Не смотри на них (джен)

Пахло липовым чаем. Любимый Ксанин напиток и мой тоже. Леше больше нравился барбарисовый, но в гостях он еще ни разу об этом не обмолвился. Знала лишь я. Ксана, которую на самом деле звали Оксаной, стремилась во что бы то ни стало оставить гостей довольными, и мы ей подыгрывали, чтобы она не тратила время, бегая по магазинам в попытках угодить всем.

Она вышла из кухни, неся поднос со свежеиспеченным шоколадным кексом, нарезанным дольками, источающими пар. Серая юбка струилась до колен и походила на сигаретный дым, окутавший бледные тонкие ноги. Белый топ без бретелек оголял спину и плечи, покрытые ало-черными татуировками, словно мазками кисти художника. Огонь, дракон, сухие ветви кустов, оплетающие косточки Ксаны — позвонки и ключицы. Одна голая ветвь охватывала шею — почти нежным жестом, но мне постоянно казалось, что она душит ее или пытается утащить глубоко во тьму.

Ксана поставила на столик баночку варенья из роз. Варила она его сама, а цветы выращивала на балконе. Варенье выходило немного безвкусным, я на юге покупала куда более насыщенное и нежное, но и это было приятно запить чаем.

Тем более, Ксана же старалась.

Она капнула Леше немного виски в чай, перебросила светлые пушистые волосы за спину и улыбнулась. Ее большие серые глаза искрились, будто она скатывалась со снежной горки и ужасно веселилась, а не сидела с друзьями в тихой гостиной.

Неожиданно она дернула плечами и резко обернулась к двери, ведшей в коридор. Моя чашка остановилась возле губ.

— Да? — звонкий голос Ксаны прорезал уютную тишину. — Ох, прости, у меня гости. Кто меня зовет? Пусть Сашенька идет сюда, ничего страшного.

У меня по спине прошел холодок, и даже любимый чай пить расхотелось. Мы с Лешей переглянулись. Ксана даже не заметила, радостно приглашая в комнату новых «гостей».

— Это Саша, я рассказывала, — легким танцующим шагом она принесла еще одну чашку, хотя знала, что пить невидимая гостья не будет. — Пианистка. Представляете, я даже иногда слышу музыку, которую она когда-то играла… Так красиво и печально. Вот бы ты услышала, Надь, ты же любишь музыку.

Я смотрела, не отрываясь, на пустое место за столом. Леша положил руку мне на колено и сделал глазами знак, мол, успокойся, сделай вид, что все в порядке.

Ксанка всем твердила, что может видеть мертвых. Но мы еще пару лет назад узнали от ее мамы, что она всего лишь сильно больна. Иногда она впадала в короткие ремиссии и тогда переставала болтать о призраках, лишь изредка взволнованно оглядывалась и что-то шептала себе под нос. Куда чаще у нее начинались психозы, и она на долгие месяцы скрывалась за дверями психиатрической клиники. Но обычно она находилась в пограничном состоянии. Ксана вполне могла жить самостоятельно, ее мать даже поддерживала ее в этом, потому и купила уютную «двушку» с огромным балконом и видом на низкие старые дома, из-за которых поднималось солнце.

Ксана могла показаться нормальной, немного эксцентричной девушкой, если бы не эти галлюцинации. Она разговаривала с ними, как с живыми. Смеялась, будто они шутили, рассказывала шутки в ответ, все пыталась познакомить обитателей своего разума с людьми живыми.

Раньше я думала, что, пусть она сумасшедшая, Ксане хотя бы не одиноко.

Но иногда она становилась другой. Пыталась рассказать мне что-то по секрету и не могла, наверное, потому что сама не понимала. Говорила только, что мертвые с ней не всегда приветливы и милы. Иногда они выглядят жутко, говорят, а она не может разобрать, и ей кажется, будто это что-то плохое. Временами, говорила она, они останавливаются на пару минут и смотрят на нее, и их глаза кажутся ей омутами грязной ледяной воды.

Я не могла этого представить. И после таких рассказов мне вовсе не хотелось в иной раз идти к Оксане в гости, но Леша настаивал, и я понимала, что он прав. Ведь, кроме нас, на самом деле, близких друзей у нее не было.

Ксана рассказывала, что когда она подолгу сидит дома, призраков становится больше, они сгущаются вокруг нее подобно туману и хотят поглотить. Растворить в себе.

Очень-очень редко я начинала думать, что ее галлюцинации реальны. Иногда у Ксаны в гостях, когда я оказывалась одна в комнате, дрожь проходила по моему позвоночнику, и я каждый миг оборачивалась через плечо и старалась держать все темные углы в поле зрения. А один раз мне почудилось, словно мой волос шевельнулся из-за чьего-то холодного дыхания, смрадного, как гнилое мясо.

«Забудь об этом, — сказал мне в тот день Леша. — Не смотри, даже если очень хочется, и все будет в порядке».

Я не поняла его слов.

А вчера он рассказал мне нечто, что сейчас заставляло сидеть как на иголках. Улыбку приходилось изображать через силу.

— Рада познакомиться, — моя рука потянулась к тому краю стола, где стояла нетронутая четвертая чашка. — Оксана права, я очень люблю музыку, особенно пианино. Сама ходила в музыкалку как-то давно.

Сидели у Ксаны мы недолго. В определенный момент, когда она отвернулась, Леша тронул меня за плечо и быстро прошептал: «Уходим».

Уходить впервые не хотелось.

— Может… останетесь еще ненадолго? — Ксана неуверенно смотрела на нас, и в глазах у нее стояли слезы.

Я знала, что ей хочется плакать вовсе не от скорой разлуки. Она дрожала и плакала от ужаса, иногда дергая головой вбок, пытаясь незаметно обернуться.

— Мы торопимся, прости, — резко ответил Леша, не дав мне вставить и слова. Он крепко держал меня за руку.

— Я не хочу оставаться одна. Только не здесь. Пожалуйста, — Ксана судорожно выдохнула, и я поняла: прямо сейчас настал момент, когда призраки обступили ее, словно охотники жертву. Воздух загустел у меня перед глазами, будто застывший холодец, и мне пришлось опустить взгляд.

Не смотреть.

— Пока, — бросил Леша и взялся за дверную ручку.

Стояли мы уже в коридоре. Ксана бросилась нам наперерез.

— Не бросайте меня!

Захлопнувшаяся дверь заглушила ее крик. Леша прижал ее плечом и закрыл на оба замка, достав ключи из кармана. Ключи Ксаны — две связки, которые он стащил, пока я отвлекала сегодня подругу разговорами. Ксана колотилась в дверь с минуту и кричала, не переставая, но после затихла, и я поняла, что больше никогда не услышу ее голоса.

Летняя жара к вечеру стала мягче и нежно обволакивала тело. Солнце не слепило, превратившись в оранжевый глухо горящий фонарь, медленно опускающийся за дома. Люди совсем исчезли с той маленькой улочки, по которой мы шли, рассевшись по темным дворам и квартирам с кондиционерами или гуляя по проспекту. Я шагала по низкому некрашеному бордюру, похожему на серого червя, и все подыскивала момент сказать Леше:

— Правильно ли мы поступили?

Когда спросила, тихо сглатывая ком в горле и утирая слезы, он прижал палец к губам, давая понять: больше мы об этом разговаривать не будем.

— Не сделай мы этого с ней, они бы поступили с нами куда хуже.

Он бросил короткий взгляд куда-то между гаражей, на тех, кого я, к своему счастью, еще не видела. Больше я ничего не спрашивала.