Чабаны и дракон: Дорога через кодры (джен)

"Ce te legeni, codrule,

Fără ploaie, fără vânt?.."*

 

То, что драконье яйцо и его обитателя будут искать, как только морок развеется, было любой сельской собаке понятно, так что к вопросу о сокрытии новорожденного драконёнка трое друзей-сообщников, Василе, Стан и Ликэ, подошли со всей тщательностью. Обливаясь потом, расширили (вручную, чтоб не отсвечивать магией) старый, в детстве использованный для игр лаз на обрыве у реки, скрытый от чужих глаз зарослями высоченной полыни. Василе все ноги сбил, по нескольку раз на день проделывая путь от села до берега, а потом поднимаясь несколько километров вверх по течению. Да еще при этом на себе приходилось тащить еду для драконёныша — а тот оказался на редкость прожорливым.

— Ешь, — запыхавшись, ставил перед ним котелок Василе, откидывая ногой в сторону мешок, чтобы на радостях драконенок искрами не подпалил.

— Мэй, не так быстро, подавишься же! — оттаскивал он за хвост нетерпеливого питомца, который недовольно верещал и отбивался когтистыми лапами.

Как-то так получилось, что идейный вдохновитель драконьего похищения, взращивания и вскармливания, Ликэ, самоустранился от рутинных дел. Как дракончика по холке потрепать или зубами повосторгаться — так Ликэ с радостью и удовольствием, как бизнес-прожекты продажи дракона составить и чудесные перспективы богатства расписать — так с радостью и воодушевлением, но от запаха драконьего навоза делалось ему дурно, да и каши мясные каждый день варить в итоге пришлось Василе.

Стан — тот, конечно, помогал, но ему приходилось работать за двоих в поле, сено собирая, чтоб ни мать, Оана, ни вернувшийся наконец из Тимишоары отец, Никифор, ничего не заподозрили.

— Одни проблемы из-за тебя, — ворчал Василе, почесывая драконенышу тугое, покрытое жесткой чешуей, пузо. Ворчал несправедливо, потому что вины драконеныша ни в чем не было. Вина была на трех явно на голову ушибленных магах, которые драконьего детеныша выкрали, нафантазированной денежной выгодой соблазнившись.

— Дураки мы, Куцу [1], — вздыхал Василе. Это типичное собачье прозвище как-то само собой попросилось на язык. Ликэ, конечно очень возмущался: "Какой он тебе Куцу, это ж не щенок! Его надо как-то по-героически назвать: Дечебал, например, Траян... Буребиста!" [2]

Василе был с ним, в общем-то, согласен, но глупое "Куцу" продолжало лезть на язык, и довольное закатывание желтых драконьих глаз при почесывании пуза только укрепляло в нем эту привычку.

— Что мы с тобой делать будем? — Василе качал головой, оценивая на глаз стремительно набирающее массу тельце: скоро станет дракону тесно в узкой пещерке.

На душе было муторно. Ежедневно ожидал он, что нагрянет Сигуранца Маджикэ — или кто там отвечает за нелегальную торговлю драконами — и под растерянный взгляд мамы Оаны и разочарованный — Никифора, заберет их со Станом на допрос. Конечно, "Веритасерум" обмануть не сложно — пара стаканов вина из собранного лунной ночью винограда, смешанного с водой из Живого Источника, что течет из самого сердца гор Вранчи, и любое зелье правды тебе ни по чем. Но Сигуранца же не лыком шита, у них есть и пострашней способы добиться признания.

— Натворили мы дел, Куцу, — хмурился Василе.

Теперь было и к Иляне не подойти — стыдно. Впрочем, смотреть на ее счастливое лицо — с рыжим англичанином, видимо, все хорошо у них складывалось — все равно не было никакого желания.

Василе в очередной раз споласкивал котелок в реке, прикидывая, не пора ли драконёнышу по два приносить, и стараясь не думать, на какие шиши покупать ему мясо, когда имеющиеся у них со Станом и без того скудные денежные накопления подойдут к концу. Ликэ, конечно, обещал помочь, все же и его ответственность, но пока что лишь разводил руками: все деньги он, якобы, в прошлом месяцев спустил в Брюсселе, на "мулек и гофры" [3], то бишь на устриц и вафли.

По пути домой надо было смотреть в оба, чтоб и не попасться никому, и со Станом не разминуться: в целях конспирации, возвращались они в село вместе на телеге.

— Завтра я жрать понесу, — устало бурчал Стан, морща обгорелый нос, и на следующий день они с братом менялись ролями: Василе ездил за ароматным, высохшим под жарким летним солнцем сеном, а Стан тащил котелок ненасытной драконьей пасти с умильными желтыми глазюками...

Время шло, а до пропажи дракона словно и не было никому дела. Ликэ весь извелся, похудел даже, ходил, озираясь, по селу, собирал слухи. Василе ночами просыпался — слышалось ему, что Сигуранца Маджикэ в дверь стучит. Стан успокаивал себя шлифовкой волшебной палочки — получалась она изящной, в меру длинной, сбалансированной. Вот только опробовать ее в деле, в магии, Стан все не решался: боялся, что не сработает, и окажется, что он полгода на деревяшку обычную угробил... Драконеныш рос не по дням, а по часам.

На третьей неделе ситуация, наконец, прояснилась. Стан с Василе как раз каруцу во дворе ремонтировали — колесо покосилось.

— Явился, Фэт-Фрумос из слезы [4], — подтолкнул локтем брата Стан, указывая на проплывавшую над забором соломенную шляпу с залихватским петушиным пером.

Василе разогнулся, вытирая пот. Колесо следовало сначала вручную прикрепить хорошенько, и уж потом, для надежности, магией припечатать, так что дело было пусть и не самое тяжелое, но и легким назвать его язык не поворачивался. Хорошо хоть, вьющийся по столбам и перекладинам виноград защищал от солнца, но рубашка все равно промокла на спине и на груди.

— Hai, băieți, să facem roata, neamul să trăiască! [5] — ехидненько пропел Ликэ, хотя в песне, призывающей "парней сделать колесо, чтоб народ родной жил", речь, конечно же, шла о другом колесе, точнее — о круге танца.

Выглядел Ликэ с этой петушиной шляпой франтовато. Мельница его родителей всегда была, как говорится, "счастливая" — moara cu noroc, денег приносила достаточно, так что Ликэ с детства привык "красиво жить". Сколько его знал Василе, всегда был Ликэ и причесан, и одет, как говорится, "cum se cuvine" — как полагается.

— Браво, работнички! Смотрю, вы тут стараетесь, мускулы наращиваете, господари, честное слово, прям сердце за вас ра... — ехидной речи своей Ликэ не договорил, оттолкнул ногой подскочившего к нему сердитого индюка и махом очутился на крыльце. — Иди отсюда, бестия!

Василе усмехнулся.

— Да не боюсь я его, за штаны переживаю, — заносчиво вскинулся на эту усмешку Ликэ и отряхнул тщательно выглаженные штанины.

Стан неторопливо поставил колесо на землю, упер руки в бока:

— Давай, выкладывай, с чем явился. Времени у нас не так много, чтоб с тобой рассусоливать, надо до сумерек управиться.

Ликэ покосился на надувшегося индюка, зачем-то передразнил его клекотание, устроился поудобнее на перилах и только тогда протянул:

— В общем, новости важные у меня есть, — и паузу театральную сделал, эффектом наслаждаясь.

Стан с Василе понимающе переглянулись.

— Колесо давай пока доделаем, а то Ликэ наш пока мыслями соберется, и луна взойдет, — вполголоса предложил Стан и словно бы всерьез к колесу потянулся.

— Решили они, что дракониха сама яйцо сожрала! Или вылупившегося дитенка! — тут же выпалил Ликэ, испугавшись видимо, что аудитории лишится.

Волна облегчения, смешанного с недоверием — не может быть все так просто! — накатила на Василе. "Сама сожрала... И не ищут даже. Никакой опасности для нас нет", — промелькнули мысли.

— Брешешь же, — Стан тоже смотрел растерянно, словно его внезапно на суде оправдали.

Ликэ напыжился, что тот индюк:

— Ты слова-то выбирай, а то не посмотрю, что ты мне товарищ! Если Ликэ Сэмэдэул что сказал — так то правда правдивая! А не веришь — иди сам у Иленуцы спроси, это она мне рассказала... Рыдала мне в плечо, обнимала, мол, жалко драконицу ей...

— Так-таки в плечо рыдала? — побледнел Стан, кулаки невольно сжимая.

— Так-таки! — кивнул Ликэ. — Говорит, Ликуцэ, тяжело мне, прижми покрепче...

— Да брешешь же! — вскочил Стан, и палочку неготовую выхватил. — Не будет Илянка с тобой обниматься!

— Да как не будет? — нарочито удивился Ликэ. — И обниматься, и не только...

— Брешешь! — топнул ногой Стан, не обращая внимание на успокаивающе придерживающего его Василе.

— Слова, говорю, выбирай, — процедил Ликэ, хмурясь. — Чего мне брехать? Понимаю, обидно, что не тебя Иляна целует, но...

Василе поспешно махнул палочкой, и ведро с водой, которое Стан уже метнул палочкой в обидчика, чуть отклонилось в траектории, опрокидываясь и обдавая Ликэ — а заодно и братьев — ледяным потоком.

— Ну дурак же, как есть дурак! — выкрикнул в досаде Ликэ, съежившись от холода.

На шум выглянула Оана, и все трое моментально смутились, попытались сделать вид, что ничего не происходит. Напрасно, конечно — мокрые одежды было не скрыть.

— Ссоритесь, что ли? — спросила Оана встревоженно.

— Ну что ты, мама, — отозвались тут же в унисон сыновья.

Ликэ широко заулыбался:

— Да как можно, танти Оана! Чего нам ссориться, мамалыгу, что ли, делим?! Мы тут закаляемся, вот, душ контрастный принимаем, сейчас еще водички нагреем...

Василе невольно усмехнулся, да и Оана с облегчением улыбнулась:

— Ну и слава богу, а то я уж думала... С этой вашей магией еще перебьете друг друга.

Стан все еще хмурился, нарочито отворачиваясь к недочиненной повозке.

— Давайте-ка руки мыть и за стол, сейчас отец придет и пообедаем, — предложила Оана.

Василе надеялся, что Ликэ откажется, но тот и не думал: первым одежду заклинанием просушил, руки под умывальником ополоснул и, довольный, за стол уселся. Еще бы: голубцы Оаны в селе очень хвалили, а как раз ими из летней кухни пахло.

Стан вытащил из печи хлеб, поставил остывать, Василе притащил тяжелый казанок с голубцами, Оана сняла с плиты кастрюлю с наваристым борщом, полезла в погреб за крынкой со сметаной. Ликэ сидел, как засватанный, рукава закатывая.

— На, разложи, — протянула ему Оана столовые приборы.

— Всем-то вы дело найдете, танти Оана, — вздохнул Ликэ.

Когда все было готово, секунда в секунду на пороге появился Никифор, своей массивной и высокой фигурой сразу заполнив пространство в большой комнате. Василе заулыбался: отца он всегда был рад видеть.

— Ну, как сходил? — кинулась к Никифору и Оана.

Тот обнял ее, поцеловал (Василе смущенно отвернулся), кивнул Ликэ, улыбнулся в ответ Стану и Василе, и только потом уклончиво ответил:

— Да... Сходил вот... Не все там ладно в Грешу. Надо будет разобраться.

Оана сразу посмурнела:

— Что, вырколак-таки?!

Никифор помялся: видно было, не хотел жену тревожить. Но что тут скажешь?

— Вырколак...

Братья переглянулись, Ликэ цокнул языком, Оана всплеснула руками:

— Ох, значит, не вернется Андриеш бабы Флорики! Раз тех двоих вырколак загрыз, так и его ждать нечего — разве уйдешь от бестии?!

На прошлой неделе неподалеку от деревни Грешу трое подростков пропали, двоих потом нашли по кускам в овраге, а от третьего, Андриеша, до сих пор было ни слуху, ни духу. Бабка его, Флорика, все надеялась на возвращение.

— Никого у нее не осталось, — тяжело вздохнула Оана и, глядя в сторону, спросила мужа:

— Пойдешь ведь?

Никифор понял ее вопрос, снова помялся, потом кивнул:

— А что делать? Я его в прошлый раз упустил, мне и добивать. Пока в Бухаресте почешутся, пока специалистов пошлют, от Грешу ничего не останется. К тому же, даже со специалистами, мне тоже пойти надо будет — ты ж знаешь, работа у меня такая.

— Работа... Сам вызвался, сам проблемы себе нашел, — пробурчала Оана, больше от расстройства.

— Ну а кому еще, Онуца? — обнял ее Никифор. — Давай, за стол сядем, а то все стынет уже, — отодвинул он стул, подталкивая жену.

Но ели все, кроме самого Никифора, плохо. Оана расстроилась, Стан все еще на Ликэ обижался, а сам Ликэ и Василе не могли места себе найти, вопрос их одинаковый мучил...

— А, это, можно будет... ну... с вами пойти? — выпалил, не удержавшись, Ликэ.

Василе одарил его взглядом "Ну и кто теперь дурак?!". Оана отложила ложку, тяжелым взглядом уставившись на мужа.

Никифор потер подбородок:

— Ну-у-у...

— Даже не думай! Дети они еще! — рассердилась вконец Оана. — В прошлый раз Стана чудом выходили!

Стан запротестовал:

— Да царапина была, мы ж сразу ее молочаем и полынной настойкой обработали, по-любому ничего бы мне не было.

Никифор ничего не ответил, но за столом так и царило напряжение. Даже вкусные плацинды с тыквой не помогли.

— Пойду, прилягу, голова болит, — поднялась Оана.

Посуду мыли молча. Ликэ виновато поглядывал на остальных. Наконец, Никифор отложил полотенце, которым тарелки протирал, и, ничего так и не сказав, ушел в дом — утешать жену.

— Язык у тебя длинный, — в сердцах бросил Василе, обращаясь к Ликэ.

— И ум короткий, — добавил Стан.

Ликэ пожал плечами:

— Да я просто спросил...

Стан хмыкнул, и хотел было бросить еще что-то — наверняка куда более язвительное. Но тут вернулся Никифор.

— Этой ночью в час выйдем, — сообщил он сухо. — Ждать нельзя — только что Алин Пэдурару из Грешу петуха с сообщением прислал: девчонки там две пропали. Одну нашли уже... А второй так и нет.

— Загрыз? — Ликэ вытаращил глаза от волнения.

— Загрыз, — Никифор потер лоб. — Девять лет ей было. Второй пять.

Стан задумчиво прищурился:

— В тот раз подростки, в этот раз — дети... Он что, хилый совсем?

Никифор покачал головой:

— Тоже молодой еще. Он потому и ушел тогда, в прошлый раз: протиснулся в дыру, куда взрослому не пролезть. Так что нам надо быть очень осторожными: молодые вырколаки — самые злобные, отчаянные.

— Но и тупые, — вставил Ликэ.

— Да не тупее тебя, — отрезал Стан.

Василе усмехнулся. Ликэ упер руки в бока:

— Слышь, Спэтару, кто бы говорил! Ты-то ум давно потерял, еще когда Илянка тебя в щечку, хору танцуя, чмокнула!

Никифор поднял брови, весело прищурившись, Стан покраснел, как девица, Василе ринулся защищать брата:

— А когда и тебя она чмокнула, можно подумать, ты умно себя повел! Стоял, бормотал что-то невнятное, я сам видел...

Он сообразил, что наговорил лишнего, и смолк, но поздно.

— Стан, да я так... Не целовала она его... — попытался он соврать брату.

Никифор улыбался, на них глядя.

Ликэ махнул рукой:

— Да какая разница, кого она из нас целовала, сейчас у Иленуцы другая большая любовь.

Конечно, он сделал только хуже. Стан демонстративно отвернулся и пошел каруцу дочинивать, Василе поплелся за ним. Ликэ пожал плечами и, уворачиваясь от драчливого петуха во дворе, побежал к калитке.

— В час ночи, здесь у ворот встречаемся, — крикнул ему вдогонку Никифор.

Проснулся Василе к условленному времени с трудом, даром, что заговоренный петух его разве что в ухо не клюнул. Спросонья чуть не навернувшись с кровати, сбивая постеленные на полу половики, он пошарил в поисках тапок, но нашел их вообще в углу комнаты — не иначе как спиридуши [6] утащили...

— Мэй, что ты так громко, все село перебудишь, — пробурчал Стан, силясь раскрыть глаза. — Ох, как спать охота-а-а!

Василе кинул ему штаны, рубашку и кожушок — ночь была теплой, но поедут они с ветерком, чтоб не опоздать.

В дверь их спальни заглянул Никифор — уже подпоясанный, обутый в сапоги-скороходы. В руках он вертел кушму-невидимку:

— Поторапливайтесь, эдак солнце взойдет скорее, чем доберемся.

Стан сразу же вскочил, принялся натягивать штаны, неловко толкнул локтем зеркало у кровати... Дзинь! — по нему пошли трещины, кусок вывалился, залетел под кровать.

— Не к добру, — ляпнул Василе, не подумав, что только хуже делает, вслух примету высказывая.

Никифор тут же пригнулся, достал кусок, пошептал над ним заклинания, палочкой махнул — и стало зеркало, как было, словно новеньким. Но знали все трое, что трещины никуда не делись, так — прикрыты магией, спрятаны. Потому Никифор еще и заклятие, нечисть отпугивающее, наложил. Теперь не стоило ничего бояться — колдуном Никифор был знатным, но Василе, как и всегда, показалось, что теперь из-зазеркалья в приоткрывшиеся проемы следит за ними что-то, не обязательно злое, но — чуждое...

— А ну, не спать! — встряхнул его Никифор, сунул в руки котомку, где что-то плескалось — то ли крынка молока в дорогу взятая, то ли зелье какое, в полутьме не разглядеть.

Уже у ворот, выводя лошадь с кэруцей, Василе оглянулся: так и есть, на пороге стояла мать, кутаясь в платок. Он помахал ей на прощание, и она тоже вскинула руку.

— А я-то думал, что сонный отвар подействовал, — вполголоса обронил Никифор.

Василе нахмурился: не любил он, когда отец к матери магию применял, пусть и с лучшими намерениями. Но обижаться и расстраиваться было некогда — только успел он вскочить на повозку, как, понукаемый словами волшебными, бесшумно рванул жеребец-фестрал Мындру с места, только пыль взметнулась. В пару секунд до мельницы Ликэ Сэмэдэула домчались.

— Чего так долго? — пробурчал недовольно Ликэ, хотя Василе готов был поклясться, что он от силу пару минут как к воротам вышел.

— Эх, хорошо, — Ликэ растянулся на сене, упираясь ногами в края кэруцы. — Не даром вы ее чинили. Молодцы, — ехидно прибавил он.

Стан фыркнул, но промолчал, видимо, не желая при отце ссориться с Ликэ. Никифор свистнул, и жеребец взлетел в воздух, увлекая за собой повоздку. Казалось, что они скачут по облакам, а внизу проносились дороги, деревья, подготовленные на завтрашнюю ночь Сынзиян [7] кучи дров на полянах, изредка метались в стороны вспугнутые ночные птицы... Ветер, словно в ответ Никифору, тоже свистел в ушах, и Василе едва мог расслышать песню, затянутую Ликэ:

 

«В путь пора, храбрец румынский» — барабан зовет,

Ранец за спиной походный, а в руках ружье,

Солнце, бури, снегопады и ветра свистят,

Храбро все преодолеем — нет для нас преград! [8]

 

— Что, храбрец, сила выходы ищет? — обернулся к Ликэ, услыхав пение, и Никифор. — Посмотрим тебя в деле.

Ликэ чуть из повозки не вывалился, так подскочил от возмущения:

— Баде Никифор, да неужели ж вы во мне сомневаетесь?! Да я и Стану, и Василе фору дам!

Никифор хитро усмехнулся в усы:

— Им, может, и дашь, а посмотрим, как ты перед Вереной Вулпе покажешься.

Тут притихли все трое. Верена Вулпе была местной — да и не только — легендой. Сама еще молодая — навряд ли больше, чем лет на пять старше храброй троицы — красивая, хитрая (оправдывая свою фамилию Вулпе — "лиса") — она уже успела прославиться как искусная охотница, из тех, что с двадцати шагов йеле в глаз попадет... На ее счету уже с десяток вырколаков был, моройев множество, с бабой Скорпией и с самим ужасным Кэпкэуном [9], говорят, она тоже сталкивалась, и победительницей из схватки вышла.

"Значит, дело серьезное", — удивился про себя Василе. Охота на вырколака, конечно, всегда была сложной, но если Никифор позвал Верену Вулпе — ну не сама же она пришла! Хотя кто ее знает... — то надо было точно держаться на чеку.

Стан тоже молчал, только глянул искоса на Василе — мол, чуешь, брат, чем пахнет? Ликэ, конечно же, начал выделываться:

— Красивая женщина никогда не помешает, даже если вырколак за спиной рыщет!

Стан не выдержал:

— Да ты глуп, как ночь, я смотрю! Чего позоришься?!

Ликэ, конечно же, в карман за словом не полез:

— Чего ж ты, такой умный, а не богатый? Иляна, и та...

Стан не дослушал, кинулся на Ликэ — и они точно бы кэруцу перевернули, но Никифор отреагировал быстро: миг — и соперников разметнуло, прижало к противоположным бортикам.

— Ша, оба дураки, — беззлобно махнул палочкой Никифор, и Стан с Ликэ погрузились в сон.

— Пусть отдохнут, головы остудят, — подмигнул Никифор Василе.

Тот улыбнулся. Как бы ни сердил и его Ликэ с глупыми шуточками, как бы ни радовало присутствие рядом брата, но такие вот минуты, когда они с Никифором оставались один на один, ценил он больше всего. Примостившись рядом на овчине, еле выждав пару минут, чтоб не показаться совсем бестактным, он поспешил спросить:

— А вот я тут слыхал... Если арбалетную стрелу сначала Fortisius-ом, а потом Oleum-ом, и, напоследок, сразу, Igneus-ом заклясть, должна она лететь быстрее и дальше?

Никифор одобрительно кивнул:

— Старик Прысля [10] тебе об этом рассказал? Только он заклинания в другой последовательности использует... — и пустился в длинные рассуждения, перемежая слова простые терминами заумными, которые Василе и в книжках старинных с чердака не видал. Как обычно, слушал он раскрыв рот, впитывая новые знания и отцовское внимание.

Путь-дорога их, впрочем, длилась недолго — вот уже показалась впереди колокольня Грешу, с блестящим под лунным светом куполом. Ловко направил Никифор коня, так, что снижение Василе едва заметил, да и тряхнуло от соприкосновения колес повозки с землей лишь слегка.

— Давай, буди наших спящих красавиц, и арбалеты раздай, — отвернул овчину Никифор, указывая на уложенные под ней холстины, которые скрывали арбалеты.

Стан с Ликэ, конечно, обиделись, что из, как спящих красавиц, к месту назначения доставили. Ну да на обиженных воду возят (сказал Никифор), и пришлось им так и «возить», то есть разгружать оружие из кэруцы. А было его хоть и не много, но работы и силы неимоверной — арбалет-самострел ещё самого Михая Витязула, меч-кладенец Штефана Великого, лук, отобранный Мирчей сел Бэтрыном [11] у султана Баязида... Честно говоря, Василе и сам был не прочь такую красоту доставать из овечьих шкур, в которых она хранилась, аккуратно складывать у подножья кэруцы, любуясь на лунные лики на метале... Но Никифор позвал его с собой — к маленькой группке людей, ожидавших их около колокольни. Собрались там пятеро: в одном Василе признал примара [12] Грешу — домнула Иона Крецу. Вторым был местный маг и охотник, Алин Пэдурару. Ещё двоих, местных жителей, он знал только в лицо, они были вообще из другой деревни, и отец его с ними познакомил: молодой мужина Костаке Чимпой и чуть постарше — Джику Мовилэ. Пятой оказалась та самая Верена Вулпе: высокая, темноглазая, крепко, но стройно сложенная, коротковолосая, подпоясанная кушаком, к которому у тонкой талии крепились небольшие ножны, в белой рубахе, еле сходящейся на высокой груди... Тут Василе смутился и глаза отвёл: тьфу ты, наваждение! Мысленно прошептал отворотное заклинание — не то, чтобы Верена его привораживать собралась, но действовало оно обычно отрезвляюще.

Новоприбывшие пожали остальным руки — пожатие у Верены оказалось крепким, ладони — твёрдыми и чуть шероховатыми.

— Все разобрали, — появился из ночной тьмы — луна как раз скрылась за тучами — и Ликэ. Тут же застыл, на Верену глядя, затем отвесил поклон: — Сэ трэиць, домнишоара Вулпе! [13]

Выражение лица Верены было не разобрать, слишком темно стало, но вот смешок Стана было всем слышно. Странным образом, Ликэ на это даже не сказал ничего, тоже пожал всем руки, передал принесённые арбалет и лук Алину Пэдурару и Костаке, и снова ушёл в темноту за остальным оружием. Василе пошёл за ним, по пути чуть не столкнувшись со Станом.

— Откуда ещё эти тучи взялись, мэй? — досадливо покачал головой Никифор, когда Василе вернулся с тяжелым мечом, еле дотащив его.

— Может, разогнать их? — предложила Верена, словно играючи отбирая у Василе меч и подкидывая его одной рукой.

Василе, а рядом и Стан, выпучились на неё. Ликэ цокнул языком и прошептал: «Мэй, какая!»

— Учует магию и уйдёт. И девчонку сожрет, — покачал головой Джику Мовилэ, покачивая луком.

— Если уже не сожрал, — возразила Верена. — А уйдёт — догоним. В темноте же за вырколаком бегать — гиблое дело.

— Вырколак, хоть и молодой, да сильный — ловушку только так раздербанил, — подал голос и Костаке. — Я б лучше при свете...

— Может, вообще лучше вырколака во дворе под фонарем поищем? И светло, и ходить никуда не надо? — ехидно откликнулся Ликэ.

— Посмотрим, как ты в темноте его разглядишь, умник, — беззлобно вернул ему Костаке.

Все повернулись к Никифору. Тот помолчал, явно сомневаясь. Затем решил:

— Попробуем так. Не хотелось бы с самого начала вырколака сильной магией настораживать. Но если не найдём его — разгоним тучи.

Алин Пэдурару достал из сумки-траисты кувшинчик с заговоренной водой, пошептал над ним заклинание «Улчор кэлэузитор» [14], кинул туда что-то — не иначе, как кусок где-то подобранной вырколачьей шерсти — и над горлышком вспенилось, задымило, остро запахло серой, а потом вода выплеснулась и потекла говорливым ручейком, указывая путь.

— Ручеёк с тихой водою, ручеёк,

Нет тебе никак покоя, ручеёк... [15]

— напел себе под нос Ликэ.

— Музыкант! — презрительно фыркнул Стан под ухо Василе.

— Ну, хай, удачи! — похлопал Никифора по плечу староста Грешу — он-то был человеком, его в поход на вырколака решили не брать.

Все подхватили оружие и, тяжело ступая, но стараясь не производить лишнего шума, двинулись по течению ручейка.

— Лист зелёный, лист резной, тишина, пребудь со мной! — накинул на них заклинание неслышимости Джику Мовилэ.

Шли они долго, плутали, натыкались в темноте на ветки, вздрагивали от малейшей тени — по крайней мере, Василе при этом точно чудился вырколак. Наконец, добрались до места, где ручеёк уходил в землю. А чуть сбоку, в переплетении ветвей, открывался вход в большую нору.

— Вы стойте здесь, — приказал Никифор Стану, Василе и Костаке.

Сам же вместе с Вереной, не теряя ни минуты, шагнул в темноту норы — видимо, так было заранее обговорено. Василе затаил дыхание, вцепился в палочку одной рукой, а другой — в доставшийся ему гайдуковский буздуган [16]. Стан и Ликэ тоже смолкли, приготовили топоры. Пэдурару и Костаке встали у входа, целясь в него луком и арбалетом.

Василе весь взмок, но боялся даже пошевелиться, только оглядывался нервно — а ну как вырколак выскочит не из норы, а откуда-то снаружи?

Внезапно, из норы послышался непонятный звук, затем ещё один, нечто шевельнулось внутри... Все напряглись — хотя куда больше? Что-то приближалось, что-то опасное, странное, зверья морда выглянула наружу, глаза блеснули в темноте...

— Не трогать, это Верена! — громко сказал Пэдурару, и Василе чуть не уронил буздуган себе на ногу.

Верена — если это была она — выглядела совсем не так, как раньше. Вместо головы человечьей, была у неё звериная, насколько мог разобрать Василе в ночи — напоминавшая лисью, но больше, гротескнее, с длинными, острыми зубами.

— Ау-ау-поу-зднау-ли... — издала она, затем тряхнула головой, лисий нос начал втягиваться, зубы приобрели нормальную длину, шерсть исчезла — и перед ними вновь стояла девушка-красавица.

— Во даёт! — восхитился Ликэ.

Верена повернулась к Пэдурару:

— Опоздали, — повторила она человеческим, но чуть более хриплым, чем раньше, голосом.

— В смысле? — не понял Стан, но спросил почему-то тихо и только у Василе. Тот пожал плечами, и сам не понимая.

Но тут из норы выбрался и Никифор, и сразу стало все ясно: на руках он держал нечто, что по размерам явно превышала зайца, а на водившегося в местном лесу дикого кабанчика не походило.

— Даже не сожрал, а погрыз, — положил Никифор на землю тело пропавшей девочки.

— А сам? — не выдержал Ликэ.

— Ушёл, — Никифор досадливо стукнул кулаком по своему бедру. — Ничего, найдём.

Василе не мог отвести взгляда от тела. Шея была неестественно вывернута, одной руки не хватало, как и ступни ноги. С трудом подавив тошноту, Василе заставил себя думать только о поимке

— Ты как, в порядке? — подтолкнул его Стан.

Никифор, Алин Пэдурару и Джику Мовилэ тем временем встали в круг, подняли вверх палочки и нараспев произнесли заклинание разгона туч: «Лист зелёный, лист дубовый, выгляни луна по-новой!» — и подул ветер, зашелестели верхушки деревьев, затрещали ветки. Тучи нехотя, неторопливо двинулись с места, и лунный яркий свет залил землю.

— Он все равно нас учуял и ушёл через другую дыру, — пояснил Никифор. — А нам свет не повредит.

Он достал из сумки шарик овечьей шерсти, дунул на него, и шарик взлетел, заискрившись светлячками, поколебался немного, и медленно двинулся куда-то вбок.

— За ним, — скомандовал Никифор, — и глядите в оба.

Они снова прошагали довольно приличное расстояние, чуть не сунулись в болото — уже когда под ногами явственно чавкало, Никифор что-то там перенастроил в шарике — и едва не столкнулись со стадом зубров.

Вырколак как в воду канул.

— Может, он вообще сбежал? — предположил Костаке. — Сидит себе сейчас в Новой норе за сотню километров отсюда, а мы тут, дураки, бродим.

Верена покачал головой:

— Нет. Я его чую.

От этих слов Василе стало не по себе: раз она чует, значит, вырколак бродит где-то рядом...

— А если... — начал было Костаке и не договорил: узкая, быстрая тень метнулась к нему из кустов, пролетела впрямь перед ним — и враз удали заклинания со стороны Никифора и Алина Пэдурару, зазвенела тетива лука, взвизгнула по-лисьи Верена и кинулась вперёд... Василе едва успел поднять буздуган, а Стан — размахнуться топором, как тень уже исчезла в кустах. За ней бросилась Верена — только лисий хвост мелькнул — туда же и Никифор, натягивая на ходу кушу-невидимку и расталкивая сонные деревья, за ним — Алин Пэдурару.

Василе тоже ломанулся было туда, за вырколаком, или кто там это был, но споткнулся о лежавшего теперь на пути Костаке и повалился сам. Костаке дышал хрипло, с клокотанием, и земля вокруг него была влажной и чуть липкой... «Кровь», — понял Василе.

— Осторожнее, — отпихнул его в сторону Ликэ, склоняясь над Костаке. Голос его вдруг изменился: — Давай воды! — крикнул он Джику, хотя тот стоял всего в двух шагах.

Василе испуганно озирался — не вернётся ли вырколак. Стан же самообладания не потерял — деловито очертил круг, зашептал заговоренные слова, создавая защиту, чтоб нечисть незамеченной не сунулась. От вырколака, конечно, поможет мало — разве что задержит на немного.

Джику вытащил две фляжки, плеснул из одной на Костаке — в воздухе ощутимо запахло мертвой водой. Затем плеснул свежей, живой.

— Жить будет, — сухо сказал он и ткнул пальцем в сторону Василе и Ликэ: — Вы оставайтесь с ним, а ты, — кивком указал он на Стана — за мной.

— А чего это мы... — начал было Ликэ, но Джику уже скрылся в густой листве кустарников, а Стан побежал за ним — даже не глянув на брата!

Василе было, конечно, тоже обидно. «Зато нас оставили сторожить пострадавшего, это тоже ответственность», — успокаивал он себя. Только вот Джику уже почти поправился, дышал нормально, сесть пытался, так что и одного охранника ему пока достаточно было бы...

— Мэй, ты тут сиди, а я пойду, — видимо, был охвачен теми же мыслями Ликэ и, не дожидаясь ответа, побежал за Джику со Станом.

Василе хотел бы и возмутиться — а некому, Джику ещё в себя не совсем пришёл, а вслух ругаться в ночном лесу — только нечисть призовёшь. Пришлось прикусить язык, взять в руки покрепче буздуган и зорко по сторонам оглядываться: вдруг вырколак вернулся? Не должен бы, но мысли Василе все к этому возвращались.

И как накликал! Прям рядом, в паре шагов, раздалось унылое вылколачье подвывание!

Выхватив палочку, забыв про буздуган, Василе пальнул по кустам заклинаниями — наобум, не вдумываясь. Тут же отскочил, пальнул снова «Чертовым огнём», а за этим и «Острым лезвием». Куст занялся, взвились вверх потревоженные птицы.

— Что, вернулся? — с трудом ворочая языком, спросил Джику, пытаясь подняться.

Василе не успел ответить — отвратно пахнущая псиной и старой вперемешку со свежей кровью туша навалилась на него, сбила, по руке полоснуло болью! У уха клацнули зубы, лицо обдало смрадным дыханием.

Левая рука с палочкой была безнадежно прижата к земле.

В правой был буздуган — и им Василе начал колотить тушу, чувствуя, как сдают заклятия и амулеты, защищающие тело — и особенно горло, куда подбирался вырколак.

Яркие светящиеся глаза горели безумием.

— Ах ты зараза! — крикнул Джику откуда-то словно издалека. Выкрикнул ещё пару заклинаний.

Василе вспомнил, что и сам может кричать.

И заорал:

— На помощь! Вырколак!

Туша, некрупная, но невероятно сильная и тяжелая, вдавливала в землю, мешала дышать.

На лицо стекала то ли вылколачья, то ли своя кровь.

Рука с буздуганом уже устала, шептать заклятия тоже не было сил — да и без направляющей помощи палочки были они слабыми.

Зубы вырколака уже рвали кожу, разбивая защитные чары.

Визг чудища выворачивал барабанные перепонки.

И когда Василе понял, что не сможет спастись, и в глазах потемнело, нечто внезапно отшвырнуло вырколака, и на пару секунд Василе сумел разглядеть человеческие фигуры рядом — кажется, Никифор, Ликэ, Стан... А рядом, удивительно маленький и хрупкий, для только что испытанной на себе его силы, лежал недвижимо вырколак.

В глазах потемнело, закружилось, и Василе потерял сознание.

Очнулся он уже днём, в своей постели. Рядом сидела мать, а у стены притулился с виноватым видом отец — хотя выглядело это так, будто бы он скорее подпирал стену своей массивной фигурой.

— Проснулся?! — раздался от изголовья радостный голос Стана, и Василе потянул шею, чтобы разглядеть его. В груди что-то сразу неприятно заныло, так, что он поморщился.

— Болит? — заметила мать и кинула сердитый взгляд на отца. — Вот, выпей вина с травами, полегчает. Горьковато, правда.

Василе с трудом проглотил пару глотков — было и впрямь горько, пахло полынью и чабрецом, и ещё чем-то, что он не разобрал — с травологией у него было не так хорошо, как с, например, чарами отвода глаз, хоть он и стеснялся этого («Конечно, — скажут люди, — он же цыган»)...

— Ох ты ж, горюшко, — мать поправила кончик марлевой повязки, стягивающей Василе грудь. — Ну ничего, пару дней отлежишься, и станешь как новенький.

— До свадьбы заживет, — подал голос и отец, но тут же осекся, когда мать поджала губы.

Василе улыбнулся:

— И впрямь заживет. Ну чего вы, мама Оана, мэта разве ж не знает [17], что мы, колдуны, себе всегда приключения на пятую точку найдём?

— Допивай давай, колдун, — поджала губы Оана, но глаза ее начали улыбаться. — А потом спать снова.

— Да я выспался! — запротестовал Василе, но мать только повыше натянула на него одеяло и прогнала отца и брата, чтоб не мешали.

Три дня пришлось честно вылежать ему, чтоб мать за его здоровье беспокоиться перестала. Неглубокие раны, полученные от вырколака, к тому времени на зельях успели уже почти бесследно затянуться, и последний день Василе уже весь изворовался, беспокоясь, что из-за своего безделья ни дракончика покормить не может, ни по дому помочь, ни даже встать и посмотреть, отчего собака с другой стороны дома лает — и то мать ему не разрешала.

Хорошо, хоть брат заглядывал, рассказывал новости деревенские — у кого корова потерялась, у кого лошадь нашлась, кому йеле колодец сглазили, кому русалки сети порвали...

— А вырколак совсем молоденьким оказался, лет двенадцать от силы, — поведал Стан в первый же день. — Но сильный такой, нам всем вместе заклятиями лупить, да оружием бить пришлось, иначе никак бы не одолели. Хочешь посмотреть воспоминания?

— Не хочу, — смалодушничал Василе и, несмотря на удивление брата, не стал объяснять причину. Стыдно признаться, что жалко ему вырколака. Казалось бы, чего жалеть, лучше б пропавших из Грешу жалел, а не душегуба поганого. Но вот как подумает — лет двенадцать, совсем один, родителей и братьев-сестёр ещё в прошлом году порубили... Озвереешь тут, даже не будучи вырколаком.

В общем, плохо на него влияло вынужденное безделье, мысли глупые в голову лезли.

— Спящая красавица восстала! — приветствовал его Ликэ, когда Василе, едва получив от матери разрешение «немного прогуляться вокруг дома», сразу бегом припустил к драконьей пещерке.

— Что, ноженьки окрепли, рученьки силушку вспомнили? — ехидничал Ликэ, но Василе было не до его шуточек.

Пока он отсутствовал, дракончик успел натворить дел — а Стан о том и не рассказывал! Видно, тревожить не хотел...

Во-первых, сжёг дракон всю траву вокруг пещеры, так, что теперь видно ее было издалека, не укроешься толком.

Во-вторых, около пещеры лежали поджаренные остатки птицы, по виду — курицы. Василе с ужасом вспомнил, что вчера мать рассказывала, будто бы у тетки Лэкрэмьоары пропала одна из несушек. То ли дракон спускался к деревне, то ли глупая курица сама так далеко от дома ушла, но результат оказался для неё плачевным. А тётка Лэкрэмьоара из тех, кто кур своих по именам кличет, и искать пропажу точно будет долго...

В третьих, дракончик явно порывался летать — по крайней мере он подпрыгивал и неуклюже махал крыльями.

Летающий огнедышащий ящер в открытой всем взглядам пещере...

— Ликэ, мэй Ликэ, что там с покупателями дракона, которых ты клятвенно найти обещал? — нехорошим голосом спросил Василе.

Ликэ отвлёкся от чесания драконьего пуза, зачастил:

— Да тут сложно все, спроса на живых драконов сейчас мало, держать их сложно, вывезти заграницу тоже, всех только ингредиенты для зелий интересуют, а кто ж нашего Куц... тьфу ты, Буребисту отдаст на такое?!

Василе прищурился:

— А чем же ты раньше думал? Обещал, что сбудем мы его без проблем...

Ликэ развёл руками:

— Да кто ж знал?

Стан покачал головой:

— Скажи лучше, что ты с самого начала драконенка на ингредиенты для зелий продать хотел, а теперь жалость в тебе взыграла.

Ликэ, конечно же, запротестовал, клясться начал, что ничего такого в мыслях у него никогда не было...

— Посмотрим, как ты запоёшь, когда Куцу чуть постарше станет и на овец охоты откроет, — кивнул Стан в сторону неподалёку пасшегося стада, принадлежавшего родителям Ликэ.

Тот посмурнел:

— Да, это проблема... Но ничего, я что-то да придумаю.

Василе рассердился:

— Придумает он! Что тут думать, возвращать его надо.

Ликэ, конечно, рассмеялся:

— Умник! И как ты его вернёшь-то? Пойдёшь к воротам заповедника, мол, вот, на дороге нашёл? Или сразу с повинной? Раз нас пронесло, но каждый раз так везти не будет.

Василе нахмурился:

— Ну... если мы чары скрытные накинем или кушму-невидимку... или на Куцу — чары, на себя — кушму...

Ликэ хихикнул:

— Ну-ну, посмотрим, как ты дракона зачаруешь. Отец ваш, наверное, с этим справится, ну да кто из нас первым ему признается во всем? Да и к заповеднику так просто не подберешься... по крайней мере, со стороны ворот... — голос Ликэ стал задумчивым. — А вот если со стороны Пэдури Спынзурацилор...

— Спятил?! — в унисон отозвались Стан и Василе.

Пэдурару Спынзурацилор, Лес Повешенных, неспроста носил такое пугающее имя. Немало смельчаков там пропадало, а находили их висящими на деревьях... Говорили, что там обитает сама ужасная Мума Пэдурий, да и карлика Стату-Палмэ-Барбэ-Кот упоминали. Редко кто оттуда выбирался, даже из магов, и не без потерь. Кто с ума сходил, кто израненным инвалидом возвращался...

— Мэй, что вы, как дети, сказки слушаете? — возмутился Ликэ. — Нас лесом этим пугали, чтоб в детстве туда не совались. Сейчас же мы все трое колдовать умеем, если что — никакая Мума Пэдурий против нас не выстоит. А дракона возвращать надо.

— И с чего ты взял, что со стороны Леса Повешенных в заповедник легче пробраться? — скептически прищурился Стан.

— Слышал от людей проверенных, — отрезал Ликэ. — Они сами собирались дракона воровать, и именно через Лес Повешенных, да потом не сложилось у них...

Василе сомневался. С чего бы со стороны Леса Повешенных защиту заповедника слабее делать?

— Да они, люди эти, сами ее и ослабили. Почти получилось у них...

— И почему же в итоге «не сложилось»? — спросил Стан.

Ликэ пожал плечами:

— Да пропали они в лесу том.

Воцарилась тишина.

— Ну что, не буду ж я вам врать, таки пропали, — как ни в чем ни бывало продолжал Ликэ. — Но магами они, прямо скажем, были слабенькими, один так вообще сквиб. То ли дело мы... Втроём кого угодно одолеем!

Василе со Станом переглянулись. Стан постучал себя кулаком по лбу, подразумевая безумие Ликэ.

— Ну, как хотите, — насупился тот, — если у вас есть другое предложение — пожалуйста.

Предложений у них не было.

— Значит, выедем через три дня, как раз луна на убыль пойдёт, а то в полнолуние нечисть особенно сильна, — решил Ликэ.

Умом Василе понимал, что снова их Ликэ в глупую авантюру втягивает. Виданное ли дело, по собственному желанию в Лес Повешенных соваться! Да ещё со слабой надеждой, что проделанный кем-то там проход к драконьему заповеднику давным-давно не закрыли бдительные охранники. С другой стороны, а что ещё делать? Можно, конечно, дракона где-то в селе выпустить, да только тут же Сигуранца маджикэ, магическая служба безопасности набежит, мигом найдут, кто там виноват и что с этим делать... Да и мало ли кто на дракончика первым наткнётся? Вдруг те самые живодеры, которым только эти самые ингредиенты на зелья и нужны? А если магглы увидят?

В заповеднике, конечно, появление ещё одного дракончика тоже не пройдёт незамеченным. Но там чары защитные сильные, на версту фон создающие, можно под таким прикрытием постараться, изменить их, новые вплести, и так, незаметно, мозги всем запудрить... Сложно, конечно, но не даром же они со Станом и Ликэ уже с месяц над старинными книгами на чердаке корпели. Но попробуй такое здесь, на месте, в Тулче, или даже в Тимишоаре проделать — и внуки будут чуять, что кто-то над драконом колдовал. «Вредная бестия», — вздохнул Василе. Угораздило же их именно с драконом связаться — нет бы гаргуйлю или там феникса украсть, с теми в плане колдовства куда легче...

— К тому же, слыхал я, дракониха чуть ли не постоянно на гнезде сидит, может, они вообще толком не разглядели, сколько там детенышей? — предположил Ликэ, пыхтя затаскивая на телегу недовольного дракончика. Тот явно предпочёл бы остаться в пещере.

— Родителям что сказали? — любопытствовал Ликэ, поправляя откидной бортик телеги.

— На рыбалку с ночевкой едем, — буркнул Стан. Необходимость врать расстраивала и его, и Василе.

— Вот и хорошо, за два дня точно обернёмся, — оптимистично сказал Ликэ.

Василе вздохнул:

— Может, все же его подкинем куда-то поближе?..

— Куда ты его подкинешь-то? В Тимишоару на площадь? Хотя это не ближе... Тетке Лэкрэмьоаре под забор? Или нану Пётре к колодцу? А давайте сразу отцу вашему — он-то не догадается, чьих рук это дело... — ехидничал Ликэ.

Василе нечего было сказать, Стану, видимо, тоже. Молча набросали они дракончику костей, прикрыли его старым покрывалом, и погнали фестрала на запад, в сторону Леса Повешенных...

Но Ликэ, конечно, тихо ехать не мог.

 

— Кодры старинные,

Нет вас чудесней!

Дойны я слушаю -

Прадедов песни, [18]

 

— запел он себе под нос, но в летней ночи слышно было эти строки хорошо. К тому же, он ещё и флуйер [19] вытащил, зазвенела, зажурчала мелодия, встрепенулись уснувшие было пташки в ветвях, закружились в воздухе лесные и полевые духи, побежали пыльными воронками по дороге выртегуши [20], обгоняя кэруцу... Навострил уши и фестрал, заржал тихонько в такт. Даже драконеныш притих.

Хотел Василе попросить Ликэ перестать, чтоб внимания не привлекать — но язык не поворачивался... Захватила и его мелодия.

 

— Зеленая трава,

Тихий леса шум,

Птица на ветвях

И небо синее...

Куда б я ни пошел,

Куда б ни пошел —

Останусь, кодры, с вами

Я навсегда отныне...[18]

 

— выводил Ликэ, и Василе даже заподозрил его в применении магии — ну не может же простая песня так хватать за душу!

В последний раз пропел куплет припева Ликэ, отзвучали отголоски мелодии, сгустилась тишина ночи...

— Браво, браво! — раздались вдруг с обочины дороги аплодисменты.

Не только троица друзей, но и даже фестрал подскочил от испуга. Василе поспешил поправить покрывало на драконе, и только потом обернулся.

У дороги, хитро щуря лисьи глаза, опираясь на явно собственноручно срезанный посох — сколько их таких делал себе Василе из ореха, когда ходил пасти овец! — стояла Верена Вулпе.

— Домнишоара Вулпе! — первым опомнился Ликэ. — Какими судьбами?

Верена кивнула в ответ на приветствие:

— И вам не хворать. Да вот, на охоту вышла. А вы куда путь-дорогу держите?

Василе со Станом переглянулись.

— Мы, это... на рыбалку, — неуверенно сказал Стан.

Верена снова кивнула:

— Хорошее дело. Не подбросите?

Тут уже переглянулись все трое.

— Да мы бы и рады... — промямлил Стан. — Но... вдруг вам не в ту сторону?

— А куда вам надо-то? — перебил его Ликэ с веселой улыбкой.

Верена тоже заулыбалась, обнажая острые зубы:

— В Совежу собралась, говорят, там маг объявился новый, незнакомый...

Ликэ даже подскочил от восторга:

— В Совежу?!

Василе готов был отвесить ему затрещину. Что он творит?

— В Совежу... — Ликэ вдруг изобразил задумчивость: — Так... Так нам же в другую сторону-то! Ах, жалость-то какая!

Он так живо изображал расстройство, что Василе не знал, что и думать: то ли Ликэ и впрям рад былью обществу Верены, то ли был таким хорошим актером. Но заподозрить его в нежелании взять попутчицу было сложно.

Верена пожала плечами:

— Ну нет, так нет. Хорошей рыбалки.

— Drum bun! [21] — с облегчением, нестройно ответила ей троица, а Василе мысленно прибавил: «și cărare bătută».

Верена уже повернулась было, чтоб отодвинуться и дать повозке проехать, но тут из-под покрывала донёсся отчаянный чих и полыхнуло пламя!

— Мэй, горим! — завопил Ликэ, и принялся сбивать пламя ногами, стараясь не попасть по драконенку.

Василе скинул кожушок и начал хлопать им по занявшемуся сену, а Стан пытался удержать враз занервничавшего фестрала.

Когда они с трудом потушили пламя, оказалось, что дракон сидит на бортике телеги и гипнотизирует взглядом стоящую напротив него Верену.

— Как интересно, — сказала она задумчиво. — Сдаётся мне, в Совежу я сегодня не попаду... Ну, пострелы, откуда дракона взяли? — Верена нахмурилась.

Дракончик снова чихнул, чудом не опалив ей волосы.

— Давайте, признавайтесь, — увернулась она от пламени.

Василе посмотрел на Стана, тот — на Ликэ, а Ликэ, которому красноречие на этот раз отказало, повернулся к Василе.

— Да... это... нашли, — развел он в растерянности руками.

Верена уставилась на него с видом "ce ți-aș povesti" — "что б я могла тебе рассказать". Василе пытался на ходу придумать более похожий на правду вариант — и не мог.

— Продали его нам, — вмешался снова обретший дар речи Ликэ. — Проходимцы какие-то, не иначе, как браконьеры. Где взяли — непонятно, но собирались на черный рынок везти. А отец вот их, — кивнул он на Василе со Станом, — бадя Никифор, вовремя негодяев настиг, спас существо невинное... хм... — Ликэ сообразил, видимо, что перебарщивает с драматизмом, и перешел на нормальный язык: — В общем, теперь драконеныша хотим в питомник подкинуть. Пробовали так отдать — не берут, мол, своих много. А подкинем — куда им деваться будет?

Верена все еще смотрела недоверчиво:

— То есть, Никифор послал вас подкинуть дракона в заповедник?

Ликэ на секунду замялся, потом развел руками — мол, раскусила, сдаюсь.

— Сами мы на это решились. Никифор предлагал другое место поискать, но... скучает он один, драконеныш наш. Не ест, похудел, бедолага, — погладил Ликэ дракончика по чешуе. "Бедолага" пыхнул дымом и Ликэ поспешил отдернуть руку — а ну как снова телегу подожжет?

— А не боитесь, что другие драконы его затопчут... загрызут... или что там они делают? — уже с меньшим недоверием в голосе спросила Верена.

Ликэ подмигнул ей:

— Так это... мы его в ту часть заповедника подкинем, которая мало драконами обжита. Нам Иляна — подруга наша — с рыжим англичанишкой, драконоведом, рассказывали-показывали, как там все организовано. Подкинем, сигнал какой подадим, чтоб внимание сотрудников заповедника привлечь, а сами — дёру... Потому через Лес Повешенных и едем.

— Через что?! — так и подскочила Верена. — Вы с ума сошли?! В Лес Повешенных по доброй воле соваться...

Василе тоже смотрел на Ликэ округлившимися глазами: спятил, что ли, весь план вот так вот выдавать?!

— Ну а чего, мы уже взрослые, на эти байки детские не ведёмся, — бубнил Ликэ.

Верена схватилась за голову:

— Пропадете же, мэй, дурачки! Как пить дать пропадете! Ну-ка, поворачивайте назад...

Василе понял, что их путешествие провалилось. Стан, судя по его виду, тоже.

Но Ликэ и не думал отступать.

— Не повернем, леля [22] Верена, — твердо заявил он. — Тут душа живая пропадает, как же мы отступим?! Вы б его видели пару недель назад — живенький, веселый, а теперь... тьфу, выплюнь! — он оттолкнул начавшего жевать его сапог дракончика. — Вот, видите, от депрессии жует уже что попало.

Верена нахмурилась:

— Не отступите, значит, так? А если я Никифору скажу?

Василе похолодел.

— Говорите, — обреченно ответил Ликэ. Стан с Василе вскинулись: "То есть как это?!"

— Но смерть его на вашей совести будет, — указал Ликэ на дракончика.

— Переживу, — пожала плечами Верена. — Давай, поворачи... — она не договорила.

В траве раздался шорох и на дорогу выполз-выкатился-выбежал некто крохотный, мужичок-с-ноготок-с бородой-с-локоток... Одет он был во что-то балахонистое — в полутьме рассмотреть было трудно — и бормотал что-то себе под нос препротивнейшим голоском: гнусаво, хрипло, злорадно.

— Стату-Палмэ-Барбэ-Кот! — вскричала Верена полным одновременно отвращения и восторга голосом: — Ты!!! Как давно я тебя искала!

Карлик ощерился, показывая острые длинные зубы и шипя не хуже гадюки, подскочил, и кинулся обратно в траву. Верена бросилась за ним, забыв, кажется, и о драконах, и о троих драконоспасителях.

— Ты дурак или прикидываешься? — спросил Стан у Ликэ, когда звуки погони стихли в ночи. — Если б не этот злобный карлик, то ехали бы мы сейчас домой, как миленькие.

— Не ехали бы, — легкомысленно отозвался Ликэ. — Я бы ее уговорил и это она бы отправилась с нами. Нам такая компания не помешала бы в Лесу Повешенных.

Василе только рукой махнул: самоуверенного Ликэ было не убедить, что он не прав.

— Давайте пошевеливаться, а то еще вернется, — он прикрикнул вполголоса на фестрала, и тот, сначала медленно, а потом все быстрее потянул повозку вперед.

Путники, утомленные поздним часом, притихли. Дракончик, кажется, заснул. Дорога стелилась перед ними и, долго ли, коротко, но добрались они до границы Леса Повешенных.

Начало его легко было определить. Вместо густой травы поднимались обломанные, короткие стебли — был бы день, было б видно, что они обгорели: не раз пытались люди Лес Повешенных сжечь. Да только без толку: то ливень шел, все затапливая, то огонь менял направление и, вместо леса, жег посевы, то смельчаки, огонь разжечь вызвавшиеся, сами загорались... Не давал Лес Повешенных себя уничтожить, магглы ли, маги ли на него посягали.

Словно бы даже воздух похолодел и сгустился, заставив путешественников проснуться и взбодриться, невольно выискивая в карманах палочки.

— Что-то мне не по себе, — тихо признался Стан, озвучивая то, что наверняка ощутили все трое. Да и дракончик, встряхнувшись, подобрался поближе к Ликэ, недовольно шипя.

— Ничего, сейчас наколдуем защитный купол, и никакая нечисть нас не возьмет, — наигранно уверенным голосом заявил Ликэ, и принялся бормотать себе под нос заклинания, делая пассы палочкой.

И то ли купол помог, то ли слава Леса Повешенных оказалась преувеличенной, но первые пару часов оказались на диво спокойными и тихими.

— Скоро и на месте будем, — заявил Ликэ, довольно потирая руки.

Василе промолчал, хмурясь. Не отпускало его ощущение, что следит за ними кто-то. Пристальный, недобрый взгляд ощущал он своим магическим чутьем... "Ну или трусость взыграла", — самокритично поправил себя он. В конце концов, ничего ведь не случилось, и вот уже и посветлело, и дорога выпрямилась, и вроде даже ухоженной стала, и деревья уже не напоминали скрюченных уродцев, да вон и указатель сбоку возник, по направлению которого, как будто поняв, что там написано, бодро свернул фестрал.

— Сейчас до постоялого двора доедем, плацинд навернем, — весело сказал Стан. Василе и сам уже ощущал тянущий голод в желудке, и задержаться на постоялом дворе показалось ему хорошей идеей. Да вон дом уже и виднелся — добротный, красивый, сразу видно, хозяин процветает.

— Хшшш, — царапнул чешуей дракончик.

Василе вздрогнул. На мгновение свет вокруг померк — но всего на мгновение, рассветное солнце тут же вновь засияло, небо порозовело, а до ноздрей донесся запах свежих плацинд.

— Поторапливайся, — прикрикнул на фестрала Ликэ. На лице его играл радостная улыбка, и такой же улыбкой расцвел и Стан.

Василе хотел было улыбнуться и он, но что-то помешало ему, это неприятное ощущение, этот взгляд, чужой, настойчивый, ищущий...

— Заезжай во двор, — Стан уже перекинул ногу через борт телеги, чтобы отворить ворота, но Василе, словно повинуясь непонятному велению, ухватил его за руку:

— Погоди!

— Чего годить? — удивился Стан, но остался в телеге.

— Ты тоже придержи фестрала, — обратился и к Ликэ Василе.

Тот изумленно и недовольно вскинул брови:

— Мэй, человече, не знаю, как ты, а у меня уже желудок от голода сводит! Какая муха тебя укусила?

Василе оглянулся вокруг: тишина, ветви деревьев качает рассветный ветер, поскрипывает калитка постоялого двора...

— Когда это рассвести успело? — задумчиво проговорил Василе. — И с чего это посреди Леса Повешенных гостиница стоит?

Выражение глаз Стана и Ликэ постепенно сменилось с удивленного на озабоченное.

— И впрямь... Как же это? — пробормотал Ликэ.

Стан уже выхватил палочку.

— Лес Повешенных... Как же так? — не унимался Ликэ, растерянно осматриваясь.

— Ревелио веритас! — не теряя времени крикнул Стан... и все вокруг изменилось.

На них обрушилась темнота, та, в которую они въехали в начале леса, только еще темнее и гуще. И в этой темноте их оглушило гадкое, зловонное, гнусное дыхание некоего огромного существа, совсем рядом, близко, кажется, только протяни руку...

— Люмос! — Василе тут же пожалел, что произнес это заклинание, потому что свет выявил и само это существо: огромную жабу, всю в слизи, с длинным языком, похожим на змею, обвивающим телегу. Кажется, только защитный купол, наколдованный Ликэ и не давал жабе поглотить своей огромной пастью их всех.

Боевые заклятия выкрикнули все трое разом, и выкрикивали их все быстрее, пока жаба, отвратительно хлюпнув, не завалилась на бок... Ее распухший, колышущийся, белый живот с треском лопнул, и их обдало смрадной вонючей жидкостью!

— Dracul sa te ia! [23] — выругался Ликэ, отряхиваясь и прыгая при этом, словно этот самый черт уже жарил и его на адской сковородке.

Василе, с трудом подавляя рвотные позывы, принялся очищать заклятиями себя и телегу. Ликэ тут же присоединился к нему, и только Стан сообразил в это время стоять на страже — ничего, правда, не случилось, но ведь могло же...

Уже когда они тронулись в путь, Василе начало трясти. Обладая живым воображением, он с легкостью представил себе, как они оказались бы, одурманенные, в животе жабы, и очнулись бы только, когда ее желудочный сок начал бы их переваривать! "Говорят, цыгане меньше поддаются колдовству, потому что сами — дети дьявола", — вспомнил народную молву Василе, и, кажется, впервые за всю свою жизнь обрадовался тому, что оказался цыганом.

— Мэй, как нам повезло! — не успокаивался и Ликэ, нервно передергивая плечами. Стан же молчал и только изредка громко выдыхал: "Фух!".

И только они начали приходить в себя, как фестрал встал, как вкопанный.

В свете "люмосов" на дороге предстал карлик — кажется, тот самый, за которым погналась Верена!

— Стату-палмэ-барбэ-кот! — выкрикнул первым Ликэ и, не теряя времени, швырнул в карлика парочку боевых заклятий!

Но тому оказалось хоть бы хны — ни волосок в его бороде не пошевелился. Зато уже сам карлик вскинул руки и принялся гадким голосишком что-то бормотать себе под нос!

— Инкарцеро! — но путы, брошенные Василе, разлетелись на куски, даже не долетев до карлика.

— Инсендио! — рявкнул Стан, но огонь полыхнул и затих...

И в это мгновение карлик довершил свое заклинание, и что-то тяжелым грузом навалилось на всю троицу: ни ногой, ни рукой не могли пошевелить они, и только вращали глазами! Карлик же кинулся к ним, и от его смрадного дыхания душа Василе ушла в пятки.

— Поздний ужин тоже ужин! — отвратительно пришептывая пробормотал карлик и... облизнул Василе длиннючим и тонким языком, обдав гадкой слюной.

— Вку-у-усненькие! Сла-а-аденькие! — продолжал карлик, принимаясь облизывать Стана. Острые зубы блеснули в темноте и...

— Погибай, зараза! — отчаянный девичий крик разнесся в ночи, и, откуда ни возьмись, на телегу прыгнула Верена, с размаху опуская на его череп тяжелый буздуган! Раздался отвратный треск костей черепа и голова карлика разлетелась, словно орех, обдав замороженную троицу чем-то липким и мокрым...

— Добралась я таки до него! — восторженно заявила Верена, отшвыривая недвижимое тело карлика сапогом с телеги. — Ишь ты, путников изводил, детей пожирал, да и конями не брезговал. Поклялась я, что отомщу за сестренку мою, Бианку, и выполнила это обязательство!

Тут она спохватилась, что Стан, Ликэ и Василе все еще обездвижены:

— Фините инкантатем! — и они снова обрели возможность двигаться.

— А теперь, — Верена кивнула на довольно урчащего и подпрыгивающего драконенка, пытающего жевать сапог Василе, — рассказывайте правду: куда едете и откуда у вас это чудище?

Чудище, словно поняв, что говорят о нем, вытянуло шею и дыхнуло огнем, так, что солома на телеге занялась. Делая вид, что забыл противопожарное заклинание, Василе кинулся тушить огонь, затаптывая его, и предоставил Ликэ и Стану рассказывать самим их общую историю.

Ликэ откашлялся было, но тут заговорил Стан. Ничего не утаивая, он, как на духу, выложил Верене все их приключения.

Она слушала очень внимательно, не перебивая, и только когда они закончили, коротко произнесла:

— Мэй, дураки какие.

Василе опустил голову. Он был с ней вполне согласен. Но Ликэ не смолчал:

— Ну почему же дураки, домнишоара Вулпе? Нам тоже хорошо жить хочется... Ну, не получилось на этот раз, так что ж... А драконенка надобно теперь обратно отвезти — мы ж не живодеры какие!

Верена посмотрела на дракончика и вздохнула:

— Что с вами поделаешь... Давайте уже отвезем тогда, раз вы так далеко заехали, — и она легко заскочила на телегу.

— Давайте дальше двигаться, не стоит торчать здесь, как приманка для всякой нечисти.

Василе, да и Стан с Ликэ, были с ней абсолютно согласны. Понукая фестрала, они снова отправились в путь, надеясь, что все опасности остались позади...

Но не тут-то было. Не прошло и часа, как Верена попросила остановить кэруцу.

— А ну, тихо, — шикнула она на собравшегося что-то сказать Ликэ.

Они замерли, тоже вслушиваясь. Сначала Василе показалось, что их окружает только шум ночного леса и ничего больше... но затем, понемногу, он выделил странный ритмичный звук — казалось, будто кто-то огромный дышит вдалеке. От этого неприятного звука по спине побежали мурашки...

— Ладно, поехали, — скомандовала Верена.

Остальные не заставили себя просить дважды. Кэруца тронулась с места и набрала ход. Ее скрип заглушил странный шум позади. Ликэ отпустил поводья и запел, несколько срывающимся голосом:

— Спой что-то мне, старик-кобзарь,

То, что ты лучше знаешь,

Налью вина, и денег дам,

Отдам одежду даже... [24]

 

Пока он пел, страх, охвативший Василе, отступил, но как только Ликэ смолк, в ночи вновь раздалось чье-то дыхание. И на этот раз оно было куда громче, и, несмотря на то, что Ликэ стал понукать фестрала, все приближался!

— Что-то мне не хочется узнавать, кто это дышит, — нервно заоборачивался Стан.

Ликэ деланно-спокойно хмыкнул:

— Как будто у нас есть выбор... Тут и не свернешь никуда... Разве что... Разве что взлететь?

Василе скептически глянул на свод веток вверху:

— Сначала надо дорогу расчистить.

Телегу снова остановили, и все четверо приняли заклинаниями срубать ветки, не забыв воздвигнуть защитный купол — чтоб сверху особо тяжелой веткой не прилетело. Сорвались с мест напуганные ночные птицы, что-то зашипело вверху — но, к счастью, никакой змеи не появилось... Лес заволновался, задвигался, зашумел!

— Ладно, хватит уже, — решила Верена.

Проем между деревьями и впрямь казался довольно большим.

— Взлетаем! — предупредил Ликэ.

Василе ухватился покрепче за борт, а другой рукой прижал к себе драконенка. Фестрал, понукаемый Ликэ, с силой оттолкнулся от земли и взмахнул крыльями. На секунду Василе показалось, что ничего не выйдет, и им придется остаться здесь, наедине с обладателем смрадного дыхания — запах уже достиг их — которое теперь звучало так, будто нечто вот-вот появится из-за поворота дороги...

И впрямь, теперь, когда лунному свету не мешали кроны деревьев, как только фестрал взлетел в воздух и потянул за собой телегу, Василе хорошо разглядел нечто, приближавшееся к ним по дороге: — сгорбленную высокую, худую фигуру с большим животом, странно прыгающей походкой и... тут Василе испуганно вскрикнул, потому что существо распахнуло рот и начало увеличиваться в размерах так, что между его челюстями вскоре могла бы поместиться телега со всеми пассажирами! А ведь высоту они набирали медленно, слишком медленно...

— Секо! — выкрикнул рядом Стан, и Василе, опомнившись, тоже швырнул в существо каким-то заклятием, даже не особо раздумывая. Верена предпочла кинуть буздуган — но фигура даже не пошатнулась. Громадная пасть продолжала разверзаться и дикий вопль разнесся над лесом, заставив путников в ужасе зажать себе уши руками, повалившись на дно телеги!

— Muma pädurii, это muma pädurii! — взвизгнул Ликэ, и, с трудом удерживаясь у борта телеги, свистнул, подстегивая фестрала. Впрочем, жуткие крики, издаваемые мумой пэдурии — матерью леса — подстегивали того еще сильнее.

Огромная теперь рука протянулась к ним, с легкостью проникая сквозь преграду защитного купола! Верена, отпрянув в сторону, еле удерживаясь на ногах, рубанула по одному из пальцев чем-то, видимо, острым, так что вопль мумы пэдурий перешел в крик боли, и рука отдернулась — но лишь на мгновение! Да и другая ухватила телегу, так, что та затрещала, почти разваливаясь. Фестрал дергался и отчаянно махал крыльями, но не мог противостоять силе чудовища.

— Бомбарда максима! — выстрелил из палочки Стан, но и это не помогло.

Пасть мумы пэдурий очутилась почти рядом с телегой, притягивая ее к себе, всасывая вместе с воздухом! Тонко заверещал дракончик, заорал Ликэ, в ужасе заржал фестрал, выкрикивала заклятия Верена — Василе, кажется, разобрал и "Аваду кедавра", но, казалось, матери леса все было ни по чем!

"Мы умрем", — понял Василе, когда громадные зубы сдавили борт телеги, отгрызая кусок, лишь чудом не вместе с его ногой. Дракончик продолжал верещать, опаляя руки прижимавшего его к себе Василе слабым огнем...

И в это мгновение огромная тень скрыла луну — а затем вдруг на них налетел огненный вихрь, выжигая воздух в легких! Нечто большущее налетело на муму пэдурий сверху, так, что она рухнула — все еще не отпуская телеги, увлекая ее за собой. Громкий рев заглушил вопли мумы пэдурий, и тяжелое тело навалилось на нее!..

При падении Василе ударился головой о борт, и, кажется, ненадолго потерял сознание, и потому не видел, как огромный дракон — а, точнее, дракониха — принялась терзать отвратительную тушу мумы пэдурий, обжигая ее своим пламенем, и та занялась громадным факелом. Фестрал последними силами умудрился оттащить телегу от места сражения двух чудовищ и спас, таким образом, шесть жизней, включая свою.

Василе пришел в себя от смердящего сладковатого запаха, и чуть было снова не потерял сознание, разглядев огромную зубастую морду, склонившуюся над ним. Из пасти морды раздавался предупреждающий рык, тут же, впрочем, стихший после удивленного писка драконенка. Острые зубы приблизились к Василе и на удивление осторожно выхватили из его рук дракончика (тот недовольно заворчал), и громадный дракон взлетел в воздух, унося за шкирку малыша.

— Черт побери! — выругался откуда-то сбоку Ликэ.

Кто-то схватил Василе за ушибленное плечо, и от неожиданности и боли он заорал.

— Ты в порядке?! — тоже испугавшись завопил и Стан — это он держал за плечо Василе.

— Вы как? — высунулась откуда-то из остатков соломы Верена.

Василе обхватил брата и радостно засмеялся:

— Вы видели?! Она прилетела за ним! Это его мать! Это наверняка его мать! У нас получилось!

На выгоревшей поляне обращался в пепел труп мумы пэдурий.

 

Примечания:

* «Что вы качаетесь, кодры, без дождя и ветра?» — строки из стихотворения румынского поэта (классика румынской литературы) Михая Эминеску.

 

[1] Куцу (рум. Cuțu) — распространенное румынское имя собаки (ср. Шарик).

 

[2] Дечебал, Буребиста — вожди даков, от которых произошли румыны. Траян — румынский император, который завоевал даков, положив начало румынскому народу (произошедшему от смешения даков и римлян).

 

[3] "Мульки и гофры" — от французского moules и goffres (мидии и вафли) — традиционные деликатесы Бельгии.

 

[4] Фэт-Фрумом из слезы (рум. Făt-Frumos din lacrimă) — персонаж румынского фольклора. Фэт-Фрумос — букв. "красивый парень", имя сказочного героя, родившегося из слезы. Здесь — нарекательное, шутливое и насмешливое обращение.

 

[5] Hai, băieți, să facem roata, neamul să trăiască! (Хай, бэйець, сэ фачем роата, нямул сэ трэяскэ) — букв. "Давайте, парни, сделаем колесо, чтоб народ (наш) жил!". Призыв встать в круг народного танца ("хора"), то есть, не забывать свои традиции. Здесь — по ассоциации "круг — колесо".

 

[6] Спиридуш (рум. spiriduș) — чертик.

 

[7] Сынзианы (рум. Sânzienele) — феи, их ночь празнуется 24 июня.

 

[8] Румынская патриотическая песня:

Drum bun, drum bun, toba bate, drum bun, bravi români, ura!

Cu sacul legat în spate, cu armele-n mâini, ura!

Fie zi cu soare, fie, sau cerul noros,

Fie ploi, ninsoare fie, noi mergem voios, drum bun!

 

https://www.youtube.com/watch?v=aRzOir24OMc

 

[9] Йели (рум. ielele) — создания румынской мифологии, соединяющие в себе атрибуты наяд, сирен, дриад и нимф.

Вырколак (рум. vârcolac) — оборотень.

Морой (рум. moroi) — вариант вампира.

Баба Скорпия и Кэпкэун — злодеи из румынского фольклора.

 

[10] Прысля (рум. Prâslea) — герой из румынского фольклора.

 

[11] Мирча чел Бэтрын, Мирча Старый (рум. Mircea cel Bătrân) — румынский воевода.

 

[12] Примар (рум. primar) — мэр, староста.

 

[13] Сэ трэиць, домнишоара Вулпе! (рум. ) — "Здравствуйте (устар.), госпожа Вулпе".

 

[14] Улчор кэлэузитор (рум. ulcior călăuzitor) — путеводный кувшин.

 

[15] Строка румынской детской песни:

"Izvoraș cu apă lină, izvorașule,

Niciodată n-ai hodină, izvorașule"

 

[16] Гайдуковский буздуган — палица гайдуков (повстанцев, разбойников, зачастую романтизированных).

 

[17] Мэта (рум. măta) — уважительное обращение к женщине (простонародное).

 

[18] Вольный перевод фрагмента песни "Кодры мои старинные":

Codrii mei bătrâni,

Prietenii mei buni

Doinele v-ascult

Venind din buni — străbuni...

O iarbă verde,

Un freamăt dulce,

O pasărică pe ram,

Boltă senină.

Unde m-aş duce,

Unde m-ar duce

Tot voi rămâne

Pe veci Codru, cu tine!

https://www.youtube.com/watch?v=iA4ta1Kmtnw

 

[19] Флуйер (рум. fluier) — вариант флейты, румынский национальный инструмент.

 

[20] Выртегуш (рум. vârteguș) — вихорек.

 

[21] Drum bun (друм бун) — хорошей дороги.

 

[22] Леля (рум. lelea) — уважительное обращение к девушке (простонародное).

 

[23] Dracul sa te ia! (Дракул сэ те йа!) — чтоб тебя черт побрал!

 

[24] Из румынской песни:

Sa-mi cânti, cobzar batrân, ceva,

Sa-mi cânti ce stii mai bine,

Ca vin ti-oi da, si bani ti-oi da,

Si haina de pe mine!

https://www.youtube.com/watch?v=PMVY5pPSPSQ