Брат мой (джен)

Просторная комната была пуста — целители старались лишний раз не тревожить раненого, опасаясь его вспыльчивого, тяжелого характера. Феанора это полностью устраивало: он не жаждал общения, не хотел вообще ничьего присутствия. Поэтому шаги, раздавшиеся за дверью, заставили его приподняться на локте. «Прочь!» уже почти сорвалось с губ, когда он увидел, кто явился.

На пороге комнаты, превращенной в лекарскую палату, стоял тот, кого Феанор желал видеть в последнюю очередь. Впрочем, его появление неожиданностью не стало, он уже успел услышать о преодолевших Льды. Визит был предсказуем, но от этого не менее тягостен. Младший брат, сдержанный и обеспокоенный, шагнул в комнату так, будто имел на это право. Феанор скривился: собранный и деловитый, тот являл собой образец спокойствия, словно кусочек Амана тех далеких времен, когда еще светили Древа; когда мир не был омрачен... Когда еще не были созданы Сильмариллы.

— Что тебе нужно? — вышло резко и грубо, именно так, как хотелось. С некоторых пор на вежливость ему стало плевать.

Финголфин не ответил. Он плотно прикрыл за собою дверь, словно опасался, что кто-то подслушает; внимательно осмотрел раненого, как будто проверял, способен ли тот на беседу; присел на стул, которым пользовались целители во время осмотра, и ровно произнес:

— Феанаро, я вижу, ты пришел в себя.

— Полагаю, лекари сообщили об этом раньше, чем ты меня увидел, — едко отозвался Феанор. Вид брата вызывал и другие чувства: к раздражению примешивался стыд. Слишком хорошо помнил, что кричал, лежа на спине великого орла. Финголфин не помнить об этом не мог, но никак не проявил неудовольствия. Уголки его губ слегка приподнялись в легкой улыбке, которую Пламенный слишком хорошо помнил с Благословенного Края.

— Лекари врачуют только тело, но не душу.

— Решил поиграть в Намо? Или, может быть, возомнил себя Эстэ? Так тут не сады Лориэна! — Феанор резко сел, едва затянувшиеся раны отозвались болью, заставив его опуститься обратно. — Спрошу еще раз: что тебе нужно, Ноло?

Финголфин вновь помолчал, давая брату время успокоиться, чем только обозлил еще больше, до плотно сжатых губ, а потом проговорил со вздохом:

— Я полагал, ты захочешь поговорить со мной. Так не может продолжаться вечно. Народ нолдор ждет от своих предводителей действий; мы не можем вечно ютиться у Митрим в наспех возведенных жилищах. И те, кто приплыл с тобой на кораблях; и те, кого привел я Льдами Хэлкараксэ, ждут нашего решения, Феанаро. Я сомневался, думал, что ты, возможно, слишком еще слаб...

— Слаб?! Ты смеешь обвинять меня в слабости? Эти раны — ничто! — Феанор вскинулся, садясь снова, забывшись, попытался опереться на раненую руку. Но даже боль не отрезвила — боль телесная уже давно не тревожила его так, как мучения духа. Одни Сильмариллы, которые с издевкой демонстрировал на своем челе Моргот, заставляли выть от ярости. Поэтому, чуть выдохнув, он продолжал: — Сомневаюсь, что тобой движет забота. Может быть, ты боишься иного?

На лице Нолофинвэ впервые за все время, что он провел в комнате, кроме обеспокоенности и доброжелательности отразилось легкое недоумение:

— Чего я должен бояться? Все, что могло случиться, уже случилось.

— Что я не захочу отдавать тебе корону. Ты ведь за этим пришел, Ноло, — Феанор взглянул на отсутствующую кисть, которую по привычке хотел сжать в кулак. — Сделал меня таким и теперь наконец хочешь взять то, что не смог забрать в Валиноре!

Финголфин, до того сидевший ровно, шевельнулся — плечи его немного поникли, а голова опустилась.

— Для того чтобы, как ты говоришь, забрать у тебя венец нолдорана, мне было бы достаточно не отправляться за тобой в Ангамандо, — четко и внятно произнес он и, помолчав, предпринял еще одну попытку говорить приветливо. — В твое отсутствие венец носил Майтимо, и с ним бы мне договориться было проще. Но я не стал. Как не желал венца Финвэ в Тирионе.

Собственный голос четко и ясно прозвучал в памяти Феанора, не заглушенный ни шелестом перьев, ни свистом ветра: «Да лучше бы я сдох там, на скале, чем быть спасенным тобой!». Да, пожалуй, действительно бы сдох. И с кораблями вышло... неудобно. Отступившая перед пламенем ярости боль навалилась снова, и Феанор лег, чувствуя накатывающую слабость. Кричать было бессмысленно, он понимал это. Не после таких слов. И все же, поверить тоже не мог.

— Настолько не желал, что пошел через льды? Останься в Валиноре — властвовал бы, Арьо не посмел бы оспорить твое право, — презрительно заметил он.

Во взгляде Нолофинвэ на секунду мелькнула жалость. Мелькнула — и пропала.

— Феанаро, — веско произнес Финголфин, — я пошел за тобой в Альквалондэ. Я поднял меч на сородичей, и мои сыновья и друзья поступили так же. Я даже не говорю о том, что мне вовсе ни к чему было это делать, когда ты уже пролил первую кровь. Подумай о том, что мне сказали бы валар, если бы после покаяния я стал бы настаивать на коронации.

— Мало бы они тебе сказали. У них с выдумкой на подобные слова плохо, — не пройтись по поводу валар Феанор не мог. — Хорошо, но ты пришел сюда... И? Что тебя погнало к проклятому Ангамандо? Ответь честно, Ноло.

Неожиданно Финголфин задумался, уставившись в сторону. Феанор даже приподнялся выше на локте, чтобы заглянуть ему в лицо. Ноло никогда не умел врать, с самого детства: его выдавали глаза. Уж кому, как не старшему брату было знать это.

— Я не знаю, что тебе ответить, Феанаро, — медленно заговорил Нолофинвэ. — Ты просишь ответить честно, а у меня нет прямого ответа на твой вопрос. Когда я прибыл сюда, то первым делом хотел поговорить с тобой, но Майтимо рассказал мне о твоей судьбе... Я не знаю, почему пошел в Ангамандо. Знаю только лишь то, что не мог туда не пойти. Но если ты хочешь, чтобы я ответил четко — то ответ прост. Хотел с тобой поговорить.

Феанор сдержал рвущийся с губ язвительный комментарий насчет того, что поговорить можно было бы и у Тангородрима, не измышляя безумных планов по спасению, вроде попытки перебить стрелою цепь. К примеру, постоять и поорать, как это делал поначалу. Но нет, нужно было доораться до прилета орла! И куда только Манве смотрел... Пожалел, наверное, свои уши.

— Поговорил, — вышло странно устало. — Дальше-то что? Извинений — не дождешься.

— Я не жду извинений, — на этот раз Финголфин улыбнулся грустно. — Хотя многие, уверяю тебя, ждут. Наши народы находятся на грани войны, ты знаешь это? Многие погибли, проходя через Льды. Многие не простили тебе предательства.

— Дети еще не передрались хоть?..

— Они давно уже не дети, — усмехнулся Нолофинвэ. — Пока нет. Но если до того дойдет, ты знаешь, как они умеют разить мечом. Не хуже, чем ты — словом.

— Знаю, даже твои... Мне нужно подумать, Ноло, — Феанор закрыл глаза.

Он... Он не был наивным телери. И прекрасно понимал, что сейчас Ноло не врет, действительно говоря, что думает. Вот только самому поверить в это было сложно, даже сложнее, чем в то, что темницы Моргота остались в прошлом. Отсеченную руку дернуло болезненным напоминанием.

Финголфин чуть склонил голову, узнавая выражение лица брата. Не признается, ни за что. Но почти готов признать поражение, которого никогда не признавал.

— Хочешь, я тебе спою? — немного лукаво улыбнулся он. — Я не владею заклинательной песней, но целители говорят, что звуки музыки...

— Вон! Выйди вон, Ноло, я не выдержу сейчас еще и твой вой!

— А мне казалось, что тебе нравится, — фыркнул младший брат.

— Ноло! — взревел Феанор так, что Финголфин наконец покинул комнату, посмеиваясь про себя.

Внизу ждали дети. Все-таки дети, что бы он ни утверждал только что старшему брату. Разбились на два лагеря, только Майтимо с Финдекано сидели по центру, незримо разделяя братьев. Головы подняли все, уставились вопросительно.

— Отец? — осторожно окликнул его старший сын.

Майтимо молчал, но брошенный им взгляд был тревожным и внимательным. И Финголфин — неожиданно, сам того не желая — обратился именно к нему:

— Приходит в себя, — он буквально чувствовал взгляды остальных, особенно Турукано, и добавил: — Нельо, верни, пожалуйста, отцу венец. Тогда, возможно, в следующий раз Феанаро поговорит со мной подольше.

Тургон распрямился, возвышаясь над прочими, но Нолофинвэ не позволил ему высказаться:

— Пойдем, Турьо... Финьо, наверное, захочет остаться.

— Лорд Нолофинвэ, — окликнул Майтимо, когда они уже подошли к двери. — И все-таки... Зачем вы брали с собой лютню?

Нолофинвэ разом вспомнил, как собирался. Как готовился к походу, не ожидая того, что ему удастся выжить и спасти Феанаро; как собирал самое основное — лук, стрелы, запас воды и немного хлеба; как хранил безумную надежду — эстель — и взял с собой то единственное дорогое, что ему удалось забрать из Валинора и пронести через Вздыбленные Льды... И усмехнулся:

— Чтобы наверняка найти твоего отца, Нельо. Он не выносит мою игру.