Мама, мне нравится мальчик, ему восемнадцать! (гет)

— Мама, мне нравится мальчик, ему восемнадцать!

Гермиона явилась домой на каникулы, прихватив с собой чемодан с книгами и этого ужасного кота с дурацким именем. По сравнению с котом и чемоданом мальчик восемнадцати лет не казался такой уж катастрофой.

— А не рано? — мистер Грейнджер спрятался на всякий случай за газету и сделал вид, что крайне заинтересован брекет-системами, которые на все лады расхваливала клиника-конкурент. На самом деле, его уже тошнило от брекет-систем.

— Любви все возрасты покорны, — продекламировала нараспев Гермиона и поволокла поклажу наверх, в свою комнату.

Несмелое «тебе же всего пятнадцать» повисло на елке по соседству с уродливым пластмассовым гномом и зайцем со стеклянными глазами.

Миссис Грейнджер лишь пожала плечами и лениво подумала, что надо бы побеседовать с дочерью о контрацепции.

На следующее утро Гермиона заявила, что решила худеть. Она демонстративно смела со стола конфеты в огромный мешок и швырнула его в мусорный бак.

— Дочка, ну ты же не толстая! — всплеснула руками миссис Грейнджер, невозмутимо высыпая в вазочку новую порцию сладостей. — Да и не стоят мужчины того.

Мистер Грейнджер дипломатично промолчал и мысленно перебрал знакомых диетологов. А потом, на всякий случай — психотерапевтов.

— Мама, вы и так совершенно обо мне не думаете, — отчеканила Гермиона, поедая за ужином яблоко и (необъяснимо) вспоминая Драко Малфоя, — зубы я себе сама уменьшила — и это при живых родителях-дантистах, так не мешайте же мне уменьшать мой живот и мои бока!

— Дочка, подумай о желудке.

— И о печени, — поддакнул мистер Грейнджер не в тему. Жена уела его взглядом и начала яростно кромсать картошку.

— К тому же в твоем возрасте три года — огромная разница… — аккуратно начала миссис Грейнджер. — Вдруг вы с мальчиком друг другу разонравитесь? Он уйдет, а анорексия останется.

— Выйду замуж за анорексию, — парировала Гермиона, украдкой скармливая Живоглоту собственный ужин. — Анорексию, кстати, Рон зовут.

После чего она поднялась из-за стола и гордо удалилась, по пути избавившись от шоколадки.

Хлопнув дверью и закрывшись на замок, Гермиона села на кровать и воровато огляделась. Из всех углов на нее смотрели конфеты. Конфеты висели на елке и выглядывали из-под подушки. Мама умудрилась распихать конфеты в носки — и не только в рождественские, поэтому Гермиона ходила босиком. Конфеты валялись на подоконнике, россыпью и на огромном блюде; стоило открыть дверцу шкафа, конфеты сыпались с полок, а на столе возвышался торт. Нет, вы понимаете ТОРТ.

Гермиона обезвредила торт, как бомбу замедленного действия, позвав в гости соседскую девочку пяти лет.

Мама всегда покупала много сладостей на Рождество, она считала, что раз в году нужно испытывать замечательные пломбы, материал для которых производился в Германии и стоил бешеных денег. Пломбы выдерживали проверку с блеском, тогда миссис Грейнджер приносила из супермаркета килограммы фисташек, грецких орехов и — упаси Мерлин — арахиса. Штифты, поставленные мистеру Грейнджеру его младшим помощником, вспотели бы, будь они способны на это.

В детстве Гермиона радовалась, конечно. В детстве нет мальчиков восемнадцати лет, которые нравятся, и живота, который наоборот.

— Дочка, — завела мама, вынимая из холодильника набор пирожных, — ты уже взрослая и должна понимать, что отношения с мальчиками чреваты последствиями…

Гермиона закатила глаза и задумала при первой же возможности отправить бисквиты в Хогвартс, Гарри и Рону. Тут же пришло раздражение от предстоящей беседы с мамой о презервативах и злость на парней с хорошим метаболизмом. Кажется, первый побочный эффект диеты — немотивированная ненависть к людям — расцвел подобно омеле.

— Мам, мы даже не целовались. Ну почти. И вообще, не трави душу, мам.

— Чтобы полегчало, съешь шоко…

— НЕТ.

На следующее утро пришло письмо от Рона. Гермиону приглашали в Нору. Нора ассоциировалась с пятью лишними килограммами, как минимум.

Дорогой Рон! Приехать не смогу, катаюсь на лыжах с мамой и папой потому что Живоглот приболел.

Люблю тебя, Гарри и ваш хороший метаболизм.

Отмазку с лыжами Гермиона решила оставить на следующее Рождество, когда худая и счастливая будет отдыхать в Болгарии вместо того чтобы слушать Селестину Уорлок.

Живоглот, к слову, действительно приболел. Гермиона, как дочь врачей, диагностировала бы диатез, если бы была уверена, что коты им болеют. На деле, Живоглот просто переел сладкого. Он, наверное, не хотел, но его никто не спрашивал.

Сладостями стараниями мамы были набиты оба этажа дома Грейнджеров. Конфеты и шоколадки с редкими вкраплениями пакетов чипсов валились с верхних полок шкафов, прятались за шторами, наполняли косметички, лежали под кроватью, на столах, даже в туалете (наверняка благодаря папе), а из холодильника лукаво грозил пальцем очередной торт с пышной белой шапкой сливок.

К последнему дню каникул Гермиона передвигалась по дому, озираясь по сторонам, почесываясь и дергаясь от любого звука. Второй, третий и четвертый побочный эффекты диеты — поминутное взвешивание, рассматривание кубиков пресса, должных появиться с минуты на минуту, и холодок по коже — проявились вслед за первым. Живоглот с одышкой и ожирением волочил лапы следом за хозяйкой.

— Может быть, тарталет…

— НЕТ.

Мистер Грейнджер с видом человека, недавно похоронившего богатую прабабушку (он изо всех сил старался смотреться скорбящим, но довольная улыбка то и дело появлялась на губах), изучал рекламу зубных протезов и поглощал пудинг.

Гермиона зажала нос и нехотя призналась самой себе, что мальчик восемнадцати лет интересует ее уже гораздо меньше. Меньше шоколадной лягушки, припрятанной в чемодане.

— Гермиона, милая, ты все же подумай. Не стоят мужчины таких мучений, — с тревогой сказала миссис Грейнджер, провожая дочь до перекрестка, куда должен был прибыть «Ночной рыцарь».

— Я же твою пухленькую маму люблю, — добродушно рассмеялся мистер Грейнджер.

— Это кто здесь пухленький?..

Гермиона хихикнула, впервые за последнюю неделю, и выбросила вперед руку с палочкой.

«Ночной рыцарь» появился так быстро, будто все это время прятался за соседним деревом.

Она махнула родителям, ругающимся сквозь зубы, и полезла за Стэном Шанпайком в салон.

Хогвартс выглядел располневшим. Скорее всего, его обитатели все каникулы жрали.

Рон встретил Гермиону с набитым ртом.

— Пфифет, Фефмиофа! Фы флефная, фафолефа?

— Привет, Гермиона, ты бледная, заболела? — перевел Гарри и пододвинул к ней тарелку с пирожными, подозрительно похожими на те, что Гермиона посылала друзьям несколько дней назад. — Будешь?

Гермиона уже открыла было рот, чтобы резко ответить «НЕТ», но тут Живоглот, тяжело посапывая, взобрался на колени Рону и мяукнул.

Он тоже любил этих парней с хорошим метаболизмом.

— Буду, — кивнула Гермиона, сглатывая не столько от голода, сколько из-за того, что в горле встал ком.

В конце концов, мальчик восемнадцати лет ни разу не спасал ее от горного тролля.