Вкус крови (джен)

Она хватает ртом воздух, словно издалека слышит собственные хрипы.

Что там говорят? Перед смертью жизнь проносится перед глазами? Чушь собачья. Перед смертью хочется жить — остро, ярко, до искр под веками.

Есеня цепляется руками и ногами за каждую секунду, но шнурок на шее сжимается все сильнее, забирает ее время все быстрее, а она отказывается сдаваться, из последних сил сопротивляется...

На глазах выступают слезы, в кожу врезается грубая веревка, Есеня уже не может сделать вдох... Картинка перед глазами смазывается, в ушах шумит, она почти готова отпустить, почти готова...

Воздуха становится слишком много — резко, неожиданно, очень вовремя. Рефлекторно она хватается за горло и рвано дышит, не замечая рези в легких и прыгающих мушек под веками.

Меглин что-то говорит этому уроду, но Есене плевать. Она как завороженная смотрит на торчащий из его шеи нож и представляет, как он задыхается. Его не спасут, наверняка никто и не подумает его искать, он сдохнет, как жалкие секунды назад загибалась она.

— Не убивай и не убит будешь, — одними губами шепчет она.

Из груди рвутся сдавленные хрипы, но она не издает ни звука. Держится за горло и смотрит, смотрит, смотрит... Кажется, через раз забывает дышать. Месть сейчас важнее. Убивающий за нее Меглин становится внезапно чересчур привлекательным.

Сколько она его знает? Пару дней? А он уже бросил ее в объятия к маньяку и сам же спас. А бросил ли? И спас ли? Рядом с ним ни в чем нельзя быть уверенной. Рядом с ним вообще нельзя быть. Может, в этом и состоит его метод — ловить на живца и плевать на сопутствующий ущерб? Жестоко, но ведь работает...

Есеня и сама не может поверить, что, похоже, оправдывает Меглина, глядя, как он выдергивает нож из шеи ублюдка и выталкивает того из трамвая. Ее накрывает мрачное злорадство от вида хлещущей из раны крови. Она заливает его одежду, как бы тот ни зажимал рану рукой. Кровь булькает, и Есеня представляет, как она закипает в его жилах, бурлит, пузырится, торопясь выйти наружу.

Она непроизвольно улыбается и облизывает губы.

Есеня хотела бы попробовать ее на вкус...

— Все в порядке? — Меглин грубо хватает ее за плечи и встряхивает. — Выглядишь, как хищница, впервые попробовавшая мясо.

— А если и чувствую себя так же? — откашливаясь, все-таки признается она.

Зачем ходить кругами, если врать она толком не умеет, а Меглин и не таких раскалывал? Хотя она и не особенно жаждет юлить. Есеня чувствует: ему можно признаться, в его голове и не такие тараканы копошатся.

— Тогда я не зря взял тебя на стажировку, — хмыкает он, достает фляжку из внутреннего кармана пальто, откручивает крышку и делает внушительный глоток.

Есеня тянет к нему руку, взглядом показывая, что ей нужно. Меглин довольно долго разглядывает ее, прищурившись, решает одну понятную только ему задачу и спустя пару минут — вечность? — протягивает ей фляжку.

— Добро пожаловать в мой мир, — кривится он и уходит, а через секунду трамвай трогается с места.

Она слышит только издевку, приправленную снисходительным высокомерием. Он ее не ждал, она сама сунулась с головой в пекло, думая, что все будет куда проще. Такому не учат на юрфаке, о таком не говорят на семейном ужине, даже вслух не произносят, а она увязла по самые уши и понятия не имеет, чего ожидать дальше. Зато Меглин прекрасно в курсе, но плевать он на нее хотел. Для него это... рутина? А что если Есеня — способ внести разнообразие? Всего лишь кукла, которой легко манипулировать, чтобы хоть как-то развлечься? По коже бегут мурашки. А что если...

— Ты ведь и сам маньяк, — тянет она, откидываясь спиной на сидение и прикрывая глаза.

— А я никогда не утверждал обратное, — пожимает он плечами. — Не жутко?

Есеня прислушивается к себе и не может разобрать, что испытывает: страх или любопытство, куда же Меглин ее заведет. Низ живота сводит неуместное, но слишком острое предвкушение, чтобы она могла его игнорировать. Ее заводит предчувствие опасности, нравится гулять на волосок от смерти с Меглиным и не пугает его собственное понимание справедливости.

— Я остаюсь, — вместо ответа выдыхает Есеня и с вызовом вздергивает подбородок.

Меглин выгибается брови и приподнимает уголок рта, мол, с тобой я еще не пререкался, поднимает воротник пальто и возвращается на место машиниста. Для него тема закрыта, для нее только открывается. Он ведь использовал ее, подверг риску, чтобы выманить серийного убийцу, позволил напасть на нее, а Есеня уже даже не злится и задается вопросом: дело в желании во что бы то ни стало понять его метод или в самом Меглине? В глубине души она знает ответ, но к чему выбирать, если одно другому не мешает?

Есеня закрывает глаза и видит склоняющегося над ней Меглина с ножом в руках. Она вздрагивает, но не от ужаса или холода лезвия — от сладкого запаха крови и безумия в его взгляде. Есеня хочет, чтобы на нее так смотрели, и готова заплатить за это любую цену.