Мне обещал тебя Марс (гет)

Бредя коридорами долгой ночи,

Проулками строчек и междустрочий,

Сжимая пальцы в кулак

Душу выкручивая из тела,

О чём рассказать тебе хотела —

Теперь не вспомнить никак.

…

(Стихи Е. Полянской «Ultima Thule». Отрывок.)

* * *

Она

Иногда я думаю: считают ли меня ненормальной случайные прохожие, которым буквально приходится уходить от столкновения с девушкой, бредущей по аллее кладбища для военных с закрытыми глазами.

Уверена, что считают.

И знаю: крутят пальцем у виска. Люди всегда относятся настороженно к тому, чего не в силах понять, объяснить. Им невдомёк, что только так и никак иначе я могу найти путь к могиле отца. Потому что не смирилась до сих пор и нет сил заглянуть правде в глаза. Потому что и теперь всё осталось на своих местах: даже его чайная чашка на столе в комнате, где папа работал при жизни.

Двести семьдесят четыре шага по главной дороге ведут к развилке, на которой следует взять левее и шагнуть ещё шестьдесят шесть раз. Но перед тем как открыть глаза, я касаюсь выгравированного на табличке имени — так мы здороваемся.

На самом деле всё это имеет смысл: чувствую, как тёплый весенний ветер запускает пятерни своих рук в мои волосы. Он треплет их, рассыпая по плечам строгую причёску, на которую я потратила добрых полчаса. Отец часто делал так, когда мне было лет двенадцать.

— Папа, только не «чесалка», прошу!

— Ты выбираешь «щекотушку»?

И тогда я молча соглашалась на «чесалку».

…

Воспоминания разбредались серыми пятнами, не оставляя следов на пергаменте плотно сомкнутых век. И я открывала глаза. Небо синеглазое заглядывало в неизменно взволнованное лицо с любопытством, но ничто на кладбище не нарушало тишину. Может быть, вы подумаете, что это глупо — вот так приходить и разговаривать с памятником, но я действительно говорила не с мраморной плитой, а с отцом. Вот если прямо сейчас закрыть глаза и вслушаться в шёпот ветра, можно услышать, как Джеймс Парк повторяет собственноручно выведенный постулат: «Минди, ты только не плачь. Я не пропустил ни единой воскресной службы и часто подслушивал, как в церкви люди судачили про какого-то парня по имени Иисус. Так вот он, если верить сплетням, знает, что там на небесах и как. Говорят, он неплохой парень».

Мой отец ушёл из жизни десять лет назад. Из чьей угодно, но только не моей. Вот и верю, что смотрит он на меня откуда-то сверху и вряд ли даже изменил взглядам, которых придерживался при жизни на Земле. «Всё в жизни — дерьмо, Минди, — любил повторять отец, — кроме, конечно, пончиков из кондитерской на углу и субботних бейсбольных матчей».

И я приходила к нему по воскресеньям. Чтобы рассказать о том, что «Чикаго Кэбс» снова надрали задницы нашим «Хьюстон Астрос»*, а ещё поделиться другими, возможно менее значимыми для него новостями, как например, диплом машиностроительного университета, полученный мной семь лет назад, или учёная степень в области квантовой физики. А четыре года назад я советовалась с отцом, менять ли работу при Университете на сомнительное предложение влиться в ряды инженеров Группы спутникового мониторинга в НАСА.

Космос всегда манил меня.

Ровно настолько, чтобы спустя ещё полгода я едва сдерживая слёзы жаловалась отцу, что моя работа в НАСА заключается в межпланетном вуайеризме.

Да, и я поделилась с Джеймсом Парком и тем, как обнаружила Марка Уотни живым, невредимым и всеми покинутым на планете, находящейся в двухстах пятидесяти миллионах миль от Земли. Да, я продолжила приходить к отцу еженедельно и сильно разбавлять новости о бейсболе репортажами с Марса. Да, я рассказывала ему всё, ну, или почти всё.

Сначала я топала ногами и утверждала, что проклинаю тот день и час, когда ввела координаты миссии «Арес-III» на Марсе и заметила, что марсоход сдвинут с места, аварийные палатки разобраны, а солнечные батареи сверкают образцовой чистотой.

А через несколько недель я с вдохновением рассказывала отцу, что ботаника — это всё же наука, и находчивый засранец Уотни выращивает картошку, применяя в качестве удобрений отходы жизнедеятельности.

Наше странное общение с самим Уотни сильно смахивало на синусоиду: и в новом рапорте отцу я, не стесняясь в выражениях, доложила, что теперь приставлена к колонизатору Марса круглосуточным бдящим. И всё бы ничего, но это начисто лишило меня личной жизни, на что мой теперь уже непосредственный начальник — руководитель миссий «Арес» — Венкат Капур с иезуитской улыбкой говорил: «Парк, тебе должно это льстить. Сотни девчонок по всему миру теперь мечтают о Уотни. Ты же с гордостью можешь говорить, что спала вместе с ним. Да, и если не вдаваться в подробности, уверен, многие тебе позавидуют». И с этим трудно было поспорить: мой режим бодрствования совпадал с часами активности Марка. Спать мы тоже ложились вместе. За двести пятьдесят миллионнов миль друг от друга.

До определённого момента мы с Уотни не говорили лично. Всё, что он передавал через бортовой компьютер марсохода, тут же протоколировалось, но хитрец нашёл лазейку и здесь:

— Поболтаем?

— Ты разговариваешь в режиме онлайн с несколькими десятками человек в НАСА. Завтра об этом прочтут в утренних газетах.

— Как тебя зовут?

— Минди.

— Я научу тебя, как можно удалить переписку. Ту её часть, которую ты не хочешь сделать достоянием общественности.

С тех пор мы разговаривали. Если можно назвать общением длинные, больше похожие на письма послания. Временная задержка равнялась четырнадцати минутам, и мы научились обходить этот момент, задавая многие и многие вопросы в одном сообщении.

Так мы и подружились. Хотя, признаться, я долго привыкала к специфическому чувству юмора парня, который слишком долго оставался в полном одиночестве. Да, и когда взорвался жилой модуль, и суровый Марс погубил весь урожай Уотни, Марк не плакал. Клавиатуру своего рабочего компьютера заливала слезами я.

«Марк. Сегодня у меня нет желания шутить. И слов утешения я подобрать, увы, не могу. Чёрт, я вообще не могу себе представить, что говорят в таких случаях, но ты знай, что эти ребята из НАСА, они обязательно что-то придумают. Я тоже буду стараться делать всё, что от меня зависит. Если что-то в моих силах, проси».

Я помню, как отправила то сообщение и замерла в ожидании. И через двадцать минут из оцепенения меня выдернул звук входящего сообщения.

[марсоход] Да, ты кое-что можешь сделать для меня. Пойдёшь со мной на свидание, если я выживу?

[Хьюстон. Парк] Ты сначала выживи.

Тогда мне казалось, что чувство юмора покинет Марка только вместе с дыханием.

…

Я делилась с отцом каждым подобным моментом. Негодовала, когда Марк нечаянно сломал «Патфайндер», радовалась, когда перед тем, как сесть в МВА и отправиться на «Гермес», он выложил из камней на Морзе — единственном оставшимся средстве связи между марсианином и Землёй: «Тебе предстоит ждать и улыбаться».

…

Тишина, окутавшая кладбище, казалась совершенной. Такой густой, что я чувствовала её ладони на своих плечах. Она вслушивалась в меня, а я не знала с чего начать свой очередной рассказ отцу.

— Папа, — неуверенно молвила я, — завтра, ровно в девять тридцать утра, спусковой аппарат с «Гермеса» доставит экипаж на Землю. Марка Уотни в том числе. Я думала, что буду счастлива. Была уверена, что постараюсь увидеть его как можно скорее и обнять. Но, если честно — мне страшно. Ужасно. Ведь вчера он написал: «Привет, Минди Парк. У меня для тебя новости (уж прости, не знаю, хорошие или дурные), но я, кажется, выжил и завтра возвращаюсь. Так ты встретишь блудного астронавта Марка Уотни на Земле?»

И у меня нет причин отказать. Только бежать трусливо, ведь стоит признать, что общение с Марком было комфортным только тогда, когда под пальцами находились клавиши «выйти» и «удалить». Здесь я боюсь его встретить.

И потерять боюсь.

Да, и я НЕ влюблена, папа.

…

И ничто не нарушило кладбищенской тишины. Лишь где-то далеко взмахнула крыльями птица. Ещё и ещё раз. Она поднималась прямо к небу и вскоре стала почти неразличимой точкой.

— «Е», — по привычке прочитала я вслух.

Чёртова азбука Морзе!

…

Он

[Уотни] И ты только сейчас мне об этом говоришь? Когда до приземления осталось несколько жалких часов?

[Парк] Люди болеют не по расписанию, Марк. Маме нездоровится, и она просила присмотреть за сестрой завтра. Поэтому извини. В ЦУПе меня завтра не будет.

[Уотни] Жаль. Я ждал и наивно надеялся увидеть твоё лицо среди встречающих. Рассчитывал, что после стольких месяцев общения ты захочешь сказать что-то вроде: «Оу, привет, Марк Уотни. Славно, что ты остался жив».

...

[Уотни] Парк… Минди Парк, ты здесь?

[Парк] user offline 00 h 02 min 33 sec

34… 35… 36…

Ещё какое-то время я бессмысленно пялился в монитор, отсчитывая секунды вслед за таймером: «Да что с ней такое творится?!»

В тот же самый момент дверь в каюту отворилась и в проёме показалась коренастая фигура Рика Мартинеса.

— Привет, Уотни, — обратился он ко мне и прошествовал к своему спальному месту. После того как с системой вентиляции его каюты случилась та же неприятность, что и у Бека в своё время, капитан Льюис приказала Мартинесу переехать ко мне. — Исполняешь электронные серенады под балконом мисс Парк?

Я пожал плечами и принял, как мне казалось, самый независимый вид.

— Не понимаю, что с ней происходит: ещё неделю назад она говорила со мной с бо́льшим удовольствием, чем теперь. Подолгу. А теперь ограничивается парой фраз и проваливается в оффлайн. На прямые вопросы не отвечает.

— Возможно, она учуяла твой запах за неделю до возвращения на Землю. Ты до сих пор ароматен, как скунс, приятель. Марсианская вонь — она очень вонь.

— Я серьёзно.

— Я тоже. Девчонки — они такие. Фиг вообще поймёшь, что у них на уме. Поэтому, когда я познакомился со своей будущей женой, вторым вопросом после «Как-тя-зовут-милая» было предложение руки и сердца.

— Сильно скучаешь? — я и сам не понял, зачем спросил очевидное.

— Не то слово. С тех пор, как Бек перебрался к Йоханссен, это ощущается особенно остро. Знаешь ли, это прекрасно — иметь возможность обнять свою семью. Когда она у тебя есть. Вот только вспомнит ли меня мой собственный сын, когда увидит после стольких лет?

— Утрируешь. Он называет тебя папой, когда вы вечерами болтаете по видеосвязи.

— Ну, ты спросил, а я ответил. Думаю, что если бы теперь на заднем фоне звучала музыка из «Титаника», это обеспечило бы нужный драматический эффект.

— Ты сегодня в ударе и слишком остр на язык.

— Зато ты в последнее время шутить разучился совсем. Нет, Уотни, серьёзно, почему бы тебе просто не пригласить эту Парк на свидание? Спроси напрямую.

— Может, я уже спрашивал. И вообще, легко сказать. А я ведь даже не видел её ни разу.

— Поэтому по полчаса в день пялишься на фото её рабочего профиля?

— Это не одно и то же. И потом, должен же я знать, что она вообще из себя представляет.

— И?..

— Блондинка. В очках. В прошлой земной жизни мне нравились брюнетки с хорошим зрением.

— Уотни! После нескольких лет вынужденного воздержания… странно, что тебе вообще не всё равно, какого она пола. Не будь я женат, по возвращении ушёл бы в месячный загул, не разбираясь особенно с кем, когда и где. Да и вообще, давай закончим этот бестолковый разговор. Льюис отпустила меня отдохнуть, и, пользуясь волшебной возможностью, я выпил пару таблеток снотворного, чтобы проснуться уже на матушке-Земле.

— Шутишь?

— А то…

Кучерявая голова Мартинеса исчезла под пледом, а когда дыхание его стало глубоким и ровным, я снова включил монитор.

[Парк] user offline 00 h 17 min 24 sec

25… 26… 27…

__________

* — профессиональные бейсбольные клубы, выступающие в Главной лиге бейсбола (МЛБ). В каноне Марк Уотни — большой любитель бейсбола и болеет за команду из Чикаго, потому как сам он родом именно из этого города.