Черный бархат (гет)

* * *

Ремус шел по улице, рассматривая носки своих ботинок — туфли были с зауженными носами и непривычно сдавливали ноги.

Не поднимая головы, свернул налево, потом ещё раз налево, и через пару метров остановился перед дверью нужного ему дома.

Три раза постучался. Пауза. Ещё два.

В двери возникло маленькое окошко. Оно открылось, и из него высунулась рука, в которую Люпин вложил небольшой листочек.

— От кого?

— Пол... э-э-э, Тимоти Грэхем.

Дверь тихо отворилась.

Ремус вошёл внутрь.

Узкий коридор, стены обиты темной тканью. С потолка свешивались тусклые лампы в абажурах с бахромой — полумрак.

Идеально.

Он подошёл к столику в дальнем конце коридора. Там сидела администратор и со скучающим видом заполняла журнал.

— Добрый вечер, — безэмоциональное приветствие.

— Здравствуйте.

— Рады видеть вас в клубе "Close". Вас ознакомили с правилами клуба?

— Да, но я не до конца пон…

— В таком случае, я напомню, — оборвав Ремуса на середине слова, продолжила девушка. — Не рассказывать о клубе посторонним, кроме тех, кому выдаёте приглашение — вы можете пригласить лишь двух человек. Приходить на свидания только под оборотным зельем. Не пытаться узнать настоящие имя и личность того, с кем вы встречаетесь.

— А что будет с нарушителем? — прервал ее монотонную речь Ремус.

Администратор, до этого не отрывавшаяся от своего журнала, с удивлением посмотрела на него.

— Не думаю, что вам захочется проверить это. Видите ли, за основу мы взяли самую действенную систему защиты, использующуюся в… — она самую малость приподняла уголки губ. —… некоторых заведениях Лютного переулка.

Ремус сглотнул.

Земля слухами полнится.

Пожалуй, и в самом деле не стоит нарушать эти, в общем-то, несложные правила.

Удовлетворенно кивнув, девушка продолжила:

— Первая встреча проходит на территории клуба, остальные — по желанию. Поставьте здесь, здесь и здесь подписи, подтверждающие то, что вы ознакомились с правилами.

Ремус расписался, каждая из его закорючек вспыхнула небольшим синим огоньком и погасла.

— После трёх свиданий на территории клуба — скидка. Итак, как вас записать?

— Что? — во время разговора Люпин отвлёкся на фигурку лягушки, прыгающую в стеклянном шаре, и вопрос девушки вернул его в реальность.

— Вас что, не предупредили?

— Ах, да... Джон. Джон Тейлор.

— Добро пожаловать, мистер Тейлор. Какие будут предпочтения?

— Да мне, в общем-то, без разницы... Не старая. И симпатичная. Хотя, думаю, у вас все здесь такие, — он слегка улыбнулся.

— Это точно, — девушка за стойкой усмехнулась. — Ну, раз вам без разницы, то, возможно, встреча состоится уже сегодня... — она пробежалась пальцем по колонке имён в журнале. — Так... Вам повезло, мистер Тейлор. Вы можете пойти на свидание прямо сейчас, — окинула его взглядом. — Вы вполне подходите под описание.

— Что? Уже сейчас? — как-то не ожидал Ремус такого поворота событий.

— Ну да. Мэри Смит пришла полчаса назад и указала "Без разницы" в графе предпочтения. Прибавила только "не старый и симпатичный". По-моему, это судьба! — девушка опять усмехнулась.

— Да... ну что ж, давайте. Сколько я должен?

— Десять галеонов.

Отсчитав нужное количество монет, Люпин поставил подпись в журнале.

— По коридору вторая дверь направо.

* * *

Игрою случая, ошибкой разума

Тебя, скучающую, повстречал.

И в сизом пламени, из дыма сотканном,

Я сердце с легкостью тебе отдал.

Ремус прошёл в указанном направлении.

Как он вообще оказался здесь?

Ответ очень прост.

Он устал. Устал от того, что видел в людях, когда они узнавали о... Люпин уже давно перестал считать это болезнью или проклятьем, скорее особенностью. Так вот, типичные варианты того, какой ответ в людях вызывала новость о его "особенности", можно было рассмотреть на примере реакции двух последних девушек, с которыми он знакомился.

Маргарет.

Они встречались уже где-то месяц, и когда она узнала обо всем, у неё очень забавно скривились уголки губ, как будто Маргарет вдруг увидела что-то гадкое перед собой.

Презрение, брезгливость и отвращение — вот, что отразилось на ее прекрасном личике.

К сожалению, Маргарет была далеко не первым человеком, у кого он видел подобные эмоции.

Стефани.

Когда Стефани услышала о том, что с Люпином не все в порядке, в ее глазах поселились вселенские грусть и печаль, достойные матери Терезы.

Но не они были самыми, противными, нет.

Самой противной была жалость, которую источало все ее хрупкое существо.

Поэтому сейчас Ремус был здесь и шёл по узкому коридору в надежде на перемены.

Зайдя в нужную дверь, он аккуратно закрыл ее за собой.

Перед ним в кресле сидела молодая женщина.

Ничего необычного. Стандартная внешность, пшеничного цвета волосы, неброская мантия.

Пожалуй, самым ярким элементом в ней была только чёрная бархатная лента, повязанная вокруг шеи.

Обычная женщина сидела и курила сигарету через мундштук.

— Я курю.

— Да, я заметил, — повисла неловкая пауза.

— Мэри Смит, — представилась и протянула руку.

— Джон Тейлор, — он пожал ладонь и только после этого сообразил, что ее надо было поцеловать. Видимо, Мэри тоже это поняла, потому что удивлённо подняла брови. Однако ничего не сказала.

— Итак, мистер Тейлор...

— Зовите меня Джон.

-... Джон. Что же привело вас сюда? — выпустила в потолок колечко дыма.

Джон развел руками:

— В обычной жизни мне трудно с кем-то познакомиться. По некоторым объективным причинам. Здесь же я получил такую возможность. А вы?

— Я? — Мэри задумчиво поглядела на свои пальцы. — А мне просто скучно.

— Решили попробовать что-то новое? — он дернул уголком рта. Чего он ожидал? Не в клуб же одиноких сердец он пришёл. Для кого-то это действительно просто развлечение.

— Скорее отвлечься от рутины.

— Дом-работа-муж-дети?

— М-м-м, у меня несколько другая рутина, но все равно ее однообразие меня добивает. Хотя, бывают интересные моменты.

— Расскажете о них?

— Боюсь, я не могу этого сделать, — Мэри улыбнулась.

— Хорошо, — опять повисла пауза. Ремус побарабанил пальцами по столу.

— Что ж, — раньше он бы ни за что не решился быть инициатором диалога с дамой, но этот образ, эта обстановка давали ему не только новое лицо, но и небывалую уверенность в себе. — Сидеть молча глупо. Давайте поговорим о чём-нибудь.

— Давайте. О чем? — Мэри чуть наклонила голову, изучая его.

— Можем обсудить интересы друг друга, чтобы найти общие, задавая вопросы.

— Можно попробовать. Чур, я первая спрашиваю.

— Согласен, — Люпин слегка улыбнулся.

— Итак, — Мэри сложила пальцы домиком. — Любимая еда?

Ремус поднял брови.

— Серьёзно? Из всего списка возможных вопросов вам больше всего интересно, какое я люблю блюдо?

— Нет, интересует меня многое, но надо же с чего-то начать.

— Хорошо. М-м-м, пожалуй, стейк. Средней прожарки. А у вас?

— Дичь. Хорошо приготовленная, с травами и овощами.

— Какая конкретно?

— Это не столь важно. Независимо от вида, у неё неповторимый лесной запах.

— Как оригинально. Что ж, теперь моя очередь. Любимая музыкальная композиция?

— Вагнер, "Полет валькирий". У вас?

— Rolling stones, "Play with fire".

— Это что? — Мэри была озадачена услышанным.

— Британская маггловская рок-группа.

— Слушаете музыку магглов? — Мэри дёрнула уголками губ.

— Вагнер тоже не магический композитор, — Ремус усмехнулся.

— Вагнер — это классика.

— Засчитано как оправдание.

— Мой вопрос. Любимый художник?

— Не силён в живописи.

— Зря.

Так они разговаривали ещё довольно долго. Спрашивая и отвечая, стремились узнать новое друг о друге, найти общие точки.

— Любимая область магии? — вопрос от Люпина.

— Пожалуй, тёмные искусства.

— Что? — ответ его обескуражил.

— Многие области магии находятся под запретом из-за морально-этических соображений. Запрещено даже изучать их. А ведь волшебник становится сильным тогда, когда знает все свои возможности. Не зная полностью спектр того, что ты можешь, не получится полностью себя контролировать.

— То есть, интерес академический?

— Не совсем, — Мэри склонила голову на бок. — Бывают разные ситуации, и порой умение сделать нестандартный ход может стать жизненно важным. Поэтому я люблю изучать то, что, вероятно, поможет мне в дальнейшем.

— Весьма интересная позиция. Мне же всегда нравилась... защита от тёмных искусств.

— Серьёзно?

— Абсолютно. Находить контрзаклятия для того, что раньше считалось необратимым. Каждый раз, когда это удаётся, ощущаешь себя великим человеком. Чуть-чуть, — он усмехнулся.

— Вот как, — кажется, она впервые за все время их беседы посмотрела на него с неподдельным интересом. — А ведь в этом есть определённый смысл...

Ее прервала негромкая трель звонка, прозвучавшая над ними.

— Время вышло, — надо же, Ремус даже не заметил, как оно пролетело. — Я напишу вам...

— Нет.

Ну да. Собственно, а на что он рассчитывал?

— Я сама напишу. И давай на ты.

Брови Люпина поползли вверх.

— Видишь ли, у меня очень плотный график, я не знаю точно, когда буду свободна. Поэтому я сама напишу тебе.

— А как ты поймешь, кому писать? — действительно, они ведь не знают, кто есть кто на самом деле.

— Поверь мне, — говорила Мэри, убирая мундштук в сумочку. — У меня очень умная сова. Она поймёт, какого именно Джона Тейлора я имела в виду. Что ж, до встречи, — встала и протянула ему руку.

В этот раз Люпин не оплошал. Легонько прикоснулся губами к её руке.

— Надеюсь, увидимся.

* * *

После этой встречи Ремус старался не думать. И не вспоминать.

Что же так зацепило его? Видимо то, что эта женщина... Мэри, смотрела на него с интересом. Без примеси тех чувств, которые ему уже осточертели, без противного и липкого страха, так часто появлявшегося в глазах у его новых знакомых. Она была заинтригована, как и он.

В мучительном ожидании прошла целая неделя. Люпин весь извёлся, старался забыть, и у него даже почти получилось... но ночью с субботы на воскресенье его разбудил стук в окно. Он сонно поморгал глазами и открыл его.

На подоконнике сидела бородатая неясыть. Ухнув один раз, протянула ему лапу с привязанной бумажкой.

Ремус быстро отвязал и развернул:

«Сегодня в 5:30.

Мэри Смит

P.s. На обороте даны координаты для аппарации."

Ещё не до конца проснувшись, Люпин долго смотрел на бумажку.

И это все?

— Tempus!

Часы показали четыре утра.

Мда, вполне достаточно для сборов.

Наколдовав карту, посмотрел, куда же его приглашают.

Черт его знает, какое-то уэльское захолустье. Восхитительно.

Все это определенно смахивало на сюр.

В 5:25 Ремус Люпин переместился в указанном направлении. Вихрь аппарации выбросил его в довольно просторном чердачном помещении какого-то дома.

Напротив стояла Мэри.

— Ты пришел, — утверждение.

— Не мог же я отказать столь красноречивому предложению, — улыбнулся. И поцеловал протянутую руку.

Кажется, на этот раз она была довольна.

— Ты говорил, что любишь защиту от тёмных искусств. Мне же нравятся сами тёмные искусства. Так что предлагаю взаимно выгодное сотрудничество: практиковаться вместе. Совершенствуя свои навыки, мы сможем научить друг друга чему-то новому.

— И все? — он искренне наделся, что ему удалось скрыть разочарование, невольно прорвавшееся в его голос.

— А остальное будет зависеть от тебя, — она хитро улыбнулась. — Начнём.

Это было... весьма впечатляюще. Ремус никогда не считал себя слабым в защите, но уровень этой женщины приятно удивлял. Начав с простого, они все усложняли и усложняли связки, с каждым разом прикладывая все большие усилия, чтобы перехватить инициативу и перетянуть лидерство на свою сторону.

Но Люпину это нравилось. Это было совсем не похоже на те стычки, что случались у них с Пожирателями — когда страх, прочно обосновавшийся где-то в горле, диктует тебе только одну цель: "Ты должен выжить. Выжить сам и не дать умереть своим товарищам".

Здесь все было по-другому. Это напоминало какой-то спор, соревнование. И все нарастающий азарт гнал адреналин по венам, заставляя ускоряться, добавлять темп.

Однако последние несколько секунд превосходство было у Мэри, и Ремусу пришлось уйти в глухую оборону. Но вот ему показалось, что она слишком открыла свой правый бок, он сделал выпад вперёд, надеясь, наконец, зацепить ее...

Заклинание прилетело ему в грудь, сбив с ног. Потеряв равновесие, Люпин упал на спину, первые несколько секунд тщетно пытаясь вспомнить, как надо дышать. В следующий миг, ведомая неторопливым Экспелиармусом, из его рук вылетела волшебная палочка.

Вот же глупость, пошёл в атаку, не подумав о собственной защите.

Идиот.

Он лежал и смотрел в потолок, стараясь отдышаться. Услышал негромкий стук каблуков по полу — Мэри уже стояла около его головы и смотрела сверху вниз. Взгляд победительницы. Торжествующий. Заинтересованный. И что-то ещё...

Какая-то бесовская искра проскользнула, прежде чем Мэри лёгким движением скинула туфлю и поднесла ногу к его лицу.

— Целуй.

Сказать, что Люпин был в шоке — ничего не сказать. Первой мыслью было возмутиться — он не какой-то там мальчик для утех — но потом передумал.

В ее глазах был вызов.

Что ж, хорошо.

Он легонько коснулся губами ее большого пальца.

"Хочешь сыграть, «Венера в мехах»? Я тебе помогу".

Ремус провёл языком по пальцу (Мэри на секунду прикрыла глаза), а потом слегка прикусил его. Она ахнула и замерла на миг, но тут же поспешно убрала ногу.

— На сегодня, пожалуй, достаточно.

Не сказать, чтобы этот раунд он выиграл, однако очко в свою пользу определенно заработал.

* * *

Я сам не свой теперь, лишь об одном молю:

«Улыбку, милая, мне подари».

И в искушении до исступления

Навеки пойман я в силки любви.

Следующие семь дней показались Люпину самыми долгими в его жизни.

Он даже не пытался прогнать ее из своих мыслей, полностью признав капитуляцию.

Ремус видел ее во всем. В жестах и словах окружавших его людей ему чудились полунамеки и полуфразы, напоминавшие о ней.

Мэри Смит прочно въелась в его мозг, а ведь у них было всего две встречи.

Та игра, которую она затеяла, заставляла Ремуса почувствовать себя живым как никогда. С рвением школяра он листал книги, ища что-то необычное, дабы в следующий раз наверняка удивить ее, блеснуть новым знанием.

И Люпин всячески старался не думать о том, что ждал он не только этого…

Параллельно мозг не покидало чувство, что он что-то упустил, какую-то важную деталь.

Что — Ремус никак не мог разобрать.

* * *

В следующий раз Мэри ни словом не обмолвилась о финальном эпизоде их прошлой встречи. «Занятие» шло своим чередом — уровень заклинаний все нарастал, уклоняться становилось сложнее — Ремус решил припасти новшества напоследок.

Он уже подумывал использовать одно из них, как вдруг оказался непростительно близко к Мэри и чуть не споткнулся.

Потому что до него дошло, что, помимо всего прочего, преследовало его в воспоминаниях.

Запах.

Запах, который источала эта небольшая лента чёрного бархата на ее шее.

Он был сладковатым и манил к себе, но когда ты оказывался рядом, то аромат становился таким невыносимо, приторно сладим, что тут же хотелось убежать от него куда подальше.

А на расстоянии вновь начинал тянуть к себе.

Это что… облепиха? Ремусу пришлось потрясти головой, чтобы отогнать морок.

— Лента на твоей шее... у неё очень своеобразный запах, — сказал он, отходя на пару метров, чтобы сбить настойчивый аромат.

— Да, — Мэри посмотрела ему в глаза. — Это моя лента. Не захотелось с ней расставаться, — она склонила голову набок. — А что ты оставил своего в новом образе?

— Даже не знаю, — Люпин оглядел себя. — Ничего, наверное. Ничем-то я непримечателен, — он усмехнулся.

* * *

Как самый верный пес в минуту радости

Хочу свернуться я у ног твоих.

Прикосновением едва обласканный

Исполню прихоти, лишь назови.

Собираясь на очередную встречу, Ремус усиленно размышлял.

С одной стороны, остатки разума упорно твердили ему: это игра. Причем играют с тобой по правилам, которые тебе, увы, неведомы, меняя их на ходу. Этот же разум из последних сил пытался достучаться до Ремуса и сообщить ему, что ни к чему хорошему такая игра не приведет: ты наверняка окажешься проигравшим, как всегда. Прости, родной, но в таких вещах ты абсолютно не умеешь побеждать.

Но все остальное… все его существо пьянила сама мысль о ней. Вскользь брошенный вопрос — и вот Ремус всю ночь над ним думает, случайное прикосновение — и он буквально наяву ощущает, как горит потом то место, где скользнула ее рука.

Как-то раз они с Мэри вымотались просто донельзя и сидели прямо на полу совершенно беспардонным образом, потому что сил стоять у них уже не было.

А потом Мэри предложила Ремусу лечь ей на колени.

Люпин с опаской посмотрел на нее — где-то здесь определенно должен был крыться подвох. Но Мэри смотрела открыто и прямо, без усмешки.

И Ремус аккуратно лег, пристроив голову на коленях.

А Мэри чуть поправила воротник рубашки, чтобы ему было удобнее лежать, а потом просто сидела, гладила, перебирала его волосы и долго-долго говорила с ним, как и много раз до этого.

«Наверное, со стороны я сейчас похож на пса. Всеми забытого дворового пса, которого наконец-то пригрели».

Но почему-то такое нелестное сравнение в свой голове не обидело его. Пусть так. Если он и пес, то самый счастливый на свете.

И в чем бы Ремус ни пытался убеждать себя в те дни, когда не видел Мэри, как только от нее приходила весточка, он готов был сломя голову нестись хоть на край света, лишь бы оказаться ближе к ней.

Вот и сейчас: «У тебя же были совершенно другие планы, верно?»

Но что значат какие-то там планы, когда с уже такой знакомой совой тебе прилетает:

«Встретимся там же через час».

И теперь он стоит, подпирая плечом балку, и ждет ее появления.

Мэри возникает как всегда внезапно. Казалось, секунду назад ее там не было, и вот, ты только моргнул — раздался тихий хлопок, и она уже стоит перед тобой и чуть щурит глаза, изучая.

— Ты сегодня меня опередил.

— Хотел сделать приятный сюрприз, — он галантно целует ее руку.

— Что ж, начнем.

В этот раз Мэри изначально задает очень высокий темп, так, что Ремусу приходится прикладывать нехилые усилия, чтобы держаться на уровне. И в какой-то момент он понимает, что это тоже не более чем игра. Ей не стоит никакого труда на такой скорости сражаться с ним, умело выводя комбинации из защиты и нападения, она легко отбивает летящие в нее заклинания, продолжая с интересом смотреть на него.

Раньше она не гнала его… вот так. Не показывала полную силу? Что ж, очень похоже. Судя по ее изучающему взгляду, она ждет своего подарка. Когда же он наконец применит что-то новое, что ее развлечет?

Ремус улыбается, поддерживая Протего.

«У меня есть, чем тебя порадовать, милая».

Договорив последнее слово связки, он выпускает Глиссео в комплекте с Агуаменти ей под ноги — вроде мелочь, но если на обычном льду еще можно устоять, то, когда он смочен водой — практически нереально.

И в кои-то веки его работа достигает своей цели — Мэри взмахивает руками, пытаясь удержать равновесие.

Люпин с удовольствием складывает руки на груди: сегодня он вышел победителем.

Как выясняется секундой позже, радуется он преждевременно.

Вот же наивный, подумал, что она так просто стерпит поражение и не захочет взять реванш?

Мэри переводит на него хитрый… хищный взгляд, и в следующий миг глаза у Ремуса оказываются под плотной повязкой из черной ткани.

— Что? — Люпин едва успевает сообразить, что произошло, и вот уже в ноги ему летит заклинание — подсечки, судя по всему — потому что он падает на колени и, потеряв равновесие, роняет полчку на пол — та с глухим стуком отскакивает от досок.

— Мэри, зачем? — он тянется рукой к повязке, но тут на нее сверху ложится другая — теплая ладонь с нежной кожей аккуратно опускает его руку вниз.

— Тихо-тихо, — она касается кончиком палочки его правого запястья — и вот оно уже связано путами с левым у него за спиной.

— Что ты делаешь? — Ремус усмехается. — Ты затеяла новую игру? — внутри него разгорается какое-то чувство… сродни мандражу: любопытство, предвкушение происходящего с легкой толикой страха, который делает ощущения еще острее.

— Ты много говоришь, — и вот Ремус не может выдавить из себя ни звука.

Отлично, еще и Силенцио.

— Ты сегодня был хорошим мальчиком, Джон. Мне понравилось. Теперь мой черед доставить тебе радость.

Честно говоря, стоя вот так, на коленях с завязанными глазами и связанными руками, Ремус особой радости не чувствует — он бы с удовольствием сейчас сгреб ее в охапку и зацеловал бы до смерти, дав, наконец, волю чувствам. Поэтому, когда Мэри начинает легкими движениями расстегивать пуговицы на его рубашке и аккуратно спускать ее ниже плеч, он тихо вздыхает, не в силах сдержать стон, который никто не услышит.

«Милая, что же ты творишь?»

Внутри него все плотнее скручивается тугой комок, постепенно лишающий возможности связно мыслить.

Что она задумала?

— Я уверена, тебе понравится моя идея, просто потерпи, — шепот у самого уха, он успевает резко повернуть голову и ощутить этот невыносимый в своей притягательности и приторности облепиховый запах, который сейчас совсем рядом.

Легкий стук каблучков и удаляющийся аромат говорят ему, что Мэри отошла на какое-то расстояние.

А потом… короткий звук, как будто кто-то рассек воздух хлыстом, и вот Ремус ощущает на своей спине жгучую полосу.

Заклятие невидимого хлыста? Она что, сошла с ума?

Но ему не дает сосредоточиться на этой мысли второй, а затем третий удар.

Нет, это уже ни в какие ворота не лезет.

Он пытается встать — спина нещадно горит, но только ставит одну ногу на пол, как ему на плечо ложится ее рука.

— Тебе больно? Я сейчас все исправлю, — опять совсем рядом с ухом.

Конечно, ему больно, черт побери! Но ногу все же ставит обратно на колено.

А потом… нет, он определенно перестал понимать логику происходящего.

Мэри покрывает каждый сантиметр жгучих полос, протянувшихся по его спине, почти невесомыми поцелуями.

Узел внутри Ремуса начинает раскручиваться. В ушах нарастает шум, еще чуть-чуть и его разум совсем отключится, растворившись в происходящем.

А потом все повторяется. Ремус не знает, сколько прошло времени, он совершенно теряется в этой смеси боли и наслаждения, в этом манящем облепиховом запахе, становящимся практически невыносимым вблизи.

Если сейчас он потеряет рассудок, то будет самым счастливым в мире сумасшедшим.

И когда Люпину кажется, что безумие уже брезжит на грани его сознания… все заканчивается.

— Фините Инкантатем.

Путы спадают вместе с повязкой, а из горла начинает вырываться, ставшее слышным, хриплое дыхание.

Мэри стоит в паре метров от него, глядя с легкой усмешкой.

— Пожалуй, на сегодня с тебя хватит, Джон. Пока! — она взмахивает рукой, делая пару шагов, и грациозно исчезает в повороте.

А Ремус так и стоит на коленях еще какое-то время. Потом устало проводит ладонью по лицу и пытается встать. Накидывает рубашку — и тут же шипит, скидывая обратно. Опрометчиво, у него ведь вся грудь и спина сейчас будто покрыты красной сеткой.

Он поднимает с пола свою палочку, осторожно накладывает на себя охлаждающие чары и со второй попытки все же одевается.

Думать пока получается с трудом, поэтому Ремус просто аппарирует к себе домой.

* * *

Один неверный шаг — и ты над пропастью,

Один случайный взгляд — и ты пропал.

В темнице образов, в ловушке запахов

«Любимой» знаешь ли, кого ты звал?

Ремус лежал на кровати, закинув руки за голову, и рассматривал трещины на своем потолке.

Если бы он и Мэри не были непростительно взрослыми людьми, можно было бы подумать, что кто-то из них (или оба) усиленно готовится к практическому экзамену.

И все происходящее напоминало бы идеальные школьные уроки, если бы не та игра, которую Мэри затеяла.

Почему она то приближает его к себе, то делает вид, что они не более, чем просто знакомые?

И почему он каждый раз так легко ведется на любую ее прихоть, на самое мимолетное желание? Ведь, если задуматься, это отнюдь не красит его: получается, он совсем растерял остатки самоуважения. Но как только эта мысль приходит к нему, Люпин тут же понимает: все, о чем бы он ни думал сейчас, в прах рассыпается от одного ее взгляда.

Околдовала сердце, обворожила разум, приковала невидимыми цепями к себе его душу… Ведьма, одним словом.

Он что… влюбился?

Похоже, что да.

Господи, это ж надо…

Люпин закрыл лицо ладонями и тихо засмеялся.

"Сколько тебе лет, герой-любовник? Уже седина в волосах, а ты, как мальчишка, каждую секунду своей жизни думаешь о… ты даже не знаешь, о ком".

Погруженный в размышления, он сам не заметил, как заснул.

* * *

Рассеянность, ставшая теперь практически постоянной его спутницей (кроме встреч с Мэри — о, там его вниманию можно было позавидовать) не осталась незамеченной: после того, как на собрании Ордена он третий раз ответил невпопад на заданный вопрос, на него стала сердито шипеть даже Молли.

Ремус пытался пристыдить себя — безуспешно.

Все его существо тянуло к ней.

Видеть ее. Говорить с ней. Касаться, вдыхать ее запах, провести рукой по волосам. Поцеловать наконец эти губы, так часто кривящиеся в забавной усмешке…

От дальнейших фантазий его прервал рассерженный окрик Молли:

— Ремус! Ты вообще слушаешь, что тебе говорят?

— Я… простите, я не очень хорошо себя чувствую сегодня. Пожалуй, пойду, — он встал и под удивленные взгляды собравшихся начал выходить из кухни.

— Милый, может тебе что-то нужно? — вмиг сменившая гнев на милость Молли Уизли участливо тронула его за руку.

«Ах, Молли, нет у тебя власти дать мне то, что я хочу…»

— Спасибо, Молли, не надо, — Ремус аккуратно сжал ее пальцы и, кивнув всем, вышел.

Постоял, разглядывая ночное небо. Вытряхнул сигарету из пачки — вот же… и это перенял от нее — затянулся.

Аккуратно выпустил дым в сторону звезд, на секунду скрыв их белой поволокой.

Интересно, где она там? Его Мэри? В детстве мама говорила, что на небе есть звезда, светящая для каждого человека. Он сейчас как раз рассматривал свою. Ремус понятия не имел, как она называется, но до сих пор верил, что мама была права, и эта звезда — его.

Где же спрятана та, что светит для нее?

— На что засмотрелся, Лунатик? — сзади тихой поступью подошел Сириус.

— Да так… размышляю. Наблюдаю за звездами, — потом вдруг решил спросить. — А ты свою видишь?

— Нет. Что-то не показывается она в последние дни.

Ремус нахмурился, но ничего не сказал.

Плохая примета.

Люпин краем глаза заметил, как слева от него вспыхнуло и погасло маленькое пламя на конце палочки, а вслед за ним зажегся небольшой, с вкраплениями черного, оранжевый огонек.

Сириус тоже выпустил дым в небо.

Пару минут они курили молча.

— Ну?

— Что «Ну?»?

— Ты так и будешь молчать или наконец скажешь мне, кто она? — в глазах Блэка пробежал бесовская искра.

— Понятия не имею, — Ремус усмехнулся, насколько честными были его слова в этот момент.

— Ладно, не хочешь, можешь не говорить, — кажется, Сириус обиделся.

— Нет, Бродяга, ты не понял, я правда не знаю… — и вот Люпин начал уже привычно оправдываться. — Помнишь, Пол упоминал о том клубе? Ну, в общем, я…

Глаза у Сириуса стали размером с галлеон. Он сильно затянулся, выдохнул, потом произнес:

— Судьба сейчас шутит надо мной, да? Наш скромняга Ремус пошел на свидание? Вслепую? С абсолютно не знакомой женщиной? Под оборотным зельем? Скажи, что это розыгрыш.

— Нет, это не розыгрыш, — кажется, Ремус начал краснеть.

— Ну и молодец же ты, Рем! — Сириус похлопал его по плечу, потом заговорщицки произнес:

— Вы уже?..

Мы уже… Ремус вздрогнул, когда вспомнил ее поцелуи на своей спине, груди, плечах, покрывавшие каждую клеточку воспаленной плоти, вздох наслаждения, так нечаянно вырвавшийся из ее горла, когда он целовал ее ногу, ее руки, перебиравшие пряди его волос…

«Мы больше, чем уже, Бродяга, но вряд ли ты спрашивал об этом».

— Нет, — и, подумав, добавил. — Пока нет.

Сириус подмигнул ему.

— Ты давай, не упускай шанс! Подумать только, Лунатик… — качая головой, говорил он, направляясь к дому.

— Эй, Бродяга!

Сириус повернул голову.

— Никому, ладно?

Сириус затянулся напоследок и выкинул сигарету в кусты.

— Не обижай меня такими словами, друг, — и скрылся за дверью.

Люпин постоял еще пару минут, потушил сигарету о землю и отправился домой.

* * *

Ремус апатично кидал теннисный мячик в стену, лежа на кровати.

Удар — поймал.

Сириус умер.

Последний, для кого он был человеком.

В груди у Ремуса образовалась дыра, и он с удивлением обнаружил, что совершенно не знает, чем ее заполнить.

Что делают люди, когда погибают их лучшие друзья?

Кто-то предается безутешной скорби. Кто-то пьет, как в последний раз.

А Ремус не знал, что делать. Точнее… после смерти Джеймса очень надеялся, что не придется вспоминать.

Все, что когда-то было разделено на четверых, потом, волею судьбы, было сразу разделено на двоих, ведь один оказался предателем.

А теперь… половины нет.

Будто Сириус забрал это с собой, позабыв отдать на прощанье.

Человек, который с абсолютно придурковатым выражением лица вещал ему о своей очередной влюбленности и утверждал, что теперь-то это точно любовь всей его жизни…

Умер.

Человек, который гладил его по спине, отпаивал огневиски, после того, как в переходном возрасте во время превращения Ремус чуть не умер от боли…

Умер.

Человек, вместе с которым они смотрели на улыбающихся Лили и Джеймса на своем выпускном, и думали, что и они скоро найдут своих волшебных лесных фей, потому что ну не могут они, такие молодые, такие отчаянно живые, такие счастливые в тот миг, не могут они жить по-другому!

Тот человек умер.

И теперь Ремус как никогда чувствовал себя одиноким. Ему не к кому было пойти. Не с кем было разделить горе, съедавшее его изнутри, подобно червю, прогрызавшему все новые ходы в сердце и оставлявшему там лишь пустоту…

Точнее, была одна, к которой он бежал сломя голову.

Как будто пытался в тех наигранных ненастоящих встречах спрятаться от реальности.

Но и с ней в последнее время все шло наперекосяк.

Почему она так себя вела?

Сначала в поведении Мэри появилась легкая раздражительность. Как будто кто-то, проходя мимо, добавил каплю горечи в происходящее. От прикосновения, которому раньше улыбнулась бы, нервно одергивалась, на безобидные фразы — ощеривалась и воспринимала их в штыки. Нет, в тот момент это практически не проявлялось — так, мелочи. В конце концов, ну у кого из нас не бывает плохих дней, верно? Да и вообще, мало ли, что там у женщин… Но потом это повторялось еще и еще. И если раньше неприятный эпизод можно было легко выкинуть из памяти, как незначительный, то теперь этого сделать никак не получалось.

Удар — поймал.

Складывалось впечатление, что с каждым разом его общество все больше напрягает Мэри. Будто она вынуждена там находиться и оттого так раздражена.

Но тут Ремус заходил в логический тупик: инициатором каждой встречи по-прежнему была Мэри, и если ей это неприятно, то зачем она продолжает?

Зачем изводит себя и его?

Люпин находил такое положение дел унизительным для себя. Остатки гордости вопили о том, что он не должен позволять так с собой обращаться. Тебе ясно дали понять, что твое общество неприятно — так прояви же характер, прекрати это! Не позволяй вытирать о себя ноги!

Но сколько бы Люпин эту гордость ни слушал, он с отвращением понимал, что все эти размышления рассыпятся в пух и прах, как только она поманит его к себе.

Почему?

Да потому что он был болен Мэри. Эта женщина… имела необъяснимую власть над ним. Он просто не мог и, что самое противное, не хотел ей сопротивляться.

Иногда ему казалось, что он приползет к ней даже мертвым, если такова будет ее воля.

Удар -…

В окно постучала птица.

… мяч стукнул его по плечу, отскочил и поскакал по полу.

Люпин глубоко вздохнул.

Как низко ты пал Ремус.

Как мерзок и отвратителен ты сейчас в своем желании, смешанным с брезгливостью к себе, с осознанием, что там тебя, скорее всего, опять унизят, но все равно разгорающемся внутри тебя.

Глупец, да ты никак счастлив? Что бы ты ни думал минуту назад, сейчас твое сердце радостно разгоняется, ведь ты увидишь ее.

Сможешь говорить с ней — пусть она оскорбляет тебя.

У тебя будет возможность вдохнуть ее запах — пусть плюет тебе в душу, не первая и не последняя, верно?

Сколько стоит твоя гордость Ремус? Пары прикосновений?

Нет.

Целая история, огромный вихрь воспоминаний о женщине, которая не побоялась быть искренней с тобой. Не спряталась за масками жалости или брезгливости, а обращалась с тобой… как с человеком. С интересным и (польстим «Джону Тейлору») привлекательным мужчиной.

Поэтому сейчас пусть ведет себя как угодно — ты великодушно простишь ей это.

Ведь Мэри авансом оплатила бессрочный билет на место в твоем сердце.

Ремус поднялся и подошел к сове, нетерпеливо переминающейся на подоконнике.

Что ж, Ремус Люпин, королева ждет вас.

Негоже вызывать ее недовольство.

* * *

Тварь бессердечную, тварь беспощадную,

Жестокосердную убийцу грез.

Не оттого ли ты легко и радостно

На пьедестал в душе ее вознес?

Сегодня Мэри будто с цепи сорвалась. В каждом ее движении, в каждом жесте чувствовалась какая-то отчаянная злость. Даже ненависть. И не имея другого выхода, она была направлена на Ремуса.

Он честно старался держаться.

Хотя, по правде, сегодня Мэри уже давно перешла все допустимые границы.

— Вставай!

Люпин лежал на боку, хрипло дыша — последнее заклинание ощутимо задело его по ребрам.

— Вставай, я сказала! — Мэри подошла и пнула его носком в бок.

— Ох… — сдавленно выдал Люпин: кажется, он все же сломал ребро.

— Или это все, на что ты способен? Ничтожество, ты не можешь продержаться против женщины!

Ремус, кривясь от боли, поднялся.

Ну вот какого черта на нее сегодня нашло?

— Мэри…

— Соберись! Возьми в руки палочку, выродок!

Последнее слово будто окатило Ремуса ледяной водой.

Как она его назвала?

— Что? — в груди волнами поднималось какое-то противное чувство, которое ему совершенно не хотелось выпускать наружу.

— Что слышал! Вставай и дерись!

И Ремус дрался. С каждым словом Мэри все нарастающее бешенство клочьями рвалось наружу, и он уже даже не пытался его сдерживать, вымещая все в заклинаниях.

Достало.

Все достало.

Достало собственное уродство, которым тебе тычут в нос при каждом удобном случае.

Достала эта женщина, решившая, что может играть с ним, как захочет.

Достала собственная слабость, из-за которой он потакает любому желанию Мэри и не может воспротивиться. Ведь даже сейчас, в своей ярости он все равно делает то, что совпадает с ее волей!

Но Мэри сегодня словно впала в буйство — ее ничто не могло задеть. Она рвала и метала, попутно успевая оскорблять Ремуса:

— Давай, вылижи пол своим поганым языком, ты же так хорошо умеешь пресмыкаться! — сказала она, когда Люпин в очередной раз упал на пыльные доски.

— О, ты решил ползти ко мне! Ну, давай, милый, из тебя выйдет отличный пес!

— Интересно, от какой шлюхи ты родился, такой никчемный?

Все.

Разум выключился.

Осталась одна голая ненависть, застилающая все.

Ремус поднялся, чувствуя, как кровь пульсирует в висках, будто кто-то отбойным молотком долбил изнутри:

«Выродок»

«От какой шлюхи ты родился?»

Кажется, он слишком долго терпел.

Жаль, что сейчас рядом оказалась именно Мэри.

Ремус в два прыжка оказался около нее, чудом увернувшись от заклятий и, выбив одной рукой у нее палочку, другой схватил за лицо.

Мэри хрипло рассмеялась.

И плюнула ему в лицо.

Люпин наотмашь ударил ее тылом ладони по щеке.

— Хорошо… — тихий шепот и прикрытые, будто в экстазе, глаза.

Еще.

— Давай, родной!

И еще.

— Не останавливайся!

Красная пелена все никак не спадала с глаз Ремуса, и только вид крови на губе Мэри, которую она с удивлением стерла рукой, на секунду вернул его в реальность.

— Ну надо же, ты смог… — и подняв на него взгляд, продолжила. — И что, это все? Как обычно уйдешь, поджав хвост, и будешь обтекать слюнями на мой образ в одиночестве? Господи, как же ты жалок. Ты даже не можешь взять ту женщину, которую хочешь!

Ремус усмехнулся в каком-то хищном оскале.

"Ты хочешь спровоцировать меня?

Хорошо.

Это давно отвечает моим желаниям".

Он грубо дернул ее за руку и повернул спиной.

— Хочешь, чтобы я взял тебя? Решила развлечься, да, милая?

Где-то в горле буквально на секунду возникло чувство омерзения к себе, но его быстро подавила в разы возросшая ярость и… да что уж там, похоть.

Звериное желание сделать так, чтобы она просто не смела больше обращаться с ним подобным образом.

Он с силой рванул платье (пуговицы заскакали по полу) и с каким-то животным рыком впился в ее шею.

Ремус съел бы ее сейчас. Отрывал каждый кусок плоти и с наслаждением проглатывал, наблюдая, как она истекает кровью.

А потому он был груб. Не жалел и не щадил ее ни секунды, словно хотел, чтобы ей было больно — так же, как и ему от ее холодного равнодушия в последнее время. Он прогонит это безразличие.

«От любви до ненависти один шаг».

В этот миг он достаточно сильно ее ненавидел.

Ремус кончил, резко дернувшись, и через секунду отпрянул от нее, как от чего-то отвратительного.

Душу будто вынули. А взамен накидали лишь комья грязи.

— Отлично, — Мэри медленно отошла в сторону и привела себя в порядок. — То, что нужно. Ты молодец, Джон — и кривая ухмылка напоследок.

* * *

Теперь сиди же ты, себя оплакивай

И на замок запри дорогу в рай.

Оставь любовь свою к ней незапятнанной

И в светлой памяти не оскверняй.

Ремус не помнил, как оказался дома.

Он ничего не чувствовал.

Не хотел чувствовать.

"Господи… Что я наделал? Мэри никогда не простит меня".

Люпин лежал на кровати и глядел в одну точку.

На смену ярости, обуревавшей его в ту ночь, пришла апатия.

А потом… вот в этом самом «потом» он варился уже третий день.

Хорошо, когда можно сделать кого-то виноватым, правда? Когда ты можешь честно сказать себе: «Я не при чем, меня спровоцировали».

И все — ты чист, как белый лист, твою совесть ничто не мучает.

Вот и Люпин тоже утешал себя так поначалу, только едкий голос шептал ему: «Провокация? А не этого ли ты хотел с самой первой встречи? Ведь признайся, тебе понравилось то, что ты с ней делал. Ты прикрывался собственным наслаждением в мучениях, а на самом деле давно ждал момента, копил в себе подавленную ненависть к этому миру, ища возможности выплеснуть все. А Мэри — кто знает, почему она так себя вела? Может быть, у нее были какие-то проблемы? Ты ведь даже не пытался выяснить, что с ней, потому что не хотел. А потому так легко повелся — ведь тому было отличное оправдание! Нет, Ремус, не Мэри здесь сволочь, а ты. Ты та мразь, которая выместила свою злобу на этот мир на хрупкой женщине. Скажешь, ей понравилось? Что она в наслаждении шептала те слова, которые обычно говорят любимым в минуту страсти? Идиот, она просто пожалела тебя. Да, Ремус, ведь жалость — это все, чего ты заслуживаешь. И Мэри, наплевав на свою гордость и проблемы, решила помочь, спасти тебя.

А что сделал ты?

А ты, Ремус, скорее всего, сломал этого человека.

Люпин резко встал с кровати.

Он должен увидеть Мэри.

Неважно, как он будет ее искать, но он найдет.

И будет на коленях ползать, лишь бы вымолить прощение.

* * *

Белла сидела и задумчиво вертела в руках бокал с вином.

А чего она собственно ждала от всего этого?

«Ты хотела развлечься. Что ж, развеяла скуку. Более чем».

Белле всегда требовалось больше эмоций. Чтобы она чувствовала себя живой, в крови должен был гулять адреналин.

И потому Белла всегда искала приключений. С азартом заядлого картежника лихо спрашивала у судьбы: «Ну, что ты мне предложишь на этот раз?».

Но годы шли, развлечения становились все жестче, а внутренний огонь постепенно затухал.

Потому что когда ты живешь каждый день, как на пороховой бочке, со временем… привыкаешь к этому.

Почему гурманы не едят деликатесы каждый день?

Потому что тогда они превратились бы в обычные блюда, и вкус утратил бы свою ценность.

А Белла… что ж, она не знала меры. Привыкнув брать от жизни все, она хотела насытиться эмоциями здесь и сейчас, до последней капли, до тошноты, чтобы ничего не осталось.

Чтобы потом, как наркоман, искать себе новую дозу того, что сможет всколыхнуть ее сознание.

Нет, она нисколько не сомневалась ни в идеях Хозяина, ни, упаси бог, в нем самом. Просто… это была работа. С некоторых пор все, что происходило там, воспринималось исключительно так. Это не отменяло того, что она могла бурно реагировать на происходящее, но… это было не то.

Ей было мало.

Видимо, потому она пошла в клуб, про который услышала от Дарси Паркер.

А это оказалось и правда очень забавно. Джон… он был такой смешной и милый в своих попытках потакать ей. С мужем они уже давно были скорее партнерами. Безмерное доверие, уважение и привычка, но, увы, ни намёка на страсть.

Для Беллы это было губительно. А потому она с таким энтузиазмом ухватилась за, казалось бы, дурацкую идею свиданий вслепую.

Белла улыбнулась своим воспоминаниям.

"Джон... интересно, кто ты?"

Ведь на любую ее выходку он реагировал с радостью, словно никто и никогда не дарил ему ласки.

А потом Белла захотела ещё. Что, если поднять градус встреч, и сделать происходящее острее?

Джон и здесь не подкачал. Боже, это было такое пьянящее чувство собственной власти над человеком.

Но потом... в какой-то момент она поняла, что настолько неограниченное подчинение начинает надоедать. Джон даже не пытался сопротивляться, и от этого происходящее становилось... приторным.

Белла наелась своей победой и властью настолько, что те стали пресными.

Она подняла бокал с вином на уровень глаз и посмотрела сквозь него на комнату — та окрасилась в гранатовый цвет, на секунду показавшись таинственной и манящей.

Белла вздохнула и поставила бокал обратно. Вот и она так же подумала, что если попытаться посмотреть на этот мир через другую призму, одеть на себя чужую личину, то что-то изменится.

Ничего не изменилось. Мир такой же серый, и в нем по-прежнему трудно найти поводы для радости.

Воспоминание о последней встрече и о том, что ей предшествовало, неприятно резануло. Белла вытряхнула сигарету из пачки. Зрителей нет, а значит, спектакль с мундштуком можно оставить за кулисами.

За грудиной было какое-то неприятное, саднящее чувство…

Наверное, именно оно заставило ее пойти на такой шаг.

Белле хотелось ощутить боль.

О причинах этого желания она себе думать просто запретила — не вспоминать, ни за что и никогда то, что произошло в Министерстве.

И то, что она там сделала.

Белла щелчком стряхнула пепел с сигареты.

Интересно, если Джон находил наслаждение в страдании каждый раз, значило ли это, что в его жизни постоянно происходит что-то, от чего надо вот так, сломя голову, бежать в сумасшествие?

А в целом... что ж, неплохо для завершения. Она долго думала, как же закончить эти уже приевшиеся отношения (просто не прийти на следующую встречу казалось ей некрасивым. И скучным). Белла очень надеялась, что гордость Джона пострадала достаточно для того, чтобы он не захотел ее больше видеть.

Ведь получилось, что одним выстрелом она убила двух зайцев: заглушила собственную совесть, потихоньку точившую изнутри ее душу, и поставила жирную точку в их истории.

Белле пришёлся по душе такой финал. Во всяком случае, она его запомнит.

* * *

Ремус Люпин шёл узкими улочками Лютного.

В воспалённом мозгу билась мысль, что он должен повидаться с Мэри.

Но для этого ему были необходимы волосы того человека, которого она знала как Джона Тейлора, и лавка, в которой он мог их достать, находилась за следующим поворотом.

Он как раз подходил к нему, когда споткнулся и чуть не упал.

Причиной столь неожиданного нарушения равновесия был отнюдь не камень на дороге или выщерблина в брусчатке.

Запах.

Ее запах.

Невыносимый в своей притягательности облепиховый запах той чертовой ленты.

Только сейчас он ощущался более явно, и с каждой секундой становился все сильнее.

Означало это лишь то, что к нему приближалась его обладательница.

Люпин замер около стены.

Нет. Он не готов. Он ещё не решил, что будет говорить, хотел сделать это наедине...

Сердце ухало в груди так громко, что, казалось, все должны слышать его в этот момент.

Миг. Ещё один.

А потом из-за поворота вышла и резко остановилась женщина, на шее которой красовалась чёрная бархатная лента.

Этой женщиной была Беллатриса Лестрейндж.

Ремус перевёл взгляд на ее лицо. Беллатриса неотрывно смотрела на него своими огромными глазами.

Что произошло со времени в тот момент, он не знал.

Может быть, они простояли так целую вечность, а может быть, долю секунды.

Господи, как? Как могло так случиться, что...

Да нет.

Это же просто смешно. Невозможно!

Не мог он таять от ее прикосновений, не мог желать ее до одури, не мог думать о ней ночи напролёт.

Быть такого не может, что именно ее он полюбил.

И эта женщина... та, которая сводила его с ума. Короткой записки от которой он ждал целую неделю как наркоман очередную дозу. Которая стала для него целым миром за последнее время.

Этой женщиной оказалась та, с которой у него никогда и ничего не могло быть общего.

Тварь, замучившая Френка и Алису, мразь, убившая Сириуса… Да список ее грехов будет длиною в вечность, если записать.

«Невозможная судьба, за что ты так со мной?»

Ему захотелось немедленно исчезнуть, провалиться сквозь землю, оказаться за тысячу километров отсюда, лишь бы убежать от того отвращения к себе, которое разлилось в его груди.

Этот ворох противоречивых мыслей клубился в его голове, стремясь порвать ее, а Ремус стоял, как заколдованный, и не мог пошевелиться.

Он ощутил, как лицо бросило сначала в жар, потом в холод, а затем к горлу подкатило противное чувство тошноты.

А Белла лишь криво ухмыльнулась и сделала медленный шаг навстречу...

Чтобы пройти мимо него.

И последнее, что Ремус услышал из-за спины, было:

— Прощай, Джон Тейлор.