Близко к смерти (джен)

Джинни уже сбилась со счёта. Куда не глянь, всюду тела. Она то и дело натыкается взглядом на то или иное знакомое лицо. Кругом застывшая картина кошмара, совсем как на фотографиях маглов. Они все мёртвые, мёртвые, мёртвые и от этого хочется кричать в голос. Лишь бы не чувствовать. Лишь бы забыть всё, как страшный сон.

Но она ведь сильная? Поэтому стискивает зубы, слушая указания МакГонагалл, и вместе с остальными идёт искать выживших. А внутри пугающим холодом расползается понимание, что никто из них не выживет. Это ведь не конец, лишь маленький тайм аут, который им великодушно выделил Тот-Кто-Был-Ей-Другом.

И как же это страшно. Когда-то она думала, что изучила это чувство досконально. Там, в извилистых лабиринтах глубоко под замком. Но сердце снова и снова сжимают стальные чешуйчатые кольца ужаса. И только осознание того, что она должна, обязана с этим справиться, заставляет её идти вперёд.

А кругом лишь мертвецы. И в их распахнутых глазах Джинни видит отражение острых шпилей башен Хогвартса и белые облака. И она упрямо не хочет верить, что этих людей никогда уже не будет. Ведь сказки так не заканчиваются?

Среди мёртвых иногда попадаются живые. До неё долетают слабые стоны и тихие хрипы. Она склоняется над ними, но некоторым уже не помочь. В голове загнанной птице бьётся одна мысль:

«Бесполезно… всё бесполезно».

Мёртвую тишину разрезает детский плач. Среди этого хаоса и груды камней она видит маленькую девочку. Её фигурка кажется совсем крошечной на фоне всего этого кошмара.

«Детям не место на войне».

Девочка бьётся в истерике, кричит, что не хочет больше воевать и зовёт маму. У Джинни внутри всё трещинами покрывается от этого крика, один удар — и рассыплется такими же каменными осколками.

Она уже на полпути к малютке, когда вздрагивает от неожиданности и останавливается. Кто-то окровавленный схватил её за ногу. Ей одного короткого взгляда хватает чтобы понять: не выживет. И только потом карие глаза распахиваются шире, когда в этом изуродованном теле, истерзанном и истекающем кровью, она узнаёт Лаванду.

В голубых глазах той отражается такая мука, что Джинни хватает ртом воздух, словно после сильного удара. Лаванда что-то сдавленно шепчет и вряд ли понимает, кто перед ней: друг или враг.

Джинни смотрит, как мертвенно бледные губы силятся произнести слова. Рука, по-прежнему сжимающая её лодыжку, судорожно дёргается, и Джинни, наконец, понимает, что говорит Лаванда.

— Убей… меня…

Этот хриплый булькающий звук набатом бьёт по голове. У неё из-под ног будто выбили землю. В глазах мутнеет то ли от вида крови, то ли от бессилия. Она не знает, что делать. К такому их не готовили. Как вообще можно быть готовым к войне? К смерти? Джинни только через несколько минут понимает, что её ногу больше ничто не держит. И потерянно, будто всё ещё не осознавая, что произошло, смотрит на кровавые следы, оставленные чужой рукой.

Её сотрясает дрожь, когда во взгляде голубых, некогда смеющихся глаз, она не видит больше того огня, что именуется душой. И Джинни страшно. И, наверное, впервые за все эти долгие годы она понимает Тома. Она не хочет умирать. Не хочет стать просто надгробным камнем, имя на котором со временем сотрётся и всеми забудется.

Все проблемы, которые волновали её раньше, теперь кажутся такими ничтожными. И чувство, жуткое чувство одиночества раздирает изнутри, превращая внутренности в мелкое крошево. Не в силах больше смотреть на то, что осталось от Лаванды, она сгибается пополам, выплёвывая на землю скопившуюся внутри горечь.

С трудом поднявшись, она силится вспомнить, что же собиралась сделать. Так сложно привести в порядок мысли. Они вязкие, густые, как кисель или осенний туман. Но тихие всхлипы, раздающиеся в паре метров от неё, приводят её в себя. Девочка. Ей сейчас гораздо хуже, её маленький уютный мир разлетелся в щепки. Война не щадит никого.

И наконец добравшись до малютки, она протягивает ей руку и пытается улыбнуться. Вложить в эту улыбку то, что той так сейчас не хватает: надежду, что всё будет хорошо, хоть сама она в это уже не верит. Девочке этого оказывается достаточно, и она хватается за руку и прижимается к Джинни, будто именно она та, кто защитит её от всего.

— Тише, тише. Мы отправим тебя к маме. Всё закончилось, — Джинни рассеянно гладит её по голове.

Ей самой так отчаянно хочется в это верить, хочется оказаться в безопасности. Но она здесь и всё, что она может, это прижимать девочку покрепче и шептать глупые утешения, которые никакой связи с реальностью не имеют.

Джинни вздрагивает, когда замечает в тени деревьев Запретного леса глаза с багровыми отблесками. Всего секунда, и она словно примерзает к земле. Крошечной секунды «глаза в глаза» достаточно и ей хочется кричать.

«Хватит, прошу тебя! Хватит. Ты победил…»

Джинни судорожно сжимает пальцы на хрупких плечиках девочки и силится не расплакаться от отчаяния, которое, кажется, пропитало воздух. Каждое деревце, каждый камень будто навсегда впитали в себя ужас и боль, которые они видели буквально пару часов назад. Джинни не видит, но чувствует, что он улыбается, хотя глаза его всё также холодны и безжизненны.

И Джинни впервые кажется, что она знает больше, чем Он. В своём стремлении к бессмертию Том не заметил собственной смерти. Ведь он не живой больше. Он ведь не чувствует ни-че-го. И он не победит. Понимание этого заставляет губы Джинни растянуться в ответной улыбке.

И эта улыбка всего лишь на секунду сбивает с толку самого могущественного тёмного волшебника всех времён. Потому что он впервые чего-то не понимает и, смерив её очередным холодным взглядом, скрывается во тьме. И та охотно раскрывает для него свои объятья, принимает его, как часть себя.

А Джинни тихо опускается на колени и наконец-то даёт волю слезам, которые всё это время душили, не давали вздохнуть. Девочка пару минут смотрит, как она давится рыданиями, а потом обнимает, шепча куда-то в растрепавшиеся рыжие волосы, что всё будет хорошо. Ведь сказки всегда заканчиваются смертью злодея?