Позволь мне солгать (гет)

Фредерика доверилась ему сразу.

Он был уверен в себе. Учтив. И уже успел спасти ей жизнь, как говорили остальные. Он был эльфом, магом, отступником — но для Тревельян важнее было то, что она в нем увидела. То, что завораживало с самой первой минуты.

Солнечный скиталец, сознает себя, но в сердце соленая скорбь.

Светлый и сияющий, скитается по сущему, сеет сны, собирает сокровенное.

Позже Дух Сострадания превратит этот образ в слова, которые ей самой не найти. Еще он скажет: Солас яркий и грустный. Еще он скажет: Солас похож на нее.

В первый раз Фреда увидела и уверовала, и ее душа неосознанно потянулась к нему. Дух Сострадания сказал бы: фиалка тянет свои листья к солнцу.

Солас улыбался ей так, словно не было кругом ни хаоса, ни всеобщей гибели. Он спас ей жизнь, бесчувственной и беспомощной, но говорил, будто спасет всех она, а не кто-то другой. А Фреда, которая всегда сомневалась во всем, что ее касалось, почему-то ему поверила. И не поверила, когда он оказался прав.

С тех пор она шла к нему по любому вопросу и слушала его неустанно, почти не дыша. Его голос сходил вниз по ее позвоночнику. Ей казалось, что этому звучному голосу вторила магия, еле слышные колебания, похожие на цветные переливы. Тень со всеми ее причудами, способная остановить мирное течение разума и направить его в иное русло, завлечь в ловушку — так вот, Тень была не так могущественна, как он. Пока Солас говорил, а Фредерика слушала, то мир вокруг любезно замирал.

В один из таких моментов, обращенная к нему лицом, сердцем, помыслами, она осознала: «Вот все, что мне нужно».

Вместе с тем она догадалась, что для Соласа мир не сбавляет свой ход.

Солас всегда держался в непреодолимых двух шагах от нее. Разве что сражались они бок о бок, уничтожая все на своем пути. Фреда подстраивалась, училась у него магии, старалась все делать синхронно, согласно с ним; и их дуэт демонстрировал чудеса, мало кому подвластные… Бывало, один выхватывал другую из-под вражеской огненной вспышки, а спасенная вскоре возвращала долг. Случайные касания — были, вынужденных — сколько угодно, но намеренных, оттого, что уже не выдержать, не сдержаться — увы, нисколько.

Фредерика все понимала, ей было горько. Обнажать свои чувства — себя — казалось бессмысленным.

И все же она устремлялась к Соласу даже во снах. Ни дня, ни ночи без него. И ни шагу вперед, ни шагу назад.

В мире вспыхивали одна война за другой, и все менялось. Лишь самое главное оставалось неизменным: свойство правды становиться явной. Правда таилась в глубине пронзительных глаз, вертелась на кончике языка, закипала в крови. Она не могла ужиться с лживой свободой.

Правда была в том, что Солас не мог принадлежать Фредерике — и даже самому себе.

Однажды она закрыла глаза и позволила себе упасть в чужие, совсем чужие объятия, словно в топь, словно в грязь, лишь бы уснуть без снов и попытаться забыть. Но сны все равно приходили, а вместе с ними и образ солнечного скитальца. И очень скоро Фредерика пришла в себя и с отвращением выпуталась из рук мужчины, к которому ничего не испытывала, да к тому же лжеца.

Пообещала, что больше не станет лгать ни себе, ни другим. Ведь правда рано или поздно выплывет, от этого не спастись.

Пообещала, что больше не запятнает своих чувств к Соласу. Ведь он никогда не поступит с ней плохо и уж точно не станет выдавать себя за другого.

Фредерика знала это, потому что доверилась ему сразу, с первой минуты. Безотчетно, беспрекословно, с огромной силой.

Она всегда видела в Соласе что-то помимо бродячего эльфа-отступника, но только не правду. Может быть, потому что он отводил глаза и не давал Тревельян всмотреться в них повнимательнее? Понимал же он, что она увидит такую же вязкую мутную топь, не имеющую дна.

Не позволяй мне разорваться на части.

Не позволяй мне раскрыть мои секреты.

Подари мне свободу.

Позволь мне солгать тебе.

Светлый и сияющий, он чудом скрыл свою порочную суть даже от всевидящего духа. А до чего легко было скрыть ее от души, ослепшей из-за глубокого чувства, которого он, однако, не разгадал?

Но однажды потянул на себя занавес. Позволил Фреде заглянуть за изнанку своей души — мира, в котором время давно остановилось.

И что же она увидела? Соленую скорбь, о которой здесь говорилось.

И — если только это можно увидеть глазами — тягостное, лишенное голоса одиночество. Парализованную от отчаяния волю. Стон, рвущийся из легких. И где-то совсем в глубине — упрямую надежду, которую не отогнать и не сокрушить.

Фредерика, по-прежнему в паре шагов от него, по-прежнему не касаясь, смотрела с болью, с мольбой, с такой же несокрушимой верой, а ее душа, уже полностью осознав все безумие, на которое обрекла сама себя, по-прежнему тянулась к холодным солнечным лучам.

Доверие, горечь, безумие, для всего этого, сплетенного воедино, было слово. И чтобы найти его, помощь духа уже не понадобилась. Слово это стало для Фреды всем: сном и мыслью, надеждой и страхом, безграничными вероятностями…

И наилучшим шансом спасти Соласа от него самого.