Их любовь (гет)

Их любовь.

Она.

Она пришла, когда он уже готов был сломаться. Черноволосая, бледнолицая, с тёмными, как омуты, глазами, тонкая и хрупкая. Совершенная. Совсем ещё девочка, но с не по-детски серьёзными суждениями, жестокими наклонностями и нехваткой любви.

Он сидел во главе стола и читал её мысли. А она с интересом смотрела на него, не пытаясь поставить даже простого блока. Не умела или не хотела?

Её привёл Малфой, один из самых преданных сторонников. Представилась она сама.

Беллатрикс Блэк.

Это имя врезалось ему в мозг, и с тех пор в сознании постоянно возникал её образ.Она превратилась для него в наваждение, своеобразный наркотик. Пришла и разделила его жизнь на «до» и «после».

…Когда закончилось собрание, он приказал ей остаться. Девочка, казалось, нисколько не испугалась. Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать? В любом случае — она ещё слишком мала, совсем дитя, которое по глупости полезло в логово кровожадных волков.

Он залюбовался распущенными волосами Беллатрикс и забыл всё, что хотел сказать ей. Белла же расправляла складки на тёмном платье и улыбалась уголками губ куда-то в пустоту. Её голова была покорно опущена, и он не мог видеть её глаз. Но чувствовал, чувствовал…

Минуты наслаждения сменялись невыносимой болью. Когда он просыпался с ледяными каплями пота на лбу, она заботливо вытирала их влажным полотенцем и обещала, что всё будет хорошо. Нежно обнимала и легко целовала в губы. По ночам его израненная душа металась в агонии, а перед глазами стояло лицо первой жертвы.

Она баюкала его на своих руках, перебирала спутанные пряди и шептала, шептала, шептала…

Люблю, люблю, люблю….

В такие ночи никто не смог бы узнать в этом человеке Тёмного Лорда. А Белла после того, как он засыпал, тихо плакала в подушку и думала, что её он, наверное, ненавидит больше всех на свете. Ведь она была единственной, кто видел его мучения.

Сердце черствело, и призраки прошлого больше не являлись в кошмарах. Тёмный Лорд был бесстрастен и холоден ко всему и всем. Кроме неё. Порой он желал убить её и раз и навсегда покончить с этим наваждением. Но стоило ему посмотреть ей в глаза, как вся решимость таяла, разбивалась на тысячи осколков, будто хрупкая старинная ваза.

"Мы змеи, запутавшиеся в собственных желаниях. Стать порочными, прогнившими существами, бездушными тварями — вот наше спасенье. Или идти к свету? Не смешите меня!"

Он видел её страдания и хотел облегчить их. Но вместо этого просто подходил к ней и целовал сухие губы, с нетерпением расстёгивал застёжки дорогой мантии, властно привлекал к себе, но никогда не мог насытиться.

С годами наваждение лишь нарастало. И когда он отстранялся от неё, Белла нерешительно придвигалась сама, надеясь, что он не оттолкнёт. А Том корил себя за слабость, но не мог отказать ей.

Беллатрикс мучила и убивала, и это помогало ей забыться. Когда нарастала истерика, готовая вырваться наружу слезами, смехом и криком, она произносила решающее заклятие, заставлявшее жертву навсегда замолчать, а ту щемящую тоску на время затихнуть.

Она всегда была такой сильной с врагами, но такой слабой с ним. После очередного убийства приходила в его покои и целовала, стараясь скрыть предательские слёзы.

— Милорд… — шептали губы, окрашенные кровью.

— Беллс… — тихо отвечал ей он, понимая, что этот миг умиротворения сейчас уйдёт, станет прошлым. А настоящее будет кошмарным, пропитанным болью и страданиями.

"Всё в моих силах. Всё в моих силах."

Беллатрикс мечтала избавиться от этого безумия, стать просто любящей женщиной. Но она и была таковой — готовой на всё ради своей любви. Даже на смерть.

Волдеморт всегда видел в её глазах обожание, ненависть к самой себе, огромную силу и столь же безграничную слабость. А Белла боялась смотреть в зеркала по ночам. Потому что она видела в своих глазах безумие.

Беллатрикс взрослела, но заветная привязанность с лёгким привкусом обречённости и мазохизма не оставила её. Чувства крепли. Обожание стало ещё более сильным. Теперь она была готова неистово и отчаянно сражаться, исполняя любые его приказы. Ненависть? Пожалуйста. Что угодно, только не равнодушие. Больше всего на свете Белла боялась, что в какой-то момент просто перестанет быть нужной. И он забудет её. Она станет для него просто слугой, одной из многих, и не получит взамен ничего, кроме равнодушия.

— Я пойду за вами везде. И в Рай, и в Преисподнюю, на чай к самому Дьяволу. Ведь это лишь слова, пустые звуки. Если вас не будет, то земля будет местом куда худшим, чем Преисподняя. Я не оставлю вас, Мой Лорд. Не оставлю… Только, умоляю, не забывайте меня!

Гордость как-то сразу отступала на второй план, когда он находился рядом. Казалось, такого понятия вообще не существует. Любой человек, будь он хоть последним гордецом, с трепетом упадёт перед Милордом на колени, будет умолять. Даже Блэк. Даже Беллатрикс. Но её путь был гораздо труднее, чем у остальных. С привкусом стали и крови на губах, со вкусом слёз и его кожи на языке.

— Не оставляйте меня одну, умоляю! Мне страшно, страшно! Я не хочу умирать! –Натянутые до предела нервы вконец не выдерживали, и Беллатрикс теряла последние крохи самообладания прямо в его присутствии. Тогда он не уходил, страстно целовал её и нежно шептал, что осталось совсем чуть-чуть, что скоро это мир будет принадлежать только им.

— Потерпи. Совсем немного. Всё будет хорошо. Я обещаю.

От его слов становилось легко и спокойно. Белла верила и думала, что, прикажи он сейчас, она бы за ночь избавила от грязнокровок всю Британию. И не нужно никаких подготовок и планов. К чему стратегии, когда есть жажда действия, жажда мести?

Боль на время утихала, чтобы потом разгореться с новой силой.

Когда Беллатрикс собиралась на очередной бал, Милорд застёгивал ожерелье и целовал её в шею, желая, чтоб этот бал закончился, не начавшись, а он смог бы спокойно наслаждаться Беллой. В такие моменты он остро ощущал, что попался в коварно расставленные сети жизни. Но теперь любовь не казалась ему чем-то диким и ужасным. У него была Беллс. Беллс, которая любит. И которую можно любить. Стоило лишь захотеть.

День его смерти стал днём её погребения заживо. Она в отчаянии разрывала душу на куски и хоронила их под толстым слоем промерзлой октябрьской земли. Больше всего на свете она желала отомстить. А потом умереть. Первое ей удалось, правда, не с таким размахом, как хотелось, но всё же. А вот со вторым приходилось ждать.

Она не знала, сколько времени прошло. Но умирать ей расхотелось.

Живи, живи, живи… Шептала Белле по ночам бледная, едва заметная змея на Чёрной Метке.

И она жила. Жила воспоминаниями, отдаваясь им без остатка. Даже мысли о пережитой страшной боли доставляли сейчас неподдельное удовольствие. И ещё она перестала бояться зеркал. Потому что знала, что теперь безумие — она сама, а она сама — безумие.

Он.

Он пришёл, когда она уже была готова сломаться. Черноволосый, бледнолицый, с тёмными, как омуты, глазами, сильный и жестокий. Совершенный. С мудрым взглядом и страшными намерениями.

Просто однажды «вспыхнула» метка. И эта боль была самой сладкой на свете. Впервые за тринадцать лет Беллатрикс позволила себе заплакать. Горячие, солёные слёзы капали долго. Это были слёзы радости. Она столько времени держала всё в себе. Но пришло время выкапывать душу. И опять была осень и промерзлая земля. Обессиленными руками она ворошила могилу, которую когда-то сама себе и создала.

Душа была там, еле живая, съёжившаяся, но готовая возродиться.

Тёмный Лорд поклялся, что больше никогда не совершит подобных ошибок. До чего же глупым нужно быть, чтобы умереть из-за непредусмотрительности?

— Знаешь, — говорил он как-то Белле, — Я уважаю эту Поттер. Кажется, Лили… Ребёнок сам собой ведь ничего особенного не представляет. Каким же должно быть чувство самопожертвования? Хотя у неё оно граничит с откровенной тупостью. Умереть просто так? Когда есть возможность выжить… Пошёл бы кто-нибудь на такое ради меня? Когда я задумываюсь над этим, понимаю, что имел в виду Дамблдор.

Казалось, он разговаривал сам с собой. Но Белла всё же ответила.

— Да. Я бы пошла на это. Я бы умирала тысячи раз. Вновь и вновь. Жертва может доставлять удовольствие, если она добровольна. Только тот, во имя кого ты её приносишь, должен оценить.

Он не ответил. Привлёк её к себе и целовал. Долго-долго. До упоения. Лишь когда стало совсем трудно дышать, он отстранился.

«Как же я ненавижу тебя. Дико, страстно. Хочу убить и не мучиться больше. Но ты единственная, кого я люблю. Я отдал тебе своё сердце. А ты рвёшь свою душу на части. Зачем? Я оценил жертву, можешь не сомневаться. Ты могла бы уничтожить всех неугодных, покорить мир, Вселенная была бы у твоих ног. Но сидишь здесь и лелеешь меня, словно младенца. Ты появилась тогда, когда я был на грани срыва, почти сдался. Кто бы мог подумать, что какая-то девчонка вытащит меня из той бездны!? Помнишь, когда мне снилось лицо убитого отца, ты умоляла забыть? Я забыл. Но с тех пор в моих сновидениях поселилась ты. И даже там, за завесой жизни ты помогала мне выжить — не лишиться рассудка. Отпустить и не мучить тебя было бы милосерднее. Но прости, любовь моя. Я не милосерден».

Он плёл коварные интриги, выпытывал, убивал, вербовал сторонников. Но находил спокойствие лишь в её объятиях. Только тогда он мог чувствовать себя по-настоящему свободным и счастливым.

Когда он смотрел ей в глаза, как-то забывались все проблемы и неурядицы. В них он видел любовь — чистую и безусловную. Раньше, он помнил, она не подходила к зеркалам, боясь самой себя. А он, как ни старался, никогда не смог увидеть в её глазах искорок безумия.

Она была его наркотиком. Его антидотом. Его ядом и противоядием. Она была его жизнью. И, кто бы мог подумать, смертью. Он так старался от неё сбежать, а она всегда жаждала быть рядом.

Сколько они настрадались, не смог бы сказать никто. Но страдание было в радость, ибо они проходили через него вместе. С уверенностью можно утверждать лишь, что никогда мир не видел столь чистой любви, как их. Да, она была темна — покрыта пятнами крови, криками боли и мольбами о пощаде. Но она была безгранична и абсолютна. Она принесла себя в жертву, которую он принял. Он ненавидел её настолько, что задыхался от любви. А она была готова спуститься с ним в Ад, что и делала на протяжении всей жизни.