Предания старины глубокой (джен)

— Что это? — Завулон брезгливо отодвинул белый лист, исписанный аккуратными ровными строчками.

— Объяснительная, — проворковала секретарша, миловидная ведьмочка, — по поводу неисчезающей лужи на третьем.

— Мне? — голос шефа стал угрожающе-спокойным.

— Как вы просили, — пожала плечами ведьма, чуть отступая к двери. — Охранники в отдел кадров передали, а они вам в папку с утра подложили. Вы же сами вечером изволили спрашивать, что за лужа?

Глава Дневного Дозора пробежал написанное недовольным взглядом. «Магическое воздействие шестого уровня произведено служащей Дневного Дозора, Э. К. Макферсон*. Уволена по статье. Число, подпись».

— Еврейка? — машинально уточнил директор.

Секретарша вновь пожала плечами. Её взгляд не выражал никакой работы мысли. Завулон сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и чуть задержал дыхание. Девушку устроили к нему по рекомендации. Ни развоплотить её, ни даже просто уволить без последующего недовольного нытья влиятельного родича не получится. Выдохнув, он послал ментальный запрос в отдел кадров. На столе тут же материализовалась папка, содержащая ещё несколько бумажек, написанных разными почерками.

«Технический специалист (уборщица) Эйдлих Кэмроновна МакФерсон (6 кат.), находясь при исполнении служебных обязанностей, оскорбила специалиста отдела охраны, Силантьева Олега Станиславовича (3кат.), за справедливо сделанное замечание. После чего была уволена по статье «за несоответствие занимаемой должности». Число. Подпись».

Вторая бумажка была написана таким отвратительным почерком, что пришлось после прочтения грустной истории об оскорблении словом глянуть сумеречным зрением.

«Падла тощая. Понабрали!»

Директор хмыкнул, поставил визу: «Уволить «по собственному» под любым предлогом», и взялся за третий листок. Перечитывать «шапку» не было никакого желания. Как, спрашивается, эта женщина в миру живет? Что у неё, интересно, написано в официальном, не сумеречном, паспорте? Но хотя бы почерк ровный.

«Охранник Силантьев О.С. предъявил ко мне необоснованные требования, не соответствующие ни моей, ни его должности. Не имеющие отношения к моим трудовым обязанностям. Свое увольнение считаю несправедливым. Число. Подпись». Сумеречный бланк содержал довольно оскорбительный посыл по общеизвестному адресу. Лужа также появилась с легкой руки оскорбленной в лучших чувствах уборщицы.

В разборках персонала директор предпочитал не участвовать. Темные всегда были горячи на слово и скоры на расправу. Обычно, если такое пустяковое дело доходило до его ушей, он предпочитал увольнять всех — и виновных, и невинных. А в данном случае, было бы хорошо избавиться и от начальницы отдела кадров, и от секретарши заодно. Марина, нынешняя официальная фаворитка, на неё давно косо смотрит. Хорошо хоть, не без причины.

Самая нижняя бумажка была почему-то свернута. И, как ему показалось, пуста. Развернул. Внутри было только одно слово: «Vale!»**. Похоже, от Марины тоже пора было избавляться. Заигралась в доминацию!

Был поздний вечер. Рабочий день дневной смены давно закончился, коридоры были пусты. Пройдя ещё раз мимо злополучной лужи и махнув на неё рукой — так, просто, от хорошего настроения, — Завулон направился в хранилище артефактов. У него был назначен эксперимент, из-за которого и пришлось задержаться: не хотелось в случае неудачи случайно развеять пару десятков сотрудников по Сумраку.

Не то чтобы ему есть дело до возможных исчезнувших, большую часть которых он даже не знал по именам. Просто потом будет куча бумажной волокиты. И никому на самом деле не нужная юридическая разборка, которая отнимет время. Претёмный нахмурился. Время. Он жил так давно, что не мог припомнить точную дату своего рождения, а всё ещё думал о том, что времени не хватает. Оно всегда куда-то предательски исчезает.

Чтобы попасть на нужный ему этаж с артефактом, пришлось пройти через Сумрак. Это обратно выйти не проблема, даже допуска не нужно — специальная предосторожность на случай неудачного эксперимента, — а вот внутрь фиг протиснешься. Только через третий слой! Оказавшись у нужной полки, он глянул на три совершенно одинаковые коробки. Почему-то всплыл в памяти старый замшелый камень с надписями, предостерегавшими от походов налево и направо, но отчего-то настоятельно рекомендовавшими двигать прямо к смерти.

Ну, прямо, так прямо. Он открыл коробку, стоявшую посередине, и присвистнул. Внутри лежал богато отделанный бриллиантами орден. Завулон осмотрел его сумеречным зрением. Обычный артефакт. Чуть светится, но ничего особенного. Кроме сверхъестественной, заоблачной цены! У кого, интересно, хватило мозгов сделать саморазрушаемый одноразовый амулет из ордена времен матушки Екатерины или даже более древний?! Он осторожно выудил орден из коробки, машинально примерил на себя. И почувствовал, как его будто окатили ледяной водой. А потом кипятком. Но больше ничего не произошло. Орден всё так же поблескивал в тусклом свете хранилища. А потом он глянул на амулет сумеречным зрением — и окаменел. Руки задрожали, ноги отказались поддерживать тело. Завулон тяжело прислонился к стене, осознавая масштаб случившегося. Не было сумеречного зрения. Он несколько раз пробовал то зрение, то выход в Сумрак, но ничего не получалось.

Как Иной, привыкший за долгое время к разного рода эксцессам, он быстро пришел в себя. Открыл остальные две коробки. Оттуда блеснули точно такие же ордена. Значит, шансов не было. Пойди он хоть налево, хоть направо, результат был бы таким же!

Значит, так. Он оторвался от стены и нервно заходил между полками. Ордена подброшены не случайно. Кому-то нужно было, чтобы он, именно ОН, лишился возможности выходить в Сумрак. Или вообще уровня?.. Это нужно было как-то проверить. Неприятно кольнула мысль, что нет ни одного человека, которому можно доверить такую проверку. Вернее, в Дневном Дозоре нет. Придется выбираться. Залечь на дно, как в молодости. И ждать. Когда Сумрак начнет колебаться от огромной разницы между силами Света и Тьмы, его непременно найдут. А пока есть время. Думать. Нужно много думать!

* * *

Эйдлих, или Элла, как её для удобства называла Мотя (для нормальных людей Матильда Карловна Боу), вцепилась в руль и резко нажала на тормоз. Испуганно дернулся из-под колес пешеход. Поток его негативных эмоций, сладкий, горячий, подействовал, как стакан энергетика. Девушка бодро откинулась на спинку кресла и втопила педаль газа по максимуму. Подпитываясь по дороге от встречных машин и ловко варьируя между дорогими иномарками на своем стареньком форде, вырулила с МКАДа в город. Ничего! Не такая уж и большая зарплата была в Дозоре. Удобно, почетно, но не шибко прибыльно. Таксовать намного выгоднее. А если задействовать морок да не лениться, свою жалкую зарплатку она отработает за ночь. Да ещё и потянет с пассажиров острых эмоций. Чуть колких, тревожных — с тех, кто опаздывает в аэропорт или на важную деловую встречу. Прозрачных и горьких с понаехавших в столицу трудоголиков. Терпких, чуть сладковатых, с многочисленных барышень, неудачно сходивших на охоту в ночные клубы. Последние самые приятные. Злые, желчные. Ненавидящие всё и вся. И всегда с радостью поделятся историей своего столичного успеха с неказистой, коротко стриженной рыжей девицей, которой, как им кажется, повезло в жизни намного меньше. И, что самое приятное, никаких наблюдателей из Ночного. Никому нафиг не сдалась ведьма шестой категории.

И ей даже не было жаль времени, потраченного на работу в Дозоре. Со своей шестой категорией она на большее, чем мытье пола, рассчитывать особо не могла. Было безумно горько, что в этой стране, где женщин уровняли в правах с мужчинами раз и навсегда законодательно, стране, ставшей за долгие, очень долгие, годы родной, в специально предназначенном для Иных органе власти, ей всё ещё тыкали в нос её низким уровнем силы. Было противно, что свинообразный охранник, следивший за своим лицом и телом не больше, чем баран в её родной деревне, посмел схватить её за руку в коридоре ночью. И вывалить на неё свой негатив. Свою ненависть к женщинам, которые не вскакивают с постели среди ночи с единственной мыслью, как бы получше накраситься, чтобы охраннику Силантьеву было приятно пройти мимо. До сих пор трясло от ощущения, что он на полном серьезе считает, что она ему должна. А с чего бы? Да, у неё на лбу не написано «активная лесби, счастлива в отношениях». Но разве по ней не видно, что ей и так норм?

Вот Мотю всё устраивает. Родную, теплую Матильду с её тонким вкусом, девушку, выросшую в стенах Смольного института.