Несовершенство силы (гет)

Природа упустила момент, когда он появился. С самого рождения Природы существовали только она и её творения. В её мире одно дополняло другое, органично вписывалось в само понятие жизни.

Он же… он же был чем-то странным, непонятным, необузданным… Он был чем-то чужим.

Сначала Природа не придала появлению Города большого значения. Она великодушно позволяла находиться ему где-то неподалёку, не уделяя ему должного внимания и продолжая сосредотачиваться на том, что было ей интересно.

Но вскоре Город сам дал знать о себе.

— Ты так прекрасна, — вдруг услышала Природа низкий, и, как ей показалось, почти восторженный голос. Она огляделась и удивилась. Город стоял совсем рядом. Он был черный, как ночи над полями; мрачный, как грозовые тучи; шумный, как стая птиц; необъятный, почти как сама Природа. Непривычный, режущий глаз; может быть, даже страшный.

Но такой притягательный.

— Ты действительно так думаешь? — спросила Природа, жалея, что раньше не уделяла Городу больше времени.

— Я так долго любовался тобой. Я хочу узнать тебя, все твои тайны. Я хочу быть ближе. Я хочу, чтобы ты была во мне, а я — в тебе.

Его сильные руки вдруг легли ей на плечи. Его стальной взгляд коснулся всех уголков. Его жар заставил её задрожать. Он подавлял её одним своим присутствием, как будто уничтожал лёгкими прикосновениями, заставлял затрепетать одним звучанием своего голоса. Природа еще не поняла, что она пропала.

Ничего подобного на её памяти не случалось. Город медленно покорял ее, овладевал ею неутомимо, стремительно и страстно. Его настойчивость пугала и распаляла. Природе хотелось, чтобы этот наглец видел, какая она сильная и мощная; как страшна, если ее разозлить, и как прекрасна, если быть добрым.

Город был поражен, обескуражен, восхищен. Еще никогда он не видел такой сокрушительной силы и нежной красоты, соединенных в одно целое. В нем не было ничего, кроме душных стен, бетонных джунглей, серого дыма и горячего воздуха. А Природа воплощала в себе то, о чем он всегда мечтал, чем всегда хотел обладать.

Ему хотелось заполучить ее доверие. Окунуться в ее знания. Почувствовать ее любовь.

— Это совсем не страшно, — однажды сказал Город. Они прожили с Природой бок о бок уже несколько столетий. Порой казалось, что до этого союза ни ее, ни его просто не было. Природа была очарована Городом и много позволяла ему. Но новое предложение напугало ее по-настоящему. — Ты показала мне так много прекрасного. Но не все. Я хочу увидеть, что ты хранишь под толщей земли и глины.

— То, что ты называешь бурами, выглядит ужасно. Мне это не нравится.

— Ты мне не веришь?

Природа глубоко вздохнула, и над Городом пронесся тревожный ветер. Она верила ему. Верила больше, чем чему-либо в мире, и он это знал. Природа не понимала его истинных мотивов, но увидеть тоску или разочарование в стальных глазах она была не готова.

И Природа поддалась ему, позволяя врывать в свои земли множество буров. Потом он попросил ее еще об одной услуге, и она разрешила ему сливать в свои воды бесконечные отходы. Дальше было больше — Город с кивка ее головы принялся забирать и уничтожать её творения.

Город изменился.

Он стал еще больше, еще лучше, еще сильнее. Но этого все равно было недостаточно для того, чтобы превзойти Природу. Город смотрел на нее и чувствовал, как корни зависти и злости — на нее за ее силу и на себя за свою слабость — начали прорастать под лабиринтами его многоэтажных зданий. И постепенно любовь к Природе, что двигала им все это время, превращалась в жажду обладания.

Природа почувствовала это изменение. Почти все, что делал Город, приносило ей страдание. Природа не могла так просто это оставить. Природа не могла сдаться.

Погрузив глубоко в недра свои чувства к Городу, она попыталась сопротивляться, обрушивая на него свой гнев — ему приходилось выдерживать её цунами и землетрясения истерик, и внутренне он сотрясался от страха. Порой она не выдерживала причиняемой ей боли и кричала в бессилии; в такие моменты уже наслаждающийся победой Город чувствовал сострадание и ужас, ощущая сокрушительную силу обезумевших волн океанов и обжигающую яростью лаву. Он не мог сделать с этим ничего — и осознавал, насколько он мелок по сравнению с Природой, благодаря которой и существовал. Она же злилась. Она рыдала и просила его прекратить, и реки ее соленых слез почти заставляли его остановиться. Но от этого еще острее Город чувствовал собственную слабость — а оттого злился, и желание окончательно подчинить себе Природу с каждым мигом овладевало им всё сильнее. Он видел, как больно и тяжело ей оказывать ему сопротивление. Он знал, как сильно она любила его. Это и было ее слабостью, за которую Город так отчаянно хватался. Ему хотелось заставить поверить и её, и себя, что именно он здесь господин.

И его попытки доказать это становились всё более и более безжалостными.

— Я хочу большего, — говорил временами Город, выпуская дым из труб.

— Нет, — отвечала Природа и чуть слышно шипела, когда пепел попадал на нежную кожу, прожигая дыры в тонком озоновом слое.

— Мне нужно больше, — не отступал он и подавался вперёд.

Природа, несмотря на свои чувства и уже охватившее отчаяние, не хотела поддаваться — в этом болезненном союзе она больше не находилась в выигрыше: только она дарила себя практически безвозмездно. В такие моменты упрямства Город с искушающей улыбкой действовал мягко.

— Ну же, — шептал он, орошая её поля живительной влагой и усыпляя бдительность. Природа молчала; Природа качала головой; Природа не хотела. Но Город казался таким нужным…

— Бери, — одними только губами произносила она в который раз.

И он брал.

...она была его любимым детищем. Особенной, неповторимой, единственной — Космос и сам не знал, как смог породить это чудо. Всё, что он создавал, было по-своему прекрасным, но планета Земля явно выделялась среди всех его творений. Выделялась она Природой, потрясающим явлением, успехом, который Космос не мог повторить.

Природа, его любимое детище, дышала жизнью и более того — была способна вдыхать ее в свои творения. С каждым мгновением она расцветала ещё сильнее, распространяя свою любовь по всей планете, а Космос с восхищением наблюдал — и гордился ею. Как только появлялась свободная секунда, он был счастлив потратить её на единственный взгляд в сторону своего прекрасного детища.

Но однажды такой вот взгляд не принёс Космосу должной радости. Вместо синевы и зелени ему предстала чернь, распространяющаяся по его любимой планете, охватывающая Природу и словно бы её душащая.

— Что же это? — прогремел Космос, и даже Солнце испугалось злости в его голосе и на время решило скрыться за Луной.

— Город, — слабо ответила Природа, поддерживаемая стальными руками возлюбленного, чей жёсткий взгляд цепко смотрел в Космос. Природа же улыбнулась: — Ничего страшного, Отец. Я в порядке. Я справлюсь.

Впервые Космос не знал, что делать. Он смотрел на Природу и не видел ее, не видел той прекрасной девы, что заставляла его улыбаться и сиять одним только взмахом зеленеющих в солнечных лучах ресниц. Что это за Город? Как он появился? Почему Космос не замечал его раньше? И что за странный и нездоровый блеск был в глазах Города, смотрящих куда-то вперед и вверх, куда-то сквозь него самого?

— Не бойся, — снова подала голос Природа, и Космос отвлекся от Города, с горечью глядя на нее. — Дай нам время, и мы с Городом покажем тебе, насколько прекрасен наш союз, вот увидишь!

Яркие всполохи хвостов комет разрезали темное небо словно слезы, пробежавшие по холодному лицу родителя. Как тяжело было смотреть на ее измученную улыбку, как страшно было видеть крепкие руки Города на ее плечах, и как трудно было отказать ей даже в этой совсем нездоровой просьбе. Бросив злой взгляд на стального недруга, Космос предоставил Природу самой себе, решив вернуться к этому разговору уже через несколько столетий.

...Город не мог уснуть: он шумел, он мерцал огнями, он гудел, словно многомиллионный рой, словно тысячи волн, которые Природа мягко пускала на песчаные берега. Город понял, что ему нужно, чтобы наконец Природа посмотрела на него с восхищением и страхом, чтобы больше никто и ничто не сомневались в том, что именно он, Город, способен на все, что он сильнее Природы, что он сильнее всех богов. Его абсолютная победа возможна, и он ее добьется!

Для этого ему нужно покорить Космос.

Природа видела, что Город разворачивал какую-то очередную пугающую авантюру. Он был одержим странной и неизвестной ей идеей. Он не подпускал ее к себе, устилая всю землю асфальтом, чтобы Природа не могла увидеть, чем именно он был занят. Город будто бы стал еще живее, чем раньше. Когда он все же отвлекался и устремлял на нее свой взор, ей казалось, что в них она видела огонь печей, жар которых был сильнее жара центра Земли.

И однажды это случилось. Среди ночи Природу разбудил чудовищный рев. Она вскинулась и подняла голову как раз в тот момент, когда какой-то огромный ревущий и пылающий монстр поднялся в небо и скрылся где-то среди звезд.

— Город! — в страхе закричала Природа, и леса, травы, даже камни тронула мощная дрожь ее тела. — Город, что произошло?!

Она отыскала его взглядом, и гулкое эхо ее испуганного вздоха пронеслось над поверхностью Земли. Город смотрел туда, где исчезал огненный след страшного чудовища, и улыбался. Улыбался так широко, что можно было пересчитать все бетонные блоки его улыбки. И еще он смеялся. Негромко, едва уловимо, как-то глухо, но абсолютно удовлетворенно, словно только что случилось какое-то чудо.

— Видишь? Видишь! — вскричал он вдруг, и пароходы, стоявшие у причалов, разразились торжественным гулом. Город повернулся к Природе и даже хлопнул тяжелыми ладонями, совсем не замечая ее испуга. — У меня получилось! Ты даже не представляешь, что теперь будет! Космос не сможет не восхититься! Я покорю его!

— Город, опомнись, — шепнула Природа, хотя прекрасно видела, что он ее не слышит. — Что ты сделал?

— Это только одна ракета! — продолжал тем временем Город. Он схватил Природу за плечи и встряхнул так сильно, что с гор посыпались тяжелые камни. — Я едва верил, что у меня получится, но она взлетела. Взлетела, ты видела?! Скажи, ты гордишься мной, Природа?!

Но Природа не ответила. Она смотрела на Город, прямо в его горящие глаза, в которых плясали страшные огни и плавился металл.

Город ждал хоть какой-то реакции. Он хотел увидеть, как в ее взгляде, который за последнее время будто потускнел, как зеленая трава в начале осени, снова появится живой блеск, который он так полюбил в самом начале. Ведь он совершил что-то невероятное!

Но не видел ничего.

Не было в ее глазах восхищения. Не было радости. Не было гордости.

Город разозлился.

Что же, и этого было мало? Она продолжала считать себя лучше него? Все еще не впечатлена?

Природа ахнула — так сильно сжались его стальные пальцы на нежных бархатистых плечах. Город с ненавистью посмотрел на свои руки и, глухо зарычав всеми моторами, оттолкнул Природу так, что она отступила назад и чуть не упала.

— Не хочу видеть тебя, пока не закончу строительство, — сказал Город, уже отвернувшись.

…Терпеть это стало невыносимо. Прошел не один десяток лет с его последнего взора на Землю, и теперь то, что он увидел, привело его в ужас и смятение. С небывалой скоростью в его пространстве стали появляться уродливые предметы неизвестного происхождения. В них не было естества Космоса и даже Природы; это было нечто чужеродное, скручивающее черные дыры бескрайнего сознания.

Он следил за этими объектами, мелкими и почти незаметными: они вылетали с Земли с поразительной частотой, засоряя пространство вокруг планеты. Но не из-за этого кометы перепуганными стадами неслись куда-то в неизвестность; Космос с ужасом наблюдал то, как Город душил Природу автострадами и бесконечными строениями, которые были, казалось, почти на всей поверхности Земли. Его прекрасное, неповторимое творение, его дочь задыхалась, растворялась в этом чудовище, которое сама и породила. Космос видел, что она умирала, но при этом не оказывала никакого сопротивления — напротив, во взгляде Природы была безумная, больная любовь к этому задымлённому грязному монстру, который с таким удовольствием уничтожал её ради утоления своего тщеславия.

И, кажется, уничтожения Природы этому загрязнённому существу было недостаточно. Его чужеродные объекты покушались на сам Космос — они словно начинали захват всей Вселенной. Это правда? Нефтяной убийца решил посмотреть, что с его приходом изменится в других точках пространства? Этого Космос уже стерпеть не мог.

— Что же он сделал с тобой, дитя? — прогремел он, обращаясь к Природе; выжившие леса встрепенулись, и очи её слабо приоткрылись, обращённые к Отцу. — Ты обещала показать мне, насколько прекрасен ваш союз. Но в итоге я вижу только заразу, убивающую Жизнь и распускающую свои ядовитые корни по всей Вселенной!

— Я никогда не хотел убить тебя, — нашёптывал Природе Город. — И я никогда этого не сделаю.

Природа молча смотрела в глаза Космосу. И тот чувствовал, как постепенно ярость, бушевавшая во всех уголочках Вселенной, медленно начала затихать. Но место ее заняла пустота. Черная, густая и полная отчаяния. По щеке Природы скатила чистая, как зеркало, слеза, которая упала на раскаленную руку Города и с шипением испарилась.

— Я люблю тебя, Отец, — сказала она, игнорируя шепот Города, возможно, впервые за время их сосуществования. — Но Город забрался в глубины моего сердца. Ты не в силах уничтожить только его. Ведь я умру вместе с ним.

И в то же мгновение Космос будто прочитал в ее глазах то, что она не смогла произнести: «Сейчас для этого самое время».

То отчаяние, которое охватило Космос, даже через много тысячелетий не забыла Вселенная. Словно раненый зверь, он тогда закричал так громко, что задрожали в страхе звезды, которые никогда не видели своего Отца таким; черные дыры сжались от ужаса и притихли, словно боясь даже пошевелиться; Млечный Путь побледнел сильнее обычного.

А когда крик прекратился, все вокруг стихло.

— Солнце, — позвал Космос бесцветным голосом. — Гори.

На долю мгновения Солнце заколебалось — неужели оно не ослышалось? Но Отец только отвернулся, не в силах больше смотреть на последние муки своего ненаглядного дитя. Солнце улыбнулось Земле настолько по-доброму, насколько могло:

— Давай обнимемся, моя милая нежная сестра.

Заботливо разгоняя в стороны остальные планеты своей системы, чтобы не повредить их тела, Солнце пошло навстречу к Земле. Природа лишь улыбнулась, прекрасно понимая, что будет дальше.

А Город не понимал. Испуганный, обозлённый, в недоверии он посмотрел на Природу, необычайно равнодушную к происходящему.

— Что ты наделала? — пробормотал он, чувствуя как капелька пота прокатилась по мигом похолодевшему хребту многоэтажек. — Скажи Отцу, чтобы передумал! Немедленно!

Природа только покачала головой.

— Слишком поздно.

Она выпуталась из объятий его рук и повернула лицо в сторону своего брата. Город сжал железные кулаки. Природа предала его. Предала, бросила, захотела решить его судьбу за него. Но он не собирался стоять и ничего не делать.

Он махнул автострадам, и они побежали по ее спине; он свистнул трубам, и они раскочегарили печи, стараясь укрыть Землю одеялом из своего темного толстого дыма; в попытках спастись, схватиться покрепче Город бурил Землю глубже, но чувствовал лишь приближение раскалённого ядра — центра Земли; он отправлял ракеты в Космос, но без живительной силы Природы всё это было бессмысленно.

— Природа, почему ты ничего не делаешь? Они убивают нас! — в панике воззвал Город к возлюбленной.

— Нет, Город. Мы уже давно умерли.

Безумный жар охватил планету: Солнце исполняло волю Космоса. Забурлили воды, загорелись леса Природы, но только плавящийся Город кричал от ужаса происходящего. Он чувствовал, как все ближе к ним раскрывались солнечные объятия, как нагревались металлы и бетонные плиты, как вздыбливались буграми ровные асфальтовые дороги. Ему было так больно...

Природа сама не понимала, почему она не чувствовала страха — только умиротворение. Она смотрела на Солнце глазами, полными морской воды, но улыбалась, понимая где-то в глубине души, что она ждала именно такой финал. За ее спиной снова закричал Город, и Природа обернулась. Он согнулся под тяжестью рушащихся бетонных плит, тяжело выдыхал клубами черного дыма и сжимал руками свое лицо, будто не хотел видеть происходящего. Город выглядел словно дикий зверь, попавший в западню.

Но почему-то Природа смотрела на него и не чувствовала ни ненависти, ни обиды. В душе ее разливалась только печаль. Природа, не говоря ни слова, протянула к нему руку.

Город, заметив это движение сквозь пальцы, отнял горячие ладони от плавящегося лица и уставился на руку Природы. От жары плиты ее кожи с хрустом покрывались трещинками, а реки вен словно пульсировали. Город поднял взгляд жарких глаз на ее лицо. Копна длинных колосящихся волос желтела на глазах, было слышно, как стучало сердце криками раненых птиц, облака ее пухлых губ были тронуты нежной улыбкой.

Природа была прекрасна. Прекрасна, как и всегда.

А он снова был ее недостоин. Хотя... разве снова?

— Я просто хотел достичь тебя, — прошептал Город, не осмеливаясь коснуться ее руки. — Хотел быть таким же великолепным, как ты, но все, что я сделал — только навредил тебе. Прости, Природа. Не знаю, поверишь ли ты мне теперь, но я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду любить.

Рука Природы дрогнула, и по щеке ее пробежала голубая слеза, которая высохла от солнечного жара, не добравшись до подбородка.

— Как жаль, что ты только сейчас понял, что именно это — самое главное для меня.

Нефтяные слезы покатились из глаз Города. Он взял Природу за руку и, встав рядом с ней, повернул лицо к Солнцу.

...С отеческой любовью Космос наблюдал за движением жизни: несмелая амфибия выбралась из-под защиты воды и теперь осматривалась, стоя на суше окрепшими ногами. Много столетий назад вода орошила собой пепелище на выжженной дотла Земле. Это дало той шанс снова наполнить свои просторы зелеными лесами, из которых — Космос и не ведал, что такое возможно! — однажды вышла розовощекая молодая Природа.

Космос видел, как нежно она смотрела на амфибию, и безгрешные слезинки радости и гордости блестели на ее щеках; слышал, как ветер разносил над землей ее птичий смех; чувствовал, как билось ее нежное сердце из жаркой лавы. Он видел это сейчас и видел это много-много световых лет назад. В его безграничной памяти вплывали похожие образы, которые и раньше трогали самые потаенные клеточки его сознания. В те времена Природа тоже была его самым любимым детищем.

Космос существовал достаточно долго, чтобы понять — многое повторялось, словно по кругу: после жизни следовала смерть, а смерть рождала новую жизнь. Из обломков, летающих в пределах Вселенной, появлялись на свет новые планеты; их верные спутники, юркие кометы, пышущие энергией юные звезды возникали там же, где когда-то сверкали их предки; а на закате своего существования они умирали, становясь бездонными черными дырами.

Космос знал все это, но не ожидал, что чудо с Природой повторится. Она с самого начала была этим самым чудом — случайным, восхитительным, кажущимся невозможным, так каков был шанс, что она возродится вновь?

Но это случилось, и Космос наблюдал за прекраснейшим из творений, еще не обремененным страшным проклятьем, ужасным вирусом, который и привел к трагедии. Или же к трагедии привел не он? Не этот тщеславный, эгоистичный Город убил его дочь?

Космос ведь видел, какой могла быть Природа в ярости: она легко бы избавилась от черни, заселившей её планету. Но нет, она добровольно позволила пустить стальные корни в свои плодородные земли.

Её погубила любовь к этому отвратительному созданию.

Космос наблюдал за тем, как резвится юная Природа с эволюцией, и думал: если она возродилась, неужели снова появится этот дышащей черным дымом гигант, в объятия которого она упадет так же безропотно и безвозмездно? И снова придется ему, Космосу, принимать это и безнадежно верить, что все изменится? А потом, когда у Природы не останется сил, она снова попросит его уничтожить их?

А у него снова не будет выбора? У него, Космоса, создателя всего и хранителя Вселенной.

Он смотрел на Природу, и пространство и время болезненно сжимались от понимания простой истины. Что значила его безграничная сила, если с ее помощью ему придется опять и опять уничтожать любимую дочь? Странная болезненная любовь Природы и Города превратила его могущество в не имеющий значения секундный всполох звездного света.

В этом ему виделись самая большая жестокость и самое большое совершенство мироздания.