Снорри-чернокнижник (джен)

Огнедышащая гора Гекла издавна пользовалась дурной славой. Благодаря ирландским монахам и голландским китобоям, весь мир христианский узнал, что через жерло ее можно попасть в преисподнюю. На самом же деле дверей в Ад на белом свете существует множество, и далеко не все они выглядят столь грозно и величественно. А вот чем Гекла действительно знаменита среди исландцев, так это Школой Чернокнижников.

Говорят, что попасть в эту школу можно через неприметную пещеру на склоне, одетом в вечный снег. Находится она не очень глубоко, до преисподней от этого места еще спускаться и спускаться. Так что, ее обитателям ничего стоит выбраться на поверхность, чтобы погулять среди добрых христиан. Но об этом позднее.

Рассказывают, что некогда пришел в Школу Чернокнижников издалека, из Гриндавика, парень по имени Снорри. Был он сыном пастора, что очень всех удивило. Учитель (не кто иной, как Дьявол собственной персоной) спросил его — как же так? На что Снорри ответил, дескать, с детства я познавал божественное, а теперь хочу познать сатанинское, ибо любознательность — моя самая большая страсть. Старый Дьявол, который для роли учителя выбрал облик важного датского стряпчего в дорогом черном сюртуке, поджал тогда губы, видать, не очень-то понравился ему такой ответ. Но сказал — оставайся, Снорри, поживем — увидим, что из тебя получится.

Много историй рассказывают про Снорри, про годы его ученичества, великую славу и ужасный конец. Но все это было потом. А сейчас расскажу я про его первое испытание.

Надо заметить, что Снорри с самого начала привлек к себе хищный интерес Учителя. Тот сразу отметил и страсть к познанию, и большие способности к колдовству, и редкое бесстрашие. Особенно насторожило его последнее качество. Трусов Дьявол не терпел, считал, что не место боязливым среди тех, кто пойдет сеять сатанинскую премудрость среди овец божьего стада. Да и не добирались трусы до его Школы. Это ведь надо забрести в места безлюдные, зато густо населенные всякой нежитью, не побояться взойти на склон страшной Геклы да сунуться в мрачную нору, из которой тянет запахом горячего асфальта и серы. Да, бесстрашие — хорошее качество для будущего колдуна. Но оно не должно быть безоглядным. В первую очередь, потому что абсолютно бесстрашный ученик, чего доброго, и страх перед Учителем потеряет. А уж этого Дьявол допустить не мог.

Исподтишка наблюдая за Снорри, он с тревогою отмечал, что его опасения сбываются. Вот, скажем, вечерняя трапеза в самой большой из школьных пещер была ритуалом торжественным и пугающим одновременно. Ибо освещалась пиршественная зала горящими багровыми глазами, что плавали под потолком, а Учителю за столом прислуживали два безголовых покойника, каждый из которых был облачен в обрывки древнего пожелтевшего савана. Напитки (а пил он только яд и кипящую кровь) в его золотой кубок, принадлежавший ранее одному особенно грешному римскому папе, подливала отрубленная окровавленная рука, возникающая прямо из воздуха. Ел он на великолепном немецком фарфоре, но пищей служило гниющее мясо язычников. Учеников поначалу все это вгоняло в трепет. Явление мертвой руки у всех без исключения новичков вызывало вопль ужаса, некоторые даже падали в обморок. Учитель только усмехался — на то и были рассчитаны все его трюки. Начальство любой колдун обязан уважать. Только вот Снорри отнесся ко всему этому совершенно спокойно. Даже подергал за саван мертвого слугу и попросил нож, который перед ним забыли положить. Надо сказать, ели ученики обычную человечью пищу, только двое самых старших, сумевших выжить в Школе на протяжении десяти лет и собиравшихся вот-вот держать выпускной экзамен, поедали могильных червей да прочую гадость, бравируя тем перед младшими. Они считали себя ужасно талантливыми и вовсю задирали нос. Так что, были они неприятно удивлены, когда Снорри припечатал вилкой червя, что сбежал у одного из них с тарелки, да и бросил в рот, словно это было редкое лакомство. Вот тогда и решил Учитель — либо он мне покорится и станет одним из лучших моих учеников, либо сгинет.

Есть в году несколько дней, когда в Школе на склоне Геклы наступают короткие каникулы. Учитель отпускает школяров по хуторам и поселкам, погулять, порезвиться и применить свои нечестивые знания. Один из таких дней — канун Всех святых. Ночь долгая, темная и тоскливая, когда вся природа поворачивается лицом к зиме и как бы смотрит в свою разверстую могилу. Неспроста всю эту ночь люди жгут огонь.

Вот и решил Дьявол устроить Снорри испытание. Он привычно закрыл правый глаз и левым, всевидящим, поискал Снорри под землей. Там его не оказалось. Тогда Учитель поискал его на склоне. Но там были только мертвые снега и околевший еще на прошлогоднее Сретенье тролль, которого младшие ученики принимали за обычный валун. Тогда Дьявол понял, что Снорри отправился на побережье, и последовал за ним.

Когда Дьявол возник на морском берегу, Снорри жарил над костром на прутике зубатку. Рядом лежала вытянутая на берег лодка.

— Где ты взял лодку? — удивился Учитель. И с неудовольствием заметил, что, имея дело с людьми, не удивлялся уже несколько веков. А вот Снорри удивляет его, чуть ли не каждый день.

— Это лодка тех людей, что убежали с криками, когда ваша темность появилась вдалеке, в облаке огня и дыма.

Учитель слегка смутился, вспомнив, что и впрямь пренебрег маскировкой.

— А где же ты взял крючки и леску? Или они тоже оказались в лодке?

— Нет, крючки я давно сделал, из клювов тех птиц, что вечно кружат над кратером.

— Но ведь это адские птицы! — закричал Учитель так, что с парика у него посыпалась пудра. — Все живое боится их! Их крики предвещают беду!

— Не, крикнуть они не успели, я их сшиб каменюкой, — заверил его Снорри. — И чего их так боятся? Птицы как птицы. Мясо, правда, жесткое и невкусное. Зато клювы — превосходная сталь!

— А что с леской?

— Леску я сплел из шерсти тролля.

— Какого тролля?!

— Дохлого. Он еще не совсем облез.

Тут Учитель окончательно уверился в том, что поступает правильно. Такую дурь из школяра надо выбивать как можно быстрее.

— Ты, наверное, очень удивлен, что я пришел к тебе? — вкрадчиво начал он.

— Нет, не удивлен, ваша ученость. Коли вы летели сюда по воздуху, стало быть, у вас есть ко мне поручение.

— Ты прав, у меня к тебе особое, очень важное поручение. Есть у меня должник — хозяин трактира, что находится на перевале, отсюда полдня пути. Ссудил я ему семь лет назад сто талеров, а он все не отдает. Пойди и скажи, что в эту Ночь Всех святых — крайний срок. Пусть отдаст или деньги или душу. Ты — юноша умный и настойчивый, тебя сладкими речами не проведешь, потому тебя и посылаю.

— Хорошо, — сказал Снорри. — Отправлюсь, только зубатку доем.

Учитель радостно потер когтистые руки в дорогих перчатках и полетел назад.

Наступили ранние осенние сумерки, повалил снег, заметая пустую темную дорогу. Снорри шел быстрым шагом, рассчитывая к полуночи быть на перевале. Горы в молчании обступили его. Ни огонька, ни живого звука, только шумел временами ветер, да издали долетало жутковатое эхо — то перекликались далеко отсюда великаны, собираясь, верно, в хоровод, чтоб повеселиться в эту зловещую ночь. И все же Снорри чувствовал, что он не один. Справа и слева кто-то шел в такт его шагам, летел над головой, полз в придорожной канаве. На Снорри никто из невидимок внимания не обращал, все торопились на празднование великой ночи, когда отворяются ворота Хелль.

Вдруг заметил Снорри впереди, на белеющей во тьме дороге, какое-то движение, словно катится серый клубок, почти неразличимый во мраке.

«Кажись, кролик, — подумал школяр. — Попробую-ка поймать. Пусть трактирщик мне его зажарит на ужин».

И кинулся он за серым клубком, нагнал, упал на дорогу, пытаясь накрыть его шапкой. Не тут-то было. Неведомое создание ловко уворачивалось от Снорри, катилось себе все дальше. Школяр в азарте все пытался изловить его шапкой, пока не осознал, что давно уже сошел с дороги и скачет за «кроликом» по снежному полю.

— Тьфу, пропасть, — сказал он, поднимаясь и отряхиваясь. — Еще заблужусь и не найду этот треклятый трактир.

От этой мысли ему стало не по себе, даже сам удивился — ведь с детства не боялся ничего на свете.

Только направился обратно к дороге, а «кролик» — тут как тут, под ногами. Никто бы не устоял перед таким искушением. Снорри тоже не устоял. Накрыл-таки его шапкой. Несет и чувствует, как тяжелеет в руках его улов. Думал — то ему всего лишь кажется. Нет, не кажется, этот кролик уже весит как огромный валун, ледяной каменной тяжестью оттягивает руки. Падает Снорри на колени, не в силах удержать его. Серый клубок из его рук выкатывается, катится по дороге, на глазах растет. Вот он уже величиной с корову, но продолжает расти. Да это огромный зверь, покрытый густым серым мехом! Вот он выгнул спину (словно мост через речку, ей-богу!) повернулся мордой к Снорри, глаза, зеленые и свирепые, осветили округу, парень даже зажмурился. Слышит дыхание зверя, злое, клокочущее — почти так же дышит по ночам Гекла, когда лежишь без сна на нарах в чернильной тьме пещеры и думаешь, как тебя все же угораздило стать учеником нечистого…

— Да, попал я в переплет, — сказал Снорри, не открывая глаз. — Одно хорошо — в детстве батюшка заставлял меня учить псалмы наизусть и бил, если я путал слова. Был там один, против нежити, действует безотказно.

И запел псалом, громко, во весь голос. А, когда допел и открыл глаза, дорога перед ним была пуста, змеясь смутной белизной, уходила вдаль. И только за его спиной раздался приглушенный человеческий смех — словно смеялся, хрипло и скрипуче, старец. И все стихло.

До перевала Снорри добрался незадолго до полуночи, как и предполагал. Он-то думал, что издалека увидит сквозь снежную вязь приветливый свет из окон, но большой деревянный дом притаился темной громадой, ни одно окошко не светилось. «Все уже, должно быть, легли спать», — решил парень. И постучал в дверь. Не заскрипели половицы под ногами хозяина, не раздалась сонная брань. Створка просто приоткрылась, издав тоскливый стон, и стало понятно, что эти двери простояли незапертыми много лет.

Снорри стоял посреди темной пыльной комнаты и чесал в затылке, размышляя, как ему теперь выполнить поручение и взыскать долг, если трактирщик покинул свое обиталище, и где его искать — бог весть. Решил он запалить лампу и растопить печь, ибо при свете и в тепле думается лучше. Только он открыл топку, из которой дохнула гарью тьма, что чернее ночи, как раздался в недрах печи шорох, потом — пошла нешуточная возня. Даже такой смельчак, как Снорри, почел за лучшее отскочить подальше, когда из топки высунулась костлявая темная рука. За рукой последовали остальные части тела, и вот уже из печи вылезла немыслимо изломанная человеческая фигура, расправилась, словно сложенный в несколько раз бумажный лист, и перед Снорри предстал очень высокий жилистый человек с кожей, покрытой черными пятнами. Он открыл белые, как мрамор, глаза и провел черной рукой по редким, почти совсем вылезшим волосам. Ногти на этой руке прямо на глазах вытянулись, превратились в синеватые, загнутые когти.

— Не ты ли будешь здешний трактирщик? — спросил Снорри, начиная понимать истинный смысл своего поручения.

— Я буду, — ухмыльнулся драуг, показав кабаньи клыки. — Давненько не было у меня посетителей, за семь лет — не больше десятка таких, как ты, дурачок, забрело.

— Так ведь можно и в трубу вылететь, — вздохнул Снорри.

— Что поделаешь? — в ответ вздохнул трактирщик. — После того, как свернешь нескольким из вас шею, вы, живые, становитесь умнее. Но не все.

И он захохотал. Голос его был похож на глухой рык из погреба, словно кто-то запер под полом большую собаку.

— Я бы тебя не побеспокоил по собственной воле, меня послал Учитель. Он тебе ссудил когда-то сто талеров. Просил передать: нынче ночью — крайний срок. Отдавай долг, трактирщик.

— О, да тебя послал старый мошенник, что живет в подземной печке! Видно, решил он от тебя избавиться, малец. Не видать ему тех проклятых денег. И посланца своего тоже не видать.

— Если бы мой Учитель был человеком, я бы так ему и сказал. Коль помер должник — спросу нет. Но, видишь ли, для него, как и для Господа бога, мертвых нет.

— Богохульствуешь, пасторский сынок, — просипел драуг, отдуваясь, как вепрь. — Твой учитель, как и распятый бог твоего дурня-отца, мне не указ!

— Мой отец был человеком неглупым… — поспешил возразить Снорри.

— Да, да, он научил тебя псалмами отгонять нежить, — засмеялся жутким смехом мертвец.

Снорри не понравился этот смех. Он открыл рот, чтобы взять первые ноты, и почуял, что за горло его схватила невидимая рука, только мышиный писк вырвался вместо священного псалма.

— Этот старый пердун с огнедышащей горы обещал мне, что я проживу сто лет. Сто лет! И потомки мои будут держать трактир до тех последних времен, пока небо не упадет на землю, и ни в чем не будут нуждаться. Сто лет обещал мне, а я прожил всего год! И виной тому — одна-единственная чумная крыса с норвежского корабля. И старуха моя загнулась от чумы вместе со мной, и обе дочки, и внук. Где теперь мои потомки, чтобы управлять трактиром до дня светопреставления! Ах, обманщик, ах, негодяй! Пусть сам приходит за своим долгом! Только знает он, что уйдет ни с чем. А смертный не уйдет вовсе. Кто тут только не ночевал — бедняги, застигнутые пургой, странники из далеких земель, был даже один колдун, не тебе чета, хотел усмирить здешнего драуга, ха-ха!

Снорри, по-прежнему безмолвный, проследил глазами, куда указывал драуг, и заметил, что из угла на него взирает пустыми очами еще один мертвец. Костлявый палец замер на столе, вычерчивая в пыли защитные руны. Зашевелилось одеяло, брошенное на лавку, из-под него показался череп в полусгнившем женском чепце. Сверху, со второго этажа, донесся топот детских ног…

— Тот колдун хоть сражался со мной, а ты и вовсе ни на что не годен, — сказал умерший от чумы трактирщик. И забормотал что-то на страшном языке, непонятном никому из живых, даже чернокнижникам. Возможно, в Хель, где белеет костьми берег мертвых, в ходу эта речь.

Снорри подумал, что настает его последний час. Ноги приросли к полу, руки бессильно повисли. Злому колдовству мертвеца, вошедшего в полную силу, давно превратившемуся в чудовище царства Хель, он, ведьмак-недоучка, противостоять не мог. Черная немочь охватила его, только глаза еще не ослабли и могли видеть, как крадется к нему, ухмыляясь, щеря желтые клыки, изломанная драужья тень. Не убежать, не оттолкнуть надвигающийся ужас.

Только постепенно в жуткую речь мертвеца начал вплетаться иной голос, похожий на ворчливый говорок старика. Слов было не разобрать, но, видать, он с драугом спорил, поправлял, бранил за что-то. Драуг начал сбиваться со своего жуткого напевного речитатива, огрызаться на неведомого спорщика. Снорри даже смешно стало, несмотря на жуткое его положение. Откуда-то он понял, что зловредный старикашка говорит всякие непристойности и ругает драуга последними словами, даже мертвецу обидными. Драуг, между тем, втянулся в перебранку и совсем позабыл про Снорри. Так прошло какое-то время, и парень, хоть не мог слышать, но неким внутренним чутьем ощутил, как в далеком Гриндавике, на колокольне отцовской кирхи колокол качнулся трижды…

В тот же миг пропало все, унеслось, как наваждение. Нет ни драуга, ни его жуткого семейства, ни убитых им гостей. Только слабый свет снежной ночи льется в окно, а лампа давно прогорела. Да страшные следы сажи чернеют у раскрытой топки — будто стояли тут огромные босые ступни.

Не успел Снорри прийти в себя, подвигать руками и ногами, как раздался от порога знакомый уже голос:

— Долг в печке поищи!

Так и оказалось: завернутые в грязную тряпку талеры нашлись за печной вьюшкой. Потому-то и сидел вражина в печке — деньги сторожил.

Вышел Снорри за порог и встретился взглядом с зелеными, злыми и древними, зверьими глазами.

— Ба! — сказал Снорри. — Да ты же — Йольский кот!

— Так и есть, — скрипучим старческим голосом ответил зверь.

— Сговорились вы, что ль, с его темностью?

— Вот еще. Я — сам по себе, нужен мне твой старый пердун.

— А ведь сам ты, чую, постарше будешь…

— А ты не так уж глуп, парень. Утверждают, что когда лед встретился с огнем и появился этот мир, первой поднялась из пучины Исландия. Потом родились боги Севера. И значительно позже — распятый. А твой учитель, говорят, был его самым вздорным школяром.

— А ты?

— А я — дух Исландии, родился вместе с ней и с ней же уйду. И смотри, парень, не попадайся мне на зуб в ночь Йоля!

Огромный серый зверь сжался, уменьшился, превратился в клубок и укатился в редеющую тьму.

— А сегодня-то почему меня спас? — успел крикнуть вдогонку Снорри.

— Люблю безумцев, забавные они, — донесся скрипучий смешок ворчливого старца.

На следующий вечер собравшиеся в трапезной школяры хвастали напропалую своими подвигами. А Снорри, на них не глядя, прошел прямо к Учителю и положил на стол перед ним увесистый сверток.

— Вот сто талеров долга, — сказал. — А души у него, извините, ваша ученость, давно нет. Так что, выбирать не пришлось.

Старый Дьявол натянул на острое свое лицо милостивую улыбку, а сам подумал, что в этот раз, — увы! — выиграл его ученик. Ибо бесстрашие — дар еще более опасный, чем казалось ему вначале.