Голубой самолётик (гет)

Думай обо мне лучше. Пусть это будет неправда,

Но я буду знать, что ты думаешь так, и, может быть,

Стану действительно лучше.

(с)

* * *

В Мидгарде осень, но, если смотреть сквозь ресницы, можно увидеть в золотых красках асгардское великолепие.

В Мидгарде осень, и для Локи это означает только слякоть и грязь, расцвеченную жёлто-красными пятнами, но Тор любит Мидгард и обычно Локи не имеет ничего против того, чтобы прогуляться здесь вместе с ним. Локи знает, Фригг по душе их совместные вылазки, только не понимает, в чём конкретно причина. То ли рядом с Сиф и остальными для Тора слишком велика вероятность нарваться на хорошую драку, или влюблённых девиц, или какую-нибудь еду, не предназначенную для асгардских желудков, а рядом с ним, с Локи, ничего такого не происходит, то ли ей просто нравится, когда её сыновья вместе.

Сейчас, впрочем, это не так.

Сейчас Тор опаздывает, а Локи сидит, облокотившись о низкую спину скамейки, и ждёт. Всё вокруг яркое и разноцветное: горки, и лесенки, крохотные карусели и непонятные смешные конструкции, а детская площадка — совсем не то место, где Локи мог бы представить себя самого, но он именно здесь.

Одежда смертных, как обычно, кажется ему слишком лёгкой, в ней чувствуешь себя голым и беззащитным, и Локи запахивает воротник шерстяного пальто, чтобы не простудиться.

Он думает, что смертные похожи на маленьких насекомых, серьёзно считающих, что на свете нет ничего важнее их жизней и дел, а сам он в таком случае как минимум птица, способная уничтожить любую букашку. Съесть. Проглотить. Или сапог, наступающий на перебегающего тропу муравья — беззлобно, без умысла, просто не заметив за малостью. Или огонь, сжигающий бабочкам крылья, лесной пожар, пожирающий не только насекомых, но всё, что окажется у него на пути... Или дождь, смывающий пыльцу с разноцветных крылышек, не дающий подняться. Или ветер, уносящий несчастных насекомых прочь от ульев, муравейников, обжитых деревьев и листьев.

Придумывать сравнения оказывается неожиданно интересным. Настолько интересным, что Локи даже не замечает, как его одиночество нарушает — нет, вовсе не Тор, а обычная смертная. Крохотная девчушка: кудрявые волосы, белая кожа, нос кнопкой и большие любопытные глаза, изучающие его под стать пристальному взгляду Хеймдаля.

— Привет, — говорит она без детской картавости, уверенно и напористо.

Девчушка стоит, подбоченясь и гордо выпятив подбородок, на ней бордовая шапочка, синий плащ и жёлтые непромокаемые сапожки. Локи понятия не имеет, сколько ей лет по меркам Мидгарда, но в Асгарде, наверное, как раз в этом возрасте дарят первое игрушечное копьё.

У смертных, однако, такое оружие не в чести и игрушки детям дарят другие.

— Хочешь, кое-что покажу? — спрашивает девчушка и, не дожидаясь ответа, раскрывает ладонь.

Там, переливаясь на солнце, лежит голубой самолётик. Локи видел такие раньше, только большие и в небе, но никогда не летал. Собственные ноги, радужный мост, лошади и корабли (даже чужие корабли!) кажутся намного надёжнее, хотя, конечно, этой крошечной фигурки глупо бояться. Она его не уронит, потому что его нет на борту. Она не разобъётся, потому что никогда не поднимется в воздух.

— Красивый? — требовательно спрашивает девчушка.

Да, ему, Локи из Асгарда, глупо бояться мидгардских самолётов, а вот ей, смертной девчонке, можно было бы поостеречься могучего бога. Или хотя бы быть с ним почтительной, как всегда делали раньше, когда ещё знали, что бог может постучаться в дом даже под личиной странника-оборванца, чтобы проверить, блюдёшь ли ты законы гостеприимства.

Но это было давно, теперь смертные изменились, в них нет почтения, а девчушка смотрит прямо, доверчиво, без малейшего страха, и такой взгляд грех обмануть.

— Красивый, — неловко улыбается Локи.

Обычно он не очень-то ладит с детьми. Точнее, может, и ладит, но это доподлинно никому неизвестно, потому что обычно он их избегает.

Девчушка довольно кивает.

— Как я.

— Как ты.

Локи усмехается краешком губ.

Далеко пойдёт, думает он.

Ему хочется спросить что-нибудь незначительное, невинное, из того, что обычно спрашивают у детей — сколько ей лет, или как её имя, или где, ётун её забери, её мама, но всё случается само по себе ещё раньше, чем он открывает рот для вопроса.

— Дарси, — кричит высокая женщина с другой стороны детской площадки, и вид у неё недовольный. Или смущённый. Или всё сразу. — А ну иди сюда!

Девчушка упрямо трясёт головой, но Локи не хочется привлекать лишнее внимание и потом разбираться с последствиями, а женщина на другой стороне детской площадки явно из тех, что способны вывести из себя даже бога, так что он подталкивает девчонку, мимоходом касаясь тёмных волос.

Она, конечно, ужасно милая, но... Он не из тех, кого это трогает, так?

— На! — Она протягивает ему голубую фигурку, недовольно оглядываясь на мать.

— Иди к маме, — говорит Локи, вспоминая, как никогда не слушался Фригг. — Будь хорошей девочкой. Слушайся старших.

Жёлтый сапожок капризно топает по мокрой земле, брызги грязи разлетаются в стороны.

— Не хочу быть хорошей девочкой.

— Тоже верно, — Локи улыбается. — Быть хорошим ужасно скучно, — доверительно говорит он. — Но старших иногда стоит слушаться. Или хотя бы делать вид.

Он подмигивает, и девчушка смеётся.

Похоже, она и без его советов знает эту нехитрую истину, но её мать, как и все родители, не слишком радуется такому раскладу. Она хмурится, точно так же упирая руки в бока, и делает несколько быстрых шагов. Дальше Локи не смотрит. Чужая мать — только одна сторона вопроса, а есть ещё Тор, который наверняка скоро придёт, и ему не стоит видеть, как младший брат возится с каким-то мидгардским ребёнком, иначе дурацких подколок не оберёшься.

Локи щёлкает пальцами, превращая лежащие на лавочке листья в браслет, и надевает его девочке на руку.

— Беги.

Благословение бога? Нет, скорее сиюминутная глупость, но она ведь всё равно не поймёт ни того, ни другого.

Девчушка ничего не говорит, только хмурит тонкие бровки. Локи вздыхает.

— Смотри, какой красивый. Такой же как твоя игрушка. Беги. Мама тоже хочет посмотреть. Ну же.

— Ты ещё придёшь? — спрашивает девчушка.

— Конечно, — врёт Локи.

Она убегает, а у него остаётся её самолётик.

* * *

Дарси десять, и она точно знает, что когда-нибудь за ней точно вернутся.

На всякий случай, она примеряет на себя все сюжеты прочитанных сказок, ищет горошину под матрасом и дверь в Нарнию в тёмном, пахнущем одеждой шкафу (маме это не очень-то нравится), отращивает волосы, как у Рапунцель (а вот этим мама довольна), пытается представить, каково это — быть пеной морской или красавицей рядом с чудовищем, листает книжки и рисует непонятные даже самой себе узоры на полях школьных тетрадок.

В школе ей… не слишком скучно, и только.

Одна проблема: в школе не разрешают носить украшения. Старшие девочки не обращают на запреты внимания, и серёжки у них свисают чуть ли не до ключиц, а на ключицах болтаются толстые цепочки, которые они даже не пытаются спрятать за воротник, но Дарси, считается, слишком мала как для таких выкрутасов, так и для украшений.

На самом деле, у неё есть браслет. Дарси сдвигает его под рукав, чтобы никто не заметил, и никто его и правда не замечает. Разве что мама, давным давно, но это не считается, потому что после первого «сними его» тем вечером и утреннего «почему он снова у тебя на руке», мама делает вид, что ничего необычного не происходит.

Ничего необычного не происходит. Просто если снять этот браслет перед сном, утром он снова окажется на запястье. Просто Дарси никогда его не снимает, все пять лет, и за эти пять лет её рука стала чуточку толще, но между ней и браслетом по-прежнему входит указательный палец.

Вряд ли это может стать сюжетом для сказки.

Вряд ли тот, кто подарил ей браслет, может стать принцем из сказки.

— Кто это был? — спросила тогда мама.

— Никто, — ответила Дарси и показала язык.

Сперва ей показалось, что она просто замечательно пошутила, но потом стало понятно, что нет, это и правда никто. Дарси больше не встречала его на детской площадке, и вообще нигде не встречала, хотя честно выглядывала всюду, где появлялась. В магазинах игрушек, на эскалаторе в метро, у себя под крыльцом и в школьных коридорах — первое время.

Никто точно не может быть её братом, у неё нет брата, она спрашивала у мамы, и папой быть тоже не может, потому что папа у неё как раз таки есть. Папа сидит в кресле в гостиной, смотрит телевизор, пьёт виски (а ей его нельзя даже пробовать!) и совершенно точно не дарит ей волшебных браслетов.

Волшебные браслеты дарит Никто.

Его образ ускользает всё дальше. Дарси пытается его помнить, снова и снова восстанавливает перед глазами его бледное молодое лицо с уставшими, как у дедушки из соседней квартиры, глазами, и зачёсанные назад тёмные волосы, и зелёный шарф, и тёмное пальто, в котором ему, кажется, было холодно, несмотря на то, что осеннее солнце светило всё ещё ярко, и с каждым днём ей кажется, что воспоминания становятся всё расплывчатей и расплывчатей.

Сперва пропадает осеннее солнце, потом пальто, потом растворяется шарф…

Годам к тринадцати она окончательно о нём забывает. Остаётся только лёгкое покалывание в правой руке, под браслетом, и смутное ощущение ожидания.

Чего или кого она ждёт, Дарси больше не помнит.

* * *

Иногда Локи тянет куда-то.

Тор одёргивает его, когда он застывает за обеденным столом, глядя в одну точку, не донеся стакан медовухи до губ, или когда он, придя к Хеймдаллю, слишком долго смотрит в далёкие миры, пытаясь что-то то ли вспомнить, то ли понять, но Тор не всегда случается рядом. Тор не всегда случается рядом, и в библиотеку Локи обычно ходит один, а ведь именно там, над книгами, больше всего поводов замереть и подумать.

Старинные рукописи шелестят у него под руками, каждое слово остаётся в памяти навсегда, укладывается там витыми изящными буквами, все заклинания тут же просятся в руки — попробуй, попробуй. Иногда он действительно пробует, и Фригг говорит, что когда-нибудь он научится создавать иллюзии даже лучше неё. Она смотрит на него с гордостью, с мягкой материнской улыбкой, и от этой улыбки становится немного теплее, хотя обычно ему почти всегда холодно.

Тору, кстати, почти всегда жарко, и все девицы в Асгарде провожают его восхищёнными взглядами, стоит только ему снять доспехи с сорочкой. Хотя, чего скрывать, девицы провожают его восхищёнными взглядами и в доспехах. Всегда.

Локи ходит бесшумно, между колонн, его тёмные одежды почти сливаются с тенями у стен, и не то чтобы он не хотел оказаться в центре внимания, но как-то не получается.

Их обоих воспитывают как принцев, но порой Локи кажется, будто все вокруг воспринимают его исключительно как тень будущего короля, в лучшем случае, его советника, что будет стоять позади трона и шептать на ухо, кого из гостей можно послушать, а кого лучше сразу на казнь. Честно говоря, Локи думает, что с казнями Тор и сам разберётся, а вот с «послушать» у него, скорее всего, и вправду возникнут проблемы, но быть чужой тенью почему-то не хочется.

Его рогатый шлем блестит, переливается золотом, и было бы преступлением прятать этот сверкающий блеск ото всех.

Тор станет царём, это ясно так же, как и то, что у Одина — лишь один глаз, но разве это означает, что место Локи — за троном?

Девять миров. Существует девять миров, неужели в них не найдётся лучшего места?

Иногда Локи чувствует себя здесь чужим.

* * *

Дарси пятнадцать, и она отчаянно бунтует против всего, чего только можно.

Это как в детстве, когда мама запрещала уходить со двора и съедать конфеты раньше, чем ужин, только вместо двора теперь посиделки у подружек («конечно, только с девчонками, мам!»), а вместо конфет — ром и джин-тоник, ворованные из отцовского бара. Отец ничего не замечает, и Дарси подворачивает пояс у юбки, чтобы та казалась короче, и вытаскивает у матери из косметички золотой карандаш, чтобы неумело подвести им глаза.

У неё короткая стрижка, первые в жизни босоножки на высокой платформе, и она кажется себе очень крутой.

Она снимает старые, надоевшие, уродливые очки сразу же, как только выходит из дому, и потому прохожие на улицах всегда — разноцветные пятна, как было однажды, когда они с подругой наглотались таблеток.

Таблетки Дарси больше не пробует, но и знакомых на улицах больше не узнаёт. Иногда разноцветные пятна ей машут, и тогда она машет в ответ, но кто это был и в чём дело, остаётся загадкой.

Иногда её окликают, и тогда по голосу можно обо всём догадаться. Иногда хлопают по плечу или со спины закрывают глаза, а иногда она — как сейчас — просто врезается в кого-то с размаха.

Их двое, и оба такие высокие, что Дарси приходится запрокинуть голову, чтобы их рассмотреть.

Она поправляет сумку, висящую через плечо, и выдувает пузырь из жвачки.

— Осторожнее надо, — хмуро бросает один, со светлыми волосами. — А если б зашиб?

Второй — тоньше, темнее, — морщится.

— Да ладно тебе, брат. Нашёл перед кем оправдываться.

Дарси открывает было рот, чтобы что-то возмущённо сказать, но ловит его взгляд и застывает на месте.

Ей не нужны очки, чтобы понять, что она его уже где-то видела, вот только где и когда, непонятно.

Золотой браслет скатывается к запястью, цепляясь за ажурный рукав, и Дарси отвлекается, чтобы нервно дёрнуть рукой, а когда снова поднимает голову, никого рядом нет.

* * *

— Когда я стану царём, — говорит Тор, — я не смогу навещать Мидгард так часто.

И хорошо, думает Локи. Всё чаще и чаще он ловит себя на том, что ему надоело спускаться сюда только для того, чтобы прогуляться по улицам или захватить сливочного ликёра для Сиф — в Асгарде такого не делают, так, может быть, могла бы спуститься сама?

Он одёргивает рубашку, слишком тонкую, слишком лёгкую, почти невесомую, поправляет волосы, выравнивает дыхание. Смертная девчонка, врезавшаяся в них, оказывается далеко за спиной, но раздражение от этого столкновения — вот оно, прямо здесь.

От этого столкновения и от всего остального.

Раньше Тор говорил:

— Когда я стану царём, я буду править мудро и справедливо. — И тут же добавлял: — Ты мне поможешь?

Локи пожимал плечами и говорил, что не станет никому помогать, а лучше просто завоюет для себя свой собственный мир, но на лице Тора тут же появлялась обида.

— Не жадничай, — приходилось его успокаивать. — Девяти миров хватит на двоих.

Тор светлел лицом, и они вместе смеялись.

Теперь никто не смеётся. Теперь Тор говорит по-другому и ничего подобного они больше не обсуждают, и до коронации осталось рукой подать, а они, братья, друг от друга всё дальше и дальше. Всё, что раньше их окружало, теперь становится между ними, и Локи отчаянно пытается этому противостоять, но Тор как будто не замечает.

Хотя, может быть, и правда не замечает. Он смотрит то на Сиф, то на трон, то на Мидгард, за которым вошло в привычку приглядывать, и времени посмотреть брату в глаза у него почти что не остаётся. Даже сейчас Тор как будто опаздывает. Он торопится, идёт чуть быстрее, и Локи отстаёт от него — на пол-ладони, не больше, но всё-таки, отстаёт. Теперь Локи ощущает себя не спутником, но телохранителем, словно больше нет «наравне», есть только вечное «позади» и никаких девяти миров не хватит на то, чтобы это исправить.

Тот, наивный Локи, веривший в то, что такое возможно, остался в прошлом. Он остался давно за спиной, и разница между Локи прошлым и нынешним заключается в том, что нынешний знает: девять миров невозможно разделить на двоих.

Кому-то в любом случае достанется больше.

* * *

Дарси двадцать один, и она, натянув перчатки, садится за руль.

Ей не очень-то нравится водить машину, слишком много ответственности, слишком мало спокойствия и безопасности, но это всё-таки лучше, чем терпеть чужую близость в метро. К тому же, если как следует разогнаться и, может быть, даже нарушить парочку правил, становится куда веселее.

Всё веселее, когда немного противозаконно. Всё веселее, когда немного опасно.

Всё веселее, когда делаешь что-нибудь, что, по всеобщему мнению, ты не должна делать.

Именно поэтому весело быть аспиранткой доктора Джейн Фостер, пусть она, Дарси, и ничего не смыслит в звёздах и физике, потому что заканчивала политические науки. Именно поэтому весело допоздна торчать вместе с Джейн в лаборатории (все думают, что ты должна тусоваться в клубах, а ты, посмотрите-ка, у телескопа!) — и да, называть её по-дружески Джейн. Дружески тыкать её коллегу, доктора Селвига, в бок тоже весело, потому что все остальные относятся к нему с почтением и благоговением, а она — Дарси Льюис, и можно сколько угодно думать, что к астрофизикам её взяли только потому, что больше никаких желающих не было, но зато теперь она со всеми на короткой ноге.

И вообще. Не просто приносит им кофе или отвозит с работы и на работу, но делает их жизнь лучше. Да-да, лучше и веселее.

Сегодня, например, она будет делать лучше и веселее всю дорогу в Нью-Мексико, куда они направляются, чтобы что-то там зафиксировать и обнаружить (или обнаружить и зафиксировать?). В чём именно дело, Дарси не поняла, потому что музыка в наушниках была интереснее, чем объяснения Джейн, но можно не сомневаться в том, что свою часть работы она выполнит на отлично.

Привезёт, увезёт, успокоит, если вдруг что не получится. А если в пустыне на них вздумает напасть какой-нибудь идиот, то специально для него она захватила с собой новенький электрошокер.

* * *

Ничто не случается просто так, и Локи ощущает себя чужим потому, что и правда чужой.

Осознание приходит вместе с истиной, страшно, но не неожиданно, и он находит в себе смелость принять то, что случилось, но не находит оправдания тому, что не понимал очевидного раньше. Чужой в Асгарде, но и в Йотунхейме тоже чужой, и «Локи из ниоткуда» звучит слишком жутко, чтобы в это поверить, поэтому он продолжает цепляться за хоть какую-то принадлежность.

Идеальный план — сыграть в двойного предателя, привести йотунов в Асгард, убить самого Лафея, заставить приёмных родителей увидеть, понять и гордиться, а потом просто взять и разнести Йотунхейм в клочья, оторвав его от себя, зачеркнув любое родство, которое хоть кто-то мог в них заподозрить — проваливается, разбиваясь о Тора, не понимающего, не желающего понимать, не желающего даже слушать нового Тора, настоящего сына и будущего царя, и Локи проваливается вместе со своим планом.

Тору не объяснишь, а Локи выше того, чтобы объяснить, и, когда радужный мост разлетается на куски, Локи оказывается ещё и выше того, чтоб держаться.

Он падает в пустоту, вспоминая книги, в которых было написано, что пустота милосердна, и надеется только на то, что скоро она накроет его с головой, поглотит и уничтожит, не оставив ни жгучей обиды, ни боли, ни ревности, но пустота, как выясняется, не милосердна.

Пустота коварна. Коварна настолько, что Локи может у неё поучиться.

Острые камни впиваются в спину, дыхание вырывается хриплым и замерзает в воздухе, едва сорвавшись с губ, чтобы тут же осесть на лицо противными каплями. Сердце колотится о рёбра как сумасшедшее и вот-вот прорвётся наружу, потому что грудную клетку ломит, словно и без того уже пробило насквозь. Руки не слушаются.

Локи лежит, кажется, целую вечность, и вечность, как и пустота, ничего не знает о милосердии, так что когда Танос обещает ему исцеление в обмен на услугу, Локи соглашается, не раздумывая.

* * *

Дарси двадцать два, и она не знает, что делать на вечеринке у Старка.

Это была идея Джейн, мол, здесь случается всё самое интересное, здесь тусуются все самые интересные, и, если кто-то и знает что-то о том, как найти асгардского бога, то этот кто-то обязательно находится здесь. Каким образом Джейн собирается определять, кому можно задавать вопросы, а кому всё же не стоит, Дарси не знает и знать не хочет, поэтому просто оглядывается по сторонам, пока та занимается своими делами. Дарси из-под ресниц изучает Тони Старка, железного человека, его верную помощницу и теперь главу компании Пеппер, искрящиеся фужеры шампанского, пузатые бокалы тёмного коньяка, белые полотенца официантов, яркие картины на стенах, затухающий закат за окном...

Ей скучно.

Так и подмывает выудить из сумки айпод и забиться с ним куда-нибудь в угол.

Не то чтобы Дарси не любила вечеринки, просто здесь действительно скучно.

Она вертит браслет, поглаживая крупные звенья, и золото привычно скользит по запястью. Оно почти обжигает, когда Дарси встречается взглядом с человеком, от одного вида которого по коже пробегают мурашки.

В нём есть что-то странное и неземное, и, что самое непонятное, в нём есть что-то знакомое. Знакомое настолько, что всё внутри начинает петь под его внимательным взглядом, и браслет на руке будто сжимается, захватывая в тиски. Сердце гулко ухает, будто Дарси стоит не то что на пороге удивительного открытия (она всё же не Джейн), но перед чем-то безумно важным, почти самым главным, чем-то, чего она всегда ждала и хотела, пусть и не знала об этом, и она даже не замечает, как срывается с места, чтобы пару секунд спустя оказаться под носом у незнакомца.

— Привет, — быстро говорит она, и, не глядя, цепляет со столика пару бокалов. От одного отпивает, другой протягивает ему.

Он принимает и переспрашивает:

— Привет?

— Привет-привет, — Дарси кивает.

Ей очень хочется сказать, мол, тебе же тоже здесь скучно, давай сбежим и забудем эту вечеринку как один большой страшный сон, но что-то в его прищуренном взгляде не даёт ей этого сделать.

Вместо этого Дарси поднимает руку — поправить волосы, погладить дужку очков, повернуться самым выгодным ракурсом, — и замирает, когда он хватает её за запястье.

— Откуда у тебя это? — бледные пальцы проходятся по браслету, в голосе слышатся змеиные нотки.

Ноги у Дарси становятся ватными, голова начинает кружиться.

Она чувствует себя как во сне.

И говорит то, что думает:

— Ты подарил.

Кусочки мозаики наконец-то складываются в картинку, она вспоминает мамины оклики и своё недовольство, свой голубой самолётик и его золотистые листья, и браслет, браслет, который не снимает с пятилетнего возраста, браслет, который растёт вместе с ней.

Головокружение уступает место лёгкости, будто шампанское не просто дало ей в голову, а устроило там фейерверк или даже войну, и Дарси, ощущая себя невесомой, будто пушинка, кладёт руку ему на плечо.

Со стороны это похоже на танец.

— Семнадцать лет назад, — говорит Дарси. — Семнадцать грёбаных лет, а ты всё ещё выглядишь, как будто тебе нет тридцати.

Он неопределённо ведёт головой, и до неё вдруг доходит.

Волшебников не существует, и вампиры спят в своих гробах исключительно в книжках и фильмах, а вместе с ними и оборотни. Есть только супергерои и боги.

Супергерои и боги.

Этот парень — точно не супергерой.

— Как тебя зовут? — спрашивает Дарси.

Он улыбается.

— Локи.

Они замирают у зеркала — и зеркало не отражает этой улыбки. Не потому что не способно с ней соревноваться или ещё какая-нибудь романтичная чушь, а просто потому что в зеркале — другой человек.

Дарси и какой-то другой человек.

* * *

Когда люди так смотрят, они собираются закричать, Локи успел это выучить.

Он знает, что смертная увидела в зеркале, он работал над этой иллюзией несколько дней, доводя её до совершенства в каждом движении. Ничем не примечательный человек, серая одежда, серая внешность, пройдёшь мимо — и не запомнишь, он этого и добивался. Если бы не браслет, созданный когда-то из листьев и магии, она тоже его не заметила бы.

Эта смертная. Он её знает.

Пусть и считал, что они не разу не виделись.

С кем не бывает, он вполне мог забыть, как выглядела смертная девчонка, подарившая ему голубой самолётик, но так поздно заметить собственное колдовство?

— Пойдём, — шипит Локи, дёргая её на себя.

Огромные глаза становятся испуганными и влажными, пухлые губы приоткрываются, и бесконечно долгие десять секунд ему кажется, что она всё-таки закричит, но десять секунд проходит, а крика не слышно, и он выдыхает.

Суматоха была бы очень некстати.

— Пойдём. Если я правильно помню, в детстве ты была смелой и любопытной.

Она отмирает и тут же парирует:

— Если я правильно помню, ты обещал, что вернёшься.

В её голосе яд и злое веселье, и Локи неожиданно для себя улыбается. Это похоже на пробуждение после долгой зимы и первый порыв тёплого ветра в лицо, только вместо зимы — падение с радужного моста, одиночество у читаури и невозможность разговаривать с кем-то, кроме себя самого, пусть он и замечательный собеседник, а вместо тёплого ветра — смертная с бокалом шампанского и злым языком.

Не так уж и плохо.

Локи тянет её за собой, запоминая расположение коридоров. Локи тянет её за собой, время от времени оглядываясь через плечо, будто её запястья под его пальцами недостаточно для того, чтобы знать, что она всё ещё здесь.

— Локи, брат Тора, — говорит она, когда они останавливаются, — что ты здесь делаешь и почему в зеркале вместо тебя какой-то урод?

Он польщён.

Он польщён и не собирается ничего ей рассказывать.

— То же, что и ты. Скучаю.

— Тогда у меня есть предложение.

— Какое?

Её плечи взлетают вверх в неопределённом движении, и глубокий вырез тёмного платья открывает ложбинку между грудей — дразнящих, так и норовящих выбраться наружу, под руки, под взгляды.

Локи смотрит.

Звонкий смех разносится по коридору, дробится, ударяясь об двери, и они заходят в одну из этих дверей.

— Меня зовут Дарси, — улыбается смертная. — Меня зовут Дарси Льюис, и у моего отца был точно такой же бар с точно таким же замком. Понятия не имею, зачем это старьё Тони Старку, зато в курсе, как открыть его с помощью шпильки.

Её волосы водопадом рассыпаются по плечам, а барная дверца сдаётся перед тонкой заколкой, и Локи приходится держать громыхающие бутылки, пока Дарси Льюис, у отца которой был точно такой же бар, пытается снова скрутить волосы в высокий пучок.

— Оставь всё как есть, женщина, — говорит он, когда бутылки начинают скользить.

По глазам видно, она не собирается соглашаться, но её лицо меняет своё выражение с возмущённого на понимающее, стоит только заметить, что выпивке угрожает опасность. Перехватив драгоценную ношу, смертная движением головы отбрасывает волосы за спину и говорит:

— А теперь сбежим отсюда, потому что эта вечеринка мне уже надоела.

Норовистая кобыла, которую Фригг когда-то давным давно подарила Локи (Тору в тот день подарков не досталось), вела себя точно так же: косила огненным глазом, и презрительно фыркала, и делала вид, что не везёт его, а сама выбирает направление скачки.

Конечно, сбежим, думает Локи.

Ограбим Старка, пусть и всего лишь на пару бутылок, что может быть лучше, думает Локи.

Пойдём к тебе, думает Локи, ты вроде как дружила с Джейн Фостер.

— Как скажешь, — улыбается он своей самой сладкой улыбкой.

Смертная кивает и на всякий случай уточняет:

— Ко мне.

Локи не против.

Он слишком хорошо знает, что сегодня последний день, когда он может позволить себе что-то подобное, а у неё на руке золотится браслет, созданный из осенних листьев и его волшебства, так что... Почему бы и нет, если да.

* * *

Дарси двадцать два, и она отчаянно не желает думать прежде, чем делает.

Эй, ей двадцать два, на минуточку, самое время делать глупости, со звоном бросать виски и ром на заднее сиденье машины, садится пьяной за руль, включать музыку из айпода на полную громкость, объяснять асгардскому богу принцип работы наушников (не зная этого принципа)... Кстати, об асгардских богах. У Джейн есть Тор, а Дарси ничем не хуже, и ничего, что Локи мрачнеет лицом каждый раз, когда слышит о брате.

Ничего, что Локи мрачнеет. Дарси большая девочка и знает миллион способов заставить его лицо посветлеть.

Первый — добраться до дома, не врезавшись и не напоровшись на штраф. Второй — открыть дверь ключом с первой попытки. Третий — разлить виски по стаканам, не уронив мимо ни капли.

Четвёртый...

— Известно ли тебе, — говорит Локи, пока она пытается завинтить крышку, — что раньше в Мидгарде было принято проливать часть выпивки, принося её в жертву богам.

— Мидгард, — задумчиво отвечает Дарси, — это здесь, я уже знаю. Что до жертвы богам...

— Что? — Он заинтересованно поднимает брови.

Отложив бесполезную крышку, Дарси переворачивает бутылку, и виски янтарной рекой разливается по столу.

— Это хорошим богам, — говорит Дарси. — Но плохих, наверное, тоже нужно чем-то порадовать.

— Задобрить, — поправляет Локи.

Дарси кивает.

Обидно, но это платье у неё не получится снять красиво без помощи. Она бы с радостью принесла его в жертву.

— И как это обычно делают?

Локи пожимает плечами.

— Режут быков, сжигают пленников, отдают в жёны красивейших девушек...

— Пленных у меня нет, быков жалко и замуж я не собираюсь.

— Тогда даже не знаю.

Они оба знают, чем закончится этот разговор, и браслет на запястье у Дарси наливается пламенем.

— Есть другая идея. — Дарси поворачивается к Локи спиной. — Расстегни.

Он расстёгивает, и дальше начинаются другие девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто шесть способов. Большая их часть заключается в поцелуях, прикосновениях, и том умопомрачительном жаре, который поднимается изнутри, стоит только его ладони пройтись по её пояснице. Он гладит ключицы, пересчитывает пальцами рёбра, целует в странных, никому прежде не знакомых местах — в сгиб локтя, под коленями, куда угодно, только не в губы, и Дарси готова отдать всё на свете, чтобы это исправить, но ничего такого не делает. Не зачем тянуться к губам, если можно целовать куда придётся, потому что и плечи, и костяшки пальцев, и живот у плохих асгардских богов одинаково хороши для поцелуев.

За три секунды до того, как всё кончится, Локи зажимает ей рот, и Дарси кричит, но не слышно ни звука.

Ночью, когда ей становится слишком жарко и вместе с тем продолжает быть слишком лень вставать и идти до окошка, Локи становится холодным и синим, и несколько минут Дарси лежит, обнимая ледышку.

Ночью, когда Дарси обнимает ледышку, ей ни капли не страшно — она просто отслеживает пальцами полосы на его коже, и в этом есть своё наслаждение.

Утром, когда уставшая Дарси собирается лечь и уснуть, а Локи — встать и уйти, он спрашивает её с коварной улыбкой:

— Ты мне веришь?

Нет, знает Дарси.

— Верю, — говорит она раньше, чем успевает сообразить, что сообщать ему правду опасно.

Он набрасывает шарф — тот же самый! — и выглядит так странно в обычной одежде.

У него усталое лицо, и Дарси может гордиться собой. Если только не считать, что, во-первых, она только что сказала, что верит, а, во-вторых, действительно верит.

— Хорошо, — вместо прощания говорит он. — Тогда завтра тебе стоит держаться от Нью-Йорка подальше.

Дарси кивает. Здесь и сейчас она готова согласиться на всё, что угодно, если после этого ей дадут завернуться в тёплое одеяло и заснуть хотя бы на пару часов. Неплохо было бы, если бы этот остался и принялся его обнимать, но у него на лице написано, что не останется. Такие не остаются, и даже не потому, что боги, а потому что…

Короче, может, когда-нибудь её и потянет на нормальных парней, но точно не в ближайшее время.

Она приподнимается, хватая его за рубашку.

— Что такое? — тонкие губы недовольно кривятся, но уже в следующую секунду расслабляются под её собственными губами.

Дарси целует его, и он закрывает глаза.

* * *

Вообще-то, ей стоит держаться подальше не только от Нью-Йорка, и Локи не знает, последовала ли смертная его совету, и не хочет копаться в себе, пытаясь понять, волнует это его или нет.

У него достаточно и других поводов поволноваться.

Под его контролем один учёный, один агент, один Тессеракт, и ему очень нужно свести все три линии в одну, чтобы добиться того, чего он хочет добиться. Он достаточно узнал на вечеринке у Старка о том, что и как ему нужно сделать, чтобы небеса разверзлись аккурат над Нью-Йорком, пропуская сюда его армию.

Его армию.

Звучит лучше, чем выглядит на самом деле, но Локи старается не допускать ни единой мысли о своём, может быть, поражении. Это бессмысленно, потому что бессмысленно. Это бессмысленно, потому что сводит на нет все усилия. Это бессмысленно, потому что с таким настроем нет смысла бороться.

Но бороться нужно всегда, пусть его понятие о борьбе и отличается от того, что сказал бы сейчас Тор.

С другой стороны, он не знает, что сказал бы сейчас Тор. Тот, прошлый Локи, может быть, и знал, а нынешний понятия не имеет, потому что изменился не только он, Тор тоже стал другим. Может быть, этот, новый Тор, считает, что лучше всего решать проблему методом её полного уничтожения и пойдёт на всё, чтобы его уничтожить, или, наоборот, посмотрит презрительно, решив, что брат больше недостоин царского уважения.

Может быть, он действительно недостоин.

Локи гонит от себя жалкую, недостойную мысль о том, что у него не было выбора. Выбор есть всегда и можно было, например, умереть, но он предпочёл бороться. В своём понимании. Он предпочёл встать на колени, встать под чужую руку, встать во главе уродливой армии, чтобы повести её на так любимый братом Мидгард.

Нет, не так. Он предпочёл встать на колени, спрятав усмешку, и встать под чужую руку, сделав вид, что это действительно правда, и встать во главе уродливой армии, чтобы повести её на Мидгард, потому что за Мидгард Тор совершенно точно станет сражаться. Что бдует дальше, Локи пока что не знает. Он видит наперёд, но в будущем слишком много вариантов, каждый из которых просчитан ровно настолько, насколько и призрачен. Случиться может всё, что угодно.

Случиться может всё, что угодно.

Тор может убить его, ведь они больше не братья, а значит, слово «братоубийца» уже не пугает. Тор может погибнуть от его руки по той же причине. Тор может взять его в плен или сам оказаться в плену. Тор может изгнать читаури, а может с ними не справиться. Не справиться может и Локи — и Локи же может сделать всё идеально.

Царь Мидгарда, в конце концов, неплохое начало.

Самое главное заключается в том, что, как бы история ни повернулась, Локи всё равно знает свой следующий шаг. Если Тор убьёт его, то шаги не понадобятся. Если Тор падёт, то асгардский трон станет чуточку ближе. Если Тор возьмёт его в плен, значит, Локи вернётся на земли, где вырос. Если Локи возьмёт Тора в плен, значит, у него в руках будет всё, что нужно для выгодной сделки. Если Тор изгонит читаури, Локи всегда сможет соврать, что эта армия была единственным способом вернуться после того, как радужный мост был разрушен. Он не сможет ему не поверить, ведь Локи умеет врать, как никто. Если Тор изгонит читаури с помощью Локи, то даже врать почти не придётся, потому что именно это самый желанный, самый предпочтительный вариант, самая короткая дорога туда, куда ему нужно.

«Врать не придётся» звучит так странно и непривычно, как будто совсем не о нём, и Локи против воли вспоминает раскинувшиеся по подушке тёмные волосы, тёплые губы и доверчивый взгляд, провожавший его этим утром.

Среди всех, кого Локи знал, эта смертная была единственной, кто на вопрос «Ты мне веришь?» ответил бы «Верю». И, наверное, именно поэтому среди всех, кого Локи знал, эта смертная могла бы стать единственной, на чей вопрос он сам мог бы ответить правдиво. Пожалуй, всего на один, на любой, но рискнул бы.

Врать, когда тебе верят, не так уж и интересно. К тому же, у неё на руке всё ещё тот самый браслет. А у него на руках… У него на руках будто бы спал пушистый котёнок или умильный щенок, и было ужасно неохота вставать, потому что жалко будить прикорнувшего зверя. Но Локи всё равно, конечно, поднялся, и котёнку пришлось обиженно замяукать, а щенку коротко залаять от неожиданности.

Муравью, напоминает себе Локи, сжав зубы. Муравью.

Смертные — просто муравьи. И муравьи богам вопросов не задают.

* * *

Дарси двадцать два, и она никуда не уезжает, конечно.

Делать ей нечего.

Она наказывает Джейн оставаться дома и не отсвечивать и узнает от неё, что доктор Селвиг подозрительно долго не выходит на связь, а в Германии происходят странные вещи. О странных вещах появляются сообщения в новостях, и вместе с этими сообщениями в новостях появляется Локи. Дарси даже не удивляется, хотя шлем у него, на её вкус, довольно забавный.

У неё не так много времени и только Старшая Эдда в качестве источника информации, но если Дарси и успевает что-то понять, так это то, что, по версии скандинавов, целью Локи был Рагнарёк. Чтобы мир отбросил коньки, чтобы мир сыграл в ящик, чтобы мир оказался в руинах. Ей и самой порой хочется того же самого, особенно когда в новостях мелькают не только странные вещи, но и вещи ужасные, но Дарси знает, что нет исключительно чёрного, и исключительно белого нет, поэтому пока в мире существуют доброта и любовь, мир тоже должен существовать.

Пока в мире существуют доброта, и любовь, и айподы.

Она проверяет зарядку, и шестидесяти четырёх процентов должно, по идее хватить. Она берёт с собой шокер, но не находит резинки, и волосы приходится закалывать шпильками, которые в беспорядке разбросаны по квартире. Шпильки напоминают о Локи, как и липкая, покрытая разводами столешница, и разворошённая, как осиное гнездо, постель, и валяющееся на полу мятое платье.

Вместо платья Дарси надевает джинсы и толстовку с карманами, крепко шнурует ботинки. Неизвестно, что будет дальше, но готовой нужно быть ко всему.

Ей хочется думать, что она понимает Локи — действительно понимает и правильно понимает, но всё равно не получается не волноваться, когда дверь в башню Тони Старка отказывается перед ней открываться.

* * *

— Откуда ты здесь…

Смертная улыбается, задорно и хитро, совсем не так, как следовало бы в её положении, и, запустив руку в волосы, вытаскивает оттуда тонкую, изогнутую заколку.

— Шпильки, помнишь?

Конечно, он помнит. А она, дёрнув плечом, продолжает:

— Оказывается, у Старка проблемы с системой безопасности. Ух, звучит как в шпионском кино… Короче, у Старка проблемы с системой безопасности, а я невероятно талантлива, и шпилькой можно открыть не только бар. — Её лицо так и сияет, она как будто ждёт, чтобы её похвалили.

Нет, даже не ждёт. Она уверена, что её должны похвалить.

— Я же сказал тебе, женщина, чтобы ты держалась от Нью-Йорка подальше, — шипит Локи.

— И я такая села на самолёт и улетела, ага? Что-то мне подсказывает, мистер держись от Нью-Йорка подальше, что от твоих идей мне не спастись и в Зимбабве.

Локи понятия не имеет, что такое Зимбабве, но в самом главном смертная всё же права. Что бы сегодня ни произошло, мир изменится и, скорее всего, безвозвратно. Если армия читаури захватит Мидгард, если Локи захватит Мидгард, если Тор помешает им всем… В первом случае безопасности нет, а в остальных опасность вполне можно переждать, если спрятаться где-нибудь там, где чувствуешь себя спокойно и защищённо.

Видимо, эта смертная чувствует себя спокойно и защищённо абсолютно везде. Чувствовать себя спокойно и защищённо рядом с ним — большая ошибка.

Времени мало, но Локи позволяет себе улыбнуться.

— Не страшно?

От этой улыбки покрывались мурашками мужчины выше и шире её, от этой улыбки они склоняли головы и падали на колени, снова и снова подтверждая мысль о том, что были созданы для того, чтобы поклоняться. Но Дарси Льюис реагирует на его улыбку иначе.

Улыбаясь в ответ.

— Ты ничего мне не сделаешь.

— Смертная, ты не знаешь меня.

— Ооо, нет. — Она протестующе выставляет руки вперёд, делает несколько шагов. — Давай вот без этого. Ты закрывал глаза, мистер Бог, когда целовался со мной. Я знаю тебя лучше, чем ты можешь представить. Я семнадцать лет ношу твой браслет, и сейчас он горит сильней, чем обычно. Знаешь, что это значит?

— Что? — Локи отступает, стиснув рукоять скипетра.

— Что я тебе нужна.

В любое время Старк и его друзья могут вернуться, чтобы помешать открыть портал — или просто закрыть его, если помешать не получится, и нужно действовать быстро. Нужно делать то, что задумано, а не отвлекаться на бесполезные разговоры.

Но у неё такие красивые губы.

Смертная — Дарси, — подходит ближе, и глаза у неё за стёклами очков блестят так же, как самые яркие звёзды, только теплее, гораздо теплее.

— Я тебе нужна, — повторяет она. — Ну, когда начинаем?

— Начинаем? — Удивление Локи безмерно.

Ещё ни один человек в Мидгарде не говорил ему ничего подобного, ни один не соглашался служить ему по доброй воле, ни одного он об этом даже не спрашивал, сразу подчиняя с помощью магии. Но здесь, похоже, другая магия, просто другая, и, может быть, в ней повинен браслет, а может быть, что-то ещё, но Дарси кивает ему и, обогнув, выходит на крышу.

— Привет, Эрик, — кивает она доктору Селвигу, и пару секунд тот смотрит на неё застывшим, ничего не выражающим взглядом, а потом снова возвращается к Тессеракту. — Ну и что тут у нас? Пожалуйста, скажи мне, что в этой штуке можно готовить мороженое?

— Это Тессеракт, — шипит Локи сквозь зубы.

Она определённо выглядела лучше, когда не задавала вопросов и не пыталась со всех сторон осмотреть космический куб, а просто подавалась ему навстречу, подставляясь под руки и губы, но об этом лучше не вспоминать, потому что и сейчас в каждом её движении сквозит обещание, которому сложно сопротивляться.

Ни в одной, ни в одной асгардской женщине Локи такого не замечал.

— Тессеракт, отлично, — кивает она. — Мне это, правда, ничего не дало, ну и чёрт с ним. Что ты собираешься сделать?

Локи подходит ближе, прищурившись, смотрит на установку, на мельтешащего вокруг неё Селвига, серьёзного и сосредоточенного. Если прикрыть глаза и сконцентрироваться, можно прочитать его мысли — Локи всё-таки хозяйничает у него в голове! — или заставить его сделать что-нибудь, всё, что угодно, хотя бы и скинуть эту глупую смертную с крыши, но Селвиг нужен для того, чтобы Тессеракт заработал, а смертная нужна для того, чтобы…

Невозможно понять, для чего, но нужна. И именно поэтому она должна оказаться отсюда подальше.

Локи не знает, какие она питает иллюзии, но уверен, что правда заставит её от них отказаться.

— Я собираюсь открыть портал над Нью-Йорком, — говорит он, следя за её реакцией, — и впустить армию читаури.

Она кивает и слушает.

— Я собираюсь заполнить небо над Нью-Йорком многомиллионной армией, готовой убивать всех, кто встретится им на пути. Армия, к слову, давно уже ждёт. — Он показывает пальцем наверх, но Дарси смотрит ему в лицо, не отрываясь.

Она смотрит на него так, как никто никогда не смотрел. В этом взгляде теплота Фригг, и готовность того, прежнего Тора, сражаться с ним рядом и стоять до конца, в этом взгляде восторг всех асгардских женщин и решимость всех воинов. В этом взгляде — всё, что Локи хотел бы увидеть.

В этом взгляде нет страха.

— Чего ты ждёшь? — спрашивает она. — Приступай.

* * *

Дарси двадцать два, и любой другой на её месте попытался бы переубедить.

Попытался бы хотя бы попытаться.

У Джейн, кстати, почти наверняка получилось бы, но Дарси — не Джейн. Она даже себя саму не умеет отговаривать от ненужных покупок, что и говорить о богах и захватах планеты, особенно если у этих богов всё решено.

Впрочем, Дарси догадывается, что «всё решено» в случае Локи вовсе не означает каких-то чётких границ. Границ нет, он бог лжи и коварства, а значит, в его голове просчитываются тысячи вариантов, каждый из которых одинаково имеет право на существование. Что бы ни случилось, как бы в итоге ни повернулась ни история, у него будет какой-нибудь план, и Дарси хочется верить, что ни в один из всех этих планов не входит уничтожение Земли, потому что в её собственные планы оно точно не входит.

Она не собирается умирать.

Она собирается взять Локи на слабо, потому что в лице у него сейчас — гораздо больше сомнений, чем тогда, когда он падал с ней на кровать. Тогда он, собственно, вовсе не сомневался.

Дарси с любопытством смотрит ему в лицо и повторяет:

— Давай, приступай, я с тобой.

Локи несколько раз моргает, встряхивает головой, словно не может решить, что с ней делать, то ли прибить на месте, то ли скинуть с крыши, то ли открыть портал и выбросить её в космос, чтобы не доставала, но Дарси не привыкать к таким взглядам. Она расправляет плечи и вскидывает подбородок.

Браслет жжёт так, что кожа под ним, наверное, уже тридцать три раза обуглилась.

Может быть, стоило снять его тогда, когда мама просила, и больше не надевать, и не ввязываться во всё это дерьмо.

С другой стороны, Дарси прекрасно помнит: он не снимался.

Итак, башня Старка готова для того, чтобы передать свою энергию сияющей синей штуковине. Тессеракт, как назвал его Локи, и этот Тессеракт вспыхивает льдистым, ядовитым свечением, когда Эрик, стиснув зубы, нажимает на кнопки. Эрик ведёт себя так, будто от него осталась одна оболочка, внутри которой теперь обитает кто-то другой, чужой, холодный и незнакомый, сосредоточенный только на исполнении чьих-то приказов (и не нужно быть очень умной, чтобы догадаться, чьих именно), и вот этого Дарси действительно страшно. На всякий случай она сжимает шпильку покрепче и запускает другую руку в карман, пока небо открывается тёмной прорехой.

Пушистые облака расползаются в разные стороны, открывая мрачную пустоту, и из этой пустоты, как мелочёвка из перевёрнутой сумки, начинает сыпаться нечто, что издалека больше всего похоже на сухую шелуху от фисташек. При ближайшем рассмотрении сухая шелуха фисташек оказывается жуткими, словно вылепленными из песка и ночных кошмаров, чудовищами.

Стоя на краю крыши, глядя на них, Локи говорит:

— Моя армия, — и в его голосе что-то не слышится гордости.

Мороз по коже, но Дарси спрашивает с преувеличенным энтузиазмом:

— В чём план?

Неотрывно глядя на продолжающих прибывать монстров, Локи пожимает плечами.

— Захватить Мидгард. Стать здесь царём.

Дарси почему-то слышится нечто среднее между «мне всё равно» и «давай пойдём домой, допьём оставшийся виски и повторим то, что делали ночью». Второй вариант ей нравится до такой степени, что коленки становятся ватными от одного лишь воспоминания, а от первого в плечи впивается в ужас, но сейчас не время ни бояться, ни пить.

Сейчас время действовать.

— Ого, — выдыхает она, нащупывая в кармане электрошокер. — Царём. Отсыпешь мне по блату владений? Или твои ребята тут всех уничтожат, и меня в том числе?

Локи оборачивается, и если бы на его месте оказался кто-то другой, в воздухе вполне могло бы повиснуть «мне очень жаль», но на его месте только он, и место Дарси — по правую руку.

— Ладно, — она старается улыбнуться как можно безмятежнее. Пальцы, вцепившиеся в шокер, сводит от напряжения. — Так и знала, что ты та ещё жадина и не захочешь делиться.

Локи — та ещё жадина и Локи не захочет делиться. А ещё от него почти ничего не зависит, потому что Дарси физически ощущает за его спиной присутствие чего-то огромного. Она знает не так уж и много, но понимает: никто просто так не уходит из Асгарда, чтобы захватить Землю с помощью отвратительных монстров, потому что закон есть закон, и у них вроде как мир, дружба, новый Орбит без сахара, но раз уж теперь происходит то, что теперь происходит… Что-то в мироздании пошло не так, что-то перекосилось, приборы Джейн запищали в истерике, её собственный айпод перестал видеть вайфай, а доктор Селвиг — волноваться о человечестве.

Что-то идёт не так, если в лице Локи — Локи, решившегося на войну, укравшего Тессеракт, поработившего Эрика, захватившего башню Старка, спланировавшего всё это Локи, — ей мерещатся досада и неуверенность.

— Итак, мой царь, с планом мы разобрались, — говорит Дарси, делая шаг к установке, мерцающей синими искрами. — Но как всё будет на самом деле? И не надо мне врать. — Он приподнимает бровь, мол, а то что ты мне сделаешь, и ей приходится пояснить: — Твой браслет. Не знаю, зачем ты его вообще мне подарил, но если будешь врать, он, по-моему, расплавит мне руку. Эта твоя дурацкая магия… Так как всё будет в действительности?

Он оглядывается по сторонам, пытаясь прикинуть.

Где-то вдалеке чёрной точкой движется самолёт, внизу всё уже начинает кричать и взрываться. Нелепо и жутко стоять здесь, когда повсюду страдают и умирают, но Дарси знает, что другого выхода нет.

Она — не Локи, у неё нет и не может быть тысячи планов. У неё есть только один.

— Старк прилетит вот оттуда, — Локи кивает в сторону самолёта. — Снизу, если я всё сделал правильно, ударят другие.

«Если я всё сделал правильно». Дарси цепляется за эту фразу, как за соломинку. Он же бог, бог обмана, бог лжи и коварства, бог всяческих хитростей, изворотливости и умения выйти сухим из воды, он не мог не оставить пути к отступлению, правильно?

Ей не нужно его переделывать или закрывать глаза на то, что он собирается сделать.

Ей достаточно знать, что всегда есть лазейка, чтобы всё изменить.

— На всякий случай, — говорит Дарси. — Я не собираюсь здесь умирать. Мне за это не платят. Вообще не платят, если уж на то пошло.

Локи смотрит на неё вопросительно, но она не собирается отвечать. Она собирается, поднырнув под руку Эрика, воткнуть шокер в силовое поле над установкой и, если повезёт, дёрнуть за рычаг, развернуть её, что-нибудь сделать с порталом и — хотелось бы! — сжечь к чёртовой матери ту огромную, похожую на многоножку штуковину, которая уже наполовину вывалила из него своё жуткое тело.

— Прости, Эрик, — кричит она, ощущая приступ злого веселья. Он падает, но нет времени за него волноваться. — Всегда ненавидела многоножек!

Локи бросается на неё, но золото срабатывает даже быстрей электричества, и его рука, схватившая её за запястье, начинает дымиться. Его губы кривятся от боли, на лице застывает гримаса, и, глядя в расширившиеся, абсолютно безумные, ничего не понимающие глаза, Дарси спрашивает:

— Ты сохранил мой самолётик?

Он кивает, и Дарси, вздохнув с облегчением, второй раз за вечер спускает курок электрошокера.

— Вот и молодец.

Теперь на её счету два асгардских бога и один огромный портал, расползающийся по всему небу, взрывающийся пушистыми облаками, в одно мгновение вытряхивающий из себя всю сизую армию и тут же захлапывающийся обратно. Небо могло бы снова стать голубым, но не становится. Оно чёрное от количества монстров.

Дрожь хватает её за пальцы, стискивает горло удавкой.

— Упс. — Дарси с ужасом смотрит вверх. — Я не на это рассчитывала.

Что-то тычется ей в ботинок, и она опускает глаза. Эрик, кое-как приподнявшись, хватает её за ноги и пытается что-то сказать. Дарси наклоняется к нему, становится коленями в пыль.

— Кажется, я только что убила нас всех, — шепчет она. — Глупо рассчитывать, что Джейн поставит зачёт?

— Кнопка, — хрипит Эрик. — Там, справа.

Он пытается сказать что-то ещё, но у него не выходит. Впрочем, не факт, что слова сумеют помочь, ведь обычно Дарси не удаётся понять и половины из того, что он говорит, так что лучше остановиться как есть.

— Кнопка так кнопка.

Она поднимается с колен, нет, её как будто что-то поднимает за шкирку, и это что-то — надежда. Со всех ног Дарси бросается к установке, ищет правую сторону, находит огромную, круглую кнопку рядом с которой разве что «надави на меня» не хватает и, широко размахнувшись, бьёт по кнопке ладонью.

Рука взрывается болью.

Из Тессеракта вырывается сверкающий луч.

Он попадает аккурат в одну из многоножек (теперь в небе их столько, что Дарси предпочитает об этом не думать), и за считанные миг от неё остаётся лишь пепел. Будь на её месте Джейн, она бы посчитала, сколько времени потребуется, чтобы пепел долетел до земли, но здесь только Дарси и она, вцепившись в установку, принимается превращать армию Локи в падающую с неба золу.

Справа, как он и предсказывал, появляется Старк, внизу, кроме криков людей, раздаются и предсмертные стоны чудовищ.

Неплохо, думает Дарси. Царём ему не бывать, и это к лучшему, хотя было бы забавно пообниматься на троне.

* * *

Когда он приходит в себя, то смертная сидит на полу рядом с ним, а все остальные, столпившись вокруг, смотрят на неё с уважением.

Хочется встать и потребовать, чтобы не пялились, но стоит только попробовать пошевелиться, как всё тело начинает протестующе ныть.

— Прости, — весело говорит Дарси, и сожаления в её голосе нет. — Так уж на вас, богов, действует электричество.

Она перекладывает его голову к себе на колени и принимается перебирать волосы, явно не обращая внимания на удивление окружающих. Братец Тор непонимающе хмурится, Старк ухмыляется, потрёпанная, пыльная Чёрная Вдова и покрытый ссадинами Соколиный Глаз переглядываются, пожимая плечами, а Капитан Закопчённый Костюм недовольно поджимает губы. Ещё бы.

Видеть их реакцию так сладко, как будто Локи сумел захватить Мидгард и все они стоят на коленях.

Хотя, нет. Захвату Мидгарда они бы не удивились, так что всё даже слаще.

Он улыбается, когда монстр, заключённый в тело учёного, поднимает его с пола, встряхивая, словно тряпичную куклу, и улыбается, когда они громко и бурно обсуждают, что делать. Как будто непонятно, что делать. «Доставить в Асгард», туда, куда он и стремился. «Судить справедливым судом», и с этим он как-нибудь справится.

Смертная хмурится и одёргивает, когда они говорят слишком грубо.

Смертная тычет Тора пальцем в пластины нагрудных доспехов.

— За ним, — кивает она в сторону Локи, — нужен глаз да глаз, так что я пойду с вами. — Немного подумав, она добавляет. — Джейн тоже пойдёт.

Хитрая. Знает, куда бить не только своим странным электрическим оружием или заколками, но и словами. Если до упоминания своей смертной Тор готов был возразить, то теперь молчит, открывая и закрывая рот, не веря в свалившееся нежданое счастье.

— Я ей позвоню, — говорит Дарси как об абсолютно решённом и, достав телефон, нажимает на кнопки.

Невероятная женщина, и если Один при ней начнёт свои обычные речи о том, что смертным в золотых чертогах не место, Локи хотел бы увидеть это своими глазами.

Один действительно начинает, и смертная отвечает ему с азартом уличной торговки, затевая такую затейливую перебранку, что даже Тору, судя по взгляду, становится понятно, в чём цель. Она оттягивает всё внимание на себя, и если в первые минуты Локи хочется возмутиться — в конце концов, это он привёл армию читаури, это он завоёвывал Мидгард, посмотри, отец, до чего докатился твой сын, что, не хочешь смотреть, потому что не твой? — то потом он чувствует благодарность.

Вслух, конечно, не скажет, ещё не хватало.

Когда склока утихает, Джейн селится в отдельных покоях. Те же покои изначально предназначаются и для Дарси, вот только она — откуда только взялось такое царственное высокомерие? — не изволит обращать на это внимание. Воинственно вздёрнув подбородок (как тогда, на детской площадке), она проходит через весь зал и встаёт рядом с Локи, готовая сражаться не только со всем Асгардом, но и с ним самим, если он вдруг возьмётся её выгонять.

Храбрый маленький муравей.

Глядя Одину прямо в глаза, Локи протягивает ей свои скованные руки, и она их принимает.

Скоро его будут судить, а пока он заперт у себя в покоях, пусть и освобождён от цепей.

Скоро его будут судить, а пока…

— Ты же не можешь, — звучит за дверью взволнованный голос Джейн, и Локи легко представляет обеих: одну с забранными вверх волосами, в золотом асгардском наряде неотличимую от жительниц этого мира, и другую, с белыми проводами наушников, с растрепавшейся под его руками причёской, яркими, зацелованными губами...

Невероятно. Тор встретил их первым, и всё же сделал такой неправильный выбор.

— Почему не могу?

— Он же...

— Он всё сделал правильно, — её слова звенят металлом, как столкнувшиеся в битве клинки, и с лица Джейн, надо думать, медленно сползают все краски, а его смертная сводит брови в одну хмурую линию и упирает руки в бока.

Отчаянно хочется распахнуть дверь, схватить её запястье и втянуть в спальню, чтобы, с одной стороны, спасти от расспросов, а с другой — прижать к себе, не объясняя причин, но вместе с тем ужасно интересно дослушать.

— Это решит суд, — в отчаянии бросает Джейн Фостер.

— Я что, типа должна испугаться? Или одуматься?

— Нет. Но... Локи впустил чудовищ в наш мир. Он виноват в смерти стольких людей.

Локи знает, что Дарси знает: Тор тоже виноват во многих смертях, человеческих и не только. Они боги, они живут по-другому, а в девяти мирах то и дело вспыхивают войны, и эти войны требуют завершения, а пролить чью-то кровь — иногда самая простая дорога. Они не ведут счёт погибшим.

Локи знает, что Дарси всё это знает. Он почти уверен, что так она и ответит, и уже может предугадать возмущённую, шокированную реакцию Джейн, учёной, но не задумывающейся об очевидных вещах, но Дарси говорит совершенно другое.

— Я стояла там вместе с ним, если ты не заметила. Джейн, — почти шепчет она, — я стояла там вместе с ним. Не он открывал вход в наш мир. Не он, Джейн. Мы оба.

Дверь легонько скрипит, открываясь, и секунду спустя она оказывается внутри, точно такая, какой он её представлял минуту назад — с наушниками, и спутанными волосами, и опухшими от ночных поцелуев губами. У неё потерянный взгляд, и в этот момент Локи впервые в жизни понимает, что бог может не только раздавить муравья.

Бог может его защитить.

Он раскрывает объятия, и она падает в них, отворачивая лицо, не желая показывать слабость. Их недолго хватает на то, чтобы просто стоять — совсем скоро ложе начинает стонать под их весом.

* * *

— Ты хорошо сказала, — говорит Локи потом, лёжа на спине, обнимая Дарси за плечи и разглядывая высокий, до последнего узора изученный потолок. — Хорошо ответила Джейн.

— Как будто это неправда, — перебивает его Дарси.

— Это и есть неправда.

— Серьёзно?

— Да. Я Локи, и я бог обмана, и я убил всех этих людей, и я впустил читаури в Мидгард, потому что я чудовище, а у чудовищ нет сердца, — он всего лишь повторяет слова остальных, спасибо, наслушался, но звучит и правда внушительно.

— Вот это как раз и неправда. — Дарси опускает ладонь ему на грудь, такую горячую против его холодной, синевой отливающей кожи. — Я чувствую, как оно бьётся. Слушай, я не богиня обмана и я включу тебе какое-нибудь скучное кантри или тяжёлый метал, если будешь выпендриваться, так что у тебя нет оснований не верить.

Локи понятия не имеет, о чём она говорит, но тёплая ладонь движется вниз, и говорить тут можно всё, что угодно.

Он выдыхает сквозь зубы.

— Так вот, — продолжает Дарси, не обращая внимания на то, как реагирует его тело на её нехитрую ласку, — я говорю тебе, что ты все сделал правильно. Пусть встанут в ряд и скажут спасибо.

— За что?

— За то, что без тебя все эти ваши девять миров уже играли бы в Апокалипсис, отбросили бы коньки, лежали в руинах, если так тебе будет понятнее. Ты же не думаешь, — её голос тяжелеет, слова превращаются в острые льдинки, — будто был для читаури единственным и неповторимым?

Локи понимает, что она имеет в виду.

Более того, знает на собственном опыте.

Когда хочешь чего-то, используешь любые методы, чтобы получить это «что-то», будь то подвернувшийся под руку изгнанный из Асгарда бог, или Тессеракт, или ещё что-нибудь.

— Поэтому ты... — Он замирает на полуслове, запрокинув голову, хватая ртом воздух.

Её ладонь спускается ниже.

— Я не Тони Старк, — улыбается Дарси, — но тоже соображаю. Ты ясно дал мне понять, что наверху — целая армия монстров. Целая армия грёбаных монстров, и все они только и ждут, чтобы вторгнуться к нам. Я что, похожа на ту, кто негостеприимно оставила бы их болтаться в открытом космосе?

— Без возможности отведать твоего знаменитого шокера? Нет, не похожа.

— Вот именно. — Она вздыхает, останавливаясь, и трудно удержаться от возмущённого стона. — Нет, серьёзно. Я имею в виду, если бы мы не впустили их, они нашли бы другой способ войти. В другом месте. И, ставлю свою месячную зарплату, там не было бы никого, кто мог бы их остановить.

— Тебе не платят.

— Любишь докопаться до мелочей, да? Ты же понимаешь, о чём я. — Дарси приподнимается на локте, её глаза смотрят серьёзно, тревожно. — Они вошли бы над какой-нибудь Прагой, и что? Я знаю, в Нью-Йорке погибли люди, но смертей могло быть и больше.

Звучит, как будто ей не особенно жаль, но она закрывала глаза, когда целовалась с Локи, и в покоях Локи семнадцать лет валялся её голубой самолётик, он читает чужие души как раскрытые книги, знает её как облупленную, знает, что на самом деле ей жаль. Если он — ботинок, привыкший давить муравьёв, не задумываясь, хорошо это или плохо, то она — муравей, уничтоживший часть своего муравейника, чтобы спасти все остальные. Не герой, не бог, не агент Щита — обычный человек, оказавшийся не в то время не в том месте и компании тоже не в той, но всё сделавший правильно.

Неприятно чувствовать себя инструментом, но он не один такой умный, и у Таноса тоже были параллельные планы. Планы, включавшие себя как его победу (или его провал), так и его отсутствие. Долгая, хитрая игра, целью которой была власть, власть во всех девяти мирах, с Тессерактом или без него, наплевать.

— Ты всё сделала правильно, — вслух говорит Локи, осторожно притягивая Дарси к себе.

С неё станется и вывернуться, и оттолкнуть, но она необычно тихо приникает к нему. Второй раз за сегодня.

— Я была за рулём, когда Тор попал к нам под колёса, — говорит она спустя несколько минут тишины, — и кричала тогда, что это Джейн виновата, хотя была виновата сама. А теперь мне кажется, что будет правильно пойти под суд вместе с тобой. Поделим наказание на двоих.

Локи перебирает её волосы. От золотого браслета расходятся волны тепла.

— Поделим наказание пополам, — продолжает Дарси. — Об этом снимут кино, и в зале все урыдаются. Или, нет, подожди. Ты же знаешь, как было в этих ваших северных мифах?

Он не уверен, что хочет вспоминать, но всё же спрашивает, потому что если она начала говорить, то, значит, в любом случае скажет:

— Как?

— Тебя приковали в пещере, а над головой повесили змею. Она капала ядом, это было мучительно больно.

— И, смею предположить, удивительно скучно.

— Ну, если хочешь знать, с тобой там была жена, она подставляла чашу под яд, чтоб он тебя особо не беспокоил. И развлекала наверное. — Дарси делает паузу и замирает. — Жена. Офигеть. Мог бы и сказать, что женат.

Локи смеётся.

— Я сказал бы, если бы был.

Локи смеётся, и, несмотря на то, что завтра суд, сегодня ему удивительно хорошо. Да, завтра суд и, кто знает, будет ли он милосердным. Но в одном Локи точно уверен: даже если его посадят на цепи в пещере, ему будет с кем разделить одиночество.

Будет, кому подставить чашку под яд. Нет, даже больше того, ему будет, кому доверить разбить свои цепи и уничтожить змею.

Это же его смертная. Она способна и не на такое.

Fin~