Семейный рецепт (гет)

Все знают, что после допроса Вейдера, этого проклятого чудовища, Лею мучают мигрени — страшные, нечеловеческие боли, от которых рука сама тянется к бластеру. Шёпотом и за спиной жалеют «такую молодую девочку, вся жизнь впереди» и знают, что принцесса погибшей планеты никогда не позволит себе сдаться и сбежать, прячась от шума Корусанта за стенами квартиры. В лицо слащаво бормочут, что всё наладится, ты такая сильная и гордая, настоящая героиня!

Лея кривит губы и шипит угрожающе-беззвучно, как хищная тварь в засаде. Да ну конечно, наладится.

Куда ей бежать, если всё равно бесполезно?

Она замирает ночью у огромного окна в слишком пустой квартире, беспомощно глядя в залитое искусственным светом небо, и сдаётся, и беззвучно кричит, зовёт единственного, кто в силах помочь.

Тёплые бесплотные ладони обхватывают плечи, заставляя откинуться на широкую грудь, незримые крылья свиваются куполом, прячут её от мира — брат, вторая её половина, сердце её, находится в тысячах световых лет, но всё же находит Силу дотянуться.

Сила — проклятье и величайший дар их крови.

Кто догадается, что разрывающая тело боль — вовсе не последствие грубого вмешательства в разум, а инстинкт, разбуженный встречей с биологическим отцом? То тёмное и властное, что заставляет её теперь искать встреч с братом, сжимать в объятиях, переплетаясь бесплотными щупальцами до настоящих больных синяков, тянуться всей сутью... утишать боль разлуки в его руках — весь управленческий аппарат Новой Республики молиться готов на прилетевшего из очередной экспедиции молодого джедая с его целительскими техниками, когда непримиримая сенатор Органа затихает на дни и недели. В эти благословенные дни Лея спит в облаке света, надёжно спрятанная в клубке из общей Силы от собственных кошмаров, в которых тысячами взрывов исчезает стук самого родного сердца. Проклятая Республика, проклятая война...

Лея уже не помнит толком, как это началось. И начиналось ли вообще — просто однажды мир вокруг стал холоднее льдов Хота, и не было ничего, что могло бы разбудить её. Кроме, быть может... мысль приходилось жестоко обрывать — о, она пыталась бороться, держаться как можно дальше, и медленно сходила с ума. Даже Хан заметил и изо всех сил старался помочь — Лея в редкие моменты просветления ценила, правда. Только Силы у Соло не было.

А брат был слишком далеко — так далеко, что ярчайшая звезда казалась лишь искрой на краю Галактики. Это убивало надёжнее выстрела в доверчиво подставленную спину.

Они встретились на половине пути — полубезумная от боли Лея не знала, как контрабандист сумел связаться с таким же невменяемым Люком и договориться о месте, но выбежала из Сокола раньше, чем спустился трап, ведомая натянутыми нитями родства. Тогда они вдвоём сутки провели на забытой всеми планетке с кучей храмов, и ни один древний призрак не рискнул потревожить их покой. Дёрнувшегося было следом Хана удержал Чуи, всегда понимавший больше толстокожего друга.

Лея до сих пор считает, что никогда не совершала ошибки столь ужасающе, непростительно счастливой, чем та, от которой гулкая и больная пустота захлебнулась ослепляющей близостью. И никогда об этом не жалеет.

Потом, уже много-много позже того безумного дня, Люк смог выяснить, в чём дело — и вместе с ней проклял тех, кто однажды разделил новорождённых близнецов. Ведь даже самые сумасшедшие из ситхов никогда бы не коснулись жесточайшего из чудес Силы, порождая вечно голодное до чужой жизни чудовище.

Лея иногда (очень редко) даёт себе помечтать, что стало бы, возьми их впервые на руки отец. Хватило бы им сил Избранного, чтобы насытиться? Чтобы не... не забрать жизнь мамы — так любяще, так смертельно щедро им подаренную. До дна же выпили маленькие испуганные монстры, тесно сплетённые слабыми щупальцами-крыльями из облачка Силы, пока два магистра под щитами прятались.

Наверное, хватило бы, подхватывает мысль брат. Вольно или невольно, а питал же он, тяжело раненный, их растянутую на половину галактики связь! Тоже щедро почти до смерти.

Призрак Вейдера позже подтвердил: Сидиус (пока в разуме был) из кожи едва не вывернулся, пытаясь понять, куда утекает вливаемая в ученика Сила. В итоге решил, что в случае Скайуокера «насмерть влюблённый» отнюдь не фигура речи, а самая что ни на есть суровая реальность — и решительно заковал практически труп в костюм жизнеобеспечения, при всём желании сдохнуть не дававший. Что характерно, даже сработало: ну что такое несколько кубиков адреналина в день, чтобы разогнать встающее сердце? А ещё тщательно подобранная газовая смесь в сожжённые лёгкие и литры вливаемых нутриентов, чтобы хоть как-то поддержать на глазах истаивающие ткани. Неудивительно, что в первые годы Империи о характере главкома ходили легенды одна другой краше.

Легче стало, когда они подросли — с годами туго натянутая связь истончилась, Лею почти приучили не думать о пустоте внутри, не тянуться инстинктивно куда-то далеко, да и жизнь в пустыне не способствовала фантазиям о самой-близкой-девочке. В те годы Галактику отчаянно лихорадило от бурной деятельности ручного чудовища Императора, бездумно искавшего... что-то. Точно самое важное. Нужное почти смертельно.

Иногда, в совсем плохие дни, Лея злобно думает, что Кеноби сам бы удавился, если бы знал, что натворил. И Йоду, Магистра ублюдочного, с собой прихватил — как раз на то время пришлись самые жестокие зачистки, когда озверевший от необъяснимой потери Вейдер вырезал всех, до кого мог дотянуться. И резал бы дальше, спокойно признавал призрак, но наткнулся на упрямую девчонку-повстанку.

Которой отчего-то не смог причинить настоящего вреда.

Которую, сам того не понимая, разбудил.

Которую почти из рук в руки отдал раскрывавшемуся брату.

Лею до сих пор колотит, стоит только вспомнить тот кошмар наяву, когда и взрыв, и боль, и смерть целой планеты мучительной судорогой отозвались внутри, и вечно голодное потревоженное чудовище жадно завозилось, просыпаясь от долгого сна. И страшно подумать, что случилось бы, не укрывай её в тот миг надёжной пеленой не-чужая Тьма.

Потом был почти удачный побег и один очень удачный выстрел, орбитальной бомбардировкой разнёсшийся по взбаламученной ещё Силе, и кто бы что ни говорил, Кеноби очень повезло не дожить до этого момента. Убили бы, выпили до дна, до рассыпающегося песком остова — пьяная от чужих смертей Лея самым непристойным образом повисла на шее сумасшедшего мальчишки, и растянутая за годы цепь легла вокруг них причудливой вязью, прораставшей сквозь плоть и душу отравленными шипами. Кажется, пара неудачно оказавшихся рядом техников так и не оправились от непонятной болезни, просто истаяв на глазах врачей.

Лея не знала ещё ничего, но была не против, сцепляла руки-щупальца-крылья из густого облака Силы на сильной спине, впервые в жизни — непростительно, беспечно счастливая. Цепи громыхали звеньями даже как-то звонко и отчаянно радостно, в какой бы очередной дыре не пришлось прятаться, и даже призраки давно усопших Владык не осмеливались беспокоить урчащих в одном клубке чудовищ. Нелепых таких, по-подростковому неловких, путающихся в щупальцах-крыльях-хвостах, непропорциональных в своём изменчивом сознании… для всех смертельно опасных.

Тогда их цепи громыхали тепло и нежно, переполненные смертями, Силой, одной на двоих жизнью.

На троих, и где-то далеко Вейдер неожиданно воспрял и даже перестал сдыхать по давно устоявшемуся расписанию — личный медик главкома извёлся весь, а паранойящий Император совсем попрощался со здравым умом, подозревая в предательстве всех и вся. Вот вам и Звезда Смерти, дубль два, мрачно шутил отец. Который тоже тормозов никогда не имел и, узнав имя Явинского Стрелка, развернул ну очень бурную действительность, чем дорогого учителя нисколько не успокаивал.

Лея до сих пор считает эти месяцы лучшими в своей жизни.

До Дагобы, на которой Йода прятал брата от неё. До Беспина, после которого искалеченный Люк закрывался сам — от Вейдера, конечно, но и от неё тоже. До проклятого Эндора, разбившего брату сердце и забравшего отца. До бесполезной победы, забравшей у них свободу и все шансы удержаться рядом.

Лея невидяще смотрит в небо и привычно трёт грудь в попытке унять саднящую боль: слишком далеко, слишком долго, шипы успели изодрать внутренности в лохмотья, и голодное чудовище внутри тоскливо и зло ревёт, желая разделить эту пытку со всеми — кто виноват и нет, плевать, потому что больно-больно-больно!..

А кто-то ещё имеет наглость удивляться её испортившемуся характеру! Пусть лучше спасибо скажут, что с Вейдера пример не берёт... а ведь порой хочется, до зловещего шебуршания внутри хочется, когда пустопорожний шум очередного бессмысленного заседания отдаётся в разрывающейся от недостатка воздуха голове. Такая грязь и омерзительная вонь в обёртке красивых слов! В такие моменты сенатор от погибшей планеты, Знамя Альянса, ставшая живой легендой Принцесса в Белом тошнотворно хорошо понимает Палпатина, в конце концов придавившего всех болтунов и изрядно проредившего всех вредителей. Или этим отец занимался?

А если ей брата попросить?..

Лея мотает головой, отгоняя соблазнительные картины тишины и долгожданного покоя. И Люк бы рядом был... Призрачный Вейдер ухмыляется, глядя ей в глаза.

Справится как-нибудь. Отвлечётся.

Родит ребёнка. Изведёт придирками Сенат.

Войну очередную развяжет.

А что? Можно сказать, проверенный семейный рецепт.