За кулисами (джен)

Лишь на сцене плакать можно,

За кулисами — нельзя,

Что вы, что вы, нам — нельзя…

Вечер выдался морозный. Звезд не было видно из-за густой молочной пелены облаков. Вместо луны светилось какое-то мутное и расплывшееся пятно. На Праценские высоты пала ночная тень. Ветер гонял клубы тумана в траве и вихрями взбивал его, накрывая французские пушки плотным одеялом. В шатре было холодно, и маршал Луи-Никола Даву кутался в шинель, сидя за столом. Напротив него, откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу, сидел Грач. Разведчик покачивал носком лакированного сапога и наблюдал за начальством из-под ресниц колючим взглядом строгих серых глаз. Даву был недоволен. Наполеон ослабил правый фланг, находившийся под его командованием, и маршал боялся, как бы оборону не прорвали.

Он надеялся, что Грач, рациональный и рассудительный, поддержит его и заставит императора вернуть в его распоряжение несколько корпусов, однако генштабист неожиданно встал на сторону Бонапарта. После короткой словесной перепалки Даву стало ясно, что через Грача на Наполеона повлиять не получится.

— Луи, ты зря тратишь время на волнения, — Грач вдруг сел ровно и облокотился на столешницу. — Наполеон действительно придумал гениальный план разгрома. Русской армией командует Александр, а Русский Сфинкс склонен опираться на мнение австрийских генералов. Мои источники сообщают, что план для союзных войск разработал австрийский фельдмаршал Вейротер, командир бездарный и самодовольный. Его основной идеей стало нанесение сильного удара по твоему расположению…

— И поэтому решено было окончательно обескровить меня? — Даву скрестил руки на груди и сморщился. — Чтобы наверняка?

— Именно, — Грач кивнул, — именно, Луи. Чтобы наверняка. Ты ведь слышал основную стратегию: заманить русских и австрийцев на Парценские высоты, а после скинуть оттуда, прорвать их центр и пробиться в тыл. Между прочим, мог бы и порадоваться: тебе доверили самую главную часть.

— Мне доверили самоубийство, — Даву прикрыл глаза рукой. — И как же мне это делать с ошметками моих корпусов?

— Полагаю, все не так плачевно, — Грач пожал плечами. — Когда я проезжал биваки, мне показалось, что у тебя весьма много людей и они не похожи на остатки армии.

— Они будут похожи на остатки завтра, — Даву хмыкнул, поднялся и начал расхаживать по шатру.

— Не будут, — Грач усмехнулся, наблюдая за ним. — Сядь… Что ты мечешься?

— Не сяду, — огрызнулся маршал, — надоели вы мне все. Что за цирк с отводом части войск за ручей?

— Луи, ну ты же стратег! Чтобы неожиданно атаковать неприятеля и произвести психологическую атаку: никто не видел, что часть войск отведена, а значит велик шанс, что их примут за новые силы.

Даву кивнул. Пожалуй, это было единственным, что он одобрил. Все остальное в плане Наполеона казалось совершенно абсурдным. Грач же не объяснял до конца, все ходил вокруг да около, насмехался, щурился, но не говорил, как бы маршал на него не давил.

— Не беспокойся. Штурму Парцена помешает Мюрат…

— О, ну конечно. Это повод не для беспокойства, а повод для паники, — Даву передернул плечами.

— Луи, ты можешь ненавидеть Иоахима, но нельзя же все взвалить на твои плечи. Это общее правило.

— Значит, оно исходит не от слова «правильно».

Грач рассмеялся тихо, сощурившись.

— Смейся-смейся, — Даву сел обратно за стол и тоскливо подпер голову кулаком. — Все это напоминает мне дешевый водевиль.

— Луи, ты обиделся на императора за то, что он проигнорировал все твои предложения? — Грач снял улыбку и вздохнул.

— Я обиделся не на это, а на его подачку в виде денег, — отрезал Даву, сверкнув глазами.

— Остынь, — Грач потянулся сонно, — и ложись спать. Уже совсем ночь… Я буду на левом фланге. Когда придет время, я дам тебе знать.

— У меня складывается ощущение, что я не маршал, а какой-нибудь простенький капитан, и что ты из генералов разведки, ушел в адъютанты Бонапарта, — Даву нахмурился.

— Это ревность? — Грач снова рассмеялся. — В адъютанты не записывался. На левом фланге удобнее. Все донесения сейчас получает император, а мне, знаешь ли, интересно, что там ему наговорит Савари. Честно говоря, он мне здорово мешает…

— Боишься за свое место? — Даву окинул Грача оценивающим взглядом. — Не стоит. Савари педантичный, исполнительный, покорный и искусный, но слишком наивный и с делами, где надо думать самому, не справится.

Грач в ответ слегка улыбнулся, искренне и тепло, стальной холод в глазах растаял и преобразил его в юношу, с которым Даву учился вместе в Бриенской военной школе. Как давно это было!

— Доброй ночи, Луи, — Грач коротко кивнул и поспешил прочь. Он опаздывал.

— Доброй, — Даву чуть не добавил «Эдмонд», проводил его взглядом и тяжело вздохнул. Как развела их жизнь! Пожалуй, из Грача вышел бы хороший маршал, если бы он не выбрал путь разведчика…

* * *

Погода поспособствовала победе французского оружия. За час до рассвета туман прекратил летать по полю рваными клочьями и лег плотным сизым пластом. Это сильно помешало расходившимся по своим позициям русским и австрийским солдатам. В полвосьмого утра из сизой темноты к маршалам и императорам выехал Грач и коротко сообщил, что русские обходят позиции справа, согласно плану.

— Не мешайте им ошибаться, — Наполеон довольно улыбнулся. Господа, готовьте артиллерию.

Грач уже исчез в тумане, отъехав. Слышны были только удаляющиеся шаги лошади. До начала сражения было еще полтора часа. В полнейшей тишине медленно передвигались пушки, реорганизовывались и смещались корпуса, блистательный Мюрат отвел в сторону кавалерию, Вандам зашел слева. Сульт приготовился к удару, а Даву оставалось только ждать и быть готовым сдерживать натиски на свой фланг. Обида на императора не прошла, хоть с планом он уже смирился.

Битва завязалась неожиданно быстро и сразу предопределила успех Великой армии. Колонны русских были сметены и раздавлены еще в первые полчаса сражения. Ударом Сульта рассеян и прекратил свое существование союзный штаб, Кутузов был ранен, и офицеры во многом оказались брошены на произвол судьбы. После сражение пошло более вяло: союзникам мешал туман и дым, Наполеон же выжидал удобного момента.

— Пора, — наконец кивнул он Грачу, глянув на часы. — Поезжайте к Даву. Да поосторожнее. Туман еще не разошелся.

Грач запрыгнул в седло и, подстегнув лошадь хлыстом, понесся чуть правее развязавшихся боев. «Как странно: артиллерия молчит. Император приказывал ее готовить. Передумал?.. Неужели Наполеон, всегда делавший ставку на пушки, решил действительно смять союзников одной кавалерией и гвардией? — Грач чуть привстал на стременах, оглядываясь. — Вроде бы, говорили вчера об обратном …» .

Из тумана на него выскочил корнет, еще совсем безусый юноша, верхом на сером жеребце. Лошади столкнулись грудью, и корнета вышвырнуло из седла. Его лошадь понеслась куда-то прочь, испуганная звуками битвы и внезапным столкновением. Юноша мгновенно вскочил на ноги и потянулся к болтавшейся в ножнах несуразно большой сабле. «Русский», — Грач, удержавшийся в седле, осадил лошадь. У него, в отличие от корнета, было преимущество, как у всадника. Корнет понял это и попятился, от испуга так и не вытащив саблю. Даже жалко его сделалось.

— Пошел прочь, — рявкнул на него Грач, замахнувшись хлыстом и наезжая лошадью.

Юноша шатнулся в сторону, не сводя с него больших синих глаз и судорожно дергая эфес сабли. Губы его приоткрылись в немом вскрике. «Курьер, — Грач заметил болтавшуюся сбоку седельную сумку. — Какая удача». Он хотел поймать корнета за шиворот, но тут донесся призывный рожок. Грач удивленно вскинул голову и похолодел: из тумана прямо на них медленно выступали черные дула пушек. Два, четыре, десять, пятнадцать, тридцать… Несколько батарей в тишине ждали приказа, и интуиция подсказывала — рожок протрубил для них. Сердце пропустило несколько ударов и заколотилось потом где-то в висках: один за другим в молочной дымке вспыхивали красные огоньки запалов.

Корнет тоже застыл, шумно и сипло дыша, сливаясь цветом лица со своим белоснежным мундиром.

— Чего встал?! — Грач, воспользовавшись его замешательством, схватил юношу за аксельбант и дернул к себе, а потом рывком закинул на лошадь позади себя, совсем как тряпичную куклу. — Держись.

Корнет сперепугу вцепился ему в плечи. Грач всадил шпоры в мыльные бока лошади, она, запрокинув голову и хрипло отфыркиваясь, разбрызгивая пену, понеслась черной стрелой прочь. Грохнул первый выстрел, противно засвистела картечь, послышались вскрики раненых и не ожидавших артиллерийской атаки солдат. Грач нервно оглянулся. Корнет, серый и едва живой, зажмурился. «Бедный мальчишка, не знает, спасение или плен», — неожиданно посочувствовал ему генштабист.

Жуткий свист заставил его инстинктивно отклониться вбок, ниже к коню, и это спасло ему жизнь. Ядро, упав на землю и отрикошетив, ударило лошадь в шею. Она, захрипев, упала на всем скаку на колени и завалилась в сторону. Корнет слетел вниз, не отпустив плечи Грача и увлекая его за собой. Затрещали эполеты.

От удара зазвенело в ушах. Сверху упало что-то тяжелое. Грач боялся шевельнуться, чувствуя, что весь его мундир и лицо в чем-то липком, теплом; в нос ударил тяжёлый, железистый запах. Так могла пахнуть только кровь. «Ранен? Нет, не больно, — он попытался разлепить веки, но безуспешно. — Нет… Раны болят не сразу…». С трудом приоткрыв глаза и сфокусировав взгляд, Грач облегченно выдохнул: кровь хлестала из шеи лошади.

Корнет, пришедший в себя, попытался подскочить.

— Лежи, дурак, — Грач схватил его за плечо и дернул вниз. — Убьет. Лошадь прикрывает.

Юноша замер, глядя на него почти не моргая. Черные волосы разметались и слиплись от крови и пота. Бледные губы сжались в тонкую линию. С ввалившихся, точно нарочно втянутых щек сошел румянец. Темные ресницы дрожали. «На меня похож, — Грач чуть сжал ему плечо, чтобы корнету и в голову не пришло еще раз подскочить, и вдруг почувствовал острую боль в руке. — А, черт, все-таки, зацепило».

Прояснилось, и открылась огромная панорама боя. Лежать под обстрелом было страшно. Земля, жирная, как масло, содрогалась от ударов ядер. Больше всего Грач боялся, что одно из них упадет сверху — тогда труп лошади их не защитит. Умирать так глупо не хотелось. Спасение пришло неожиданно: пушки затихли, дав дорогу кавалерии. Грач, сжав зубы и перехватив корнета здоровой рукой, выскочил из-под лошади и понесся прямо на батарею. В том, что это свои, он не сомневался. От удара головой и боли он потерял ориентацию на поле боя, не мог понять, откуда приехал сам, а откуда на него налетел посыльный, но точно знал: стреляли французы. Спутать тактику капитана Тео он не мог. Только Франсуа стрелял в шахматном порядке.

Сил хватило добежать только до крайнего орудия. Перепугав до смерти канониров, генштабист чуть ли не швырнул им корнета и упал на траву, шумно выдохнув.

— К Даву…. Курьера… от меня… Пора, — просипел он на вдохе.

Теперь можно было расслабиться. Сквозь затянувшую разум пелену он чувствовал, как его подхватили под руки и уложили на шинель, потом почувствовал, как затрясло повозку. Голоса преследовали его. Слова он понимал, но не разбирал. Слышал знакомые имена, приказы, но смысла в них не улавливал. Наконец, все сменилось спасительной и забирающей боль темнотой.

* * *

В себя Грач пришел к вечеру. Бой уже затих. Генштабист лежал и прислушивался к звукам вокруг. Кто-то ходил по палатке, шаркая стоптанными сапогами по примятой траве. «Доктор или фельдшер», — подумал он и хмыкнул. Звук получился жуткий, каркающий, и Грач сам напугался. Губ коснулось что-то мокрое. Тряпка.

— Пить пока нельзя, — донесся приглушенный голос. — Только так.

Грач тяжело открыл глаза. Рядом с ним сидел старик с длинными моржовыми усами и тусклыми от времени глазами.

— Руку повредило, — не дожидаясь ответа, пояснил он. — Черт знает, генерал. Вашей крови мало, а болталась, как тряпка. Благо, левая. Пальцами пошевелите. Можете?

— Могу, — Грач слегка повел рукой и поморщился. — Жить можно. Бывало и хуже.

— Восстановится, — уверено заключил старик. Помолчав, добавил: — Напугали. Вас всего в крови принесли. Пока разобрались, что не ваша… Доктора у нас убило. Я, когда вас увидел, решил: точно угроблю.

«Фельдшер», — заключил Грач и закрыл глаза. Думать было тяжело и даже больно. Как глупо он чуть не лишился жизни!.. Однако пушки там не должны были стоять. Он точно помнил: Коленкур хотел поставить пушки на высоты. Более того, проезжая утром мимо, он видел батареи именно там. Как, когда артиллерия переместилась вниз — осталось загадкой.

Наутро ему полегчало. Фельдшер отпаивал его отваром из трав, от которого проходил озноб. Вечером приехал Даву. Грач встретил его полусидя-полулежа, укутавшись в шинель и грея пальцы здоровой руки о чашку. Несколько минут молчали: Даву оглядывал лицо генштабиста, Грач же терпеливо ждал, предоставляя первое слово маршалу.

— Дурак, — наконец заключил тот.

— Не спорю, — согласился Грач.

— Эдмонд, зачем курьеров придумали? — Даву перешел на зловещий шепот. — Затем, чтобы дурные генералы сами не неслись по полю боя.

— Может, мне надоело все и вся, и я решил совершить самоубийство за тебя, — Грач усмехнулся, поднеся к губам чашку. Затем, видя, что Даву принял его слова за правду, добавил: — Да нет, конечно. Жизнь мне пока еще дорога. Наполеон отправил лично меня. Понятия не имею, зачем. Я бы предпочел сидеть в палатке и заниматься анализом донесений.

— И как ты только на эти пушки налетел… — Даву вздохнул, разглядывая его. — Голова целая? Болит?

— Голова у меня болит от другого, — Грач допил отвар и поставил чашку на ящик из-под снарядов. — С детства. Мне вот что интересно… Я не один был. Со мной был корнет, русский какой-то. Совсем ребенок еще, лет семнадцать…

— Знаю, — перебил его маршал. — Из императорского эскорта оказался. Недавно обменяли вместе с другими попавшими в плен из свиты. Первое сражение для него, а сразу плен… Перепуганный сидел.

— Как его звали?..

— Громов, кажется. Не запоминал, — Даву махнул рукой.

— Надо будет поискать на него сведения, — Грач прикрыл глаза и сполз ниже, под шинель. — На меня уж больно похож… Пригодится…

— Что ты за человек, — маршал покачал головой. — Ранен, а все про работу. Отдыхал бы.

— Ах Луи, — Грач усмехнулся устало, — это актеры на сцене могут себе позволить отдых в антракте. Те, кто работают за кулисами, не имеют права отдыхать. Им необходимо приготовить все, чтобы пьеса была сыграна по сценарию… И чтобы декорации не падали, как сегодня, и не били действующих лиц по голове… и руке.