Вовремя (гет)

На внутренней стороне запястья у Тины часы. Три ровные колонки цифр неумолимо отсчитывают дни, часы и минуты до того момента, как она встретит свою половинку. Свою родственную душу. Иногда Тине кажется, что время идет невыносимо медленно, иногда, что тот самый момент никогда не наступит. Почти всегда она напоминает самой себе, что ждать осталось не так долго, как кажется. Каких-то пару лет. Большинству так не везет. Еще на третьем курсе высчитанная дата обнадеживает своей достижимостью. Семь с хвостиком лет. Она столкнется со своей родственной душой в сентябре, спустя месяц после своего двадцатилетия.

Тогда семь лет казались подарком судьбы.

Но Тине больше не тринадцать. Ей двадцать лет и двадцать три дня. И часы на ее запястье уже дошли до столь долгожданного 1 день 4 часа 27 минут. Завтра. Она увидит его завтра. И от этой мысли ее колотит.

Что если она не успеет его заметить?

Что если он останется для нее безликим незнакомцем из толпы, и она никогда не узнает, кто он?

Что если они все же смогут друг друга увидеть, но он ей не понравится?

Что если она ему не понравится?

Тину бросает в пот от одной только мысли о возможности подобного исхода. Она столько лет ждала. Неужели зря? Неужели ей никогда не удастся пережить то невероятное чувство любви и доверия, что согревало ее родителей вплоть до последнего мгновения жизни? Неужели…

— Тинни! Перестань сейчас же! — слышится из кухни звонкий голосок Куинни, и Тина понимает, что опять слишком громко думала.

Она поднимается с кровати, где безуспешно изображала заинтересованность в недавно вышедшем детективном романе, и идет к сестре.

— Все будет просто отлично, — добавляет Куинни, едва замечает ее появление. — Главное, не накручивай себя. Тем более, что бы ни случилось, завтра у нас все равно будет повод отпраздновать!

Повод. Да, повод обязательно будет, думает Тина, и сердце ее сладко замирает при мысли о завтрашнем утре, когда она, наконец, сможет назвать себя настоящим аврором. Три года упорных трудов в Академии, успешно сданные выпускные экзамены и до крови искусанные губы — и она получает работу в МАКУСА. Да, пока что на должности аврора-стажера, а не полноценного следователя, но иначе и не бывает. Зато через полгода, если, когда, она подтвердит свою компетентность и готовность служить в правоохранительных органах, Тина получит свой собственный значок и начнет самостоятельную работу в аврорате.

Тина тихо вздыхает. Главное, не наломать дров и убедить начальника в том, что ее принадлежность к женскому полу вовсе не помешает ей стать профессионалом. Хотя, судя по разговорам, ходившим в коридорах Академии, директор Отдела магического правопорядка человек требовательный и суровый, но не узколобый. Глупцов и слабаков в своей команде не держит, но женщин полными бездарностями не считает и в эти категории относит только по способностям, а не анатомии. Гением она себя не назовет, но и бездарностью Тина себя не считает. А значит, должна справиться.

Должна. Если только успеет за двадцать минут собраться и долететь до конференц-зала на третьем этаже, где сегодня проводит первое собрание у новичков сам начальник аврората. Собрание, на которое она безбожно опаздывает.

Ну вот какого пикси она сказала Куинни не переживать и отправляться на работу, не разбудив ее. Как вообще можно было не услышать верещавшие будильные чары? Аврор называется. Идея не задерживать сестру, еще вчера казавшаяся хорошей, вдребезги разбивается о хаос наступившего утра. А все дурацкое волнение, продержавшее ее пол ночи без сна. А теперь придется совершить практически невозможное или потерять место, на получение которого потратила столько сил и времени.

«Персиваль Грейвс терпеть не может опаздывающих», — ехидно напоминает ей внутренний голос когда-то услышанную фразу. — «Он выгнал двух стажеров, которые задержались на десять секунд. Потому что «непунктуальный аврор — мертвый аврор», — вспоминает бегающая по квартире Тина, и это придает ей сил для ускорения.

До места собрания Голдштейн не бежит — летит. Кипящий в ней еще с момента аппарации к МАКУСА адреналин позволяет ей совершить немыслимое и подняться на нужный этаж по лестнице за считанные секунды. Секунды, требующиеся начальнику аврората для того, чтобы покинуть свой кабинет и не дойти до конференц-зала всего каких-то четыре шага.

Тина достигает желанной двери быстрее и, рвано дыша, пытается выдавить из себя приветствие:

— Здравсте, мстр Грейс, — слышит она словно со стороны, и ее щеки и без того румяные от бега заливает краска смущения.

— Аврор Голдштейн, я так полагаю, — спокойно произносит Грейвс, окидывая возникшую перед ним девушку цепким взглядом.

— Д-да… да, сэр, — выдавливает из себя Тина, чувствуя, как ее мечта трепещет в крепких руках мужчины напротив. Отпустит он ее или свернет шею — вот в чем вопрос.

— Не подскажите, сколько сейчас времени, аврор Голдштейн? — едва заметно усмехаясь, задает вопрос Грейвс, и у Тины перехватывает дыхание. Только не это. Пожалуйста.

Она опускает взгляд на наручные часы, впопыхах надетые на левое запястье, и замирает.

Перекрутившийся ремешок, свободно болтаясь, позволяет циферблату легко съехать вниз. На часах 9:03. Но пошевелиться Тина не может совсем не поэтому.

Под предательским циферблатом ее собственный таймер жизни. И во всех колонках одинаковое насмешливое ничего.

Разум Тины с бешеной скоростью просчитывает возможные варианты, перебирает воспоминания, когда в последний раз она смотрела сегодня на часы. Выходит, что перед аппарацией в конгресс. И тогда на запястье значилось твердое пять минут. От точки аппарации до МАКУСА сто двадцать секунд быстрого шага. Значит, не на улице. Главный холл она пересекла за какие-то полторы минуты. И еще столько же ей понадобилось, чтобы взлететь по ступенькам на третий этаж. Но проблема в другом.

На лестнице она никого не видела.

Судорожно сглотнув, Тина собирает всю свою волю в кулак и поднимает глаза.

Во взгляде напротив легкое изумление, понимание и едва уловимая смешинка. И последняя заставляет Тину открыть рот и произнести:

— Ноль-ноль, мистер Грейвс. А на ваших?

Ей требуется секунда на то, чтобы понять, кому и что она только что сказала. Она уже готова вывалить на него поток извинений, когда Грейвс вдруг прикасается к своему запястью и начинает расстегивать скрывающую его манжету рубашки. Тина замирает. Несколько точных движений, и перед ее глазами возникает обнаженная кожа мужчины.

Она моргает и сосредотачивается на цифрах, украшающих его запястье, чувствуя невольную волну смущения и непонятного жара от столь интимной ситуации.

Оголить левое запястье — верх доверия.

Но Тина прекрасно понимает, почему ей оказана подобная честь. Видит почему.

Ряд ровных нулей смотрится удивительно волнительно и невероятно органично на чужой коже. Знакомо.

Тина заставляет себя оторвать взгляд от открывшегося ей зрелища и перевести его на мужчину. От Грейвса веет спокойствием и уверенностью. Он едва заметно дергает уголком губ и опускает руку, позволяя рукаву рубашки скрыть обнулившиеся часы. И почему-то от этой недоулыбки Тина успокаивается.

Все могло быть намного хуже.

В конце концов, она его не пропустила. И он ей определенно понравился.

Но понравилась ли она..?

Тина закусывает губу и смотрит своей родственной душе в глаза.

— Я не потерплю опозданий от своих подчиненных, аврор Голдштейн, — твердо произносит Грейвс, и сердце Тины пропускает удар.

Он пару мгновений изучает ее лицо, после чего почти лениво добавляет:

— Повезло, что вы появились вовремя, да, Голдштейн?

Впечатление от сухого тона портят едва различимые смешинки в глазах. Тина резко выдыхает и с вызовом отвечает:

— Это еще непонятно.

Грейвс недоуменно хмурится, но, уловив смысл сказанного, только качает головой и молча открывает перед Тиной дверь в зал.

— После вас, стажер Голдштейн, — слышит девушка и, гордо подняв подбородок, делает шаг внутрь.

— После собрания зайди ко мне в кабинет, — тихо раздается у нее над ухом, и Тина чувствует, как от горячего дыхания по нежной коже шеи бегут предательские мурашки. Она едва заметно кивает и начинает двигаться в сторону ближайшего свободного места.

Грейвс провожает ее взглядом, а после закрывает за собой дверь и четким шагом направляется к трибуне. Наконец заметившие его появление стажеры быстро вскакивают со своих мест, приветствуя вошедшее начальство.

Он доходит до центра зала и, обведя взглядом собравшихся, четко командует:

— Вольно, садитесь.

Он начинает говорить, коротко рассказывая о предстоящей работе, поясняя некоторые моменты, но мысли его далеко не о финальном тестировании на должность аврора.

Он думает о черноволосой подчиненной, внимательно ловящей каждое его слово. И о том, что впервые в жизни он действительно рад, что его аврор опоздал.

Потому что хотя непунктуальный аврор — мертвый аврор, непунктуальная Голдштейн, как оказалось, может стать причиной на удивление довольного Грейвса.

А может ли она стать для него кем-то еще, покажет лишь время.

Слава Мерлину, его у них предостаточно.

Целое ничего.