Ее очередь (джен)

Она смотрит в одну точку, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Озноб пробирает до костей. Холод застревает между ребер. Воспоминания о Малфой-Мэноре остаются с ней навсегда. Она срастается с ними и, кажется, боится уходить.

Сколько она уже здесь?

Возвращается раз за разом к пережитым эмоциям, зацикливается на мгновениях боли, отбрасывает привычное и спокойное. Страх — самое сильное чувство, она теряет над ним контроль. Ей уже не выбраться. Выхода нет. Она сама закрывает дверь и остается во тьме.

Гермиона позволяет Беллатрикс победить.

"Грязнокровка" горит адским пламенем на руке, течёт по венам, забирается в мозг.

Гермиона слишком долго живет в мире, в котором ей нет места, и поэтому должна остаться здесь, среди желтых стен в одиночестве. Без права на реабилитацию.

К ней приходят, но Гермиона остается безучастной. Она не заслуживает второго шанса. Первого хватает с лихвой. Она не слушает, что ей говорят, не понимает слов, не замечает взглядов, наполненных жалостью и отчаянием.

Гермиона наказывает себя за самонадеянность.

С чего она взяла, что сможет вписаться? Сможет быть волшебницей? Почему решила, что достойна новой жизни?

Гермиона сломалась. Потеряла силу воли, когда позволила Беллатрикс растоптать себя, унизить, забрать уверенность. Ее кровь и впрямь грязная, а она всего лишь глупая девчонка. Могла бы и раньше понять, уйти, не пытаться бороться.

Сумасшедшая.

Гермиона там, где должна быть. На самом дне. В психушке. В смирительной рубашке. Одна.

— Мисс Грейнджер?

Еще один пришел. Целитель? Так они себя называют? Значит еще большие психи, чем она. Нельзя вылечить ту, у которой нет ничего внутри, кроме пустоты. Бездна давно зовет ее, предлагает покой и скалится, когда Гермиона застывает в одном шаге. Еще рано.

— Мисс Грейнджер, вы меня слышите?

Голос назойливой мухой мешает ей сосредоточиться на своих мыслях.

Она поворачивает голову, окидывает вошедшего безразличным взглядом и взвизгивает, вскакивая с места.

— Ты! — кричит она. — Кто ты?

Гермиона совершенно точно не встречала его раньше, но каждая черта лица буквально вопит о том, что он опасен и обязательно причинит новую боль. Как он склоняет голову набок, как держит бумаги в тонких пальцах, как сдувает волосы со лба.

— Ты пришел закончить то, что начала она? — Мелькает в голове внезапная догадка. Чем больше Гермиона на него смотрит, тем больше убеждается в собственной правоте. — Пришел убить меня?

Его взгляд неуловимо меняется, и Гермиона проваливается во тьму. Ощущает, как лезвие ножа касается плоти, слышит презрительный смех Беллатрикс, чувствует вкус слез на губах. Кричать уже нет сил, из горла вырываются только сдавленные крики, а Беллатрикс все мало. Она наслаждается каждой судорогой, упивается ее болью, смакует агонию.

— Я убью тебя, — шепчет она, — убью медленно. — Руки Беллатрикс сдавливают горло Гермионы, разворачивают ее лицом к себе. — Смотри мне в глаза, когда я тебя пытаю! — одними губами, но каждое движение рта отпечатывается в мозгу дрожью и ужасом.

Гермиона помнит в мельчайших деталях то, что отчаянно хочет забыть. Не в силах не помнить искаженное удовольствием лицо Беллатрикс и разрывающую на множество частей боль.

Помощь не подоспеет вовремя. Надежды нет. Гермиона всего лишь изломанная игрушка, которую совсем скоро отправят в утиль под улюлюкание безумной Беллатрикс. На дне ее глаз горит темный огонь — жестокий, решительный, не оставляющий сомнений. Он не утихнет, пока не сожжет все дотла.

— Я хочу вам помочь, — вкрадчивый голос возвращает ее в реальность, но Гермиона отшатывается.

— В твоих глазах отблески ее памяти, — Гермиона обмякает и прислоняется к стене. Ноги не держат, воспоминания забирают силы. — Кто ты?

— Скорпиус Малфой, ваш новый целитель, — спокойно отвечает он и наблюдает за ее реакцией.

Гермиона думает, что сейчас он хлопнет в ладоши или еще чего, но он не отводит серьезного взгляда, изучает ее. Наконец она понимает, что это не чья-то дурацкая шутка. Гермиона закрывает глаза и видит, как бездна распахивает объятия и тянет к ней руки. Пожалуй, впервые она готова переступить черту, чтобы не вернуться. Еще одного чистокровного мучителя в своей жизни ей не вынести.

— Ты убьешь меня, — тяжело вздыхает она. — Время — худшая пытка, а твоя тетка постаралась, чтобы я застряла в его клетке.

— Я смогу помочь, — настаивает Скорпиус. — Вы удивительно здраво рассуждаете для своего диагноза.

— Уверен? — скалится Гермиона. — Правда не на поверхности, — шипит, дергая его на себя, вцепляясь в его больничный халат. И откуда силы берутся, только что валилась с ног от усталости? — Все в голове, — впивается отчаянным, безумным взглядом в его лицо. — Хочешь узнать? Так смотри! Сумасшедшие не закрывают мозги, им ни к чему, никому ведь нет дела, что случилось на самом деле, а если и узнают, никто не сможет помочь. Все проблемы всегда в голове.

Она открывается. Она хочет, чтобы его утянуло с ней. Вместе в одной палате веселее, а его не жалко. Подумаешь, еще один целитель. Пришлют другого, и он станет у них общим. Гермионе вдруг кажется, что ему бы пошла улыбка Джокера от уха до уха. Жаль, что под рукой нет хотя бы ножа, она бы помогла ему научиться широко улыбаться.

* * *

Ему говорили, что к ней лучше не соваться. Многие пытались, никто и на йоту не продвинулся. Скорпиус считал, что должен хотя бы попытаться. Из-за его тетки Гермиона Грейнджер сюда попала, он обязан вернуть долг, даже если никто не верит, будто у него получится. Он несколько месяцев изучает ее историю болезни, лечение и текущее состояние. Она вполне осознает, что происходит, но не может вырваться из одного единственного события, которое без остановки крутится в ее голове. Наверное, именно так и выглядит ад — худшее воспоминание, которое прячется глубоко внутри, но ты не решаешься себе в этом признаться. Наверное. Гермиона Грейнджер знает наверняка.

Скорпиус уверен, что готов ко всему, когда впервые заходит в ее палату, вот только при первом же прямом ее взгляде чувствует себя ни на что не годным глупым мальчишкой. Взгляд, горящий не то безумием, не то отчаянием, не то узнаванием, обескураживает и сбивает с ног. Пусть Гермиона и оказывается в Мунго из-за пыток Беллатрикс, но окончательно сходит с ума из-за непонимания и отторжения, прежде всего, самой себя. Целителей учат, что вылечить можно все, после встречи с ней Скорпиус не согласится.

Она врывается в его сознание внезапно и грубо и с ходу окунает в пучину даже не боли, а агонии. Он даже не успевает удивиться, только хватает ртом воздух, пытаясь сосредоточиться на круговороте ее воспоминаний, но ухватиться за что-то конкретное все равно не выходит. Она помнит и радость со смехом, облегчение и уважение, любовь и дружбу, но они так основательно перемазаны черными оттенками страха и скорби, что постоянно ускользают. Гермиона Грейнджер сознательно закрывается от хорошего, словно... наказывает себя.

— Каждый заслуживает счастья, — пытается вложить он ей мысль.

— Даже Беллатрикс? — мгновенно взрывается в его голове.

Гермиона заставляет его пережить вместе с ней пытки. Скорпиус чувствует, как в его кожу врезается каждая буква «грязнокровки», ощущает дрожь от прикосновения металла, едва сдерживает рвущиеся из груди болезненные стоны.

Он пытается, отчаянно пытается вытаскивать на поверхность моменты, когда вслед за страхом приходило облегчение и радость, но Гермиона сопротивляется. Она срастается с тьмой внутри, отказывается поворачиваться к свету — попросту не видит смысла.

Скорпиус сжимает зубы и ищет, ищет, ищет то, что может помочь, и... находит себя. Таким, как видит его Гермиона. Смотрит со стороны и не узнает. В ее мыслях он едва ли не точная копия Беллатрикс, в ее глазах он играется с ножом, прикидывая, куда бы лучше ударить и где разрезать. Пепельно-серый обступает со всех сторон, и Гермиона им упивается. Похоже, она уже и не замечает, что клетка становится домом. Скорпиус должен показать выход, заполнить ее пустоту, но вместо этого Гермиона убеждает его, что ему необходимо что-то острое.

— Так безопаснее, — шепчет на ухо она, — и мне спокойнее.

Скорпиус соглашается, напрочь забывая: все происходит не в реальности, а в их общем на двоих сознании. Она искажает его восприятие, зовет к себе, манит.

Гермиона улыбается.

— Всего пара движений, и между нами не останется времени. Ты сможешь уговаривать меня сделать, что только пожелаешь. Я всегда здесь, и абсолютно ничем не занята.

Скорпиуса тянет к ней, тянет согласиться. Прежде чем лечить, нужно заслужить доверие пациента. Ведь так? Гермиона хочет быть с ним, проводить время, общаться. Она сама идет навстречу, ему нужно лишь протянуть руку и ухватиться за кончики ее пальцев.

— Мисс Грейнджер...

— Просто Гермиона, — легко улыбается она, а у него бегут мурашки по спине.

Кажется, еще немного, и Гермиона либо пойдет с ним, либо утащит его за собой. Нельзя идти на поводу у пациента, но если очень хочется... если он рискнет... Если он хочет доверия от Гермионы, то сам должен показать пример. Она ведь больше двадцати лет одна, только с целителями, которые не особенно горят желанием разговаривать на равных, открываться.

У любого должен быть второй шанс. Скорпиус заворожено смотрит на огонь в ее взгляде и делает последний шаг, разделяющий их, сжимая в руке скальпель.

— Это не так уж и больно, — почти любовно выдыхает она. — Ты только не уходи.

Скорпиус улыбается ей, крепче сжимая ладонь. Где-то вдалеке он слышит чужие крики и смутно чувствует, как по руке что-то течет. Ерунда, с этим он разберется позже. Мало ли, в отделении для буйных снова кто-нибудь пытается сбежать. У его пациентки наконец-то прогресс, нужно закрепить результат.

— Я никуда не тороплюсь, — спокойно отвечает он, протягивает руку и заправляет прядь волос ей за ухо.

Ему чудится, что в ее мире черный становится на пару оттенков светлее. Неважно, сколько понадобится времени, но Скорпиус постарается раскрасить его красками, а пока хватит и серого. Никто ведь не говорил, что будет легко, все убеждали, что невозможно.

— А я и не отпущу. — Ее улыбка превращается в оскал, но Скорпиусу даже нравится.

Теперь ее очередь мучить и наслаждаться чужими криками. Все правильно, круг замкнулся. Он отдаст ей долг сполна.