Muttering (джен)

Тодороки-кун подходит к Изуку в четверг после уроков. Ждёт у выхода из школы с отсутствующим видом, и Изуку, крепко задумавшись после разговора со Всемогущим, вздрагивает от неожиданности, когда ему на плечо ложится ладонь.

— Надо поговорить, — Тодороки-кун смотрит на него пристально и цепко, чуть прищурившись. Изуку невольно съёживается под этим взглядом и начинает теребить уже слегка потрепавшиеся от такого обращения бинты.

— Что-то случилось? — спрашивает Изуку, проглотив неуверенность. Вернее, попытавшись — неуверенность становится комом в горле, мешает нормально дышать и говорить.

Тодороки-кун неопределённо пожимает плечами.

— Просто хочу поговорить. Если у тебя есть время.

Изуку очень дискомфортно под тяжёлым взглядом, и движения становятся ещё более суетливыми, а голос — ломким, когда он пытается выдавить хоть слово. Получается невнятное блеяние, за которое Изуку на себя злится. Всемогущий уже не раз его за это отчитывал — стращал интервью, неотъемлемой частью жизни любой медиа-персоны, к каковым относятся все мало-мальски популярные герои, обещал как-нибудь записать Изуку на видео и потратить часок-другой на разбор ошибок. Или денёк-другой. Или недельку.

Кажется, он снова начал бормотать.

— Если ты спешишь — можно завтра, — внезапно идёт на попятную Тодороки-кун, и Изуку удивлённо смаргивает, зажимает рот ладонью.

— Я никуда не спешу, — наконец, выдавливает он, и всё-таки решается спросить. — Тодороки-кун, тебя что-то беспокоит? В смысле… Смотришь так грозно, будто злодея увидел.

Нервный смешок — нелепая попытка перевести всё в шутку — звучит попросту жалко, и Изуку очень быстро замолкает.

— А? — Тодороки-кун часто моргает и хмурится. Нет, не хмурится — щурится, будто от яркого света. — Да нет, просто глаза болят. Список предложений — девяносто страниц мелким шрифтом, — он с досадой трёт переносицу, снова щурится. — А капли дома забыл. Я ни на кого не злюсь, если ты об этом.

У Изуку немного отлегает от сердца.

— Разве что на себя, — добавляет Тодороки-кун, глядя куда-то поверх его плеча, и, кажется, говорит он это не Изуку, и вообще говорить не собирался, просто вырвалось. Тодороки-кун мотает головой и снова фокусирует взгляд на Изуку.

— Тебе в какую сторону домой?

— Обычно я электричкой добираюсь… — тянет Изуку, косится на экран мобильного. — …которая ушла двадцать минут назад. А до следующей ещё почти час, в принципе, чем ждать — быстрее будет дойти до центра и поймать автобус, так что… Ой, — он нервно жуёт губу, поймав теперь уже озадаченный взгляд. — В сторону восточной окраины.

Тодороки-кун молча кивает.

Не то чтобы для Изуку было в новинку идти домой в чьей-то компании, Иида-кун и Урарака-сан частенько идут с ним до станции, но несколько километров в обществе Тодороки-куна… Изуку неловко, и он ёрзает, будто сел на ежа. Маленького такого, но очень живучего ежа, который тоже ёрзает и пытается уползти.

— Ты ведь хотел о чём-то поговорить? — спрашивает он несколько минут молчаливого пути спустя — всего и звуков было, что телефон пиликнул сообщением от мамы, которой Изуку, стараясь быть хорошим сыном, маякнул, что будет позже обычного. Тодороки-кун отзывается с запозданием.

— Хотел. Не знаю, как начать.

Изуку неловко, а ёж ползёт куда-то по своим делам и ощутимо колет. Тодороки-кун поправляет ремень сумки нервозным движением, вздыхает, но ничего не говорит. Он всегда немногословный. Изуку отрешённо думает, что дорога будет долгой, и не то чтобы его это так уж смущало, но деятельный мозг надо чем-нибудь занять, если не беседой — то аналитикой. Поэтому он наблюдает — непристально, это было бы как минимум невежливо, — но достаточно внимательно, чтобы подмечать те детали, которым раньше не придавал значения. Мимика, жесты, походка. Любая мелочь может многое сказать о человеке, если знать, куда смотреть и как трактовать. Изуку знает.

Например, Тодороки-кун немного сутулится. Не так, как Каччан — тот всем своим видом показывает пренебрежение, что к окружающим, что к правилам хорошего тона. Тодороки-кун как будто бы просто старается не привлекать к себе лишнего внимания — и получается у него это из рук вон плохо. Изуку чувствует направленные в их сторону взгляды прохожих и невольно ёжится. Тодороки-кун смотрит на него с непониманием.

— Непривычно, когда люди так смотрят, — пытается отвлечься Изуку. — В смысле, обычно меня не замечают, а после фестиваля…

— После фестиваля, — эхом отзывается Тодороки-кун и замедляет шаг. Изуку останавливается на метр впереди, щурится, когда ветер бросает в глаза пыль и подсохшие лепестки — они проходят мимо парка, заросшего вистерией. У Изуку нет аллергии, но всё равно хочется чихнуть.

— Прости. За фестиваль. За это, — Тодороки-кун кивает на его руки. — Я не… это не было моей целью.

Изуку не нравится сожаление в разномастных глазах. Он пока не может читать Тодороки-куна, слишком мало информации, но он и не считал, что тот намеренно доводил его до такого состояния, да и не похож Тодороки-кун на человека, который получает моральное удовлетворение, калеча соперников. Наоборот даже.

Это просто чуйка, но отчего-то Изуку кажется, что Тодороки-кун лучше проявил бы себя в спасательной сфере, чем в боевой героике. Вернее, не то чтобы «лучше проявил», его навыки отточены во всех направлениях, но, наверное, лично для него так было бы более… комфортно, что ли. Изуку не может толком обосновать. Наверное, нужно будет как-нибудь спросить. Как-нибудь потом, если у них сложится общение.

— Ничего, заживёт, — Изуку суматошно мотает головой. — Рано или поздно всё равно дошёл бы до такого. Исцеляющая Дева меня с первого дня ругает, ты бы слышал, как она меня распекала после того нападе…

Ветер швыряет в лицо целое облако сухих лепестков и трухи, и Изуку всё-таки чихает.

— Будь здоров, — мгновенно реагирует Тодороки-кун и, слегка нахмурившись, отступает на несколько шагов. — Извини.

— Спа… нет-нет, это не из-за льда, я просто пыль вдохнул, — частит Изуку, замахав руками с таким усердием, что сам себе начинает напоминать Ииду-куна. — И ты ведь не используешь причуду, всё нормально!

— От меня всегда тянет холодом, — с сомнением отзывается Тодороки-кун. — Фоновое проявление причуды.

Изуку делает мысленную пометку — собрать побольше материала о «фоновых проявлениях». Вероятнее всего, это характерно только для причуд эмиссионного типа, но в таком случае это указывает на отсутствие несознательного контроля, значит, во сне проявления должны усиливаться…

— Ты бормочешь, — в голосе Тодороки-куна явственно звучит удивление. Урарака-сан, Иида-кун, Каччан, да и многие остальные уже привыкли к тому, что Изуку отчаливает в аналитические дали по поводу и без, но для Тодороки-куна это явно в новинку, и Изуку почти стыдно, и нужно срочно исправлять ситуацию.

— Раз тянет холодом, значит, летом точно буду держаться поближе к тебе, — шутка кошмарная, но Тодороки-кун улыбается. Совсем слабо, всего лишь на какую-то долю секунды чуть приподнимаются уголки губ, но Изуку замечает. — Нет, правда… я не в обиде.

— Я рад.

Лицо Тодороки-куна практически не меняется, но Изуку снова захлёстывает неловкость, и он разворачивается, припускает довольно быстрым шагом, по-птичьи втянув голову в плечи. В голове булькает каша, лицо покалывает от непрошеной краски смущения, в ушах стучит собственный пульс и тихий звук шагов Тодороки-куна.

— Значит, ты отзываешь своё объявление войны? — Изуку пытается пошутить, чтобы разрядить обстановку.

— Заменяю предложением дружбы, — без намёка на шутку отвечает Тодороки-кун, и Изуку спотыкается. От падения его удерживает цепкая хватка на воротнике.

Тодороки-кун смотрит на него выжидающе.

— Быть друзьями мне нравится куда больше, чем врагами, — робко улыбается Изуку, и в этот раз ответная улыбка выглядит искренне.

Без звенящей в воздухе неловкости общаться куда проще. Даже при том, что Тодороки-кун в принципе не из разговорчивых, а Изуку не имеет ни малейшего представления, какие темы вообще можно затрагивать, чтобы не показаться навязчивым или странным. Самой подходящей и нейтральной темой оказывается предстоящая практика, даже при том, что единственный вариант Изуку выглядит откровенно жалко против четырёх с половиной тысяч Тодороки-куна. Тем более, Тодороки-кун оказывается неожиданно сведущим: о многих героях, которых он упоминает, Изуку даже и не слышал, и с интересом слушает краткие, но исчерпывающие характеристики, будто прямиком из справочника взятые. А в общем-то…

— Гран Торино? — Тодороки-кун хмурится, когда Изуку озвучивает имя своего будущего наставника. — Что-то знакомое… но он же глубокий старик, ему должно быть уже за восемьдесят, нет?

— Вроде бы… — Изуку неуверенно пожимает плечами. — Знаю только, что он преподавал у нас в школе лет сорок назад. Я не нашёл о нём в сети никакой информации, только древний фильм с Иствудом.

Тодороки-кун бурчит что-то невнятное, Изуку кажется, что «не такой уж и древний» и «хороший фильм». Интересно, какие фильмы любит Тодороки-кун?

— Он один из героев Золотого Века, — доносится до его слуха задумчивый голос. — Не особо популярный даже тогда, и о нём уже лет тридцать нигде не писали. Ну, разве что инцидент с Василиском в Эндоре, но там было семьдесят человек задействовано… Когда ты успел достать тетрадь?

— Ты продолжай, я слушаю очень внимательно, — Изуку строчит заметки, не иначе как чудом ухитряясь не спотыкаться. — И откуда ты всё это знаешь?

— Зубрил историю современной героики, — пожимает плечами Тодороки-кун. — Лет пять назад… У тебя обо всех героях такие конспекты?

— О многих.

— Можно посмотреть?

Изуку, помявшись, протягивает ему изрядно потрёпанную и обугленную тетрадь — в ней всего несколько пустых страниц осталось, особенно после фестиваля, скоро уже нужно будет заводить новую.

Тодороки-кун с интересом листает его тетрадь, рассматривает кособокие картинки и заметки. Долго смотрит на страницы в самом начале, и сперва Изуку не придаёт этому особого значения, а затем замечает, что именно так привлекло внимание Тодороки-куна, и активно краснеет, сереет и зеленеет лицом. Потому что поперёк страницы с кривым рисунком Старателя идёт размашистая надпись красным маркером «феерический мудак».

— Я так понимаю, ты с ним знаком? — спрашивает Тодороки-кун, подняв взгляд от тетради.

Изуку старательно смотрит себе под ноги, пинает мелкие камешки. Кивает. Было дело, бормочет он, пересеклись немножко… Тодороки-кун издаёт тихий смешок, и Изуку удивлённо поднимает на него глаза.

— Очень меткие наблюдения. Только костюм из арамидки, а не из асботкани, тут ты немного промахнулся. В остальном — в яблочко.

Изуку с облегчением отмечает, что Тодороки-кун вовсе не выглядит обиженным. Даже наоборот.

— Мне просто не понравилось, как он о тебе отзывался, — Изуку очень не хочет, чтобы это прозвучало попыткой оправдаться, но, наверное, только так и выходит. — В смысле… Ты не подумай, я не лезу в твои семейные отношения, вернее, получается, лезу, но…

— Всё в порядке, — Тодороки-кун жестом открытой ладони останавливает поток словоизлияний и возвращает Изуку его тетрадь. — Лезть не в своё дело — прямая обязанность героя.

Наверное, шок слишком явственно написан на лице Изуку, потому что Тодороки-кун поспешно поясняет:

— Это слова Всемогущего. Из интервью.

Изуку заставляет себя успокоиться. Нет, это правда, безусловно, и героям действительно пристало совать нос в чужие проблемы, но, наверное, во всём должны быть свои границы, и стоило бы их хоть в какой-то мере придерживаться, а то ведь можно и проблем наплодить, да и не все так уж рады, когда лезут в душу, не вытерев ноги. В прошлом апреле Каччан даже слегка подпортил асфальт у школы и нервные клетки окружающим, когда какая-то сердобольная девочка-первогодка попыталась его пожалеть… С другой стороны, Тодороки-кун куда сдержаннее в проявлении эмоций, и даже если ему неприятна какая-либо тема — едва ли он станет устраивать скандал на ровном месте, скорее уж просто не станет поддерживать разговор. С третьей стороны, если ему, Изуку, прямым текстом не сказать, что он лезет, куда не просят, фонтан может бить, не иссякая, чуть ли не часами, и он со своей любовью к теориям и домыслам запросто может топтаться по достаточно деликатным темам, а это уже не то что не по-геройски — попросту по-свински…

— Я ходил к матери, — тихо говорит Тодороки-кун, и его шуршащий голос выдёргивает Изуку из болота бормотания. — В больницу.

С четвёртой стороны… Изуку оглядывается по сторонам и с удивлением отмечает, что за время его размышлений они прошли не меньше километра. С четвёртой стороны, Тодороки-кун не из общительных, и едва ли может с кем-то о таком поговорить. По целому ряду причин.

Изуку молчит, нервно жуёт губы. Тодороки-кун не особо распространялся о своей семейной ситуации, и то немногое, что он сказал ему перед боем, всего лишь задало вектор размышлениям. Не попытайся Изуку собрать немного дополнительной информации, пока отлёживался во вторник, впал бы в ступор.

Помогла старушка-Википедия — в километровой статье о Старателе фигурировало скомканное указание «супруга была госпитализирована после нервного срыва. Тодороки не дал прессе никаких комментариев на этот счёт». Изуку достаточно умён, чтобы сложить один и один. И достаточно тактичен, чтобы не поднимать эту тему по своей инициативе, но раз Тодороки-кун сам об этом заговорил… Тем более, очень похоже, что ему правда хочется с кем-то поделиться, и не сказать, что у него так уж много вариантов.

— В первый раз? — наконец, спрашивает Изуку. Тодороки-кун с преувеличенным интересом разглядывает асфальт под ногами. Нервно дёргает головой.

— За десять лет. Моя сестра регулярно её навещает, а я…

— Ты боялся, что она не захочет тебя видеть?

Тодороки-кун кивает, не поднимая взгляд. У него не особо выразительная мимика, но Изуку начинает улавливать оттенки эмоций в мелочах.

— Боялся. До последнего момента боялся, меня даже перед дверью трясло.

Его и сейчас мелко потряхивает, Изуку это видит по вцепившимся в ремень школьной сумки пальцам. Не такой уж и ледяной, не такой уж и непрошибаемый. Очень даже живой.

— Как она тебя встретила? — Изуку кажется, что он устроил допрос, и ему это не нравится, но Тодороки-кун заметно нервничает, и это ему не нравится ещё больше, и тут даже не в собственном любопытстве дело, просто…

Тодороки-кун шумно вздыхает — Изуку кажется, что несчастный ремень сумки сейчас или заледенеет, или обуглится.

— Плакала. Не… не как раньше. От радости. Плакала и улыбалась. Понимаешь…

Изуку слушает и старается понять. Он умеет, всегда умел. Пусть даже ощущение, что Тодороки-кун родом из совсем другого мира, никуда не ушло, он больше не кажется таким уж недосягаемо-далёким. Пришёл из этого своего другого мира и теперь пытается понять, что делать на новом месте. Изуку слушает и мысленно конспектирует, а ещё думает, что может помочь адаптироваться. По крайней мере, хочет помочь. И очень постарается.

А Тодороки-кун, всегда немногословный, и сейчас говорит скомканно, кратко, и пауз между словами больше, чем самих слов — говорит как человек, не привыкший к собеседникам, — но Изуку умеет понимать и тишину. И ценить доверие умеет. Для человека, у которого всего месяц как появились друзья, он очень качественно умеет дружить.

Тодороки-кун замолкает так же неожиданно, как и начал говорить, и на его лице читается смятение пополам с досадой.

— Не знаю, зачем я тебе это говорю… Но спасибо, что выслушал. Я это ценю.

— Нет, я… я рад, что ты мне это рассказал, — Изуку неловко ерошит себе волосы и со второй попытки выпутывает руку из кудрей. — В смысле… для тебя это важно. И я рад, что тебе стало легче.

Тодороки-кун смотрит на него непривычно мягко — и не понять даже, что именно изменилось в выражении лица, и изменилось ли вовсе.

— Спасибо. Только в тетрадь не вноси, хорошо?

Это определённо шутка, поэтому Изуку с чистой совестью смеётся и торжественно клянётся согласовывать с Тодороки-куном все заметки, касающиеся его персоны. И получает в ответ не менее торжественное обещание регулярно проверять его тетрадь на предмет компромата и фактологической точности.

Они оба больше привыкли вести монологи, чем диалоги, и ни одного из них это не смущает. Изуку думает, что в таком общении тоже есть своя прелесть — получаешь много пищи для размышлений, причём полноценный такой рацион, а не закусочки.

До центра Мусутафу остаётся всего ничего, и пройденные километры вдруг кажутся таким пшиком, что Изуку даже подумывает, а не пройти ли остаток пути пешком, но отметает эту идею, потому что мама уже ждёт, он и так обещал быть дома к половине седьмого вместо обычных пяти.

— Мне вон на том светофоре поворачивать, — извиняющимся тоном сообщает Изуку, выцепив краем глаза знакомые рекламные щиты. — Тебе далеко ещё?

— Три километра, — Тодороки-кун машет куда-то чуть южнее центра. — Знаешь «Green Heron»?

Изуку кивает. Конечно, знает, как не знать одну из крупнейших в Шизуоке компаний, занимающихся геройскими костюмами. Изуку и сам пользуется её услугами, но пока ни разу напрямую не контактировал, не считая записочки «извините, меня взорвали», приложенной к подпорченному при первом же использовании костюму.

— Хочу подать заявку на смену дизайна, — поясняет Тодороки-кун. — И лучше лично присутствовать, там такие энтузиасты… не всегда адекватные. Могут сильно выйти за рамки техзадания, а я не люблю лишние красивости. Так, минуту, выставлю навигатор. Я плохо ориентируюсь в центре.

Изуку вспоминает, что его костюм всё ещё в починке, и с содроганием думает о том, в каком виде его вернут. Едва ли мамино рукоделие привело упомянутых Тодороки-куном энтузиастов в такой уж восторг…

— До завтра? — Тодороки-кун поднимает взгляд от прокладывающего маршрут навигатора, и Изуку снова кивает, открывает рот, собираясь попрощаться, и снова его захлопывает, смешно клацнув зубами. Нервно пощипывает нижнюю губу. Спросить-не спросить… можно завтра, конечно, или в субботу, но сейчас тоже был бы удачный момент, так хорошо общались…

— Т-Тодороки-кун, можешь дать мне свой номер?

Наверное, навигатор выдал неудачный маршрут, потому что Тодороки-кун с хмурым видом вбивает что-то в настройки, и не сразу реагирует на вопрос.

— Что?

— Просто… если вдруг что-то случится, было бы неплохо иметь контактные данные, и по учёбе, и просто… — частит Изуку, забегав глазами. — Конечно, есть ещё много способов связи — соцсети, электронка, но оперативнее всего — так, и… нет, если ты не хочешь — я всё понимаю, ты в своём праве, и не похоже, что ты так уж пользуешься телефоном, ну, кроме как карты и новости…

Тодороки-кун несколько секунд смотрит на него с пустым выражением, и Изуку успевает тысячу раз пожалеть, что спросил. Наверное, всё-таки поторопился, теперь точно покажется навязчивым.

— Мобильный? — наконец, уточняет он, и наступает очередь Изуку смотреть с непониманием. — Извини, я задумался и подвис. Записывай.

От нервозности Изуку едва не роняет телефон, пытаясь выудить его из рюкзака, и это была бы крайне бесславная кончина для пока ещё вполне рабочего девайса. Это почти смешно и очень бестолково, и выглядит откровенно по-дурацки, всё-таки нужно будет поискать нормальный противоударный чехол, потому что никакой телефон не переживёт его неуклюжесть, да и попросту жалко будет угробить четвёртый мобильный за последние два года, и не важно, что предыдущие три почили не без участия Каччана…

— Мидория?

— Да-да?

— Твой номер, — видимо, не в первый раз просит Тодороки-кун. — Продиктуй или позвони мне.

— Извини, я задума…

— Ты бормотал, я заметил, — Тодороки-кун не улыбается, но у него чуть прищурены глаза, и с поправкой на его небогатую мимику это вполне может сойти за дружелюбную улыбку. Изуку беспробудно тупит, поэтому Тодороки-кун забирает мобильный из его забинтованной руки, записывает номер и, оценив обои со Всемогущим, возвращает телефон в одеревеневшие пальцы.

— До завтра, — повторяет Тодороки-кун, и Изуку машет ему с энтузиазмом, достойным Ииды-куна или ветряной мельницы. В голове кавардак, спутанный клубок мыслей и искрящая радость, и это непривычно, но очень здорово, а распутать и причесать мысли всё равно надо, и ещё надо добавить заметки в тетрадь, и поспешить к автобусной остановке тоже не помешало бы, а то будет не слишком весело, если маме придётся ждать ещё дольше, и…

Изуку выныривает из зыбучих мыслей только минуту спустя, и только потому, что в руке оживает и начинает пиликать телефон.

В полученном от Тодороки-куна сообщении всего два слова.

«Ты бормочешь.»

Оставшуюся дорогу домой Изуку улыбается так широко, что на него косятся не только люди, но и кошки, и даже воробьи.

— Случилось что-то хорошее, — с порога спрашивает… нет, утверждает мама, и Изуку в первый раз за последнюю неделю с чистой совестью с этим утверждением соглашается.