Коль сам он себя не увидит (гет)

Весенний Милан удивительно свеж и гармоничен. Цветущая прямо в городе глициния, склоняющая свои покрытые нежными лиловыми цветами ветви к воде, наполняет город удивительным ароматом. А эти улицы… В них хочется затеряться, вглядываясь в лица прохожих и смеясь над размеренной жизнью площадных голубей, сидя на террасе одного из многочисленных ресторанов или кафе в центре города.

Здесь можно остаться надолго, влюбившись в прекрасного «принца», и, устав от серости ракушечника, устилающего мостовые, дождаться вечера, чтобы окунуться в ночную жизнь самого модного города в мире. Моя судьба догнала меня именно здесь, сбросив со скалы самодостаточности в бездну неуверенности и тоски. Но об этом позже.

А сегодня я встретила его в центре Милана. Нам на двоих в ресторане Труссарди был заказан столик на закрытой веранде. Олег Нариссо слыл в определённых кругах яркой личностью. И я не была разочарована, скорее даже наоборот, очарована.

Я была готова ко встрече с самовлюбленной полуженщиной, но встретила элегантного мужчину в строгом деловом костюме, и лишь малиновый атласный шейный платок да подведенные чёрным глаза напоминали о том, что передо мной не бизнесмен и не политик. Олег Нариссо был одной из лучших моделей миланского подиума в этом сезоне. Он с такой же лёгкостью демонстрировал женственные платья от Версаче, как и строгие мужские костюмы от Армани и Зенья, заставляя публику замирать от восторга.

И вот он передо мной, его профиль отражается в стекле веранды и будто парит над погружающимся в ночь городом. Он галантен и целует мне руку, прежде чем я сажусь напротив него в удобное кресло. У него мало времени, он постоянно смотрит на часы, хотя и улыбается, открыто отвечая на все мои вопросы. Их у меня около двадцати. Я как могу тяну время, пытаясь его разговорить.

Кто знал, что спустя пару лет я войду в его гримёрную, чтобы увидеть сломленного жизнью, уставшего, запутавшегося человека.

— Сеньор Нариссо, не буду лукавить, вы поражаете любителей и профессионалов мира моды, вы раскрываете на подиуме необычные образы — то женственные, то мужественные, как вы решились на этот эксперимент? И что стоит за этим? Желание выделиться? Продуманный творческий ход? Или это ваше личное гендерное решение? — нам принесли салаты, я заказала "Средиземноморский", мой спутник остановился на овощной тарелке.

— О, хитро, сеньорина Эхо. Отвечать на этот вопрос я мог бы до завтрашнего утра, чтобы объяснить всё, что меня к этому мотивировало. Но придётся вас разочаровать. Смена образов пришла мне на ум практически случайно… Тогда я не смог пройти кастинг в одну рекламную компанию. Они успели набрать достаточно парней, а вот девушек нужного типажа, как не странно, не хватало. Я работал над образом несколько дней и пришел на съемки в новом наряде и с новым именем. Меня взяли, и лишь после получения гонорара я сознался в своей хитрости. Известное агентство было обмануто, и для того, чтобы скрыть свой промах, они попросили меня заявить о себе как о трансгендере. А после это просто захватило меня.

— Вам нравится надевать женскую одежду? — с некоторым скепсисом спрашиваю я, но его не подловишь, он усмехается и кокетливо закусывает нижнюю губу, глядя мне прямо в глаза.

— Мне нравится та, кем я становлюсь, когда переодеваюсь. Не правда ли, она великолепна?

* * *

Яркий свет неоновых ламп слепит глаза. Он пытался отучить себя от привычки грызть ногти, когда нервничает, но, рассматривая фотографии, краснеет — кажется, впервые в жизни, впиваясь острыми ногтями с идеальным маникюром в свою руку, чтобы не отгрызть эксклюзивную работу своих стилистов. В голове пролетают обрывки фраз, ощущение тёплой струи воздуха, от которой слезятся глаза. Женское бельё слишком тесное и открытое. Под тонкой тканью платья, которую почти не чувствуешь, сердце стучит, как бешеное. Другая девушка в ещё более легком и откровенном платье стоит рядом, положив руку ему на плечо.

— Так, теперь ты положи руку ей на талию, — слышится голос фотографа будто из другого мира. — Хорошо… — разряды вспышек отдаются приятным эхом где-то в желудке, этот звук похож на шорох голубиных крыльев. Хочется закрыть глаза и представить себя посреди площади, вдохнуть свежий тёплый воздух. Это почти получается. — Взгляд в сторону. Отлично! Опусти голову, будто собираешься поцеловать её в шею, — партнёрша идеально исполняет все приказы. — Ты, ближе… Возьми её за подбородок. Теперь смотрите друг другу в глаза и приближайтесь. Приоткрываем губы. Больше страсти во взгляде! Да нет! Не смотри на неё так, будто ты хочешь её съесть! Губы! Ты смотри на её губы. А ты… Подними подбородок чуть выше, чем требуется. Да! Снято! Это то, что нужно! Переодевайтесь… У нас ещё несколько образов… А… Времени… Всё… Меньше... — воспоминания покрываются туманом.

Возвращаясь домой по вечерней улице, он ловит на себе восхищенные взгляды мужчин. Конечно, их привлекают белокурые красотки, балансирующие на высоких каблуках.

Олег улыбается своим мыслям и вдруг замирает перед зеркальной витриной. Привычный стук каблуков обрывается. Из Зазеркалья на него смотрят необыкновенные глаза, содержащие целый мир и будто заглядывающие в самую душу. Оттенок легкого лукавства делает их просто великолепными. Он улыбается, и Она улыбается ему в ответ. Под тонким струящимся платьем прячется великолепная фигура с практически плоской грудью и узкой талией. Ощущения, возникшие при виде снимков, вновь возвращаются с новой силой. Он не просто хочет эту женщину, он готов всю жизнь прожить с ней рядом.

— Тобой будет восхищаться весь мир, я обещаю… — произносит он шёпотом и вздрагивает от громкого смеха проходящей мимо подвыпившей компании.

Ощущение цельности, посетившее его минуту назад, будто он обрёл себя и прикоснулся к самому главному в собственной жизни, пропало. Оно испарилось в теплом воздухе весеннего Милана вместе с сигаретным дымом. А на его место вернулось выжигающее изнутри, отравляющее чувство одиночества. Такое посещает лишь в самые глухие ночи между двумя и четырьмя часов в холодной постели, когда приходится прохлаждаться без работы и в делах сердечных что-то совсем не ладится. Но сейчас ведь всё складывается удачно — карьера, девочки, страсть в работе.

Он достаёт сигарету, отворачиваясь от отражения, которое хочется обнять. Укрыть плечи теплым пиджаком, поцеловать в щеку, убрав выбившуюся прядь за ушко и шептать, что всё будет хорошо. Он снимает туфли и идёт босиком по неровной мостовой к своему дому, благо он уже совсем рядом. Идёт и курит, мгновенно растеряв всю свою женственность и прелесть, больше похожий на престарелую проститутку, чем на то идеальное существо, встреченное им в отражении зеркальной витрины.

* * *

Однажды я встретила в клубе нашу общую знакомую. Неми когда-то работала в Милане, но буквально на днях перебралась в Париж. Она молодая, но уже явно повидавшая виды модель. Когда-то она была звездой и украшением миланских подиумов, но сейчас это время прошло. Мы пили, разговаривали, я записывала на диктофон её ответы, чтобы использовать их в статье о ней, а после спросила, не знает ли она что-нибудь об Олеге.

— Он любит только себя, дорогуша… И лучше тебе оставить эту затею… — она мягко улыбнулась, показывая ряд идеальных белых зубов. Я усмехнулась, отворачиваясь. Неужели было так очевидно, что я заинтересована в нём? Нет, уверена, ей просто кажется. Это всё ревность и хмель.

— Ты его девушка? — я спросила её, холодно улыбаясь, она рассмеялась, скривив губы, и опёрлась о моё плечо.

— Бывшая… Знаешь, сколько у него было таких, как я, пока он не взялся за этот «новый образ»? — она активно жестикулировала, и я поймала её за руку, чтобы не дать упасть с каблуков. Здесь, в тёмном переулке, мне вдруг стало неуютно. Показалось, будто передо мной хищный зверь с грацией пантеры. Но зверь был пьяным и с трудом держался на каблуках, стряхивая пепел с тонкой сигареты.

Я представила её рядом с Нариссо, и меня передёрнуло. Он достоин другой женщины. Той, которая будет с ним до самого конца. Такой, как я, например.

— Ты злишься, когда говоришь о нём, но, может быть, пора простить? — начинаю я, беспокоясь за мальчишку, которым, по сути, ещё был этот великолепный мужчина.

— Простить? Подруга, ты, наверное, не знаешь всего о нашем Нарциссе, он ни перед чем не остановится. Он не просто меня бросил. Он отобрал у меня работу. Но, конечно же, не он, а его, в кавычках, «новый образ». Кстати, это единственная женщина, которую он по-настоящему любит, — она рассмеялась. — А ещё он подсел на кокс…

* * *

Следующим вечером я уже была на Капри, где он принимал участие в съёмках. Я постучала в его гостиничный номер, постучала вновь, когда не услышала ответа. Коснувшись ручки, я поняла, что она не заперта. Решительно войдя, я включила свет. Олег сидел в ванной и курил.

— А, это ты, Эхо… Я сегодня не в форме, можешь прийти завтра? — его голос был слабым, как у тяжелобольного человека, но глаза упрямо блестели. Синяк на скуле требовал больше тонального средства или хотя бы горсти льда.

— Что с тобой случилось? — я осторожно опустилась рядом с ним и только сейчас заметила, что костяшки на его пальцах сбиты, а распахнутый халат оказался разорванным на груди платьем.

— Мы сегодня снимали сцену в постели… Отработали по полной, снимки получились — зашибись. А потом Амин решил продолжить в номере…

Я ещё не видела этих работ, но достаточно было представить изящную блондинку-Олега с колдовскими светлыми глазами в объятьях красавца араба, чтобы понять, что заказчик будет в восторге.

— Думаю, вы прекрасно смотрелись вместе. Да и говорят, Амин очень хорош в постели, — я сама заметила, как ехидно это прозвучало из моих уст, и прикусила язык. Нариссо отвернулся, и руки его отчего-то задрожали.

— Мы подрались… Я его выгнал, — Олег поднялся и встал у зеркала, рассматривая свой синяк. Я даже не шелохнулась, любуясь его красивыми ногами в туфлях на таких высоких каблуках, с которых я навернулась бы и поломала ноги в первый же день. — Сперва это мне казалось хорошей идеей. Я… Мне хотелось испытать это.

Он взял флакончик мицеллярной воды и ватный диск, начиная стирать с лица макияж. Я притихла, наблюдая за ним. Его глаза не были холодными, они смотрели в зеркало с любовью. Когда я видела его таким, у меня перехватывало дыхание.

— Но в самый главный момент я не смог… Амин разозлился и решил, что сумеет взять меня силой. Болван… И получил своё.

Мне стало легче. Я не смогла сдержать улыбки. Он заметил это и улыбнулся мне в ответ.

— Позволишь? — сделав компресс из антисептика ему на скулу, я взяла гребень и стала расчёсывать нежные светлые волосы, покрытые лаком, осторожно, чтобы не причинить ему боль. А ему пришлось скинуть обувь, тогда лишь мои каблуки компенсировали нашу разницу в росте.

Я любовалась его не совсем правильными, но удивительно очаровательными чертами лица сквозь зеркало. Его взгляд был полным доверия и нежности. Самолюбование шло ему так же, как этот серебряный кулон на шее в виде зеркального осколка. И, осмелев, я коснулась губами его плеча. Он вздрогнул, тонкие брови сдвинулись к переносице.

— Что ты делаешь?

— Тише… — его запах сигарет и духов и мягкий запах кожи пьянили меня. Я поводила кончиком носа по светлой нежной коже его шеи, поцеловала мочку, краем глаза наблюдая, как он крепко сжал бортик раковины тонкими пальцами, и уже представила их глубоко во мне. — Разве тебе не хочется немного тепла и любви?

Его передёрнуло. Я почувствовала холод, его кожа будто стала каменной, и тогда он снял с себя мои руки.

— Никогда. Слышишь меня? Никогда не трогай, — его сжатые зубы стучали, губы дрожали, как и рука, до синяка сжавшая моё запястье.

Я была опустошена. Как ни была я готова к подобному повороту, но холод, надменность и жестокость в его глазах избили мои чувства до полусмерти. Тогда я ушла, ничего не сказав, ушла залечивать раны своей любви в свой номер, заказала водки и пила, пока не отключилась.

* * *

Через пару лет я как-то зашла в гримёрную после показа. Я тогда писала статью о другой модели и искала её, но само провидение послало меня туда. Там был он, с размазанным макияжем и осколком зеркала в руке, которым он делал глубокие надрезы на своих запястьях. Кровь заливала белый пушистый ковёр, а он смотрел в зеркало и смеялся.

Я честно пыталась ему помочь, но, когда он оттолкнул меня и заперся в туалете, мне оставалось лишь вызвать скорую помощь и полицию. Меня, как журналистку, не пустили в его палату, потом его долго лечили в закрытой клинике. А после мы часто беседовали по телефону, я готова была слушать его голос в любое время дня и ночи. Он знал об этом и часто пользовался моей привязанностью. Пожалуй, мне нужно было лечиться вместе с ним. Хотя вряд ли это бы помогло.

И сегодня я встретила его в небольшом курортном городке. Да, с первого взгляда я поняла, что люблю его до сих пор, пусть он изменился, ещё больше похудел и не ходил больше на людях в образе прекрасной незнакомки. Но эти поразительные светлые глаза притягивали к себе как магнит.

— Пять лет, Эхо… Пять лет самолюбования и тоски… — в этот вечер мы вдвоём сидели в баре на берегу Адриатического моря. Олег заказал абсент, а я пыталась вновь его разговорить. Для меня он мало изменился, хотя, когда пересматриваешь его старые фотографии, кажется, что пропасть стоит между этим уставшим от жизни человеком и тем юным красавцем, что так меня заворожил в первую нашу встречу в Милане. Элегантность костюма, на этот раз белого, и светлые волосы, зачёсанные в тугой хвост, остались прежними.

Мне доверили место главного редактора, а он имел контракт с ведущими агентствами. Все эти пять лет я будто провела с ним рядом, кроме внешней красоты и природного шарма чувствуя в нём какую-то внутреннюю боль, надрыв, невидимую прочим драму. Я была ему другом, незримым спутником… Сколько раз я вытаскивала его с того света, не пересчитать.

— Кто же виновен в этом, Нариссо? По сути ты жил так, как сам того хотел, — мой голос звучал слабо, музыка перебивала, но он всё равно меня услышал.

— Мне очень повезло, что у меня есть такой друг, как ты, Эхо. Ты всегда говоришь то, что думаешь. И заботишься обо мне, даже несмотря на то, что я тебя и не прошу об этом. Ты словно читаешь мои мысли и повторяешь то, что я сам себе говорил. И я уже не надеюсь, что ты это прекратишь.

Я улыбаюсь и подношу яркую трубочку, стоящую в стакане с коктейлем, к губам.

— Теперь мы квиты, так? — подмечаю каждую черточку его похудевшего лица.

— Как обычно…

Впервые за долгие годы он вновь решился на встречу со мной, а я уж думала, что никогда его не увижу. Я с трудом удерживаю свои руки. Ведь так хочется обнять его, опять вдохнуть тот запах по-прежнему нежной кожи.

— Как у тебя дела с работой? — дежурный вопрос, не более. Я знала, что сейчас с работой у Нариссо трудности.

— Ты же знаешь всё сама, — он перекатывал в пальцах орешек с тарелки, поданной нам на закуску.

— Да, довелось слышать, что с тобой был расторгнут контракт, но почему? Ты был успешен, — да, я следила за его делами, каждый день просматривая новости моды.

— Никому не нравятся стареющие модели, ещё и отказывающиеся становиться перед спонсорами раком, — он сказал это так просто, что грубость слов испарилась вместе с сигаретным дымом.

— Да, в этом бизнесе недотроги долго не живут… — я вспомнила свою злость в тот вечер, когда он отверг мои ухаживания. Было больно, очень больно. Я хотела бы, чтобы он почувствовал всё то, что ощущала я.

Олег заметил, как пристально я смотрю на него, и поднял подбородок.

— Ты смотришь на меня сейчас, как фотограф. Убери это напряжение из взгляда. Прошу тебя, — в его глазах промелькнула женственная мягкость.

Я не смогла. Усмехнувшись, я отвернулась.

— Столько времени прошло, а ты совсем не изменился, — с горечью произнесла я.

— Ты так думаешь? Хм… Видимо, мне это нельзя воспринимать, как комплимент, — он уловил моё настроение.

— А ты привык, чтобы тебе пели дифирамбы? — едкая улыбка появилась на моих губах и тут же пропала.

— Заслуженно, разве нет?

О, да, он был собой, невыносимым собой. Когда не понимаешь, шутит он или абсолютно серьёзен.

— По-моему, нет.

— Да, брось. Ты даже сейчас смотришь на меня, как на произведение искусства, — он будто замер, стараясь не рассмеяться.

Набрав воздуха, я не нашлась с ответом и рассмеялась.

— Кое-что в тебе всё же изменилось, — я пристально посмотрела на него. Опять тем же взглядом, какие ему наскучили на работе.

— И что же? — он напрягся, я будто почувствовала разряды тока, пронизывающие его тело.

— Ты без «неё» сегодня.

— А ты хотела бы её увидеть?

Пожав плечами, я сказала «да».

* * *

В его номере горела лишь подсветка: под кроватью и вокруг большого продолговатого зеркала. А сам номер освещался лишь светом от балконного фонаря.

Он накинул халат на голое тело и стоял перед зеркалом, нанося на подготовленную кожу макияж. Я сидела на кровати, скрестив ноги. Мои кожаные штаны натянулись, показывая красивые узкие лодыжки. Да, я тоже иногда могла любоваться собой, однако я знала себя, и привлекательного во мне было меньше, чем в этом парне, нацепляющем на себя женское платье с закрытым декольте и глубоко открытой спиной.

Внезапно он бросил одно из своих любимых платьев мне.

— Надень, я хочу узнать, как оно будет на тебе смотреться.

Я спорить не стала. Был ли смысл?

Он помог мне застегнуть молнию, и вдруг я замерла. Его рука с невыносимой нежностью скользнула по моему плечу. Я боялась спугнуть этот момент и продолжала стоять, не двигаясь.

Он обнял меня со спины, я сжала его руку и поцеловала. Он открыл глаза и посмотрел на себя в зеркало.

— Посмотри на неё… Она увядает. Я не хочу, чтобы она старела и умирала… Она достойна большего.

Я покачала головой, видя в зеркале появившиеся на его лице морщинки. Заостренные скулы… Женщина в мужчине стареет куда быстрее.

— О чём ты? Впереди у тебя ещё много-много лет безбедной жизни. Сколько миллионов тебе должны заплатить по контракту? Ты заработал столько, что не потратить и за целую жизнь.

Очерченные тёмно-красной помадой губы растянулись в неискренней улыбке.

— Восемьсот… Деньги, может быть, и помогут мне выжить. Но не сделают счастливым. Я одинок, Эхо. Я слишком одинок. И ещё я скоро умру, врачи сказали — месяц, может, два… И тут не помогут никакие миллионы. Хочешь, я отдам их тебе?

— Не надо. Просто позволь мне быть рядом. Мы выкарабкаемся. Ты будешь жить, я тебе обещаю! — я обернулась и посмотрела ему в глаза. Мне хотелось разбить зеркало. Его беспомощный взгляд всё ещё смотрел туда. На «неё». В этом взгляде была боль и вина. Я взяла его лицо и, повернув к себе, приникла к губам, целуя со всей своей нерастраченной нежностью. Я понимала его, как никто другой, и всё же не могла остановиться.

Он зажмурился и впервые ответил, жадно впиваясь в мои губы и толкая меня на кровать. С закрытыми глазами он целовал меня, срывая платье. Необычайно горячий и возбуждённый, он вошёл в меня и застонал, закрыв мне рот ладонью. Он не смотрел мне в глаза, но это меня не смущало. Я отдавалась любимому человеку с радостным наслаждением впервые в жизни.

Когда всё закончилось, он сказал, что теперь я должна уйти, оттолкнул меня и скрылся в ванной. Я переоделась и почувствовала невыносимое желание остаться наедине с собой, наказать этого жалкого эгоиста.

Об этом я сожалею до сих пор. Я должна была переступить через свою гордость и остаться с ним рядом той ночью.

Утром я увидела полицейских в холле отеля и карету скорой помощи у дверей. Олега Нариссо не стало. Он вскрыл себе вены в номере отеля веселого курортного города на берегу Адриатического моря.

Его не стало, и мне стало незачем жить.