За стеной (джен)

В жизни Шото слишком много недомолвок и слишком мало людей.

Виноват в этом в первую очередь, конечно, отец, возведший вокруг него стену. Огня или льда — Шото пока сам не понимает. Ему пять с половиной лет, в его жизни есть тренировки и отец. Всё остальное отец отгородил стеной и не оставил дверей.

Самыми первыми за стеной оказываются сестра и братья.

Отец не запрещает им общаться, пока у Шото не просыпается причуда. Шото младше, намного младше остальных, но это не мешает им играть вместе, прятаться от няни в кронах деревьев, бегать за стрекозами по огромному саду — трава под ногами часто хрустит от инея, все трое старших унаследовали ледяную причуду мамы, и в жару это так здорово.

Когда Шото впервые замораживает стакан с молоком — совершенно случайно, и результат ему не нравится, тёплое было бы намного вкуснее, — отец приходит в бешенство. Он ничего не говорит Шото, но долго кричит на маму, и Шото понимает, что это из-за него. Но почему — не понимает. Что плохого в том, что у него проснулась причуда, тем более, такая же, как у старших, как у мамы? Только совсем слабая, левой рукой Шото не может заморозить даже каплю воды.

Братья говорят, что отец, наверное, обиделся, что из четверых детей никто не унаследовал его пламя. Наверное, они правы, и отец действительно очень обиделся, потому что больше он с Шото не разговаривает и вовсе не обращает на него внимания.

У них есть няня, Ота-сан, пожилая улыбчивая женщина с очень красивой огненной причудой. Причуда слабенькая, только над ладонями поднимаются цветные огоньки, любой формы, какой няня пожелает. Они даже не горячие, а чуть тёплые, если к ним прикоснуться. Шото очень любит вместе со старшими смотреть на эти маленькие танцующие огоньки, когда няня рассказывает сказки, и её причуда лучше любого мультфильма. Шото смеётся, когда Ота-сан сажает ему на ладонь огненного зайца, такого забавного и почти как настоящего. Забывшись, Шото пытается создать в левой руке такого же зайца, только ледяного, но вместо льда ладонь охватывает пламя, горячее и красное, и сидящий рядом брат с визгом отшатывается в сторону, замораживая обгоревшую чёлку.

На визг прибегает мама, следом за ней, недовольный и хмурый, в дверях появляется отец, и Шото, взглянув на него, забывает об охватившем уже всю руку огне.

Отец широко улыбается, почти скалится, по-звериному и недобро. Шото никогда не видел его таким довольным. Мама зажимает себе рот ладонью, так ничего и не сказав, но светлые брови высоко поднимаются на переносице, и выглядит она так, будто очень старается не заплакать.

Шото три с половиной года, он не понимает, что произошло, но больше ему не разрешают играть с братьями и сестрой.

Отец ничего не объясняет, но тренировки начинаются почти немедленно.

* * *

Тренировки с отцом совсем не похожи на детские игры. Шото больно, когда лёд начинает покрывать его блестящей коркой, больно, когда огонь прожигает кожу, больно, когда не успевает уклониться от атаки отца. Больно, когда видит лицо мамы — потому что она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать, но отец запрещает ей вмешиваться.

Тренировки занимают почти всё свободное время отца, и всё свободное от тренировок с отцом время Шото обязан заниматься самостоятельно. Это тяжело. Это невыносимо. И зачем — Шото не понимает, а отец не считает нужным объяснять. Отец вообще не считает разговоры чем-то нужным, ограничивается сухими требованиями и приказами. Услышать от него больше, чем пару слов, можно только когда он злится и кричит на Шото или на маму, когда Шото, ничего не видя от слёз, падает после очередного удара.

Мама ничего не говорит. Она всё реже отвечает, всё чаще подолгу слепо смотрит в окно, ходит по дому тенью, не замечая ни людей, ни вещей. Шото кажется, что совсем скоро он забудет её голос, и это очень страшно, страшнее гнева отца.

В первый раз за долгое время Шото слышит, как мама говорит, когда ночью долго не может уснуть — его всё ещё морозит после тренировки, — и идёт на кухню согреть молока. Мама говорит по телефону с бабушкой, и её голос звучит до того непривычно — сбивчиво, сорванно, дребезжаще, — что Шото не сразу обращает внимание на слова.

Оказывается, глаза у мамы могут быть даже более безумными, чем у отца.

* * *

За стеной остаётся только сам Шото, тренировки и отец. Ещё изредка появляется Ота-сан, но это совершенно ни на что не влияет. Оте-сан позволено помогать Шото одеваться к официальным мероприятиям — сам он ещё не умеет завязывать галстук, — разрешено приносить лекарства, когда ему всё же случается заболеть, но говорить с Шото ей строго запрещено.

Отец нанимает частных преподавателей, поэтому в школу Шото не ходит. Отец считает это пустой тратой времени, которое стоило бы потратить на тренировки. Учителя говорят отцу, что Шото очень одарённый, учебную программу он осваивает с поразительной скоростью. Самому Шото они не говорят ни слова сверх необходимого материала.

Шото кажется, что скоро он и сам забудет человеческую речь.

Шото очень хотел бы поговорить с мамой, но нельзя — в больницу никого не пускают, а ещё мама попала в больницу из-за него, поэтому, наверное, она совсем не захочет его видеть.

Шото есть, что сказать отцу. Но говорить с ним нет ни желания, ни смысла. Шото старается ни единой лишней минуты не проводить с отцом.

Шото хотел бы поговорить с братьями, но они, если случайно пересекаются с ним взглядом, кривятся так, будто увидели таракана. Отец не одобряет попытки Шото с ними общаться, говорит, «они бесполезны и ревнуют, потому что из тебя, в отличие от них, выйдет толк». Шото очень не любит соглашаться с отцом, но с этим он спорить не может — братья ревнуют.

Шото очень хочет поговорить хотя бы с сестрой, но отец запрещает. Запрещает им обоим, Шото — потому что «тебя ничто не должно отвлекать», Фуюми — потому что «не смей отвлекать его».

Шото хотел бы поговорить хотя бы с кошкой, которую сестра прикормила ещё два года назад, но не может, потому что кошка сбежала, когда неосторожно выпущенное пламя опалило ей усы.

Шото очень хотел бы поговорить, хоть с кем-нибудь, хоть о чём-то, хоть…

Но говорить не с кем.

Шото хотел бы закричать в пустоту, чтобы услышать хотя бы эхо.

Но ему не отвечает даже пустота.