Оставшиеся (джен)

«Аварийная зона! Не входить!»

Импровизированное, растянутое ограждение пластиково шелестело по земле, путаясь в сухой, едва живой после лета траве. Воздух плыл.

«Идет подготовка к сносу!» — предупреждающий лист с сальными следами частого держания в руках угрожающе отклеивался от опечатанных дверей здания, запыленный, с выгоревшими светло-коричневыми чернилами. Подготовка шла с толком и расстановкой. Время от времени.

Обесточенные внешние линии электропередач были выдраны, забились под стены и медленно врастали в эрозионную землю, сдобренную красно-рыжей кирпичной крошкой, обломками и хлопьями слезшей известки, распространяя характерный прожаренный запах ржавой окиси; не то чтобы неприятный, но свойственный заброшенности, наконец настигшей и штаб-квартиру АНБУ.

В документах причиной для сноса указывали эрозию горной породы. Естественные причины — старость, прочие — высокая вероятность обвалов из-за того, что штаб стоял почти на самом склоне.

Одно из самых старых строений в деревне и единственное, что почти четверть века назад выстояло во время нападения Пейна, наследие Третьего...

У него не было шансов, да и само подразделение давно утратило свои привилегии.

Прошло даже меньше времени, чем ожидалось, прежде чем последние отряды самого здорового от морали подразделения в Конохе были переведены на основания общих остатков действующей армии. Обострение: АНБУ хотели забыть. Как Корень, так и не признавший чужую власть и когда-то давно, руками деревни, истреблённый до последнего человека. Их признавали угрозой для безопасности, а когда пришло время, они даже не сопротивлялись. До самого конца им было всё равно.

Не в пример тем, кто первым посчитал своим долгом надавить на больное — мол, «Да как так?», «Как мы (вы) позволили подобным организациям существовать?» — и ветераны двух войн превратились в упоминание на странице погодной записи как «Потерянное поколение». Ну а тех, кто в свое время покрывал это: старый совет и некоторых других причастных — просто стерли отовсюду, откуда можно, не забывая прививать осуждение.

Дети всё-таки — это, как оказалось, святое.

Пусть так.

Тензо прикрыл глаза от солнца для верности. Прибавил шаг, случайно хватая два лишних вдоха. Он немного опаздывал.

Какаши выпутался из тени стен и махнул рукой, не глядя принимаясь отряхивать грязно-белую крошку со штанов и завязанной вокруг пояса водолазки, но похоже, что даже в безрукавке менее жарко ему не было.

— Порядок? — он склонил голову.

Тензо вытер под носом тыльной стороной ладони:

— Да, — чуть помедлив, переступил с ноги на ногу и сложил печать простой водной техники.

— Надеюсь, что наш проход не обнаружили и вход не закрыли.

Какаши смотрел, как в выставленной левой ладони напарника надувается прозрачный, влажно подвижный шар.

— Воздух суховат, — Тензо хмыкнул, — мало, конечно.

— Вполне хватит.

Какаши опустил маску до подбородка и склонился вперед. Вздрогнул непроизвольно, когда пузырь хлопнули об его затылок. Вода проливалась по бокам головы, стекала на нос и за шиворот, и на землю, оставляя круглые темные пятна.

Тензо издал смешок, когда он хлюпнул ладонями по лицу и встряхнулся: мокрые волосы облепили голову.

— Больше никаких сведений получить не удалось? — Какаши отступил на два шага и только потом повернулся. Он сразу стал каким-то посвежевшим и бодрым.

Они двинулись к арсенальным пристройкам, оглядываясь в противоположные стороны. Привычки.

Тензо нахмурил брови:

— Нет, к сожалению. Я спросил кое-кого надежного. Он ничего не слышал, но обещал тоже сходить проконтролировать. Давний приятель — привет из прошлого.

— Прошлого? — недоуменно сморгнув, переспросил Какаши, и морщины в уголках его рта углубились, — неужели?

— Ага, бывший напарник, он покинул Корень незадолго после зачистки квартала Учиха. Старая закалка: ему удается не привлекать внимания.

— Всем бы так в свое время. Сколько ему?

— Если вам пятьдесят шесть, то ему пятьдесят девять или около того. Сказал, за сведениями подойти второго дня.

— Ну и... ладно будет, — остановившись перед выцветшей стеной нужного строения, Какаши уперся в нее ногой. Перенес вес тела и сделал шаг вверх. Еще один. — С рамой надо осторожнее в этот раз.

В помещении, из которого уже очень давно всё вынесли, оставив только голые стены и пустые плафоны, было еще более душно, чем снаружи, хотя они и вошли с теневой стороны.

Арсеналы их в целом не интересовали, а целью было то, что внизу.

Тензо подал голос, опуская руку за спину:

— Я обновил карту с прошлого раза, — эхо грохнуло обо все плоские поверхности.

Какаши взглянул в развертку, потирая подбородок через ткань, и повел пальцем по бумаге.

Дышать всё же было невозможно.

— Отлично, — спускаясь в пролегавшие под Конохой тоннели в последний раз, они не готовились вообще, понадеявшись непонятно на что. — Но в крайнем случае, я полагаюсь на твою память. Ты ходил здесь дольше, чем я.

Он похлопал его по плечу. Тензо, однако, выражение некоторого беспокойства не скрывал.

— Всё изменилось существеннее, чем я думал, семпай. Их состояние уже каких-то там лет десять-пятнадцать назад было более, чем неудовлетворительным, а тогда тоннели еще использовались кое-как, — он потер лоб, так как был сегодня без шлема,— но сейчас и говорить не о чем. Помните, пару лет назад у нас просела земля в южной четверти и никто особо не заморачивался?

Какаши кивнул: он хорошо помнил. Благо, обошлось малой кровью.

— Угадайте, почему, — Тензо показал: на обновленной карте проходящая в том районе подземная развилка отсутствовала. Белое пятно: обвал это был или еще что, неважно, но по лицу Тензо Какаши понял: он всерьез озабочен тем, что в следующий раз им может не так повезти.

— Напомни мне об этом, хорошо?

Тензо кивнул и пропустил его вперед. Разрушение котловины было не той проблемой, которая вынудила их вернуться.

Спустившись вниз впервые за много лет, они не сразу поняли, что случилось. Под ногами был пол. Одна из многих вещей под большим знаком вопроса.

Вода ушла.

Выдержка из инструкций для обслуживающего персонала дренажных систем гласила, что во всей системе подземных переходов должен поддерживаться стабильный уровень водяного покрытия и так далее и тому подобное, как помнил Какаши, недоверчиво ступая по покрытому замшелыми потеками бетонированному дну, идущему микротрещинами силами времени и паразитирующей в них жизни. В прошлый раз Тензо качал головой в силу своей специализации. Ведь смысл был в том, что вода не давала информации о передвижениях: ни следов, ничего. Это была простая мера предосторожности.

Мера, которая работала.

— Всё вниз и вниз, — усмехнулся Какаши, замерев в зеве спуска, и, отвязав рукава водолазки от пояса, стал одеваться.

— Единственное, о чем стоит действительно беспокоиться, — склонил голову набок Тензо, приседая на корточки, — это исправность вентиляционной системы на некоторых участках. На карте они отмечены.

— Скорректируем маршрут по ходу дела, если что.

Главное было спуститься. Аварийное освещение было очень плохим.

«Там кто-то ходит»

Кагэ, бывший АНБУ, отбившийся где-то после войны, нервно оправлял штопанный рукав, закрывая пометку о дезертирстве. Утром в забегаловке почти никого не было, но он всё равно не мог унять беспокойство. Прятал дёрнутое узелками заживших язвочек лицо за пиалкой с саке, а потом уточнял, перегибаясь через стол:

— Четвертый выход, не в первый раз замечаю. Говорю из верности присяге, — плохая шутка. Он явно спешил убраться, что было вполне понятно; не он был первым. Через Коноху вообще проходило много людей, которые когда-то ее покинули. — Я не параноик, потому и сообщаю только сейчас, хотел убедиться. Но это — точно не наши.

Он был проверенный информатор.

Чем дальше, тем больше тяжелел воздух. Споры и испарения — даже Какаши, будучи в маске, перекрывал лицо рукавом, раздраженно щурясь, но не останавливаясь, — и от бетонного пола душная сырость: судя по карте, они как раз пересекали тот единственный аварийный участок спуска, обойти который было никак нельзя.

В прошлый раз до головного тоннеля удалось добраться без особых проблем. Тензо, не сдержавшись, коротко закашлялся в ладони, отвечая на спрашивающий взгляд легким кивком. Он надеялся, что и в этот раз будет так же.

Тем более, что ничьих следов, кроме их собственных, оставленных еще тогда, он не видел.

Здесь никого не было.

— Итак, — проговорил Какаши, поднося карту к глазам, — наша развилка третья... Так?

Он покачал головой и подошел ближе к свету — под помутневшим стеклом дрожал перегорающий тревожный огонек.

— Да. Точно третья. Туда, — он махнул рукой вперед.

— Семпай.

Обернулся:

— Да?

— Полминуты, — Тензо сел, подогнув колени, и опустился на бок, припадая правым ухом к полу. — Я только хочу убедиться.

Он закрыл глаза. Какаши согласно кивнул и вытер лоб рукавом, заглядывая в темноту, скрывавшую потолочные своды. Пожалуй, думал он, этот тоннель, будучи связующей основой всей системы подземелий, больше всего соответствовал тому, что о нем оставалось в воспоминаниях, если предположить, что в них после стольких лет осталась еще хоть какая-то достоверность.

Он протянул Тензо руку еще до того, как тот наконец-то пришел в себя.

— Спасибо.

Какаши крепко перехватил его сухую ладонь.

— Я слышу только гул, — упреждая вопрос, проговорил Тензо и, сбив с одежды мокрую крошку, впал в какую-то виноватую задумчивость, в которой оставался еще какое-то время пути.

Они двигались по северо-западной ветви, обслуживающей тоннели, идущие под близкими к административному центру жилыми районами деревни и заканчивающиеся далеко за ее пределами. Выходы три и четыре когда-то давно активно использовались группами быстрого реагирования, засылаемыми в направлении проблемных зон на границах Земли и Ветра. Он сам там был, — потрогав пальцем большую влажную трещину на стене, Какаши оглянулся на напарника, — и Тензо тоже. Тот, в свою очередь, не особо обращая внимание ни на разломы в плитах, ни на щелчки поврежденной проводки, присел на корточки, мрачнея буквально на глазах.

— Есть... — Тензо повел рукой перед собой. Профессиональный жест.

— Проклятье, — цыкнул Какаши в ответ, сощурясь и хмуро сведя брови к переносице.

— Недельной давности, не больше, я бы сказал. Но людей несколько.

Он встал и, глядя куда-то вглубь хода, протянул задумчиво:

— И дальше они не пошли...

— Если честно, похоже на диверсию.

— Вот я тоже об этом думаю. Не то чтобы след очевиден... — Тензо развел руками, — но это ведь попытка проникновения. Я бы пошел по потолку.

— С другой стороны, если делать ставку на то, что сюда никто не спустится... — хмыкнув, Какаши сложил руки на груди.

— Довольно рискованно, как по мне.

— Опрометчиво, не спорю, — он смотрел себе под ноги, — и всё же. Помнишь, зачем мы в тот раз спустились?

На лице кохая мелькнула некая неприязнь:

— Мы узнали о том, что место, где мы выросли, хотят сравнять землей. Влезли туда. А сюда спустились просто так, по старой памяти.

— Вот именно. Пятьдесят на пятьдесят, мы могли и не делать этого. Они рискнули, но похоже, что на большее, чем спуститься, у них запала не хватило. Другой вопрос, как они нашли спуск, — замолчав на мгновение, он легко постучал себя пальцем по виску. — Каков шанс, что выходы были обнаружены, как думаешь? Внешние защитные барьеры, насколько помню, никто не снимал.

Тензо скрестил руки на груди и коротко пожал плечами.

— Раньше такого не было, но учитывая, сколько за весь поствоенный период было прецедентов дезертирства среди АНБУ... я не удивлюсь, если кто-то слил информацию. Но по правде говоря, семпай, гораздо больше меня беспокоит то, что продать могли не просто координаты местонахождения спусков, а карты тоннелей в целом.

— Если это так, то проделать новый вход не составит труда.

— Верно. Это значит, ситуацию по сути спасает то, что старые карты не соответствуют действительности процентов на семьдесят...

Почти десять лет затишья и тут такое — покачав головой, Какаши медленно побрел вдоль стены. Приказ о сносе старых штабов упраздненных частей и некоторых других строений стратегического назначения, до того — подозрительно неосторожная попытка проникновения с тыла как следствие утечки данных. Еще ранее — недовольства среди обычных жителей, требования избрания второго главы деревни от лица гражданского населения, период шума о дурном влиянии близости общины шиноби на гражданских детей...

Постепенно вспоминались и другие случаи, получавшие, впрочем, небольшую огласку в свое время, но теперь крайне настораживающие.

Наваждение — билось в голове. Не то чтобы обычные жители Конохи раньше не заговаривали о своих правах.

Какаши вдруг показалось, что потолок и стены тоннеля сужаются, а он начинает чувствовать кожей едва различимое движение воздуха.

Тензо его позвал.

Хорошо, что здесь все еще был воздух.

— Семпай, — он дождался, когда Какаши подойдет, а потом продолжил, — есть еще одна вещь, которую я хочу проверить. Это не то чтобы относится к делу, но всё же. Вы в порядке?

— Да, — Какаши потер глаза руками, — просто обдумывал сложившуюся ситуацию.

Помявшись мгновение, Тензо заговорил:

— Мне не дает покоя гул, который я слышу в земле. Сперва я не придал этому особого значения, но рассчитав, где мы примерно находимся, понял, — он кивнул себе под ноги, пряча взгляд. — Под нами еще один.

— Погоди, — в этот раз Какаши был полностью уверен, — я точно помню, что наша система подземелий одноуровневая.

Тензо тяжело взглянул исподлобья:

— Он не наш. Идет из Корня.

— Ты серьезно? — устало опуская плечи, спросил он.

— Да, — на лице Тензо снова промелькнуло виноватое выражение. — Первоначально эти тоннели носили обслуживающий характер, но потом стали использоваться Организацией для самостоятельных передвижений. Сейчас единственное, чем связаны наши подземелья, — это общая вентиляционная система. Снаружи в них больше не попасть. Но я считаю, что стоит проверить.

Какаши явно видел в этом личную прихоть, хоть Тензо и не сказал об этом вслух. Вероятность, что туда мог кто-то проникнуть, была чрезвычайна мала, хотя бы потому, что члены Корня, даже задолго после смерти своего лидера, не воспользовались правом говорить, несмотря на то, что больше и не были подавлены проклятьем. Они не помогали Конохе, поэтому совершенный против них геноцид никто не брал во внимание.

Их штаб-квартиру, насколько Какаши помнил сводки из отчетов, после повторного обыска опечатали. Не разрушили.

Так что, смотря на то, как из пальцев Тензо проклевывается зеленый усик и слепо тыкается в трещину в полу, он задался вопросом о причинах.

«Интересно, этот его старый приятель мог бы что-то знать?»

Плита расползалась, уступая под безжалостным натиском.

* * *

Черный зрачок, рыжая радужка. Глаз, неподвижно застывший в обрамлении кроваво-алого века. Петух дернул головой вбок, вперед; отвратительно нескладная птица, состоящая из одних жил, длинношеяя и напряженная.

— Бойцовый? — повел плечом Тензо.

Киното почесал нос, хмыкнув в ответ:

— Шамо. Породистая тварь.

Он выступил из-под козырька, по обыкновению зажатый, но выглядящий очень аккуратно.

Тензо кивнул, окидывая напарника из прошлой жизни пристальным взглядом. Тот здорово схуднул с последней встречи, и казалось, что его просевшее после давней травмы плечо опустилось еще ниже. Из-за этого ему пришлось в свое время свернуть карьеру, впрочем, не то чтобы он жаловался.

По крайней мере, ему разрешили оставить имя.

Не отводя от них лишенного осмысленности взгляда, петух на негнущихся ногах вышагивал по двору.

Киното запустил пальцы в зачесанные назад, всё еще чуть вьющиеся волосы, когда-то почти черные:

— Тренирую его, в гражданской деревне недалеко отсюда скоро бои. Неплохое утешение, если хочется понюхать крови. Всё одно, шамо дерутся, как люди. Жаль, в Конохе не проводят, далековато переть, — он нахмурился. Повернул к Тензо скуластое лицо в рытвинах морщин. — Насчет того, что ты сказал, Киное. Я, конечно, схожу и проверю. Но я заранее клянусь, в тоннели Корня снаружи не попасть. Как и в саму штаб-квартиру. Я уверен, они были бы рады уничтожить ее, но ты лучше меня понимаешь, чем это чревато. Ее охраняют. Наша подземная башня нужна им, ведь это...

Тензо закончил фразу:

— Самая большая вентиляционная шахта, да. Я видел чертежи.

— Только благодаря ей на подземных объектах есть воздух, — Киното фыркнул. — В общем, считай, мы договорились. Входы я проверю. Второго дня приходи.

Он не глядя тряхнул его руку и сел на ступени крыльца, ведущего во двор. Петух потопал к нему.

— Спасибо, — Тензо сжал пальцы на его здоровом плече и пошел прочь. Сегодня они с Какаши снова собирались спуститься в туннели.

— Сложно отказать чьему-то стремлению найти проблему, пусть даже от скуки, Киное-доно, — донеслось ему в спину, заставляя Тензо оглянуться. — В конце концов, надо что-то делать. Бойцовая порода мельчает, — шамо, стоявший почти вплотную к ногам Киното, склонил голову набок, будто всё понимал. — И чего удивляться, что у нас петушиные бои не проводят, не понимаю?..

* * *

— Проклятье, — легко спрыгнув рядом, выругался Какаши, — дышать нечем.

Сразу понятно — людей здесь не было очень давно.

Он оглянулся вокруг:

— А здесь всё целое более-менее. Видимо, когда Пейн разрушил Коноху, наши тоннели оказались всё же слишком близко к поверхности.

Тензо, не сдержавшись, закашлял, пытаясь одновременно согласно покивать. Задрал голову, говоря хрипло:

— Сейчас должно стать полегче.

В потолке желтым запавшим глазом зияла дыра, напомнив о шамо, о мельчании и еще кое о ком, кто всегда заботился о породе — Тензо беспокойно растер похолодевшие руки. «Конохские бойцовые...»

— Семпай?

Какаши жестом показал, что да, воздух пошел, и Тензо продолжил:

— Я знаю, где мы. Вспоминаю, по крайней мере. Хотите влезть в Корень?

— Уже влез как-то, — тот усмехнулся, смущенно почесав в затылке. — Все еще чувствую себя уголовником, как видишь.

Тензо засмеялся, прикрыв лицо ладонью.

«В конце-концов, вы ведь меня спасали..»

— Ни о чем не жалею, — продолжая улыбаться под маской, Какаши потер бровь. — Зачем лезем-то?

Тензо указал в тоннель и двинулся вперед, постепенно переходя на теневой шаг.

— Просто всерьез сомневаюсь, что отдел дознания вынес оттуда все, — бросил он бегущему рядом Какаши.

— Я плохо знал Данзо, — тот, щурясь, смотрел вперёд, — но он точно не был тем человеком, который хранил свои секреты в свободной доступности.

Всё вглубь, ниже и ниже; в какой-то момент под подошвами заплюхало, и освещение тревожных огней исчезло, оставляя наедине с кем-то смотрящим в затылок; пытаясь избавиться от наваждения, Тензо вглядывался во тьму, начиная постепенно различать впереди очертания подстанции с подъемом в штаб. Думал о демонах, поддаваясь на мгновение суеверности, которой страдал, сколько себя помнил, и вздрогнул, когда его легко тронули за плечо.

Подстанция номер два, как можно было рассмотреть на заржавелой алюминиевой пластинке сбоку от плохо освещенного проема, уводящего вверх.

Переведя дыхание парой неслышных, глубоких вдохов, Какаши подтянул перчатки. Не оборачиваясь, проговорил:

— Если внутри кто-то есть, действуем по обычной схеме, — его голос стал ниже. — На открытые участки не вылезаем. Страхуешь.

Тензо кивнул и послушно пошел за ним следом, на ходу уточняя:

— Мы войдем на четвертый подземный уровень.

— А сколько всего?

— Пять. Но пятый — технический. Закрытый. Нам нужно выше.

Тело Данзо нашли в лаборатории Обито. Случайно. Следы разложения всё еще позволяли его опознать, а черневшие на раздавленной груди триграммные печати не оставляли сомнений о причине смерти. Саске, немного помявшись в очевидном неудовольствии, всё же подтвердил, что несмотря на смертельные раны, это всё-таки было самоубийство. В конце концов, останки по решению совета были переданы в клан Шимура, которые первыми задались вопросом о том, почему Данзо не призвали во время войны с помощью Эдо Тенсей. И догадка, что, возможно, Обито банально боялся, так и осталась невысказанной.

Пусть так.

Шимура Данзо был мертв уже много лет, но казалось, что всё, что хоть косвенно было с ним связано, не верило в это.

Какаши один раз оглянулся и передёрнул плечами, жестом задавая вопрос: «Чувствуешь?» — и отвернул рукав, оголяя незагорелое предплечье, покрытое гусиной кожей.

В воздухе стоял гул.

До второго уровня они поднялись без происшествий: ни охраны, ни блокпостов — внутри не было никого, и даже наспех смонтированная система видеонаблюдения не вела никаких записей. Словно, кто-то этого не хотел.

Тензо вышел из тени стен около проходной, которая, как он помнил, вела в жилое крыло.

— Семпай, — позвал он вполголоса.

— Я вспомнил, что мне это напоминает, — Какаши перемахнул через ветхие деревянные опоры и многозначительно указал куда-то вверх. — Колодец. Помнишь колодец?

Еще одна дурная миссия.

Тензо кивнул, улыбнувшись:

— Четырнадцать часов сидения на дне просто так не забудешь.

— Я вот помню, — продолжал Какаши, улыбаясь глазами, — ты тогда рассказал, что в пересохших колодцах заводятся драконы.

Из яйца петуха и змеи родится дракон. У него будут змеиное тело и две петушиные лапы, и жить он будет в сухом старом колодце.

Тензо не помнил, где услышал эту легенду, но тогда, подростками, сидя на застеленном плащами земляном дне, они точно верили в нее, замечая на стенах следы когтей и в белых обломках известняка видя драконьи зубы.

— Если там что-то водилось, то надеюсь, оно не сильно разгневалось на нас за то, что мы протирали штаны в его гнезде, — Тензо прошелся ногтями по виску. Он держал на этот случай в голове парочку ритуалов, но вообще прибегать к ним не хотелось.

Какаши вытер лоб рукавом и покивал:

— Это точно. Просто здесь, как в том колодце. Только то, что завелось тут, свое гнездо отнюдь не покинуло.

И он был прав. Частично; Тензо не стал его поправлять. Он вот чувствовал присутствие этого буквально везде в деревне, в самой сути ее сути. Может, Какаши тоже, просто не говорил.

— Приглушите чакру, я проверю всё еще раз, — проговорил Тензо, складывая простую печать и, закрывая глаза, вдруг улавливая на уровне восприятия своей стихии крошечный, едва теплящийся тон.

— Что не так? — донесся до него вопрос.

Нет, ошибки быть не могло.

Он потер веки и, несколько раз моргнув, взглянул на Какаши:

— Я могу чувствовать своих клонов на расстоянии километров.

— Хм?

— Следовательно, — он оглянулся вокруг себя, — чакра элемента дерева, которую я чувствую сейчас, принадлежит не мне. Первый уровень, западное крыло.

Они сорвались с места почти одновременно.

— Это не человек. Даже не предмет. Мельче. Сигнал от чакры такой, будто ее буквально на кончике ногтя.

Это просто не могло быть то, о чем он думал.

«...помогает держать в голове ясность. И вспоминать»

Они пересекли проходную, поднимая ногами пыль и снова становясь частью мрачных теней. Тензо двигали смутные воспоминания о страницах между пальцами с безукоризненно чистыми, здоровыми ногтями.

«...вещи, которые нужно помнить.»

Он не мог поверить, что эта вещь могла остаться здесь.

Правда была в том, что по-настоящему Данзо не знал практически никто. Ни как шиноби, ни как человека. Его смерть многое подняла на поверхность, но всё это было пустым: факты о шарингане Учиха Шисуи или о том, что именно Данзо когда-то заказал Орочимару эксперименты с генами Первого, навсегда канули в неизвестность.

И дело было даже не в том, что никаких сведений не осталось. Просто теперь правда никому была не нужна.

Именно поэтому, даже столько лет спустя, никто не нашел его дневники. И наконец держа один из них в руках, Тензо всё никак не мог собраться с мыслями.

В комнате, которая, по-видимому, была последним рабочим кабинетом Данзо, не осталось ничего, кроме аккуратно перевернутого стола, пустых полок и немного потемневшего свитка на стене. Тензо стало даже как-то обидно, хотя он и понимал, что отдел дознания, зачищавший это место в свое время, скорее всего, попросту не узнал в полотне с двумя нарисованными, напряженно склонившимися к земле боевыми черными петухами подлинник «Почтительности». А вот Тензо хорошо помнил: наставник выкупил его из чьей-то частной коллекции во время дипломатической миссии в столицу страны. Эта была первая и единственная приобретенная им картина, привлекшая, как говорил он сам, какой-то нарочито грубой, отрешенной небрежностью, «будто сам художник не хотел, но был вынужден смириться с тем, как они искренни в своем признании друг другу. И не мог показать их иначе, потому что вдруг понял, что эти птицы научили его».

Его последний дневник пробыл запечатанным в «Почтительности» больше двадцати лет. Единственный не уничтоженный, как предположил Тензо, показывая Какаши небольшую потертую книгу со слабой чакрой стихии дерева в барьерной печати.

— Всплыви это не так поздно, кто знает, что было бы... — протянул Какаши, водя пальцами по корешку всё еще крепкого переплета.

— То, что мы нашли его — это... — Тензо растер лицо ладонями, все еще не веря, — это просто сумасшествие.

Какаши отдал дневник обратно:

— Обнаружься он при обыске — всё равно бы не распечатали. Ты откроешь?

Его бы не нашли. Никто не знал о правой руке Данзо.

Тензо сбивчиво кивнул:

— Да... Да, конечно. Но не здесь...

Осторожно задвигая за собой старые сёдзи, Какаши напоследок спросил о картине.

Всё же «Почтительность», несмотря на фон запустения, была на своем месте.

Решили не брать.

* * *

Выбрались наружу они уже ближе к вечеру: спрыгнули из того же окна в душные сумеречные потемки и зачем-то всю дорогу оглядывались назад, пока темное здание заброшенного штаба АНБУ не скрылось из виду. Ночевать решили в деревне. Лихорадящей от желто-рыжих огней, шумящей. Праздной.

Главные улицы обходили стороной: Тензо вел к себе, так как жил ближе. Какаши не возражал, молча шел рядом по темным крышам спального района, склоняясь под бельевыми веревками и стараясь не задевать проводов. Касался плечом, привлекая внимание, но не озвучивая вопрос, и Тензо качал головой.

У четвертого выхода на обратном пути пришлось задержаться. Сосредоточенно ставя ловушки в качестве временных мер, Тензо свои рассуждения в конце концов свел к одному.

Обрушить.

Этот тоннель, всю ветку. Он глухо простукивал стены и трогал трещины оснований несущих опор:

— Отрезать этот рукав от головной шахты и обрушить. Вместе с выходом, — в его голосе слышалась горечь. — Здесь просто... нечего восстанавливать.

Дома можно было наконец запереться.

Внутри было прохладно — преимущество окон, смотрящих на север. Использование квартиры в качестве перевалочного пункта облагородило ее почти до жилого состояния, какой она никогда не была при хозяине. То же самое примерно стало и с квартирой самого Какаши. И не то чтобы он был против, особенно теперь, когда проводил вместе с Тензо больше времени, чем за все предыдущие годы; мир подразумевал старательное наверстывание упущенного. Как обычно. Спасаться от этого вдвоем было легче, поэтому, когда Какаши, однажды оставшись у Тензо на ночь, в итоге прожил с ним ровно полгода, тот только сказал, что забирать что-то из вещей уже нет смысла. Тот и не собирался, в общем-то. Это было очевидно. До этого Тензо «гостил» у него почти семь недель.

Это полностью устраивало обоих: в конце концов два дома вместо одного — чем не разнообразие?

Заговорили наконец, когда оба забились в тесноватую, чистую ванную.

— Я — бултыхаться.

Тензо, опираясь на бортик раковины и с мокрым, растертым холодной водой лицом, повернул к нему голову. Какаши бросил водолазку и майку на пол.

— Ты ж не возражаешь? — спустил штаны с трусами, переступая с ноги на ногу.

Тензо потер пальцем около носа, давя сочувствующую ухмылку:

— Как будто я там чего-то не видел.

— О, точно, — он перекинул ногу через бортик ванны и повернул кран, — Бритву подашь? Сто десять дел в душе...

Тензо взял один из двух станков, заложенных за смеситель, попробовал лезвия большим пальцем, и, покачав головой, отложил его.

Вложил в протянутую руку другой. Свой.

Стоя под душем, закрыв глаза и запрокинув голову, Какаши благодарно ухнул.

— Ступились?

— Да. Уже.

Постояв еще немного, Тензо всё же вышел, закрыв за собой дверь.

— Так, — он круговыми движениями успокаивающе помассировал виски и отстегнул от пояса сумку, — сперва о насущном.

Мёртвые могли подождать.

Насущное наследило мокрыми ногами из ванной где-то минут пятнадцать спустя, великодушно подвинув его у плиты.

Какаши вытер под носом тыльной стороной ладони, заглядывая в кастрюлю:

— О, удон. Иди, я закончу, — на его щеках были небольшие, красноватые следы раздражения, но видимо, не настолько болезненные, чтобы сильно тревожить.

Тензо согласно кивнул. Обратил его внимание на холодильник.

— Есть два перца, кажется, и помидор. Можно туда же.

— Живём.

Какаши вскинул кулак над головой.

Коротко взглянув на рукав, недостаточно длинный, чтобы дотягивать до его запястья, Тензо моментально опознал одну из своих водолазок — видимо, взял не задумываясь.

С семпаем всё же было хорошо жить.

Да и просто хорошо было. С ним.

Долго сидеть в душе, впрочем, настроения особо не было. В конце концов он убрал мокрые волосы со лба и выключил воду, на секунду замирая и представляя себя мокрой лапчатой выдрой. Усатой и большеротой. Покачал головой. В воздухе висел пар.

— Значит, так.

Когда он сел, Какаши отставил пустую пиалу и потер пальцами в уголках рта. Тензо с готовностью кивнул, пододвигаясь ближе.

— Я тут прикинул план действий на ближайшее время. Пока примерно, — он упер локти в столешницу. — Ты ешь-ешь...

— Ем. Спасибо.

— Так вот, — Какаши сцепил пальцы и положил на них подбородок, — докладываться сегодня нет смысла. Остаток вечера отводим исключительно под планирование и изучение дневника Данзо. Напиши, пожалуйста, какие данные понадобятся для составления рапорта, завтра утром я — в архив, ты — к тому, из Корня. Встретимся у меня.

— Понял. М... — Тензо почесал бровь, — есть еще предложение проверить барьеры на других выходах за пределами деревни.

Какаши согласно кивнул:

— Не помешает. Нужно убедить их не пускать проблему на самотек. На себя беру часть, где надо ездить совету по ушам, ты же распишешь про фактическое состояние тоннелей со всеми подробностями. Далее два варианта.

— Либо-либо.

— Именно...

Хмурясь, Тензо поднес пиалу к губам и беззвучно выпил слабо подсоленный бульон.

— Я буду готовиться. На случай, если придется справляться самим. Правда, чем больше думаю, тем... — он замолчал.

Какаши втиснул ему в ноги мягкие, теплые ступни. Успокаивая.

— Не думай пока об этом.

В этом был смысл.

Он сидел какое-то время, прикрыв глаза, и, вполне возможно, дремал. Тишина ничуть не напрягала.

Стрелка часов, висящих около окна, тикнула через десятку.

Медленно моргнув, Какаши молча и ласково улыбнулся ему, смешливо сощурился по обыкновению. Тензо склонил голову:

— Дневник?

— Дневник, — кивнув, Какаши поднялся из-за стола и пошел в дальнюю комнату, о чем сообщил едва слышный скрип прикрытой двери в глубине квартиры.

Думая о мёртвых, Тензо собрал посуду и встал.

«Ещё минута». Часы размеренно отсчитывали свое.

Какаши, свесив ноги, лежал поперек его кровати. Сел, только когда Тензо подошел, проговорив:

— Вот, это вам, — и подал ему кружку с чаем.

Тот не задумываясь просто ответил:

— Спасибо, милый.

И не поймешь, серьёзно он или нет.

Да и надо ли?

Тензо сел рядом и, повертев принесенный с собой дневник, нащупал вверху корешка несколько продольных неровностей. Рассмотреть триграммную печать было невозможно.

— Ну, что ж, — положив дневник на колени, он с хлопком сомкнул руки в замок, как и всегда, когда будил свою стихию дерева, и накрыл печать ладонью, отдавая команду, — развейся!

Триграмм проявился под прикосновением, мгновенно отпечатываясь в его правой руке в виде трех черных параллельных линий.

— Теперь открыто, — Тензо улыбнулся, украдкой подув в ладонь.

Отметина медленно исчезала.

Сложно было сказать, что с дневником велся диалог — Тензо осторожно переворачивал равномерно потемневшие страницы. В редких записях, первая из которых была сделана через три года после разрушения Конохи Девятихвостым, чаще всего не было ничего, кроме цифр. Бесконечные таблицы сухой статистики, потерявшей теперь всякий смысл. Чужие же слова, втравленные в бумагу плотными строками иероглифов, Тензо читал. Вслух, интуитивно выхватив из глухих страниц и памяти и ритм, и тембр. Не точно — это было неосознанно, как понял Какаши, прислушиваясь к чужеродной, гулкой интонации. Чужеродной, но не незнакомой.

«...и философа описывают как ласкового, но строгого, не свирепого, исполненного почтительности, внушающего своим спокойствием. Полководец же был беспристрастен и строг, и никто из его людей не был наказан или поощрен незаслуженно»

Тензо нервно тер лоб иногда. Сбивчиво переводил дыхание.

«Трактаты учителя перечитаны с редким в последние годы остервенением...»

«Дети у власти... Я не позволяю себе кощунствовать даже в мыслях, но неужели всему этому беспределу и правда положил начало учитель? Ведь всё началось с Хирузена, который знал, что не справится. Почему, милорд? У Конохи уже был идейный лидер. Хаширама Сенджу. Но даже при нем истинно правили вы, потому что были не просто носителем идеи, но имели решимость ее воплотить.

Вы учили меня, что идейность во многом переоценена. Для лидера, у которого больше ничего нет, это как старое знамя, выцветшее и затертое до дыр, что своим видом вгоняет в уныние. И после всех этих слов, всех этих действий вашим преемником становится Хирузен.

Я хочу верить, что его правление еще не загубило всех нас только потому, что пока он говорит, я — действую. У него самого никогда не хватало сил ни на что, кроме как закрывать глаза на проблемы. И на то, чтобы отказаться от должности, на которую он никогда не был годен, не хватит сил тоже.

Вы это сделали, чтобы меня подготовить?»

Шелест, шелест, дыхание; шелест страниц и голос. И в комнате чье-то присутствие. Незримое. Того, что жило в тоннелях. И в башне. Повсюду.

«Вспоминая слова отца, нельзя не признать в конечном итоге, что род Шимура был в упадке всегда. И силами тех, кто продолжает на клановых собраниях поднимать вопрос о наследниках главной ветви, конец наш будет невзрачен. Не стоит противиться. Наша кровь стара, и насилие над ней выглядит отвратительно жалко...

Если говорить о наследии, то надо мыслить масштабнее. Нужно будущее. Нужен будущий глава, а не просто еще один рот.

И приятно вовремя вспомнить об очень хорошей традиции при отсутствии детей брать наследника со стороны. Быть может, это будет шансом не только для нашего клана, но и для него. Конечно, у I никогда не будет полных прав, даже после принятия в род, но совсем без защиты из тыла сложнее. Он безупречен, а потому, если это хоть немного оправдает мою сыновью непочтительность в глазах предков, я даже признаю его своим приемным ребенком. В конце концов это будет всего лишь еще одно самопожертвование...

Я должен готовить его...»

— Он? — задался было вопросом Какаши, но не стал договаривать, увидев, как Тензо изо всех сил старается держать лицо.

«Обезболивающие давно не действуют, но кажется, присутствие I влияет весьма благотворно. Боль выносима; похоже, эти клетки, даже находясь в разных телах, могут связываться друг с другом. Мне нужна эта рука, следует быть терпеливым»

— I — это...?

«Ушла седина. Что-то происходит в теле»

«I →

Мне следовало быть внимательнее»

Незадолго после этого Данзо записал лишь одно:

«Не в моих силах обучить армию. Но я смог обучить одного. Он пока слишком молод, но когда-нибудь он всё поймет. И уже его ученики и ученики его учеников будут той армией, в которой деревня так нуждается.»

— Тензо.

Тот поднял глаза от дневника, но на Какаши посмотреть не решался.

— «Он», «I», тот преемник со стороны — это ведь...?

На самом деле он боялся услышать.

В свое время добившись перевода Киное из Корня в регулярные части, он думал в первую очередь о его спасении. У него получилось. Киное пошел за ним, ни слова не говоря о том, чего ему это стоило, и позднее навсегда исчезнув из любых официальных документов вместе со своим еще не написанным будущим.

— Это не имеет никакого значения, семпай, — проговорил Тензо наконец, усмехнувшись. — Сейчас это всего лишь запись в старом дневнике, не больше.

Взглянул на него.

Какаши спрятал лицо в ладонях:

— Я, — язык был сухим, — я не знал.

— Семпай, этого, — он тяжело растер его спину между лопаток и указал на запись, — никогда не было. Я принял решение.

— Расскажи мне? Потом.

Тензо в ответ ободряюще обнял его за плечи и стал пролистывать новую череду заполненных цифрами страниц. Дальнейшие записи в дневники были еще более редкими.

«На ночь резни в квартале Учиха

Под небом сизым

Сосал кровь осины лист,

не чувствуя вкуса...»

«Хирузен мертв. На похоронах будет сложно поговорить наедине.

У него остались сын и малолетний внук. Большая удача, что первый никогда не претендовал на пост, а второй едва встал на ноги. Предстоит много работы»

«В этот раз медлить и допускать ошибки недопустимо. Несомненно, принцесса отличается острым умом и исключительной силой, это у нее от Лорда Второго, но что она сможет, правя деревней, в которой не была последние двадцать лет? (У нее глаза Хаширамы.)

Похоже, что я ждал до последнего. Придется напомнить кое-кому о своем существовании.»

Орочимару?

«Интересно наблюдать за подобранными. Эти дети сослужат хорошую службу.

(Найма рекрутов из конохских кланов в последнее время не проводилось, сэкономленные деньги перераспределены на нужды организации.)

Здоровье не беспокоит...»

«Правда в том, что даже усердно воспитывая моих людей и деля с ними жизнь в положенном шиноби аскетизме, я никогда не буду для них равным. Но и они в свою очередь никогда не посмеют требовать этого. Разве иначе должно быть в нашем мире?»

— Последняя запись, — тихо уточнил Тензо, для верности пролистав оставшиеся страницы. Все они были пустыми.

Тронул строки пальцами:

«В конце концов новая война не заставила себя долго ждать. Меня ожидают на совете Пяти. Я вспоминаю, как присутствовал на нем когда-то давно, стоял за спиной Лорда Второго. За левым плечом, Сарутоби — за правым.

Теперь всё иначе: в этот раз я уже не сопровождающий, а Хокаге.

Видел бы ты меня, Хирузен»

Тензо вздохнул, закрывая и надавливая на черную кожу обложки ладонью:

— Он видел, учитель... Наверняка видел.

* * *

— Даже не знаю, обидно мне или нет от того, что там не оказалось ничего ценного, — с шорохом поелозив по кровати, Какаши закинул руки под голову.

Посмотрел в спину напарнику, засевшему с документами за столом около занавешенного окна. Дневник лежал рядом. С какой-то болезненностью в выражении на лице Тензо не хотел расставаться с ним.

— Всё потому, — заговорил тот, не оборачиваясь, — что вопреки нашим ожиданиям, это действительно оказался просто личный дневник, написанный обычным человеком...

— Что, к слову, будем делать с ним? По правилам, надо бы сдать, всё же его написал не кто-то, а Данзо, который был... кем он был, в общем, — Какаши перелег на бок.

Тензо хмыкнул. Оглянулся через плечо, откладывая карандаш:

— По правилам-то да.

— Хочешь оставить?

По нему было видно.

— Лорд Данзо умер слишком давно. Те, кто были с ним в команде — тоже. Я боюсь, что он затеряется, а мне бы хотелось его сохранить, — он снова взял книгу в руки. — Вы правы, Лорд Данзо был, кем он был, но пусть лучше его судят за дела, а не за его мысли... 

Он помолчал, гладя переплет пальцами.

— Знаете?

— М? — отозвался Какаши.

— Я, кажется, начал лучше понимать, чего они добиваются. Те, кто стирают отовсюду нашу историю, наши казармы старые, всё наше, — он потер корешок дневника. — Они хотят привить нам чувство стыда за то, какие мы. Какие мы были. За наши методы, образ жизни... И прочее.

— Всё это скорее настораживает.

— Мы гораздо свободнее, чем все они... И наверное, по их мнению, Лорд Данзо был самым свободным, если его решили сделать символом нашей, м-м, аморальной природы.

— Им придется очень стараться, — уверенно проговорил Какаши, закрывая глаза, — ведь пока они в своих стремлениях от того же Данзо недалеко ушли. И да, им не стоит забывать, что Коноха всё еще деревня шиноби. Дай-ка, — сделал характерный жест в сторону дневника и, поймав книгу в воздухе, наугад открыл его где-то под конец, немного пролистнул. — Вот. «Не в моих силах обучить армию... Но я смог обучить одного. Его ученики и ученики его учеников будут той армией.» Один всегда сможет обучить кого-либо еще. Шиноби никогда не исчезнут бесследно...

— Да... В конце концов, все мы останемся здесь. Как тени.

Казалось, Какаши не ожидал такого ответа, просветлел:

— Да. Да-да... Как осталась тень Данзо... И всех остальных тоже. Ты же видел их?

Тензо склонил голову, выглядя немного растерянно:

— Я думал, я один это вижу...