвала серия щелчков и адов грохот, обрушившийся на Ливию лавиной. В потоках обжигающего света над ней склонилось чудовище. Оно протянуло руку, стягивая... перчатку?

Стало так горячо, что Кольски взвыла, и вопила так долго, что заболела голова. А потом, проморгавшись, поняла, что голова действительно болит, как полагается всякой голове, которую напугали, трясли и ослепили.

— Что за чёрт? — позабыв с перепугу все крепкие выражения, просипела Кольски, приподнимаясь на локтях. Чудовище отступило, снимая другую перчатку и шлем костюма биозащиты, и село напротив. Лив, опасаясь вертеть головой, осторожно скосила глаза то в одну сторону, то в другую. Она редко летала, но по рассказам и учебным фильмам знала, как выглядят грузовые отсеки самолётов. — Вы кто?

— Добрый волшебник, — без улыбки отрекомендовался мужчина, настороженно глядя на неё.

— Пиздёж, — вырвалось у Ливии быстрее, чем она сообразила, что хамить чудовищам не стоит. В ответ хмыкнули.

— Отчасти — да, но пока этого хватит.

Кольски поглядела вниз, а затем — на откинутую крышку контейнера. Капсула незнакомой модели, но никаких космических технологий. Уже хорошо. Брезгливо стряхивая со щеки и уха плёнку желчи, она неловко извернулась и села, отставив покалеченную ногу вбок.

— Вы не из них?

Помедлив, мужчина мотнул головой. Следующий вопрос Кольски формулировала минуты две, борясь с отупением:

— Значит, меня услышали?

— Да.

— И вы везёте меня..?

— Домой, мисс.

— Вы из... наших?

— Нет, — всё же улыбнулся он. — Это не территория США.

— Зато ваша, но эти ребята вам тоже не друзья, — сообразила наконец Кольски, что именно смущает её в голосе незнакомца. — Не бросаете свои колонии?

Мужчина со вздохом подошёл ближе. У него были синие глаза и тонкие пальцы. Собрав космы Ливии, он нащупал заглушку и бережно вынул. Наклонившись, серьёзно посмотрел женщине в глаза.

— Не думайте, что вытащить вас было легко. Меня очень хорошо попросили. Сейчас вы заснёте, мэм.

— Постойте! — вскинула руки Кольски, почувствовав, как дрогнула ладонь на её шее. — Постойте, ответьте мне на несколько вопросов!

— На много, я полагаю?

— Не слишком. Раз вы — мой спаситель, я не могу не спросить: вы не боитесь?

— Я могу пройти по зачумлённому городу, мэм. Не рискую, разумеется, но могу.

— Это не один штамм. Я не должна попасть в населённый город. И вы тоже. Мой друг был иммунным к большинству болезней, но ему это не помогло.

— Это не имеет отношения к регенерации, — с пониманием приподнял он уголок губ. — Это лучше.

Ливия помолчала, отведя глаза и хмурясь.

— Где мой друг? Даниэль Рид?

— Не у нас.

На этот раз молчание затянулось.

— Кто такая Мама Сонним?

— Вы с ней встретились, и она помогла устроить этот беспорядок, — уклончиво ответил мужчина. — Я отыщу то, в чём её привезли. Вы видели в больнице необычные предметы? Антиквариат? Ценности?

Кольски мотнула головой, а её собеседник прикрыл глаза, резко выдыхая через нос.

— Тогда забудьте о ней. Думаю, хватит. Засыпайте, мэм.

— Сколько вам лет?

Он улыбнулся шире, не глядя кольнув чем-то один из контактов.

— Примерно как вашей матери.

* * *

6 ноября 1996 года, среда

Нью-Йорк

За последние четыре дня она стёрла язык, повторяя «я не знаю». Её допрашивали, упрашивали, физически переворошили память и отправили на замену половины оборудования. Кольски чувствовала себя изнасилованной, но понимала, что на месте службы безопасности поступила бы так же.

Спускаясь в родные подземелья, она то разминала пальцы, то проверяла глаза. Её перепрошили, пообещав, что больше не будет никаких глюков системы визуализации. При сотрясении живого мозга это случается.

— Лоуренс, в пять!

Из-за поворота вышел молодой мужчина, нежно обнимающий тыкву размером с карету для микро-Золушки. Махнув кому-то позади себя рукой, он едва не налетел на Кольски.

— Простите, мэм, — ухмыльнулся он от уха до уха, лукаво щуря синие глаза. — В пять на минус восьмом. Хорошего дня.

— Агент Лоуренс, — заторможено произнесла Кольски, не уверенная, что выбрала правильное обращение, — чудный у вас голос. Итон?

— Так точно, мэм, — одарил он её ещё одной ухмылкой, прежде чем потопать прочь.

На том месте, где он стоял, моргнула, расходясь полосами помех, тень.