Позвоночник (гет)

Единственный, кто тебя всегда поддержит, это твой позвоночник (вместо эпиграфа)

Я никогда не был в Хогсмиде летом.

Длинный язык главной дороги рос из плешивого холма на окраине деревни; поседевшая до желтого трава едва прикрывала дряхлое земляное тело, как мантия, от ветхости пришедшая в негодность. Дорога тяжело болела оспой, покрылась рытвинами-язвами, наполненными после дождя гнойной жижей под коркой пыли. Меня одолело желание хорошенько попрыгать на холме вокруг скособоченной таблички «Хогсмид», я даже обернулся в поисках союзника, но все выглядели серьезными и не готовыми к детским забавам. Ноги могли заменить два пальца, до отказа засунутые в пересохший рот Хогсмида, и фонтаны рвоты по обочинам окатили бы нашего конвоира полупереваренным дерьмецом.

Миллисент, не подозревавшая о моих мыслях, упала на колени, зарыдала и чуть не нахлебалась заразы из лужи. Первый в ряду дом презрительно захлопнул ставни и скривился. Зашатался и рассыпался, оставив после себя лишь трубу, бодро торчавшую вверх.

— Точь-в-точь хуй, — сплюнул Нотт.

«Точь-в-точь позвоночник», — подумал я, подхватив Миллисент под руки, поднял с колен и оттащил к другой луже, чуть почище.

— Не трогайте здесь ничего, — равнодушно заметил наш конвоир, словно это она подскочила к дряхлой деревяшке и отходила ботинками до смерти.

Дома-нарывы едва возвышались над землей: ткнешь пальцем — лопнут и изойдут белой кашицей, ну, знаете, такая из прыщей обычно лезет, если как следует надавить.

Слагхорн, семенивший первым, вдруг остановился, развернулся к нам и возвестил:

— А вот и Хогсмид!

Под строгим взглядом Панси и аврора он как-то сник, будто ошибся дверью и ворвался в холодный сортир вместо душного паба. Скукожился быстрее выжатого дремоносного боба и поплелся дальше. Я задушил в себе желание наступить на полы его мантии, волочившейся по дороге.

Людям, расставленным на нашем пути, полагалось безмолвно скалиться и приветствовать гостей. Наверное, именно поэтому ни одна живая душа нам не встретилась. Только старик с бельмами вместо глаз и потрескавшимися губами-варениками торговал у входа в «Зонко». Но у него, судя по запаху, душа сгнила где-то в потных пятках, так что я не соврал.

— Подходите, — позвал он и поправил товары на лотке, но только больше их спутал. — Что-то торговля плохо идет. Может, случилось чего? — предположил старик и опустил уголки рта, приобретая сходство с подыхающим моржом. Слагхорн, явно признав в нем родственника, рванулся к лотку и стал выгребать из мантии кнаты, приговаривая:

— Ну слава Мерлину, слава Мерлину, слава Слизерину, Моргане, Дамблдору и безоару! Я уж думал, не успею потратить. Вот, — он вывернул карманы и вывалил кучку монет вперемешку с дырами, — вот, возьмите, дайте мне что-нибудь из ваших замечательных товаров.

— Бутылочку сливочного пива не желаете? Очень вкусное, — губы вареники шлепнулись одна о другую. Старик причмокнул.

— Да-да, давайте, — Слагхорн вытянул руку с растопыренными пальцами и пару раз согнул-разогнул их. Получив пустую бутылку со сколотым горлышком, он заморгал, потряс ею, будто проверял и без того очевидное отсутствие пива. Я прямо-таки слышал, как в бутылке стучит пиздец.

Панси заворожено смотрела на попытки профессора извлечь из покупки хоть какую-то выгоду. Рот ее чуть раскрылся, и я без проблем засунул в него грязный палец, а потом аккуратно вытащил.

— Но, позвольте, она же без пива! Ни капли не осталось.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть…

— Конечно, я его выпил, иначе как бы я узнал, что оно вкусное? — бельмо, затянувшее левый глаз, чуть сползло, явив зрачок. Зрачок уставился на нас, мы ему не понравились, и он вновь стыдливо прикрылся белесой пленкой. — А хотите галстук?

— Если только повеситься, — я отодвинул Панси в сторону и двумя пальцами подцепил нечто, похожее на гигантский сгусток мокроты, не иначе как из глотки великана. — Где все, не подскажете?

…шесть, семь, восемь. А теперь заново! Раз два три четыре пять

— О, они ушли. Торговля идет плохо, — снова пожаловался старик. — Может, случилось чего?

Темный Лорд потрошит Хогвартс, вспарывая стены, выворачивая коридоры и лестницы наружу, а в остальном все в порядке. Разве что мы теперь как зародыши, вытравленные из тела матери и кусками выброшенные в мусорку, к огрызкам яблок и ссохшимся презервативам.

— Они в Хогвартсе, наверное, — просто пояснила Миллисент, почесывая колени.

— Учиться никогда не поздно, — кивнул торговец, судорожно швыряя в бесформенный мешок свои товары, которые только что радушно предлагал купить. — Как здоровье Дамблдора?

— Помер.

— Не болеет, значит. Ну и слава Мерлину, главное — не болеть, — он попятился, взвалив мешок на плечо, раскланялся и как сквозь проплешину в обожженной земле провалился.

Мне не понравилось это его «не болеть».

...семь…. тьфу ты, сбился, раз два три четыре…

Конвоир все это время вслух пересчитывал нас по головам, всякий раз указывая пальцем и кивая, словно боялся, что поднадзорные разбегутся и попрячутся. Да-да, я почти иду искать.

Нас опять построили и повели.

— А вот и Хогсмид! — Слагхорн сделал еще одну попытку познакомить студентов с деревней и, на всякий случай, осведомился: — Теперь-то можно?

— Нет.

У «Кабаньей головы» две дороги расходились, будто ноги распутной девки. Конвоир крякнул, и мы остались между них. Между двух дорог, у двери кабака.

— Велено поместить вас сюда на три недели, — аврор хихикнул и застрочил на пергаменте. — Вы опасны для общества, — объяснял он таким тоном, будто растолковывал очевидные вещи трехлеткам. Руки зачесались оттянуть ему член и завязать бантиком вокруг шеи. — За три недели карантина вся дурь из вас выйдет, мозги промоются, лживые душонки перетомятся, помыслы очистятся.

— А потом?

— А потом… — он таинственно улыбнулся. Я слышал, как Панси сглотнула. Слюна прокатилась по горлу и грохнулась в желудок, наделав шума.

Судпсихушкапалататюрьма

— …суп с котом, — закончил аврор и, свернув пергамент, стер себя с лица земли, чтобы появиться где-нибудь в жопе. В министерстве, например.

Палочки у нас забрали, само собой. Повесили на стену календарь и велели вычеркивать числа. Как только вычеркнем последнее, звать на помощь хозяина кабака и слать сову в аврорат.

Хозяин — высокий и худой, как спица, старик с бородой — держал сразу две тряпки, одна грязнее другой, и яростно натирал стакан.

— Ну, чего встали? Видите, работы сколько, все стаканы чистые. Срочно замарать! — рыкнул он, плюнул на стол и представился: — Меня звать Аберфорт. Для вас мистер Аберфорт.

Я растолковал плевок как приветствие, харкнул на пол и назвал свое имя. Аберфорт с одобрением прищурился. Кажется, нас привели сюда свинячить. Мы найдем общий язык.

Когда раздался стук в дверь, мы с Миллисент терли стаканы наперегонки. Она замарала двадцать шесть, а я двадцать восемь, за что получил место главного помощника Аберфорта и возможность отвесить ей щелбан.

— Это за мной! — Слагхорн с готовностью поднялся, обулся и был таков.

Мы с Панси и Дафной, пока Милли дотирала двадцать седьмой, бросились к окнам, но увидели лишь неясные очертания кругляша-профессора, пружинисто шагавшего рядом с широкоплечей фигурой. Начиналась фигура с обычных грубых ботинок и заканчивалась огненно-рыжей головой. А может, наоборот.

Нотт распахнул двери и выбежал вслед за Слагхорном:

— А мы?

Тот, другой, свел рыжие брови, будто два контакта, чтобы замкнуло. Чтобы закоротило, вспыхнуло в мозгу мыслью и подало сигнал языку.

— А вы — выздоравливайте.

Окна пузырились. Грязь с внутренней стороны и солнечный свет, лизавший внешнюю, терпеть друг друга не могли и молча пиздились, оставляя на стекле синяки и ссадины. Стекла дулись и хмурились. Ну, я бы тоже хмурился, будучи избитым.

Драко и Гойла выловили на третий день и с тем же конвоиром доставили к нам. Воняло от них испугом, мерзостью, копотью воняло.

Панси содрала с них пропахшие тряпки и порвала на лоскуты — будет теперь чем стаканы мыть. Марать, то есть, никак не привыкну.

Когда Малфой в темно-серой, как засохший клей, рубашке рухнул на стул, Панси спросила, что случилось.

Он сказал, что почти задохнулся. Так спокойно, как будто в самом деле.

— Винс где?

— Нету.

Сказал, чтобы не ждали.

Нету пламенных приветов.

Не успел зажарить.

Драко с трудом растягивал звуки. С каждым днем все сложнее давалось не торопиться, говорить захотелось быстрее, как если бы мы доживали в спешке: повзрослеть, пожениться, построить. Родить, написать, посадить на поезд (повторить семь раз), не забыть встретить. Пережить друзей, пережить жену, пережить всех на свете.

— Что мы здесь делаем? — отрывисто спросил Малфой, вляпавшись в поверхность стола. Мне иногда даже мерещилось, что пальцы проваливаются в болото столешницы.

В «Кабаньей голове» липкие клеенки служили для ловли неосторожных мух и тараканов. Насекомые шевелили лапками и усами какое-то время, затихая и замирая постепенно, не торопясь. В самом деле, куда торопиться, успеется. Время здесь густело, как прокисшее зелье, и даже из опрокинутого котла вытекало не охотно.

— Что мы здесь делаем? — взвился Драко, готовый вцепиться в глотку, чтобы выцарапать из нее ответ.

Судпсихушкапалататюрьма

— Перевоспитываемся, — хмыкнула Дафна, раскладывая дохлых мух правильным геометрическим узором. — Три недели карантина, целых три недели — от стакана и до окна.

— Скорее всего, именно столько потребуется, чтобы отпраздновать без нас. — Лицо Малфоя исказилось и местами вздулось, хоть в оконную раму вставляй.

— А Винс где? — с улыбкой, примерно такой же глупой, как сам факт существования соплохвостов, переспросила Миллисент. Я пощупал ее лоб и вроде бы обжегся.

Малфой смотрелся без Винса однобоким, лишенным пары пальцев, уха и, пожалуй, нижней губы.

— Выздоровел, — настороженно ответил я, отодвинувшись от Милли подальше. — Мы будем по нему скучать, правда?

Что мне нравилось в Крэббе, так это то, что он никогда не думал особо и не расстраивался по поводу собственной ненужности, привыкший топтаться рядом и вовремя обнажать кривоватые зубы. В топтании рядом Винс был почти лучшим, ну, если не сравнивать с Гойлом. В следующей жизни он будет тростью, клянусь. Благородное дело.

— Садитесь жрать, — заявил хозяин и начал метать на самый большой, самый загаженный стол тарелки.

Мы сели. Кормили здесь скучной пересоленной неизвестностью и горьковатой кашей.

— Почему нам все желают выздоровления? — я протянул руку и почесал за ухом тощего серого кота, скользнувшего к моим ногам. Холодный нос ткнулся в ладонь. Еще не хватало сопли по мне размазывать. Руку я убрал.

— Я не желал, — упрямо помотал головой Аберфорт. — Но вот что я тебе скажу. — Узловатый палец уперся мне в грудь и оставил грязноватый отпечаток. — Не зря все эти крысы сбежали, видал? Побросали все и смылись.

Старик был прав. Голые, как новорожденные, улицы, в нарывах домов и гнойниках луж, потеряли своих жителей. Вокруг домов валялись в спешке забытые тряпки, одинокие тапки, самодельный квоффл, а у «Трех метел» Панси подняла с земли куклу без носа и половины волос. Кукла сейчас сидела на полке, рядом со свечей и, не мигая, изучала нас.

— Тук-тук. — Дверь распахнулась, явив профессора Снейпа. Я протер глаза и поковырялся в каше. — Есть кто живой? — увидев нас и получив очевидный, хоть и безмолвный, ответ, он вскинул брови и продолжил: — О, мне не сюда. Хорошо, зайду позже.

Дверь ударилась о косяк. Появление Снейпа напомнило мне о родителях; не знаю, как Снейп в моем мозгу оказался связан с матерью, но мысль отправить как можно быстрее сову и умолять вытащить меня отсюда разгоралась все ярче. Может, потому что нам семь лет вдалбливали, что декан для студентов отец?

— Нас здесь сгноят, да?

Панси пробралась в нашу спальню незадолго до полуночи и уселась на кровать Малфоя.

— Если только сами сгнием, — прохрипел Драко.

Он протянул руку ладонью вверх. Панси медленно, с хлопком припечатала об нее свою, потом еще раз, и еще, беспорядочно, словно нестройные аплодисменты могли вернуть нам пятнадцать, тринадцать и десять. Но они не могли — только подбодрить наши восемнадцать.

Драко не мог отмыться четвертые сутки. Чтобы выскрести изнутри всю копоть, надо было вывернуться наизнанку, поболтаться повешенным на сухой ветке, пока не продует, искупаться в Большом озере, высохнуть на пасмурном солнце. И сначала.

— А потом? После трех недель? — Панси не догадывалась, что кожа гниет быстрее, чем за три недели, кости — подольше, это да.

Судпсихушкапалататюрьма

— Тебе же сказали, — сдерживая смех, проговорил я, — суп с котом.

— Мрак, — захихикала Панси, швырнула в меня подушку и тут же получила ответную. Нырнув за спинку кровати, готовый к нападению, я крикнул:

— Подумай головой, Панси, а не тем местом, каким ты любишь думать! Если Хогсмид опустел, дело плохо. Ведь это означает либо намеренную эвакуацию, либо проклятие, вынудившее жителей покинуть деревню. Оба варианта вероятны, учитывая, что армия Темного Лорда миновала Хогсмид незадолго до того, как сюда привели нас.

Панси теребила наволочку и кусала губы. Драко отрешенно, как выпотрошенный труп, шевелил пальцами ног.

И не врите, что трупы так не умеют; когда тебе вспарывают живот, не только пальцами зашевелишь.

— Но Аберфорт не ушел, — резонно возразила Панси.

— Уверена? Что-то я не вижу его по ночам. А ну как мотается в Хогвартс, хлебает лекарство от заразы…

«…которая вывернула Хогсмид наизнанку, собрала людей в получившийся мешок и утащила куда подальше…» — подумал я про себя.

— …и возвращается к утру, чтобы нас охранять. А мы, тем временем, дохнем. Я каждую секунду за собой слежу, не изменилось ли чего, нет ли температуры, не вываливается ли язык или, блин, прямая кишка. Ты чешешься? А ты?

Я не чешусь

не чешусь

не чешусь

Я почесал бедро.

— Вроде нет.

— Да дрыхнет Аберфорт, — Панси скорее убеждала себя, чем нас с Драко. — Мы с Дафной заглядывали в щель, видели что-то вроде мужского силуэта у окна. Там он.

Мы переглянулись.

— Что ты сказала?

— Мы с Дафной…

— Вы поднимались на второй этаж? В комнату Аберфорта?

Панси выкатила шары, как жаба, напомнив одновременно Амбридж, матушку в моменты бешенства и местного лупоглазого кота.

— До чего же вы, мальчишки, нелюбопытные.

Чего нет, того нет. Пожалуй, это неплохо. Но и нехорошо тоже.

— Идем, — я поднялся на ноги и наспех сунул ноги в ботинки.

Драко пришлось тащить за шкирку, он категорически отказывался казаться живым человеком. Панси пошла сама, показывая путь, следом крался кот. Крутая лестница закончилась так же неожиданно, как карманные деньги. Короткий коридор-отросток — то ли хуй, то ли аппендикс кабака — упирался в дверь. Я толкнул ее.

— Да тише ты, — Панси шлепнула меня по запястью. — А если он там?

— Скажем, что не спится и чтобы он взял нас на ручки, — прошипел я. — Да нет его там.

За дверью послышались глухие шаги. Мы прикусили языки и дружно почесались. Шаги остановились прямо за дверью. Шаги молчали.

Кот громко мяукнул, еще раз и еще.

Замок щелкнул, но на пороге возник вовсе не старик Аберфорт.

На пороге, ворчливо и нудно поскрипывая плохо смазанными суставами, стояли доспехи. Такие я видел в Хогвартсе.

Кот скользнул внутрь, я, было, дернулся последовать его примеру, но Панси наступила мне на шнурки:

— Ты думаешь, он превратился в доспехи?

Конечно. Так спать удобнее, и кровать не нужна.

— Простите, а где хозяин? — вежливо заговорила Панси, на полном серьезе пытаясь разговорить металлического истукана.

У доспехов была отличная память, и они, кабы могли, рассказали бы, где бабка, умершая на прошлой неделе, прятала записки от однокурсника в двадцатые годы.

Мне чудился детский смех, исходивший из железной утробы. Тех детей, что играли в плюй-камни лет сто двадцать назад, а сейчас лежали спокойно — отучившись, покинув Хогвартс, построив, посадив внуков на поезд.

Клянусь, я слышал музыку, игравшую на выпускном сорок восьмого — она текла из скрипучего забрала, как из трубы граммофона. Слышал знакомый шепот, совсем близко, на расстоянии года.

Доспехи с досадой молчали. Как если бы мы пришли грабить могилы, ворочая трупы.

Тощий кот, похудевший еще больше, терся у плинтуса и мяукал, глядя на портрет светловолосой девушки. Девушка загадочно улыбалась.

Комната была такой пустой, что не продохнуть. Пахло здесь наебкой.

— Куда вы уходите по ночам? — К завтраку я не притронулся, честно загадив тринадцать стаканов и две тарелки просто так. — Вы нас обманывали.

Аберфорт зыркнул на меня, проверяя температуру Миллисент. Милли выглядела неважно, руки, замотанные грязными тряпками на манер варежек, безвольно повисли, щеки горели.

— Неужели вы мне доверяли?

— Ну, видно, не совсем. Раз пошли проверять.

Злость заворочалась в кишках, как несвежая пища, подступила к горлу. Я сжал кулаки и пнул стул. Смахивал на индюка со стороны, конечно.

— Мы уходим.

— Ага, — беспечно отмахнулся Аберфорт, — дверь за собой закройте.

За дверью нас ждал профессор Снейп: со скучающим видом он стоял, опершись на косяк, и придирчиво изучал свои ногти. Желание завязать кому-то член бантиком вокруг шеи крепло.

— Тук-тук, — издевательски протянул он. — Есть кто живой? — пересчитав нас по головам и до блевоты напомнив конвоира, Снейп жестом приказал возвращаться в кабак и раздраженно закончил: — Хорошо, зайду позже.

Аберфорт пожал плечами, мол, я вас не задерживал, сами остались.

Лично я остался, потому что декана привык слушать.

Панси осталась, потому что у Аберфорта было зелье от болячек, изрядно украсивших ее чистое личико.

Дафна осталась, потому что валялась без сознания.

Драко остался, потому что не хотел возвращаться в пустой дом.

Гойл из-за Малфоя остался.

Нотт придумал какую-то тупую отговорку. Уверял нас, что раз в Хогсмиде пусто, а в Хогвартсе хозяйничают победители, то бежать следует сразу к родным, а для этого необходимо подготовиться. Тупая отговорка, я же говорю.

Снейп приходил каждый день в течение двух недель, и когда на календаре не зачеркнутыми остались три числа, Панси на его традиционное «Есть кто живой?» припечатала:

— Не-а. Никого.

Снейп выронил палочку, но быстро взял себя в руки.

— Меня не наебешь, — самодовольно погрозил он пальцем и с нажимом предупредил: — Зайду позже.

— Он правда будет ходить, пока не убедится в успехе, да?

На ужин подавали безысходность со сливочным соусом и по крохотной стопочке надежды — величиной с наперсток.

Аберфорт со вздохом начал:

— Тот проход, где вы шли… ну, через который вас эвакуировали из замка… — он натирал стакан с таким остервенением, будто лично ненавидел каждую его грань. — Пожиратели успели туда наведаться… Какое-то изобретение Снейпа, основанное на взаимодействии маггловского вируса из пробирки и простенького заклятия Умножения. Так брат сказал, он у меня сильно умный.

— А где ваш брат?

— Помер. Я с портретом разговаривал, не лично.

— Не болеет, значит. Ну и слава Мерлину, главное — не болеть, — захихикал Драко, впервые за несколько дней вымолвивший слово.

— Мы все умрем? — прямо спросила Панси, до крови раздирая надувшиеся пустулы.

Типа того.

— Непременно.

За мутным окном раздался звук клаксона.

Из старого форда «Англия» выбрался Снейп и решительно направился в «Кабанью голову». С каждым визитом он все больше походил на сварливую вешалку.

— Тук-тук. Представляете, в этом вашем Запретном лесу можно приобрести гораздо больше, чем в «Зонко».

Справедливости ради, в «Зонко» сейчас вообще ничего не продавали.

— Форд жил там, пока мы не встретились, — Снейп нежно говорил сам с собой, а потом не открыл дверь. — Да когда ж вы уже сдохнете?! — завидев нас, он вышел из себя.

— Зайдите позже, — ехидно посоветовала Панси и показала ему хуй. Мой.

Снейп хватил дверью с такой силой, что пузырчатые стекла чуть не повылетали.

Аберфорт спихнул кота с колен и развернул пергамент, принесенный совой за пару минут до появления профессора.

— Из больницы Святого Мунго прислали. Спрашивают, как вы тут.

Ага, и когда можно забирать, да?

— И все? — Панси потерла нос «варежкой».

— А вы помощи, что ли, ждали?

Нет, блин, сочувствия.

— Раз так, — я смачно почесался, — предлагаю сыграть в игру, кто дольше протянет.

Кожа рвалась на крохотные тряпочки, и на месте трещин появлялись пузырьки, заполненные жидкостью. Они зудили, отрастив мелкие зубки, вгрызались в плоть и, обожравшись, лопались. Со временем я научился получать мрачное удовлетворение, раздирая их до мяса. Как маленький оргазм.

— Принимаю ставки, — решился Аберфорт, подмигнув. — Сам ставлю на кота.

Кот оказался предпоследним. Выполз из своей норы, сделал пару шагов, зашатался, растянулся на скрипучих досках, мяукнул и с тихим шипением испустил дух. Стал плоским и, кажется, сама шкура растеклась по полу. По-моему, он сдох от голода или старости. Мне в его шипении послышалось: «Пизда вам тут без меня».

Я почесал лоб выигранным галлеоном, спрятал его в карман и зачеркнул двадцать первый день в календаре. Три недели истекли.

А потом…

Аберфорт покромсал кота на части и вместе с овощами швырнул в кипящую воду.

Fin

декабрь 2013