Жирная (гет)

Однажды ты похудеешь и поймешь, что тебя никто никогда не любил, потому что ты ебанутая, а не жирная.

В детстве жирная Милли не переживала. Она доверяла мнению родителей и искренне считала каждодневное «ах, какие щечки!» комплиментом. В одиннадцать лет все изменилось. По приезду в Хогвартс Миллисент выяснила, что она жирная и некрасивая — такая беда. Открытие сначала ошарашило, а потом обозлило: Панси тоже не была худышкой, но и жирной ее не называли. Наверное, потому что на фоне Милли она смотрелась мелкой букашкой.

Милли раз в неделю, как по расписанию, стягивала с себя одежду, становилась перед зеркалом и рассматривала жир, мерзкими складками собиравшийся над резинкой трусов. Словно кожа вздулась, а под ней копились комки жира, вонючего, густого, склизкого, они заполняли ее целиком и, казалось, лезли из ушей. Милли даже боялась пошевелиться лишний раз, чтобы кожа ненароком не лопнула, и жир не потек на пол.

— Понимаешь, дорогая, — как-то раз изрекла Панси, изучая собственное отражение в маленьком зеркальце, — все неудачи от того, что ты жирная. Вот и все, секрет прост: нужно похудеть — и ты на вершине.

Милли закусила губу и ничего не ответила. Знала бы Паркинсон, как нелегко отказаться от сладкой, вкусной шоколадки, которая тает во рту, согревает изнутри… в желудке превращается в жирную массу и ползет по пищеводу, задерживаясь ровнехонько на талии. Миллисент массирует бока ладонями и чувствует, как они покрываются сальным налетом, будто жир просочился через поры, стекает по бедрам и лужей собирается у ног. Иногда даже чудится, что блузка вся в жирных пятнах. И на лбу, наверное, написано ЖИР.

Жир порой снился по ночам. Во снах жир обращался маленьким, уродливым человечком и вставал у Милли на пути, куда бы она ни собиралась пойти — в библиотеку, в душевую, но чаще всего — в Большой зал.

«Ну и куда ты пошла? — шептал злобный карлик. — Куда ты собралась-то? Отвечай! Ты разве не видишь, что жрать тебе категорически запрещено, иначе в дверь не пролезешь».

Милли аккуратно обходила его стороной, но у дверей Большого зала встречала Панси, которая вторила человечку, и от этого становилось совсем тоскливо на душе.

— Понимаешь, дорогая, мальчики любят худых. Вот все говорят про душу, мол, главное в девушке — душа. Говорят ведь?..

— Ага, — шмыгнула носом Милли.

— Ага, — передразнила Панси. — Пиздят, никакой души нет, а если бы была, душа эта, то ее не видно, а пузо, оно, знаешь ли, вот, — она протянула руку и вцепилась в складки на животе Милли. — Так что, дорогая, я бы не стала налегать на пудинг.

И Панси отодвинула тарелку подальше от Миллисент. Милли проводила тарелку взглядом и тяжело вздохнула.

С понедельника Милли решила худеть. Покосившись на Панси, которая парой годов ранее смахивала на пышную булку, Милли закусила губу и отказалась от еды. Выпила только тыквенного сока. К обеду желудок устроил бунт, но восстание было подавлено в зародыше, и к вечеру назрела революция. «Приехали», — подумала Милли перед сном. Уснуть никак не получалось, скорее всего, от голода.

На следующее утро Милли проснулась с желанием убивать, и первой на очереди оказалась Панси.

— Опять жрешь? — хмыкнула Паркинсон, появляясь из воздуха, и у Миллисент затряслись руки.

Минутой ранее она едва сбежала от мерзкого карлика, причитавшего:

«Ну и куда ты отправилась? Неужто на завтрак? Какой кошмар, ты на себя-то глянь, ага, может, одумаешься».

Милли глянула и чуть не разревелась: несмотря на суточную голодовку, жир никуда не делся и такими же отвратительными складками свисал над резинкой трусов. Тошнотворные комья обтягивала кожа, а к коже прилегала блузка, под мышками расползались пятна — пота ли, сала ли, Миллисент старалась не зацикливаться на этом.

«Да-да, сожри этот пирог полностью, — ерничал надоедливый старикашка в ее зараженном мозгу, — родители приедут за тобой и повезут на тележке, а эльфы поддержат щеки, чтобы по земле не волочились».

Милли закрыла лицо руками, а когда отняла их, обратила внимание на пальцы-сосиски, отчего едва не завыла на весь Большой зал.

— Да отстаньте вы все от меня! — выкрикнула она и побежала прочь, подальше отсюда, туда, где никто не достанет разговорами и худобе.

— Куда бежишь? — Гойл выглядел потерянным.

— Тебе какое дело?! — сорвалась Милли, но быстро опомнилась: в конце концов, Гойл ни в чем не виноват.

— Ты это… Драко не видела?

— На обеде, — всхлипнула она и вытерла сопли рукавом мантии. Жир душил, и потому Милли тяжело отдувалась. Вот бы похудеть и летать как птичка! — Жрет! — выдохнула с завистью и быстро прошла мимо ошарашенного Грегори.

Вечером Милли тайком проникла на кухню и попросила у эльфов еды. Эльфы прищурились и пропищали, что ей надо худеть.

— Чего-о-о? — от неожиданности рот раскрылся сам собой.

Милли потрясла головой, эльфы все еще смотрели на нее огромными глазами, и ничего не оставалось, как уйти с пустыми руками. Кажется, показалось, убеждала она себя.

— Понимаешь, дорогая, — Панси не разговаривала с Милли целую неделю, но с понедельника взялась за воспитание подруги снова, — всего два-три года назад мы могли позволить себе быть некрасивыми и неуклюжими, но мы же взрослеем! Мама сказала, что нужно браться за себя, — Панси любовалась своим отражением в ложечке.

Милли затравлено глянула на нее и сглотнула комок обиды, раздражения и голода. Жирная Милли плевать хотела на стереотипы. Но жир, жиржиржиржир мерзкий, густой, вязкий, липкий, тягучий, топил ее в сальном болоте. Ощупывание боков, разумеется, не помогало — они оставались на месте.

«Опять жрешь?» — каждое утро спрашивал уродец.

«Ну и куда ты отправилась?»

«Посмотри на себя! На кого ты похожа?!»

«Фу такой быть».

«Безвольная тряпка».

«Понимаешь, дорогая…»

«Ой, Милли, у тебя блузка разошлась по шву».

«Положи еду на место».

«ДАТЫЖЕЖИРНАЯ».

Жир

Жир

Жир

жир

— Прекратите! — завопила Милли и зажмурилась. Стеклянная тишина застыла, как вода на морозе. — Оставьте меня в покое!

— Да тебя никто не трогал ваще-то, — мигом нахамил Забини, — кому ты нужна-то…

«Жирная», — прибавил кто-то его голосом.

— Вот и отвалите, — прошептала Милли, бросая грязные перчатки из драконьей кожи на пол теплицы.

Казалось, что все-все однокурсники смотрят на нее и думают об одном — какая же она уродливая и толстая. Толще, чем Сьюзен Боунс с Хаффлпаффа, толще, чем Хагрид, блин, толще всех. Милли ощущала, что тело ее тяжелое, будто куль с навозом.

Надоедливый карлик сочувственно вздохнул.

— Меня вообще не волнует, что вы обо мне думаете. Пускай я жирная, а вы… вы все идиоты! Вот, — выплюнула она, поставив точку в нелепом разговоре.

Панси хихикнула, и Милли с трудом подавила желание швырнуть в нее землей, а лучше говном, которым Хагрид удобрял грядки. Забини прыснул и отвернулся, а Малфой поднял брови и уставился на Миллисент, как на умалишенную.

Спраут замерла, так и не донеся саженец до горшка.

Милли, отдуваясь как после бега, стояла посреди теплицы красная и вспотевшая, а однокурсники пялились на нее, как на соплохвоста — с опаской и пренебрежением.

— Да ты не толстая, — Гойл недоуменно почесал в затылке. Он явно не догонял, что происходит. — Кто сказал-то, что толстая?..

Гойл осмотрел Миллисент с ног до головы и пожал плечами.

Пот стекал по вискам, по спине, пропитывая ткань рубашки.

Милли почувствовала, как горячий шоколад, обратившийся жидким салом, потек по венам, но сейчас ее это совсем не задевало.

Она не жирная. Вот. Гойлу виднее.

конец