Прижечь (джен)

Спустя несколько дней после битвы Деннис Криви находит камеру Колина ровно в том месте, где тот её оставил — в своей комнате, в прекрасном состоянии. И Деннис тоже оставляет её, потому что ещё молод и не хочет сыпать соль на свои раны.

Проходят годы, на протяжении которых камера без дела пылится в комнате. И Деннис снова находит её, когда раны уже превратились в шрамы; в этот раз он берёт её в руки.

Первой приходит Лаванда. Убедить её оказывается проще всего; она гордится шрамами, покрывающими её шею, плечо, спину и предплечье. Её раны выглядят свежими даже спустя годы; она носит их, словно изысканное одеяние, утончённый узор из белых и розовых шрамов.

Кроме них на ней больше нет ничего. Деннис чувствует себя скованным, словно заяц под взором волка, когда она пригвождает его к месту взглядом своих глаз — карих, со странным янтарным отблеском. Она убирает свои длинные волосы, чтобы обнажить густо усыпанную шрамами спину, бросает взгляд на камеру через плечо. Она подавляюще, несокрушимо прекрасна на получившейся монохромной фотографии.

Вид Кэти Белл можно было бы назвать пугающим, если бы она не была столь мила и приветлива. Придя делать портретную фотографию, она приносит ему пирог из яблок Брамли и высказывает тревогу о том, что он слишком худой.

Она позирует дважды, и Деннис выставляет обе фотографии в единой связке. Два профиля, каждый — с приятной улыбкой, обращённой в сторону от камеры. На одной она смотрится прелестно, незатронутая часть лица выглядит невинной и чистой. На другой же её лицо представляет собой жуткую маску из побагровевших перевивающихся вен, вплетающихся в серую кожу, словно паразитная лоза, покрывая скулу, уходя в угол глаза и выпуская в него свой яд, отчего тот становится блестяще-чёрным.

Мораг МакДугал и Энтони Голдстейн фотографируются вместе. Он сидит в кресле, а она стоит позади него в ореоле своих пышных рыжих волос. Она усмехается, закрыв его глаза и сверкая взглядом своих, цвета чистого голубого неба. Руки Энтони подняты вверх и прижаты к её ушам, а его собственные розовеют из-под тёмных прядей.

Не слышать зла, не видеть зла.

Она слепая, а он глухой. Его розовые уши больше ничего не слышат, а её глаза цвета электрического разряда смотрят в пустоту. На их левых руках надеты одинаковые обручальные кольца, а сами молодожёны словно существуют в своей собственной реальности, в которой, в отличие от нашей, подобный союз просто не был бы возможен.

Следующей наступает очередь Джорджа Уизли. Когда Деннис выставляет фотографию, некий несведущий критик находит композицию снимка неправильной. «Слишком тяжеловесно с одной стороны, а слева пустое место... Ужасная фотография, на ней как будто не хватает чего-то жизненно важного», — к такому он приходит заключению.

Деннис не находит слов, чтобы объяснить, что в этом и заключён весь смысл. Это шрамы, оставшиеся после войны; белая пустота фона на левой стороне фотографии и есть шрам — куда больший, чем недостающее ухо, отсутствие которого почти и не заметно.

Конечно, на ней не хватает чего-то жизненного важного. В этом-то и вся суть.

Чарли Уизли внимательно изучает наполовину заполненную галерею Денниса, пока фотограф копается со светом и камерой. Он присвистывает и задаёт вопрос о фотографии Лаванды.

Деннис украдкой делает фотографию Чарли, фокусируя объектив на его мускулистой, обгоревшей, покрытой морщинами и татуировками руке, лежащей на стене из красного кирпича.

Он интересуется именем Лаванды, чтобы отправить ей сову. Деннис называет его, не веря, что кто-либо из мужчин, пусть даже этот жёсткий и уверенный в себе Уизли, может быть достаточно отчаян, чтобы отправить совершенно незнакомому человеку сову с приглашением на свидание.

Год спустя Денниса приглашают на съёмки их свадьбы. Все эти глупые традиционные снимки с платьями, свадебными вечеринками и прочим, но ребята приходят к нему чуть раньше за фотосессией другого толка.

Чарли явно подал своей невесте пример. Лаванда прижимается к груди Чарли, демонстрируя, что загубленная кожа на её спине теперь сверкает серебром и золотом.

Сотня имён, даже больше, поблёскивает чернилами, словно крошечные элегантные цепочки из драгоценных металлов, вплетённых прямо в огрубевшую ткань её шрамов. Лаванда вытатуировала на своей пострадавшей коже мемориал, превратив себя в живое напоминание. Это на грани заносчивости, но до жути красиво.

На фотографии этого почти не заметно, но Чарли пристраивает свою тяжёлую, огрубевшую руку ровно под одним из звеньев сверкающей серебром цепочки. Он в точности знает, где найти Фреда Уизли.

По правде говоря, фотография Гарри интересует его меньше всех. Само собой, она стала бы самой дорогой, приди Деннису в голову мысль выставить свою коллекцию на продажу (чего он ни за что делать не станет), но композиция совершенно предсказуемая: шрам и взгляд его пронзительных зелёных глаз во весь кадр.

Он делает ещё один снимок, на этот раз — круглого ожога в центре его груди, и этот ему нравится куда больше. По просьбе Гарри он подписывает его «Аноним».

Андромеда Тонкс с Тедди. Это ещё одна фотография, сделанная «неофициально», во время перерыва между съёмками, сделанного, чтобы успокоить яростно кричащего малыша.

Непостижимо, как кто-то может выглядеть столь потерянным и вместе с тем обретённым, но по-прежнему прекрасная Андромеда с этим идеально справляется. На её лице написаны одновременно отчаяние, горе, упорство, любовь и надежда, пока она осторожно убаюкивает своего внука, нежно покачивая его. Он зарывается лицом в её плечо, вцепившись ручками в длинные каштановые волосы.

В кадре она кажется какой-то хрупкой. Андромеда выглядит очень одинокой.

Невилл, пусть и вежливо, но твёрдо, отказывается сниматься. Вместо этого он присылает колдографию своих родителей, когда те были молоды и счастливы, держащих на руках его в младенчестве.

«Если тебе нужны шрамы...» — пишет он на обратной стороне.

Сёстры Монтгомери держат фотографию их младшего брата, которому на ней всего пять лет и которому не суждено уже стать старше. Сивый оставил их семье куда более глубокую рану, чем тем, кто носит шрамы от его когтей.

На теле Ханны Аббот нет видимых шрамов, поэтому, прибыв по просьбе Денниса, она выглядит озадаченной.

На ней надето жемчужное ожерелье её матери. Фотография очень милая, на ней запечатлены нижняя часть улыбающегося лица Ханны и молочное сияние жемчужин на фоне её ключиц.

Фото Молли и Артура Уизли тоже сделано по воле случая. Деннис выходит на кухню во время ежегодного собрания ОД и Ордена в Норе и застаёт этих двоих, с нежностью и грустью глядящих на заколдованные часы.

Молли сжимает в руке, висящей вдоль тела, металлическую стрелку часов.

Вершину кадра венчают часы, Артур стоит по одну сторону от них, а Молли — по другую. Деннис делает снимок как раз в тот момент, когда Артур берёт её за руку (и Фреда, стиснутого в её пальцах).

Деннис поспешно уходит. Скорее всего, они даже и не заметили его.

Вполне естественным кажется назвать фотографию «Держась за руки», но он понимает, что немногие помимо пары разглядят металлическую стрелку в пальцах Молли. Стрелку, слетевшую с часов, но за которой по-прежнему тщательно ухаживают.

Парвати и Падма больше не идентичны. У каждой теперь свои шрамы: щека Парвати покрыта сетью ожогов, подбородок и нижняя губа Падмы изуродованы каким-то тёмным проклятьем.

Они стоят нос к носу, по прежнему отражая друг друга.

Шедевром коллекции становится последний снимок, который Деннис делает в своей жизни — уже годы спустя, после того, как он выставляет коллекцию. Людей переполняет негодование, когда фотография присоединяется к выставке. «Как ты посмел?! Ему не место среди героев!»

Драко Малфой сидит в центре, его бледная кожа и белое кресло контрастируют с чёрным фоном. Его голова склонена над обнажённым левым предплечьем. На нём виден лишь один шрам... едва заметный, нечёткий. Там изуродованная чёрная кожа начинает уступать изуродованной белой.

Деннис считает, что это была идея Астории; она посещала выставку за несколько недель до того, как связаться с Деннисом и предложить сделать снимок. В тот момент она была на девятом месяце. Когда они пришли в студию, она уже убаюкивала на руках новорождённого, а на плече Драко висела сумка для пелёнок.

Драко немного упирается, когда Деннис просит его присесть. Астория стоит на своём.

— Ради твоего сына, Драко, — их взгляды встречаются, и между ними пробегает разряд. В этот миг Деннис жалеет, что его камера находится на другом конце комнаты, потому что ему бы хотелось запечатлеть именно его. Малфой падает в кресло, поднимает на жену и ребёнка взгляд, полный мольбы и сожаления. Утомлённая Астория с сыном, которому всего несколько дней от роду, оглядывается через плечо. «Давай».

Он пытается напустить на себя надменный вид, но под его глазами виднеются тёмные круги, он выглядит усталым, а из-под маски невозмутимости проглядывает тень стыда.

Когда Деннис заканчивает (снимок получается быстро — он сразу понимает, что выходит так, как надо), Драко поднимается на ноги, собирает свои вещи и тут же выходит, исчерпав запас терпения ко всей этой затее.

Астория благодарит Денниса, пока Драко ждёт в холле, а затем уходит и она, прижимая к груди спящего с открытым ртом младенца, пускающего слюни на её богатую мантию. У неё очень добрая улыбка.

Люди требуют новую коллекцию, но Деннис уже истратил всё вдохновение. Он почти уверен, что всё это — на самом деле работа Колина, а не его, что он оставил для него камеру уже со всеми готовыми снимками.

После ухода Малфоев он убирает камеру подальше, и на этом всё заканчивается.