Тигр (джен)

Она легко ступала среди душистых цветов по мягкой траве, поднимавшейся в следах её ног. Узловатый ствол гигантского дерева отозвался под пальцами приятной прохладой и зашептал, зашептал, зашептал… Обести помнила эту ветвистую сикомору ещё розовым плодом в щедрой грозди. Сколько раз с тех пор разливался Нил? Тысячу, две? Солнце грело так ласково, ветерок так нежно гладил по волосам, а вода в ручье была такой прозрачной и вкусной, что она наконец-то догадалась: «Сплю. Всё-таки деревья, даже самые древние, не научишь разговаривать на правильном языке — они же не кошки».

Кто-то баюкал её. Долгий и глубокий сон едва не засосал окончательно. В сердцевину Сумрака. Или на дно. Если честно, то она бы и не возражала. Потому что во сне была не женой своего царственного отца, самого могущественного из владеющих Силой, первого Иного, научившегося жить без крови людей и соединяться со зверем, не Оком Ра, не первой ведающей, как управлять Силой, не забирая человеческих жизней, связавшей все Уровни, сделавшей из бытия нить и протянувшей её через все слои мироздания, — а маленькой девочкой. Кудрявой, глупой и счастливой. Она любила маму, петь, плавать под луной, бегать по росе, ловить стрекоз, лазать по деревьям, собирать ягоды, пить тёплое молоко, играть с мохноухим проказником Мафом. Какое имя носила та девочка? Теперь и не вспомнишь. Мама звала её просто дочкой или своим сердечком (1) и учила лечить людей и животных, принимать роды, предсказывать неприятности, слушать и слышать, смотреть и видеть. Сат была хорошей ученицей, превзошла учительницу и в благодарность получила от соплеменников уважительное имя «Баночка с притираниями» (2).

Так и отзывалась с гордостью на «Обести» до тех пор, пока отец не обманул её, обратив в львицу. Тогда люди дали ей имя «Ярость — Нсни Пахет» — те, кто остался в живых после встречи с ней, кто сумел пережить чуму и войну, которыми она проложила себе тропу бегства в далёкую страну Бугем. Куда дошли до неё вести из родного края: земля её матери, оставшись без присмотра, погибала от мора и неурожая. Но вернуться и помочь она не могла: гнев, не утихавший в крови львицы, заглушал разум.

Долго думала она, как приручить терзающую дикую Силу.

Однажды на закате, наблюдая, как клонящееся ко сну светило окрашивает всё вокруг кровью, поняла, что больше не может терпеть зверя в себе, — и, чтобы не натворить бед ужаснее ужасных, решила покинуть мир. Отыскала самую ядовитую змею, разозлила её и подставилась для укуса. Но внезапно появился Маф и убил змею. Потом он, внимательно посмотрев в львиные глаза измученной хозяйки, повёл её в ночь.

Бесшумно ступали маленькие мягкие лапы рыси — за ними следовали большие, такие же бесшумные. Маф привёл к запретному озеру и бесстрашно прыгнул в воду. Доверившись, она последовала за ним.

Обратно на берег вышла умиротворённой. Истребительницы жизни больше не было — в родные края вернулась Всемогущая Великодушная Баст… Это уже был не сон. Жаль.

Подняться на ноги она не смогла — не стоило и пытаться. Дряхлое тело не слушалось. Попытка обернуться и встретить Сумрак на четырёх лапах, грациозной кошкой, легко и играючи, не вышла. Удалось только сесть, опираясь сгорбленной спиной о растрескавшийся ствол сикоморы. Через некогда густую, а сейчас почти высохшую крону пробивался свет первой звезды. Обести не видела — зрение подводило, — чувствовала, знала, что звезда уже там, над головой, в растворяющейся небесной синеве. Точно так же, как знала, что за ночью обязательно придёт день, пчёлы соберут мёд, птицы выведут своих птенцов, а звери вырастят детёнышей, в начале осени, даря тучность равнинам, разольётся Нил — и будет так снова, и снова, до тех пор, пока Сила истекает из этого мира и втекает в него.

Ещё она знала, что скоро умрёт. Теперь это «скоро» означало уже не сотни или десятки лет, а дни или… нет, пожалуй, часы. Закрыв глаза, Обести посмотрела вперед — так и есть: всего один рассвет. Значит, эта ночь последняя.

Маахес, сын, сильнейший оборотень и пророк после Ра, правдивый судья и пожиратель пленных, мог бы в одиночку принять и нести её Завет — если бы не уверовал, что он бог, если бы не забыл, что все, обычные и Иные, хищники и их жертвы, птицы, рыбы, растения, Свет и Тьма, Сумрак и то, что за его пределами, — всё родилось из одного чрева и связано нерушимыми узами. А значит, не может быть разделено иначе, как погибнув…

Ну что ж. Пришло время собрать всех своих. В круг. И передать им. Они, конечно, не так сильны, чтобы в одиночку призывать Силу, раз в семь слабее самых слабых Иных людей. Зато никогда не предадут, не продадутся, не пойдут против своего естества, не нарушат Завет.

По зарослям папируса скользили гибкие тени. Много-много теней. Рассвет уже родился на кончиках ветвей, когда наконец все кошки, мау, миуиты, мафтеты, махса (3) и прочие, обитавшие в окрестностях, собрались у ложа умирающей. Пространство вокруг костра заполнилось хвостатыми и когтистыми слугами, помощниками и друзьями ведьмы-оборотня. Верными. Посвящёнными. Вскормленными её молоком. Инициированными Великой. Сколько их тут было? Кому считать?

Вслух она им ничего не сказала. К чему слова, если со своими легко можно разговаривать на правильном языке — мыслями. Попрощавшись без особой печали и дав последние указания, Обести собрала остатки сил, стремительно утекающих из непослушного тела, и взмахнула рукой. Точно крылом. Но нет, улетать не собиралась, не помышляла даже. Кошка — не птица. Кошка уверенно гуляет по земле, ловко перепрыгнет преграду и не упадёт с самого высокого дерева… Атеф (4), ставший невероятно тяжёлым, стёк с головы в ладонь и собрался в шар, пульсирующий, будто живое сердце.

Склонившиеся, поджавшие уши коты, кошки и котята, большие и маленькие, чёрные, пятнистые, полосатые, подходили по очереди и бережно слизывали с кончиков пальцев последнее угощение хозяйки. Капли её Огня. Великий Дар Великой. Глаза их расширялись, становились похожи на лунные диски, над головами зажигались бледно-голубые сверкающие кольца. У отходящих от Обести эти кольца ослепительно вспыхивали и быстро втягивались под кожу…

Я была человеком и была зверем. Была Тьмой и была Светом. Пила кровь и ела плоть. Дарила боль и покой, хранила очаги, лечила раны и выхаживала детей, награждала любовью тех, кто был способен любить, и счастьем — тех, кто за него боролся. Меня считали богиней и ещё долго будут считать. За долгую жизнь я научилась отличать добро от зла, исправлять те ошибки, что можно исправить, и не совершать новые. Теперь буду охранять вход на небеса. А вы останетесь на земле. И продолжите свою службу…

Последним пальцы хозяйки облизал верный Маф. И, обойдя кругом, улёгся стражем возле Обести, чей мёртвый взгляд был направлен куда-то очень высоко.

...................................................................

(1) На древнеегипетском: Сат и Рдимибт.

(2) Имя Баст (Бастет) переводится как «баночка с притираниями, мазями» и в разных транскрипциях звучит как «Обести» или «Убести», возможно, с женским окончанием «т», но, может, и без него.

(3) Названия разных видов кошек на древнеегипетском.

(4) Корона Осириса и вообще разновидность корон у древних

египтян. Классически — белая с двумя красными перьями страуса по бокам.