Дикая Охота (гет)

Бегите! Прячьтесь! Залезайте в свои норки, в дупла, запирайте двери и сидите тихонько, будто нет вас на этом свете. Прячьтесь, божьи твари, ибо не будет вам спасенья, если ночь застанет вас в пути. Прячьтесь, бегите, близится Охота, и нет в ней пощады порождениям тьмы и детям света. Никому не уйти, всех сметает она в своем диком безумии. Бегите, люди и звери, смертные и бессмертные. Прячься, умри или встань под знамя Дикой Охоты! Будь вы хоть рыцарями или королями — нет сегодня под луной вашей власти.

Ревет, гремит Охота, как единый вихрь сметая живое. Как пьянит, как кружит голову свежая кровь, как вспыхивают сотни взглядов при виде страха в глазах жертвы, как замирают в предвкушении сотни сердец при виде отваги.

Ату его! Ату!

Славная добыча попалась нам сегодня, друзья!

— Не надоело тебе отлавливать малюток-фейри да кромсать заспавшихся троллей? — разлился по равнине медовый голос.

Разом Охота повернулась к нему. Сотни глаз глядели на чарующую красоту леди-сидхе, сотни губ желали изведать ее вкус, сотни рук хотели вспороть ее живот. Кем бы ни был ты — не смей вставать на пути!

И тут Охота ожила, зашевелилась и распалась на сотни частиц, как карточный домик — вот были они единой массой, и вот уже проступили черты людей и нелюдей всех мастей. Каждый несет смерть, но лишь вместе уподобляются они неукротимой стихии.

Как волны расступились они, пропуская своего вожака. Черные доспехи покрывали статную фигуру, достойную величайших рыцарей, а лицо — темное, искривленное лицо гоблина, — было отмечено какой-то нечеловеческой красотой.

— Коли вам ведомы лучшие угодья, проведите нас, леди Лианансидхе, и поохотимся вместе, — с учтивым поклоном произнес повелитель гоблинов, — если же нет, берегитесь! В такие ночи не спускают оскорблений.

Леди-сидхе разразилась шелковистым смехом.

— Разве могу я отказаться от приглашения самого Эрлкинга?

Воздух зашевелился, повинуясь движению тонкой руки, и барьер, закрывавший мир смертных, послушно раздвинулся. Тут же, будто из ниоткуда, возник конь — столь же черный, как у охотников, только грива его была покрыта холодным инеем, а к своре псов, сотканных из ночного мрака, примкнули новые, изящнее и легче. Других не могла позволить себе фея вдохновения.

Оглушительный рев смешался со звучанием рога, и Охота ворвалась в другой, чуждый мир. Но и здесь не было от нее спасенья.

Вмиг наполнилась ночь охотничьим гомоном, звериным воем и лязгом мечей. Люди, что не успели скрыться за защитою своего порога, в ужасе спешили прочь, завидев вдалеке мчащееся по небу полчище, но тем лишь подзадоривали охотников. Сколькие из них падали на колени, взывая к силам небесным, сколькие пытались откупиться, но все тщетно.

Сама природа переняла у охотников их дикий азарт, и ветер с остервенением играл со смертными: то разносил во все стороны рычание страшных псов, то сам завывал так, что не слышно было рокота надвигающейся смерти. Редкий человек, попавший на путь Охоты, оставался в живых к рассвету, а тот, кому удавалось уцелеть, навсегда запоминал вкус крови на клыках да потоки ветра, служившие опорой могучим лапам.

И двух всадников, что неслись во главе.

Единство и непохожесть их зачаровывали и наводили ужас. Как прекрасна была всадница, так устрашающ был ее спутник. В глазах обоих играл неистовый восторг. Они скакали так близко, что алые локоны леди-сидхе будто невпопад переплетались с землистого цвета волосами повелителя гоблинов. Не потому ли не надел он сегодня свой рогатый шлем?

Серебристое лассо метко отлавливало перепуганную добычу, которую тут же настигал окутанный зеленым пламенем меч. Так слажены были их движения, будто их мысли и тела стали единым целым.

Всадники эти распрощаются с первыми лучами солнца, все так же не обмолвившись ни словом. Созданиям феерии неведома любовь, лишь желание плоти, но отчего с таким упоением ждут они каждой новой встречи? Не часто случаются такие ночи — порой целая жизнь человеческая протекала между ними, — однако ни один не торопит их, боясь спугнуть призрачные чары, объединяющие их.

Бессмертным неведома любовь, но они умеют ждать.