The Spark (джен)

— Бабуль, а почему бы тебе не съездить на Набу?

Рамон Весс звал её исключительно «бабулей», несмотря на то, что Жанет Мапл приходилась ему родной тётей.

— Сложно сказать, — Жанет перебрала несколько клубков шерсти в своей корзинке. — А есть такая возможность?

Последний раз она была на Набу... сколько же лет назад? Ещё до Славной Революции, пожалуй.

— Да, вполне. Ты должна дать себе отдых, а что для отдыха лучше перемены мест?

На самом деле Рамон просто выиграл в лотерею государственных займов два билета в гостиницу "Девен Тадорн" в окрестностях Тида, но рассказывать об этом тётушке стеснялся. Та, наивная старая женщина, по старой памяти числила его в успешных современных писателях — и это несмотря на то, что последний его роман — «Леди и волк», по мотивам жизни известной авантюристки Асоки Тано — едва наскрёб миллион уникальных подписчиков.

— Действительно, что? — Жанет покачала головой, поправила алую шаль на плечах. — А когда ехать?

Женщины Гаталенты давно уже оставили старинный обычай носить алое на сером, но Жанет Мапл всегда была старомодна — даже на фоне своей деревни. А ведь Луг Майре туристическое агентство "Вся Гаталента" уже давно рекомендовало инопланетным туристам как «возможность заглянуть в прошлое нашей славной планеты».

— Послезавтра, бабуль. Ну так что, поедешь?

— А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответила Жанет.

* * *

Шаттл должен был подобрать её с центральной площади, и Жанет решила подождать его на скамейке у фонтана Майре.

Красавица, как и века назад, держала на плече тяжёлый кувшин, из которого в чашу лилась свежая чистая вода. Хотя мэрия неоднократно жаловалась на расходы, хотя во всех домах давным-давно было центральное водоснабжение — местные жители пока что единым фронтом выступали против того, чтобы заменить питьевую воду на техническую. Ведь это убило бы их легенду, их историю.

Историю о том, как отшельница Майре, жившая одиноко в роще неподалёку, напоила из своего кувшина вражеских солдат, разбивших лагерь на лугу близ её дома. Солдаты страдали от жажды, но не смели зайти в лес, потому что сама Сила хранила её обитательницу. И тогда Майре взяла кувшин и вышла им навстречу, но они приняли её за ведьму и застрелили.

Когда Жанет была маленькой, учительница рассказывала, что это были республиканские солдаты, и что в те незапамятные времена Гаталента была врагом Республики. «Это часть нашей истории, а истории стыдиться не следует», — говорила она. Теперь, если верить сыну Рамона, Даведу (Жанет по привычке звала его «юным Даведом», хотя ему было скоро тридцать), детей учат, что солдаты были какие-то другие, а Гаталента всегда была «частью и опорой Республики».

Но солдаты, застрелившие Ноно Айар, точно были республиканскими. Это было в Великую Войну, когда сепаратисты совсем близко подобрались к Лугу Майре. Ноно, староста их класса, предложила:

— Давайте начерпаем из фонтана воды и отнесём солдатам? Они ведь наверняка устали и хотят пить.

А чистая вода тогда была только у Майре — война требовала экономии.

Они все набрали по ведру и поспешили к окопам, но зря не предупредили солдат заранее. Увидев приближающихся людей, те с перепугу открыли огонь, и Ноно Айар попала под выстрел...

Шаттл опустился на площадку и замер, сложив крылья, похожий на гигантскую муху.

— Жанет Мапл, катарка, 67 лет? — строго спросил её дроид.

Она послушно встала с лавочки, передала контролёру билет, указала погрузчику на свой невеликий багаж.

Отчего-то было грустно и страшновато.

* * *

Впервые в “Девен Тадорн” Жанет попала в девять лет.

Тогда прошло не так много времени после избрания канцлером набуанского сенатора, и его планета была в центре внимания всех туристических агентств. Даже дядюшка Шоффрей, скромный священник Церкви Силы, и тот не удержался от визита в столь интересное место. Благо, очередной Саммит Религий решено было провести почему-то не на Джедде, а именно на Набу.

Дядюшка, конечно, как следует насладился визитом — ему даже была дарована аудиенция у самой королевы Амидалы. А вот Жанет в основном скучала в своей комнате в гостинице, глядя сквозь высокое, украшенное сверху витражом, окно на пруд с белыми птицами, названия которых ей никто так и не сказал.

Впрочем, почему "скучала"? У неё была масса интересных занятий. Например, наблюдать за теми самыми птицами. Или измерить шагами длину каждого коридора. Или выяснить, можно ли пробраться в кухню, если залезть в грузовой лифт... Нет, маленькой Жанет было совсем не скучно. Это старая Жанет до сих пор огорчалась, что не довелось ей увидеть набуанскую героиню, имперскую святую, республиканскую мученицу — королеву Амидалу. Историческая ведь личность, можно было бы внукам рассказывать.

Впрочем, внуков у неё не было. По крайней мере, родных.

* * *

— Мапл! — немолодая тви'лечка всплеснула головными хвостами, поднимаясь с кресла.

Сел'ина. Её звали Сел'ина, и тридцать лет назад она выглядела совершенно так же, как сейчас, и сидела в том же самом кресле. А вот Жанет тогда была куда моложе. И куда смелее: согласилась лететь с благотворительной миссией на планету, всё ещё раздираемую жуткими штормами и землетрясениями. "Женщины за Империю" в те дни позабыли об Империи; одна за другой планеты сходили с ума, за ними вослед сходили с ума конспирологи, во всём винившие тайный план то ли покойного Таркина, то ли Императора, то ли древних Архитекторов Судеб. Кто-то должен был накормить голодных, обогреть замёрзших, укрыть лишённых крова. Не принцесса же Лея станет этим заниматься.

Да, Сел'ина сидела в этом самом кресле — но всё вокруг было совсем другим. Конечно, Жанет не ожидала увидеть на стенах красно-чёрных имперских знамён или грубо намалёванных повстанческих "птичек". Но ещё меньше она ожидала увидеть гостиницу времен своего совсем уж бесконечно далёкого детства.

Увидеть не портрет "покойного, но по-прежнему любимого" моффа Карша Панаки, и даже не Мон Мотмы или кто там сейчас набуанские герои, а королевы Рамехи, "звезды, сияющей через века, и надежды будущих поколений". (Девятилетняя Жанет простаивала перед ним часами, надеясь на всю жизнь запечатлеть в памяти меха, и кружево, и тончайшие нити драгоценного таринского бисера; кто бы знал, что это ей пригодится!) Королева по-прежнему загадочно касалась нижней губы самым кончиком необычайно длинного ногтя, крашенного алым лаком («жест, означающий откровенность в старинном придворном языке жестов»), а рама из дерева геффер выглядела точной копией той рамы, которую малышка Жанет мнила чуть ли не интереснее самой картины.

— Мапл, ты меня совсем не замечаешь? Смотришь, словно покойника увидела! — сердито дёрнула левым лекком Сел'ина. — Или, — её голос упал до испуганного шёпота, — ты не Мапл? Тогда извини. Последнее время я часто путаю одних людей с совсем другими... здесь всё такое ненастоящее, знаешь, что я и в людях не уверена.

— Нет, нет, извини, я просто отвлеклась. Здесь всё так... изменилось с нашей прошлой встречи, — рассеянно ответила Жанет.

— О, да! Ты знаешь, хозяева гостиницы, они очень поработали надо всем этим внешним лоском, — обрадованно зачастила Сел'ина, кажется, счастливая, что не обозналась. — Знаешь, как я здесь оказалась? Они набирают по объявлению прилично выглядящих людей. «Хорошо выдержанное очарование старореспубликанского большого стиля», так они себя рекламируют. Вон буклетик, не хочешь? Кстати, можешь попробовать сходить на прослушивание: они не так плохо платят...

* * *

«Любопытно, сколько неожиданных встреч может вместить один вечер?», — рассеянно задумалась Жанет.

Сегодня она увиделась с Сел'иной, королевой Рамехой... и вот теперь перед ней стоял брат Рирн, или преподобный Рирн — или дядюшка Рирн, как она звала его в ту пору, когда они ещё были знакомы. Хотя дядюшка Рирн был, скорее, знаком с дядюшкой Шоффреем.

«Иные бегут, а иные идут, а иные ползут пешком — но все они знают: пути их ведут в единый далёкий дом... И разве поспоришь с Алым Анонимом? Вот я, старуха — а вот тогрут, знавший моего дядю ещё мальчиком, и всё ещё полный сил. Но все мы направлемся в единый наш дом, в Силу», — подумала она.

— Жанет? Это ведь ты, Жанет Мапл, внучатая племянница моего друга Шоффрея? — ярко-синие губы расплылись в широкой, слегка зубастой улыбке. — Как он, кстати? Как Людилла?

— Боюсь, их давно уже нет с нами, — мягко ответила она. — Но я верую, что Сила приняла их в свои объятья и подарила им добрую вечность.

И верно, как она могла забыть: дядюшка Рирн всегда отличался чудовищной рассеянностью. Бывало, он выходил утром из дома, как ни в чём не бывало шёл по своим делам, всё было хорошо — и вдруг его жене приходило сообщение: «Дорогая, я еду в экспрессе по направлению к столице. Не подскажешь ли, где я должен быть?».

— Ох, как неловко вышло, — покачал тот рогатой головой и заложил пальцы за широкий кушак. — Как неловко... Но я хотел спросить что-то важное, не про Шоффрея, и вот теперь забыл! Что я за человек!

— Ничего, дядюшка Рирн. Сядьте, посидите со мной. Я закажу каф или таринский чай, а вы пока расскажите мне что-нибудь. Может быть, так и вспомните, что вас волновало.

— Ты всегда была умницей, кошенька моя, — благодарно ответил тот. — Но я, право, даже и не знаю, что тебе рассказать. Я здесь, знаешь ли, с особой миссией. Опекаю молодое поколение, золотую молодёжь, будущее нашей Республики — без ложной гордости тебе скажу!

— Вот даже как! А не подскажете ли, кто это там беседует с ресепшионистом? — её взгляд привлекла тонкая, словно из камня выточенная, немолодая красавица людской расы. — Мне кажется, я видела её где-то... где-то в новостях?

— Наверняка, моя милая, — дядюшка Рирн хмыкнул. — Это ведь хозяйка заведения, Ризбетт Сиенар. Между прочим, это её дочери мне пришлось служить наставником, да. Малышка Алловера... к счастью, на мать она вовсе не похожа. Ты ведь знаешь, наверное, — он наклонился к самому её уху и прошептал, словно раскрывая страшную тайну, — во время войны Ризбетт была военным лётчиком, и она... была на другой стороне! Ну, и после войны старые привычки не оставили её, конечно. Теперь она открыто живёт с Лаусом Мали, уйтерским гонщиком. Ну, ты ведь его наверняка знаешь...

Жанет не знала, и сказать прямо — не очень желала знать. То есть, ей, конечно, были интересны подробности чужой жизни — они всегда были ей интересны — но дядюшка Рирн говорил быстро и сбивчиво, так что разобрать толику информации среди его личного мнения было очень уж сложно. Но выходило, что красавица — Ризбетт Сиенар, бывшая имперская лётчица, а ныне — так и не разведённая с главой Сиенар Системс светская дама и бизнес-леди. У Ризбетт и Сиенара есть дочь Алловера, за воспитанием которой и наблюдает дядюшка; но наблюдает он не так тщательно, как хотел бы, потому что Алловера ищет благосклонности гонщика Лауса Мали с Уйтера. Любовника своей матери.

Ничего странного для причудливого мира богатых и знаменитых, если подумать.

* * *

«И снова приметы прошлого времени», — рассеянно отметила Жанет, когда госпожа Сиенар принялась обходить гостей, каждого приветствуя и спрашивая, как им понравилось в "Девент Адорн". И ещё подумала: «Теперь осталось только включить "Амидалу" и чтоб сразу с “Буйства чувств”».

Этот кино, снятое в честь древней тёзки обожаемой королевы, в ту самую её первую поездку на Набу крутили каждый вечер: прекрасная королева Амидала, её любящий супруг, снедаемый похотью и честолюбием коварный ситский царь... пёстрые одежды, звон и блеск множества украшения, визг и стоны струнных инструментов, буйные танцы и тонкие струи благовонного дыма. Тогда Галактика ещё не привыкла к набуанскому кино — удивительному, ни на что не похожему, смешному и изысканному одновременно.

Маленькая Жанет смотрела, не отрывая взгляда от огромного старомодного экрана на одной из стен ресторана, но так ни разу и не досмотрела до конца: дядюшка непременно приходил и уводил её обратно в комнату. И долго-долго, до поздней ночи, ей не удавалось заснуть: в голове звучали чуждые причудливые мелодии, перед глазами мелькали королевские наряды и сполохи огня на остриях виброклинков. Даже много лет спустя, уже на Гаталенте, эти образы не отпускали её, и она снова и снова заставляла подруг заворачиваться в занавески и яркие полотенца и играть в то, что королева Амидала не погибла в огне последней крепости, а вовсе даже победила ситского царя, спасла своего любимого мужа и жила долго и счастливо...

— Мистрис Мапл, — вот и до неё дошёл черёд, и перед ней черноволосая красавица склонилась в формальном поклоне. — Как вы нашли наш hoterr? Достаточно ли удобен? Не беспокоит ли что?

Мягкий, едва заметный местный акцент только добавлял ей очарования.

— О, всё замечательно, мистрис Сиенар, — улыбнулась она. — Поразительно всё-таки, как тут уютно. Я словно перенеслась назад во времени!..

— Наша команда очень постаралась для достижения excerrent результата, — улыбнулась та. — Набу по праву гордится своими традициями и своим гостеприимством. Надеемся, вы насладитесь приготовленной нами развлекательной программой.

Ещё один формальный поклон, и она перешла к следующему гостю. И словно отзываясь на мысли Жанет, из ресторана донесся надтреснутый голосок местной скрипки, перезвон цимбал, и вкрадчивый мужской голос сообщил:

Кто встречает грудью любую опасность, тот сын Набу. Кто сражается и побеждает, тот сын Набу. Кто никогда не сдаётся и сражается до последнего, тот сын Набу. Но дочери Набу не уступают сыновьям в доблести...

«Слишком много.» Жанет поёжилась, как от холодного ветра, выпустила когти. Шерсть на загривке невольно вздыбилась. «Слишком много всего. Что-то должно случиться.»

* * *

И что-то случилось. Как раз когда она собралась оставить гостиную и направиться в ресторанный зал на встречу с прекрасной Амидалой — благо, на сей раз уже никто не мог прогнать её в комнату, не дав досмотреть — двери раскрылись, и зашло несколько человек в тёмно-красных кирасах из полипласта. Набуанская полиция.

— Рирн Аонэ? — спросил один из них.

Дядюшка недоумённо дёрнул левым лекком.

— Да, это я, — он как-то не привык, чтобы к нему обращались по светскому имени, бедняга.

— Вы арестованы по подозрению в ограблении военного каравана. Сдайте ваши документы и пройдёмте в участок для дачи показаний. Помните, что ваше право на молчание ограничено соображениями общественного блага народа Набу...

— Но как же так? — тогрут растерянно развёл руками, задний лекк затрепетал, кончик выписывал нервные петли. — Я ведь ничего не делал! Я... — он опустил голову; вдруг нашарил её взглядом, распахнул широко глаза:

— Вот что я хотел рассказать, Жанет! Я хотел рассказать, как я встретил двойника!

* * *

К счастью, глобализация благополучно поглотила Набу, а новостная студия ещё не попала в руки ностальгирующей богачки. Так что об ограблении военного каравана, везшего на свалку списанное оборудование Республиканского Экспедиционного Флота, диктор поведала на чистейшем бейсике. Одновременно, если верить её рассказу, напали на инкассаторов банковского клана.

Дерзкое нападение — по расчётам полиции, стартовавшее прямо с поверхности планеты — мало вязалось с образом немолодого рассеянного тогрута. Но раз уж его нашли без сознания рядом с обломками одной из инкассационных яхт на луне Оноам, было решено его на всякий случай арестовать.

Я хотел рассказать, как я встретил двойника...

Что он имел в виду? Почему считал это связанным с происшествием? «В некоторых культурах распространенно суеверие: увидевший двойника погибает или попадает в неприятности.» Беда в том, что дядюшка Рирн всегда напоминал ей покойницу Ноно; она тоже, бывало, путалась в очевидных вещах и могла заблудиться на ровном месте, и мысли у неё ходили странными путями — но если уж она что-нибудь говорила, то обычно стоило прислушаться к её словам.

«И она всегда подмечала детали. Как тогда с убийцей Родды Давес: тапочки не на ту ногу, клок шерсти на плече...»

Так что же он мог хотеть сказать? Может быть, опять попутал слова — двойника с двоечником, или дворником? Это было бы в духе дядюшки.

Так и не придя к выводу, Жанет твёрдо решила добиваться свидания.

* * *

Через час, досидев до конца сеанса, она уже жалела, что поддалась на искушение восполнить детские воспоминания.

Голые, отчаянно цепляющиеся за край стены, руки Амидалы, медленно обгорающие дочерна — страшно натуралистичные руки, всё как в жизни, только ярко-алые ногти на обугливающейся коже смотрятся неуместно. Крики женщин, одна за другой бросающихся в огненное море и слишком поздно понимающих, на что они на самом деле пошли. Трусиха Рабэ, бегущая прочь от костра, отчаянно пытаясь сбить пламя с широкой, слишком лёгкой и широкой юбки — и её ноги, исхлёстанные алыми и чёрными пузырящимися полосами...

Всё это было до омерзения эстетично, пропитано изысканной музыкой, обёрнуто знаменитой набуанской роскошью и нарочитой причудливостью кадров — текущим по земле золотом, выжигающим зелёную траву, летящими по ветру покрывалами, чёрными столбами дыма на лилово-багряном закатном небе.

Кто бы ни решил столь небанально подать древнюю историю, он своего добился: вместо торжества моральной победы у него вышло совершенное поражение, отчаяние и бессмысленная гибель под слегка обиженным взглядом могущественного врага.

Неужели и тогда фильм заканчивался так же? Неужели Жанет привиделась гордая королева, обнимающая ситского царя и бросающая себе под ноги факел, сжегший её вместе с крепостью и врагами, и торжественный хор плакальщиц, и Рабэ — будущая королева — в тишине брошенного храма возлагающая себе на голову перламутровый веер древней короны, которую она спасла от гибели?

Смятённая, она не сразу поняла, что заблудилась в коридорах, свернула не туда и вышла в малую гостиную вместо большой.

* * *

Свет не горел; только через тёмные витражные окна пробивались окрашенные в причудливые цвета лунные лучи.

Белое пятно лица, тусклое золото короны и одежд — ещё одна забытая королева смотрела с парадного портрета глухими провалами глаз. Разобрать вырезанные на раме слова не выходило, как и вспомнить её имя, этой женщины в алом. А под портретом, тихо и отчаянно, плакала женщина.

Обычаи Гаталенты запрещают приблизиться к плачущему и не утешить его. Но Набу — не Гаталента; здешние жители могут быть горды и обидчивы. «Но что страшнее: обидеть человека или Силу?» — спросила себя Жанет. Ответ был в общем очевиден.

— Вы плачете, — она подошла и села рядом. — Отчего?

Женщина поперхнулась слезами, закашлялась, подняла испуганное лицо. Это была Ризбетт Сиенар.

— На моём месте вы не плакали бы? — быстро оправилась она от удивления. — Я столько сил, столько средств вложила в то, чтобы хотя бы здесь, в этом маленьком месте, был... olldnung — порядок. Ведь везде в нашем мире царит хаос, один только хаос... — она помотала головой. — И вот ко мне вламывается полиция, аресты, допросы... моя репутация будет погублена!

— Это ведь Набу. Я уверена, настоящих преступников скоро найдут, и тогда...

Женщина помотала головой:

— Вы не понимаете. Даже если их найдут, моё дело, дело всей моей жизни погибнет, — тихо сказала она. — Это ведь Набу. Никто не станет поддерживать гостиницу, в которой творились тёмные делишки. А ведь она принадлежала моей любимой тёте, которая мне мать заменила!..

Жанет показалось, что это только половина правды — если не четверть. "Девент Адорн" была лишь одним из множества предприятий полуразведённой супруги величайшего военного магната Галактики; даже если допустить, что владеть ей было мечтой всей жизни Ризбетт Сиенар — что ей стоило поддержать убыточное заведение из своего кармана, пока не пройдёт эхо скандала?

«А эхо пройдёт быстро; теперь даже в провинции никто не обсуждает новости годами и не помнит скандалы десятилетиями. Времена меняются, мир становится меньше, а кругозор — больше...»

— Вы ведь богаты, госпожа Сиенар, — утешительно сказала она. — Вам сейчас кажется, что всё рухнуло, но вы легко сможете покрыть убытки за счёт другой вашей собственности, а со временем поток посетителей восстановится. Память у людей стала короткая, местные быстро отвлекутся на новую яркую историю — а неместным и вовсе будет безразлично всё, кроме вашего имени.

— Вы не понимаете... — повторила та беспомощно. — Не понимаете... — и, словно отчаявшись объяснить всю глубину своей проблемы, поднялась и быстрым чётким шагом бывшей военной вышла из залы.

«И правда: не понимаю. И мне это не нравится», — подумала Жанет.

Она не любила — она не привыкла — не понимать. Всю жизнь именно понимание позволяло ей быть на шаг впереди других: первой понять, что происходит, первой забить тревогу, первой уличить убийцу... и всякий раз, когда она не чувствовала однозначного ответа, она знала одно: значит, что-то нечисто.

«Как говорят неймодиане: если ни слова не ясно — значит, речь идёт об очень больших деньгах.»

Вот только какие такие деньги могут быть завязаны на провинциальной гостинице?

* * *

Дядюшка Рирн был на диво улыбчив и благостен для человека, вечер и часть утра проведшего в довольно неуютной местной кутузке. Впрочем, а когда он не был благостен и улыбчив?

— Жанет, дитя! — радостно поприветствовал он её. — Эти странные люди рассказывают, что нашли меня на месте преступления, только представь. Но как это возможно? Я ведь ничего такого не помню. Уверен, скоро всё разрешится и меня отпустят, но всё равно — спасибо тебе за внимание. Пусть Сила Иных сохранит тебя!

— Подожди секунду, дядюшка, — сердито натопорщила уши Жанет. — Мне надо узнать про двойника. Если это был двойник, конечно, — (а не дворник; и не двоечник — всего можно было ожидать).

— О, двойник! — тот всплеснул руками и двумя передними лекками заодно. — Прелюбопытное происшествие знаешь ли, я бы хотел обсудить его с твоим дядей, если возможно. Он, помнится, имел теорию о том, как Великая Сила проявляет себя в повседневной жизни неодарённых созданий через знаки и образы...

— Дядя умер, — напомнила Жанет.

— Да, да, конечно... — тот видимо опечалился. — Интересно, куда в таком случае ушли те письма, которые я ему писал?.. К слову, а ты знаешь о его теории, Жанет?

— Немного, — улыбнулась она. — Но то, что я знаю, немало помогло мне в жизни.

Ведь именно дядина теория приучила её смотреть на мелочь и видеть за ней нечто большее; слушать пустую болтовню и слышать замысел преступления; замечать незаметные знаки, говорящие больше многих слов о произошедшем или только готовящемся произойти...

— Вот! И мне Сила послала знак, представь: я спустился вечером в каминный зал, посидеть перед огнём. Я люблю смотреть в огонь; он напоминает мне о Силе, о том, какой, должно быть, она предстаёт пред избранными ею... и вот, я только собрался сесть в своё кресло — ну, не то, чтобы оно было и правда моё, но я любил его и каждый вечер старался сесть именно в него — как я увидел самого себя. Я сидел там и смотрел в огонь, но в моём лице и в моей душе не было покоя и мира. На плечах у меня лежала неведомая тяжесть, и в сердце было горе, и гнев, и отчаяние. Я подошёл к себе и сказал себе: «Рирн Аонэ, что тревожит тебя?», — но стоило мне произнести эти слова, как в глазах у меня потемнело, голова закружилась и я потерял сознание, а очнулся только в своей комнате...

Последнее время я часто путаю одних людей с совсем другими... здесь всё такое ненастоящее, знаешь, что я и в людях не уверена...

Слова Сел'ины эхом отозвались в висках.

— Знаешь, дядюшка, то, что ты описал, похоже на самое настоящее видение, как бывает у джедаев! — уважительно сказала она. — И я думаю, это и правда было знаком, посланным Силой нам, неразумным.

— Вот и я так думаю, Жанет, вот и я так думаю. Без ложного смирения: это ведь замечательное происшествие! И так жаль, что я не могу обсудить его с Шоффреем. Он несомненно мог бы предоставить мне немало пищи для размышления... к слову, раз уж у меня образовалось много свободного времени: не могла бы ты доставить в моё узилище планшет с циклом статей Лора Сан Текки о происхождении джедаев? Мне никак не удавалось их прочитать, всё дела да дела... Только проследи, чтоб у него не было доступа в сеть; мне не хотелось бы ненароком нарушить закон.

— Конечно, дядюшка. Обязательно.

* * *

— И что вы за женщина, госпожа Мапл! — темнокожий полицейский покачал головой. — Действительно, анализ показал остаточное содержание смеси сомнола с месмерином, достаточное, чтобы ваш родственник, или кто он там, шевельнуться не мог, не то, что караваны грабить.

Она довольно опустила уши. Как и следовало ожидать; и выбор наркотиков именно тот, который она предположила — недёшево, но примитивно и почти грубо. «Как всё в этой части преступления, и снова всё становится непонятно; как можно создать столь великолепный фальшивый мир — и при этом так неумело его использовать?!»

— Я рада, что дядюшка выйдет на свободу, — кротко сказала она. — Он славный человек, и его духовные дети не заслуживают узнать, что он оказался в тюрьме по заведомо ложному обвинению. В конце концов, сложно его вообразить за штурвалом истребителя, не так ли?

Полицейский инспектор рассмеялся — сердечно, легко, как часто смеются его добрые и честные коллеги на всех планетах мироздания:

— О, не говорите. Я боюсь, он в собственных шнурках разобраться не может, что уж говорить о панели управления истребителем!..

«Значит, я была права. Они использовали истребитель, чтобы пробраться на борт основного корабля каравана, а дальше переставили автопилот на столкновение с луной и поживились обломками. Как в "Ограблении века". Или "Дерзких и молниеносных". Или в "Бывшем истребителе"... наша Галактика определённо видела слишком много голо-шлака на эту тему.»

— Да, где ему... я слышала, между прочим, госпожа Сиенар когда-то летала на СИДах?

— Ну, ей-то грабить караваны незачем, — инспектор снова усмехнулся. — За всё, что можно было выручить с этого дерзкого набега, она разок могла бы поужинать в своём любимом ресторане, вы ж понимаете... бедная женщина, — без перехода добавил он, — каково бы ей было видеть этот памятник славной Старой Республике... Я про Ирмэ, прежнюю хозяйку гостиницы, конечно. Старуха была ярой имперкой, даже после "Пепла" у неё ничего в душе не стронулось. Как плевалась на портрет Мотмы, так и продолжала плеваться...

* * *

Картина определённо не желала складываться.

Было преступление — ограбленные корабли, подставленный дядюшка Рирн. Были идеальные декорации для преступления — гостиница, полная фальшивого блеска и фальшивых лиц, странная искажённая копия прошлого, где всё немного не то, чем кажется, и Сел'ина не узнаёт знакомых. Был истребитель и женщина, которая определённо отлично знала, как с ним обращаться.

И не было никакого смысла.

Ризбетт Сиенар, как справедливо заметил инспектор, на обед в ресторане тратила больше, чем можно было добыть в итоге ограбления. Ризбетт Сиенар плакала от одной мысли, что в её гостиницу явится полиция — зачем она будет так подставлять её, так бросать в самый центр внимания? Ведь теперь сюда определённо явится инспекция, перетряхнёт всё с чердака и до подвала...

— А когда корягу свою вонючую ты в неё совал, тоже не думал? — женский голос, резкий и сердитый, разорвал тишину библиотеки, заставив задумавшуюся Жанет вздрогнуть.

Эти слова, такие грубые и резкие, совершенно не вязались с дрожанием света в пёстрых отблесках витража и резными деревянными рамами инфоблоков.

— Что ты такое говоришь, девочка? — это уже мужчина, и он чувствует себя почти так же неловко, как и Жанет. — Что ты говоришь? Ты моя дочь, в конце концов. Моё дитя. Я ради тебя...

— Что? На мамке моей женился и разводу не дал? Чтоб я осталась нищей дочкой гостиничного портье?! — девушка сорвалась на крик.

Портье... Жанет с трудом вспомнила: да, был такой — грузный рыжеватый мужчина, с ним ещё прошлым вечером беседовала госпожа Сиенар. «Интересно, кто его собеседница?.. Впрочем, кажется, это очевидно.»

— Я любил её, Вера, — ласково, почти жалобно ответил мужчина. — Любил всем сердцем. Как и тебя, нашу малышку. Почему ты так злишься, Вера? Я клянусь, я никогда не желал тебе зла. Я здесь, чтобы защитить тебя от любой опасности, от всякой беды!

— Защищать меня? — задумчиво спросила Алловера Сиенар. — Ото всякой беды? Правда?

— Конечно! Разве я не... Постой! — коротко выкрикнул он, и голос смешался с визгом выстрела из бластера.

Дольше прятаться было недопустимо; пусть даже это поставит её под следующий удар убийцы. Жанет выскочила из своего уютного укрытия и бросилась широкими скачками к дверям — даже пожилая катарка умеет бегать лучше иных молодых людей.

* * *

Там, обнимая умирающего портье, сидела юная Алловера, ошарашенная и растерянная. Она даже не плакала — просто внимательно всматривалась в лицо своего, как выяснилось, отца, словно ища на нём какой-то одной ей ведомый ответ..

— В меня стреляли, — сказала она очень буднично и просто. — Он оттолкнул меня в сторону и погиб, а я разбила себе локоть, упав на пол. Он здесь из мармора, представляете? Настоящего алдераанского мармора. Целое состояние на полу, по которому ходят ногами...

Кажется, она была в шоке.

— Не двигайтесь ни в коем случае. Полиция должна будет осмотреть место преступления, им важно застать его нетронутым... — механически начала Жанет.

Сколько раз она говорила эти слова? Сколько раз она видела девочек — мальчиков, стариков, старух, женщин и мужчин, — обнимавших мертвецов, ещё миг назад бывших живыми? Когда настанет день, в который переполнится чаша, не в силах вместить чужую боль?

Тенью в дверном проёме нарисовалась Ризбетт. Руки у неё безвольно повисли вдоль тела, и в левой был простенький спортивный бластер, какие носят многие богатые и знаменитые, мечтающие казаться опасными.

— В меня стреляли, мама, — повторила Алловера упрямо. — Это пистолет Лауса, мама. Из которого в меня стреляли. Этот человек... портье... он защитил меня ценой своей жизни.

Жанет Мапл ощутила, как сложился паззл — и сделала то единственное, что она могла: нажала тревожную кнопку своего комлинка, ту самую, которая "в случае пожара, взрыва или теракта".

* * *

— ...но, конечно, чушь с любовью к этому гонщику была только отговоркой, — Жанет задумчиво промокнула губы платком из септшёлка. — Я уверена, Ами: речь шла о совсем других вещах.

Ами благосклонно кивнула, всем видом изображая желание выяснить: о каких же именно, и Жанет улыбнулась. Некоторые люди не меняются, вот и кузина покойной Ноно в свои пятьдесят четыре не меньше любила загадочные истории, чем в свои десять. Конечно, она выросла и вытянулась с тех пор, и никто уже не звал её "малышкой Ами". У неё даже было какое-то звание в республиканской армии. Но страсти к историям это никак не отменяло.

— Видишь ли, всё это с самого начала выглядело очень странно. Версия Ризбетт не держит воды: зачем Алловере убивать своего родного отца, если состояние Сиенаров она в любом случае получит, вне зависимости от степени законности брака её матери? Но и версия следствия, с Ризбетт-грабительницей, пытавшейся убить родную дочь, чтобы та на неё не донесла, тоже никуда не годится. Тратить столько времени, сил и средств на гостиницу-фасад, только для того, чтоб получить путём грабежа пустячные в общем-то деньги? А потом покончить с собой, чтобы... что?

— Да, звучит как-то глупо, — согласилась Ами. — Но знаешь, Жанет, ведь люди часто поступают глупо.

— Ты, конечно, права. И всё-таки любой глупости есть предел. Когда она становится слишком сложной... надо подозревать, что кто-то на самом деле не так уж и глуп.

— И какие же выводы ты сделала?

Жанет покачала головой:

— Преступления, они как общественное устройство: у них тоже есть базис и надстройка, есть то, что было ключом — и то, что набралось потом. Чтобы в них разобраться, надо отбросить всё лишнее и найти базис — то есть, мотив, — лекторским тоном ответила она. — И обе так сказать официальные версии совершенно его лишены.

— Пожалуй, — рассеянно кивнула Ами. — Но, может быть, Ризбетт просто любила риск ради риска? Я знаю, как это — тратить кучу сил на то, что обернётся восхитительным, совершенно сносящим крышу пшиком, о котором потом вспоминаешь долгими зимними вечерами... — мечтательно пропела она.

— Всё может быть, дорогая моя. Но я сомневаюсь. С самого начала мне казалось, что здесь два человека и два преступления. Один из них холоден, методичен и дотошен; этот человек был способен скопировать гостиницу республиканских времён, добыть старые портреты, пригласить старых людей... безобидных людей, которых иногда кто-то зачем-то подменял... как подменили финал в старом фильме, ты знаешь? Превратили прекрасный образ надежды в образ бессмысленного поражения, и подклеили так ровно, что и не заметишь. Я сама сомневалась, правильно ли я помню, ведь поди найди в сети копию такого старья, да ещё настолько местного...

— По моему мнению, здесь крылось какое-то невероятно чистое зло, — качнула головой Ами. — Или чистая подлость? Но разве подлость не есть зло — если подумать?

— Если подумать, — согласилась Жанет. — Как бы то ни было, это один человек. А другой — сорвиголова, которому зачем-то нужно привлечь внимание полиции к Ризбетт и её гостинице. К людям столь богатым, что полиция их обычно минует. Нужен скандал, огромный и яркий, чтобы они всё же решились вмешаться — и этот человек организует скандал. Глупое ограбление, ещё более глупая ссора с биологическим родителем... всё, чтобы только "Девент Адорн" оказался в центре внимания.

— И Ризбетт, — тихо согласилась Ами. — Она тоже. И тогда Ризбетт решила убить этого второго человека, да?

— И убила себя, лишь бы её секрет не стал достоянием общественности. Не знаю только, какой такой секрет может у неё быть? Лет сорок назад я бы сказала: «Неужто она шпионила на Альянс и устроила их штаб в своей гостинице», но, Ами, мы ведь не в то время живём. Разве что, может быть, мафия... — уши её горестно поникли. — Да, что поделать, и я не всесильна. Полиция меня точно не стала слушать; но хоть дядюшку они выпустили...

— Полиция на других планетах непростительно мало внимания уделяет твоим словам, тётя Жанет, — строго и решительно сказала Ами. — Подумать только: девушка столько совершила ради того, чтобы они узнали секрет её матери, а они просто закрыли глаза — и закрыли дело. Непростительно!.. — она сжала кулаки, и стала похожая на себя-юную, тех времён, когда она так дружила с мятежной принцессой Леей. — Знаешь, я должна помочь Алловере. Не знаешь, как с ней связаться?

— Откуда мне? Но я знаю, как связаться с дядюшкой Рирном; а он, думаю, сможет найти для тебя доступ к своей воспитаннице...

Жанет открыла датапад, чтобы извлечь контакты дядюшки, и мимоходом подумала: а ведь у Ами, кажется, есть свой секрет, родственный секрету Ризбетт Сиенар. Смертоносный секрет.

И ещё подумала, что при всей своей любви к тайнам, эту она знать не хочет. Она пережила Республику и Империю, дожила до Новой Республики — и не собиралась разменивать свою жизнь на великие секреты больших людей. Ей всегда хватало маленьких, деревенских.

«Впрочем, как знать — может, и здесь прошло время деревень и провинций, и настала пора глобализации?.. Как знать!»