Терапия (гет)

— Хотите, чтобы я рассказала о Финальной битве? — Я сижу в кресле и стараюсь не ерзать. Комната — угнетающе темная — заставляет меня взглянуть на психотерапевта напротив. Ногтями царапаю кожаную обивку кресла; я не хочу заново переживать это. — Было жарко, и напряженно, и наполнено пылью и кровью. Я видела, как погибают мои друзья. Я видела, как они подвергаются пыткам. Вы это хотите услышать?

Он ничего не говорит, даже не делает заметок в блокноте; его руки совершенно неподвижны. Его взгляд пронзает меня, как обычно бывало с Дамблдором, только без искорок в глазах. В горле встает ком, когда я пытаюсь сглотнуть и отвести взгляд.

— Я видела, как погибают мои друзья. Я видела Фреда Уизли — старшего брата, которого у меня никогда не было, — видела, как жизнь уходит из его глаз. У меня не было времени горевать, мне нужно было выжить. Но все эти смерти... Они преследуют меня по ночам. — До боли в горле борюсь со слезами. Я не хочу плакать — этот человек, незнакомец, не заслуживает видеть мои слезы. Он не понимает.

— Как я должна перестать оплакивать смерть юноши, который сражался за свободу своего народа? Как я могу быть в порядке, памятуя о сотнях, если не тысячах людей, погибших ради нашего общего дела, так и не увидев результата? Почему я вообще должна чувствовать себя хорошо, зная, что их смерть на моей совести?! — Понимаю, что вскочила на ноги и начала орать.

Злясь на саму себя, я разворачиваюсь и вышагиваю по комнате, пытаюсь скрестить руки, чтобы скрыть дрожь. Он по-прежнему молчит. От этого гораздо больнее, чем я думала. Я месяцами закапывала эти эмоции, эти чувства. Я не хочу, чтобы они снова всплыли на поверхность.

— Почему бы нам не поговорить о Падме? — тихо предлагает он. Преднамеренно мягкий шепот призван успокоить мой воспаленный разум. Я поворачиваюсь и смотрю на его затылок, и, прежде чем спохватываюсь, образы той ночи наводняют голову.

Падма извивалась на полу от боли, пока Беллатрикс гоготала, приумножая силу проклятия. Я вытягиваю себя из воспоминаний и возвращаюсь в кресло, не уверенная, что устою на ногах.

— Уж простите, но я не хочу еще раз переживать, как моя подруга подвергалась пыткам Круциатусом, — выплевываю я. Снова смотрю на него. Этот парень почти так же хорош, как и Альбус. Чувствую, что напряжение покидает тело, и опускаю взгляд, замечая, как раздираю кутикулу. — Слушайте... это было ужасно, я чувствовала себя такой беспомощной. Я металась, пытаясь защитить всех... если бы я спасла ее, то погибла бы сама.

Воспоминание о едва дышащей Падме, уничтожаемой заклятием, вспыхивает в голове, и я стряхиваю его, пытаясь сфокусироваться на темной комнате, в которой нахожусь.

— Я хотела ее спасти, но вдруг заметила остекленевшие глаза Джинни. Она выглядела мертвой; я не знала, что она находится под этим чертовым заклятием. Я не могла спасти и Падму, и Джинни, а Джинни сильная ведьма... Она могла нанести серьезный урон. Я боялась за нее, за людей вокруг, этого вообще никогда не должно было случиться, — мой голос слегка ломается, и я чувствую, как глаза наполнились слезами.

Все теряет значение, мне просто хочется освободиться от кошмаров о необходимости выбора между спасением Джинни или Падмы. Я вспоминаю, как огляделась в поисках того, кто контролировал Джинни, и запустила в него оглушающим заклинанием. Я помню облегчение, которое почувствовала, когда Джинни снова стала собой, и ужас, что охватил, когда тело Падмы сдалось натиску проклятия.

Это все моя вина.