Вещий сон (джен)

Сон был тягучим, вязким, больным. Жутким. В этом сне Нэрданэль бежала по холодным темным коридорам, стены которых тонули во мраке, она тряслась от ужаса, пересекая анфилады залов — неслась, как будто за ней гонится сама смерть. Иногда на пути попадались окна, наглухо закрытые ставнями, и тогда она царапала ногти в кровь, пытаясь расковырять ржавые замки: распахнуть, выпрыгнуть, исчезнуть! Прекратить этот ужас. Лишь бы не догнало То, что за спиной. Не смерть, что-то куда страшнее. Все впустую.

Она бежала давно и уже забыла, что ее так напугало там, в начале. В висках стучало только «Прочь, прочь, прочь!» Исчезнуть из этого места! Не быть тут. Со стен капало что-то липкое, сливаясь в лужи, и она боялась, что наступит в это, и тогда босые ноги уже никогда не отмоются, так и останутся — в красных пятнах. Крови, она знала.

Она бежала и понимала, что отсюда нет выхода. Все ставни так и будут закрыты, а двери тут — не ведут наружу. Они скрывают то, чего ей лучше не видеть, не знать. Потому что если Нэрданэль увидит — что там, Оно поселится в ее снах, останется в кошмарах, которые будут приходить каждую ночь. Нет выхода.

Кажется, это была крепость. Но чей искаженный гений сумел построить ее — так? Без единого проблеска солнечного света, без витражных окон, без отверстий в стенах, обеспечивающих приток свежего воздуха! Редко попадались чадящие масляные факелы, от которых больше было копоти, чем света. Нэрданэль старалась миновать эти участки быстрее, там было страшнее, чем в полной темноте, потому что становилось видно — и скользкую слизь на камнях, и цепи, свисающие с потолка, и белые кости в них, и древнюю запыленную паутину на всем этом.

Иногда она вдруг вспоминала, что спит. И сердце наполняла надежда, что все это пустое — кошмар, бред — и тут же таяла. Нэрданэль знала, такое не снится просто так. Сон вещий. Не сон — замочная скважина. А по ту сторону — будущее, можно взглянуть краем глаза. И ужас снова заполнял ее душу, и она вспоминала, почему бежит, и бежала еще быстрее.

Все оборвалось резко. Бежать оказалось больше некуда — путь перегораживала дверь. Высокая, тяжелая. Приоткрытая. Не свернуть. Она в панике оглянулась и увидела позади стену. Невидимый кто-то подталкивал ее, приглашал. «Заходи» — шептал бестелесный ужас крепости. И она зашла.

Эльф был распят на косом кресте: руки и ноги разведены в стороны и накрепко зафиксированы на двух пересекающихся перекладинах. Он был обнажен, и его белое тело словно светилось во тьме, невзирая на то, что все было покрыто ожогами и ранами в свежей и запекшейся крови. Как издевка, как насмешка — ожоги складывались в восьмилучевую звезду Феанаро. Нэрданэль невольно отступила, зажав руками рот, чтобы не закричать. Черные спутанные волосы закрывали от нее лицо мужчины, но не эти тонкие пальцы! Окровавленные, лишенные ногтей, изломанные, вывернутые — такие знакомые и незнакомые руки мастера. Несчастный был похож на ее мужа! Родную кровь невозможно было не признать.

Нэрданэль совсем забыла о Том, что было позади. Вспомнила, лишь услышав звук захлопывающихся дверей. Оно в одной комнате с Нэрданэль, Оно не выпустит ее! Это было так чудовищно жутко, что она вдруг совершенно успокоилась. Бежать стало не от кого.

Сгусток Тьмы позади принял форму и оказался возле креста. Нэрданэль вздрогнула. Она никогда не видела этого майа, но сразу поняла, кто перед ней. Только один из младших духов мог с такой небрежной легкостью, с таким изяществом носить свое обличие. Похожий на нолдо, высокий, красивый, с любезной улыбкой на устах — совсем как его Хозяин.

Майрон тем временем поднял тонкую руку и провел тыльной стороною ладони по щеке эльфа. Тот дернулся, словно почувствовав ожог.

— О, Тьелпе, — прошептал майа, — как жаль, что ты не можешь видеть нашу гостью, — он обернулся, и тут же огненные глаза впились Нэрданэль в самое сердце, разрывая душу на осколки, выпивая жизнь. Майа усмехнулся. — Важная птичка залетела к нам сегодня. Как жаль, что я не могу до нее дотянуться. Хотя… — он хищно улыбнулся, и, запустив пятерню в волосы мужчины, резко дернул руку назад, раскрывая беззащитную шею, заставляя того раскрыться. Тускло блеснул металл ошейника. Лицо эльфа было незнакомым, — мы с тобой еще поиграем, Тьелперинкваро, поиграем. И наша невидимая гостья не поможет тебе, хоть вы и не чужие друг другу. И не поможет Куруфин, твой отец! Он мертв! Мертв! Мертв! — Майрон оскалился, вмиг утратив свою привлекательность, но Нэрданэль этого не заметила. Похоронным набатом звучало в ушах «Куруфин. Твой отец. Куруфин. Отец. Мертв». Она закричала — и проснулась, продолжая кричать, как будто крик хоть чем-то мог помочь.

Разбуженный и встревоженный Феанаро кинулся к ней, прижал к широкой груди.

— Что ты, мельдо, не бойся, не надо, это сон, — зашептал он быстро-быстро. Незаметным движением руки, как умел, затеплил огонь в камине. В спальне стало светло и привычно. Но Нэрданэль все равно рыдала, вздрагивая от пережитого ужаса. И сколько не повторял Феанаро «Это сон», она лишь мотала головою в ответ, повергаясь при этих словах в еще большее отчаяние. Сон! Для нее — только сон. Она ушла, а Тьелпе, их сын, так похожий на отца, остался там, в сосредоточении этого ужаса, и неизвестно, сколько мук ему еще предстоит вынести, прежде чем его фэа позволено будет покинуть тело. О, она не допустит этого! Она сделает все, что в ее силах, чтобы эта жуткая картина будущего осталась лишь в ее снах! Она не приведет в мир дитя, которому предстоит столько вынести.

— Я видела нашего сына, — наконец произнесла она хрипло и взглянула мужу в глаза. Надо решиться. — Еще одного сына. Но он не должен родиться. Никогда. И поэтому я покину тебя, — и все-таки это было очень больно.

Феанаро отстранился.

— Нет. Ты не сделаешь этого.

Он говорил еще много, спорил, доказывал, убеждал. Но понимал, что ничего не может сделать. Нэрданэль, упорная, смелая, отважная, честная — единственная в мире, кого ему не переспорить никогда. Не убедить. На рассвете она ушла.

* * *

— Неужели все настолько далеко зашло, что ты не вернешься к нему даже теперь? — Махтан расхаживал по комнате, по обыкновению сцепив руки замком на груди. Периодически он останавливался и постукивал ногой по полу. Он только утром вернулся из Форменоса, и по-обыкновению поднялся к дочери в комнаты рассказать о последних новостях. — Я высоко ценю твою преданность Валар, но взгляни на Феанаро! С тех пор, как вы расстались, он, — Махтан замолчал, подбирая слово, — меняется. И твои сыновья ему вторят. Теперь все они — изгнанники, а ведь ты прекрасно понимаешь, что одно твое присутствие среди них смягчило бы нрав Феанаро настолько, что жажда распри угасла бы в его сердце! Не хочешь думать о муже, так подумай о своих детях!

— Я и так постоянно о них думаю, — прошептала Нэрданэль, но Махтан не дал ей продолжить, замотав головою.

— Близнецы только недавно вошли в возраст, они мужают без твоего участия! Ты же вырастила пятерых взрослых мужчин, ты же должна знать, что в отрыве от женского начала, в одном лишь обществе кузнецов и охотников, их фэа непоправимо многое теряет!

— О, отец! — воскликнула Нэрданэль со слезами на глазах. — Отец, не береди мои раны! Поверь, я знала, на что я шла и ради чего я это сделала! Просто поверь мне!

— Ну, раз знала. Тогда ты будешь готова принять мою новость. В Форменосе появился новый житель, сын Куруфина. Как жаль, что ты не застанешь его первых шагов…

— Сын Куруфина? Как же его назвали? — прошептала Нэрданэль, холодея от предчувствия.

— Тьелпе. Его назвали Тьелперинкваро.