Как преодолеть эмоциональный стресс (джен)

Посол Форпатрил, вернувшийся со своего последнего назначения, получил Барраяр полностью в свое распоряжение на целых три великолепных, благословенных дня. Майлз умчался на какой-то поиск "того, не знаю чего" (Грегор намекнул, что это включало некие сложности, исходящие от его матери, и Айвен благодарил всех прислушивающихся к нему богов, великих и малых, что он сам находился в некотором количестве П-В прыжков от этого события). Ради разнообразия, в Форбарр-Султане сейчас было... тихо. Он сам, Теж и Падма Шив (который представлял собой всего лишь комочек клеток и чье булькающее присутствие производило прекрасный успокаивающий эффект на всех из друзей и семью; определенно, Айвену следовало заняться обзаведением потомством уже много лет назад) провели прекрасный ужин с мамой, Саймоном и графом с графиней Форратьер. Они отобедали и во дворце, и там Айвен применил все свои отточенные дипломатические таланты, чтобы притвориться, что видит в детишках Форбарра нечто большее, чем ходячую преграду между ним самим и одним очень неудобным походным табуретом. Им с Теж даже удалось провести тихий день дома, в своей роскошной новой квартире. Зять (б-р-р!) Айвена заехал к ним, якобы чтобы засвидетельствовать факт наличия Падмы Шива от имени всей большой семьи, и даже благосклонно оценил обстановку в квартире (по крайней мере не изобразил, что его тошнит, едва он переступил порог).

Так не могло продолжаться вечно. Айвен это знал, смирился, но все равно страдал, когда все закончилось.

Идиллия Айвена пришла к своему концу одним прекрасным утром, когда он выполз из своей теплой мягкой кровати и от теплой, мягкой жены с намерением начать новый день. Все остальные в доме спали, и на самом Айвене не было ничего, кроме пижамных штанов, когда он поплелся на кухню за кофе. Единственным недостатком отпуска было то, что никакой очаровательный младший секретарь посольства не нес ему кофе с утра.

Кофе был наполовину готов (наполнив кухню ароматом и приблизив Айвена ещё на пару шагов к пробуждению), когда голос, который он хотел сейчас услышать меньше всего во Вселенной, произнес жизнерадостно: "Доброе утро, Айвен".

Айвен выругался и выпустил из рук кружку. Он потянулся за парализатором, которого с ним сейчас не было, а другой рукой — за своим брелком с тревожной кнопкой, которого здесь не было тоже. Разумеется, голос он узнал, но разве он виноват, что этот голос неизбежно ассоциируется у него с ужасом, нарушением порядка вещей и непосредственной угрозой?

В гостиной Айвена сидел Майлз, небритый и одетый — о боже! — в шорты и футболку. Ноги он водрузил на бесценный айвеновский кофейный столик времен Изоляции (это была старинная семейная вещь Форпатрилов, украшенная сценой второй казни лорда Форвенты Дважды Повешенного), а в руках держал....

О боже правый. Держал бутылку кленовой медовухи. И не магазинной, а того сорта, которую запечатывают в керамические бутылки в деревенском захолустье, и которая способна растворить краску на флайере.

— Кто-нибудь умер? — панически выпалил Айвен, — Неужели матушка Кости? Или Катерина тебя бросила? Или началось цетагандийское вторжение?

— Никто не умер, мой брак в порядке, и наши кости не расплавятся в теле прямо сейчас, успокойся, — это Майлз произнёс тем особо ровным тоном, который у него получался, когда он бывал совершенно безнадежно сокрушен.

— Уф. Ок. Тогда какого хрена ты делаешь у меня в доме в... — Айвен поверх кофейника покосился на хроно, — в чертовы семь утра?

— Я воспользовался Аудиторским правом отмены и открыл замок, — пояснил Майлз, помахивая перед лицом Айвен литой золотой печатью.

— Не как ты это сделал! А почему! — завопил Айвен

— А-а. Ох. Извини. Ну, да, я только что вернулся с Сергияра.

Айвен ждал.

— Моя мать, гм, собирается завести еще детей.

— Ну, этого следовало ожидать: она же хотела наводнить Сергияр детишками, верно? Майлз, тебе сорок два. Не поздновато ли для братской ревности к младшим братьям и сестрам?

— Тебе везет, у тебя... — Майлз осёкся.

— Везет, у меня отца давно убили? — любезно договорил Айвен. Мерзко, конечно, но что поделать; когда к тебе, практически неодетому, врывается в дом чем-то перепуганный психованный кузен, то к черту все правила вежливости. Он налил себе кофе в новую кружку и уселся напротив Майлза в большое кожаное кресло.

Майлз буркнул сердито:

— Я имел в виду, тебе повезло, что твоя мать не хочет еще детей.

Это казалось Айвену логичным решением. Раз в генетической лотерее ты уже кинула кости, и у тебя выпали две семерки, зачем повторять попытку?

— Майлз, я люблю тебя как брата, которым никогда, ни на долю секунды не хотел бы обзавестись, и ты знаешь, что за тебя я готов убить кого-нибудь или умереть сам. Но не мог бы ты перейти к сути дела прежде, чем я выброшу тебя с балкона?

— Формально это будет государственной изменой.

— Меня любой суд оправдает.

— При чем тут суд? Тебя подвергнут Аудиторскому расследованию и в финале казнят.

— К делу, Майлз, или забирайся на балконные перила и приготовься летать.

Майлз вздохнул и сделал еще глоток из своей бутылки. Боже, сколько он уже успел выпить?

— Моя мать... рассказала мне кое-что. О моем отце. О его... личной жизни.

— О-о, ну-ка, рассказывай, — произнёс Байерли, появляясь из ниоткуда, с кофе в руке и в шёлковом халате павлиньей расцветки, в котором он должен был бы выглядеть смешно, но почему-то такого эффекта не возникало.

Майлз посмотрел на него неверяще, с настоящей болью во взгляде. В целом, Айвен ему скорее сочувствовал, но сейчас ему требовались любые союзники, каких он только мог привлечь. Черт побери, в сравнении с Майлзом даже Байерли Форратьер казался всего лишь мелким раздражающим фактором.

— Почему Байерли здесь? — вопросил Майлз, зажмурившись. — Байерли, вопрос и к тебе относится.

— Я приехал в гости к своему зятю, — объяснил Байерли, садясь и вытягивая скрещенные ноги. Самый мрачный взгляд Майлза скользнул по нему безвредно, даже волосы не взъерошив.

— И чтобы сделать свой ежегодный доклад в СБ, — подсказал Айвен. Неужели по утрам в этот час всегда так холодно?

— И это тоже, — согласился Байерли, — но давай вернемся к фактам. Твоя мать рассказала тебе нечто об интимной жизни твоего отца-вице-короля, графа, премьер-министра, регента и так далее?

— Это семейное дело, — отрезал Майлз.

— Отлично. Я член семьи. Хочешь еще кофе?

— О боже, — Майлз зажмурился снова, — а ведь и правда.

— Знаю-знаю, — сочувственно подтвердил Айвен, — мне это тоже разбивает сердце.

— Отлично. Вы оба члены семьи. Нет, Бай, кофе я не хочу.

— А можно мне тогда медовухи? — Байерли протянул ему свою полупустую кружку.

Майлз окинул его долгим оценивающим взглядом.

— Пожалуй. Айвен, возьми себе стакан тоже. Поверь мне, тебе он понадобится.

— Пойду оденусь сначала, — сообщил Айвен, вставая, — и, пожалуйста, никаких душераздирающих личных откровений, пока я не вернусь.

— И не мечтал, — отозвался Майлз.

* * *

Когда Айвен вошел в спальню, Теж была уже на ногах и полностью одета.

— Я услышала голос через дверь, — объяснила она напряженно. — И какой у нас сейчас уровень тревоги?

— Майлз уровень семь, — сообщил Айвен мрачно. — У него личный кризис. Что-то такое насчет его отца.

— О, нет! Скажу Дмитрию, чтобы подготовил Падму Шива. Мы сбежим на служебном лифте. Ты уверен. что не можешь пойти со мною?

— Шутишь? Майлз узнал что-то скверное про своего папу. Если я не удержу его, пока он это успешно все это не переварит, то, возможно, к концу дня у нас уже война начнется. Убирайся поскорей. А если я умру, считай меня героем.

Теж с чувством поцеловала его.

— Что-нибудь еще, мой герой:

— Ага, — подтвердил Айвен, натягивая рубашку. — Проследи, чтобы надгробная статуя изображала меня красивым как бог, договорились?

— Я буду молиться за тебя, Айвен Ксав, — выдохнула Теж. И в этой шутке, увы, была половина правды.

— Молись за нас всех, Теж.

* * *

— Адмирал Джоул?!

— Да. И, кажется, целых чертовых... лет двадцать, — сообщил Майлз.

Сдавленный высокий писк, который издал Байерли, был единственным, что от него исходило. В остальном он даже не пошевелился.

Айвен же был... какое более подходящий мужчине синоним слова "смущен"? То, что касалось бисексуальности, было не то чтобы невозможным, но...

— У меня когда-то в принципе в голове не укладывалось, что твой отец мог заниматься сексом, — признался он.

— У меня с этим трудностей не было, — пробормотал Бай, и не так чтобы слишком тихо.

— Боже, заткнись, — парировал Айвен почти рефлекторно. — Я имею в виду... ну вроде... случайный секс.

— Двадцать лет отношений, что уж тут случайного.

— Да нет, я хочу сказать... — никак не мог объяснить Айвен, — ... ну, такой секс, который не меняет весь мир.

— С ним такое случилось всего лишь раз, — Майлз выдавил короткую ухмылку.

— Уф. — Айвен отпил медовухи. На вкус как смесь сахара с бензином.

— Это был не просто секс, отец... любил этого мужчину. Любил так же, как мою мать, хоть и по-другому. А теперь у него будут дети от моего отца.

— А тебя бы беспокоило, если бы у твоего отца случился роман, но с другой женщиной? — мягко уточнил Байерли.

— Нет, — ответил Майлз и икнул. — Нет, если бы я об этом тогда знал.

Айвен заподозрил, что в этом все и дело.

— Почему он не сказал мне? — произнес Майлз тихо, неверяще и с болью в голосе.

У Айвена сердце заболело, как всегда, когда перед ним оказывался Майлз в глубоком кризисе. Хотя признаваться в этом вслух он стал либо под фаст-пентой, либо после еще пары порций медовухи.

— Ты спросил тетю Корделию?

— Разумеется. Но все, что я получил в ответ — бетанское психоложество и рассуждения о том, что он, кажется, боялся, что могу его осудить.

— Это чересчур по-человечески, верно? — спросил умный Байерли.

— Я... гм, да, — признался Майлз, по-совиному моргая.

* * *

Своего дядю Айвен вспоминал… не то чтобы с нежностью, если честно. Эйрел Форкосиган был всегда казался ему гигантом, более настоящим, чем сама реальность, и редко находящем в своем распорядке дня время для юного беспутного племянника. Айвен пытался думать об Эйреле Форкосиган как о ком-то вроде отца, но отказался от этих попыток уже к семи годам. От этого было немного горько даже сейчас, но Айвен все понимал. Быть отцом Майлзу — это и так работа с полной занятостью, а Эйрел ещё правил трехпланетной империей и растил ее императора. Айвен даже в семь лет понимал, чего стоит и не стоит он сам.

Он вспомнил, как виделся с Эйрелом в последний раз — когда приехал представлять свою жену вице-королю и вице-королеве на Сергияр. Это оказалось… мило. На Эйреле была умопомрачительная разноцветная рубашка в радужных птицах, и с Айвеном он разговаривал так, словно они были равными, в некоем широком смысле слова.

— Отличная женщина, — сказал ему Эйрел в саду, после ужина, когда они сели там выпить там по глоточку чего-то, заложенного еще во времена Изоляции. Только они вдвоем с Айвеном. Как взрослые люди.

— Да, сэр, она такая, — согласился Айвен, стараясь подавить шальную мысль, что единственным в его жизни, что заслужило всеобщее одобрение, была женитьба.

Эйрел уставился куда-то вдаль, слушая оживлённую беседу Корделии с Теж на веранде дома.

— Ты будешь ей хорошим мужем. Мужчинам вроде нас проще, когда мы видим себя отражёнными в любящих глазах каждое утро, каждую минуту. Проще быть теми, кем мы должны быть, такими, какими в нас нуждаются остальные. Я бы пропал без них.

«Мужчинам вроде нас».

Только сейчас, задним числом, Айвен вспомнил это «без них».

* * *

— Я не сержусь. — сказал Майлз, — правда, и я сказал Оливеру, что рад за него с мамой. Просто теперь я не пойму… чего еще я не знал, понимаешь?

— Знать своих родителей не всегда значит любить их сильнее, — нейтрально заметил Байерли, — и не могу сказать, что это когда-либо было твоим делом.

— Знаю. Форратьер, бога ради…

— Что ж, а я действительно рад, — произнес Айвен внезапно.

Майлз и Байерли разом осеклись и уставились на него, в этой своей манере… как будто они обсуждали классическую поэзию, а он им помешал, громко пустив ветры.

Но он действительно был рад. Эйрел был великим человеком — и хорошим человеком вдобавок — но, если посмотреть глубже, он никогда не казался человеком счастливым. Первый удар некогда беспечному младшему сыну нанес Безумный Юрий, а Барраяр быстро добавил. Даже смерть отца Айвена — человека жизнерадостного и счастливого, каким Эйрел Форкосиган только мечтал стать — стала для него еще одним ударом. Айвен знал, что и мама, и дядя Эйрел смотрят на него и видят лорда Падму Форпатрила, но только каждый из двоих — по своим причинам.

И все, что делало Эйрела счастливым, Айвен считал хорошей вещью.

А то, что от всего этого старый Петр, наверное, вертится в своей могиле, точно греческий плясун на свадьбе, Айвен лучше умолчит и оставит при себе.

— Это хорошо, Айвен, — с преувеличенным терпением произнёс Майлз, — но мы сейчас говорили о моих чувствах.

Айвен улыбнулся. Знакомая ситуация.

— Так что бога ради, Форкосиган, насчет всех этих дней рождения… — объяснял Байерли — Что делает кого кому кем… смотри, я тут диаграмму нарисовал.

— П-ф-ф! Я что, черт побери, единственный мужчина на Барраяре без подавленных гомоэротических импульсов?

— Еще есть я, — подсказал Айвен.

Байерли фыркнул.

— А что было на дне рождения Теж и Риш, то не считается, — добавил Айвен, краснея. Майлз уставился на него. — Ну, они родились в один день, но в разные годы, это у Аркв нормально для четных и нечетных детей…

— Но это не… — Майлз стукнул себя кружкой с медовухой по лбу. — Нет уж. Не нужно мне больше шокирующих откровений о моих родственниках, хорошо? Я иссяк. Кончился.

— Как скажешь, дорогой, — отозвался Бай, ухмыляясь всем лицом, только не губами.