Иначе я не знаю, что сделаю с тобой (гет)

Навалилась свинцовая тяжесть перегрузки.

Гаррус опустошил стакан довольно быстро, в один присест без страха захмелеть или — более того — напиться. Наверное, он будет даже этому рад. Перспектива укрыться в зеленом тумане, способном отвадить от бессмысленной и никчемной реальности, привлекала куда больше, нежели пялиться через иллюминатор на мутное марево заката. Инвиктус являлась не самой лучшей планетой в Пустошах Миноса, а неизученный ни одной разумной расой ее тропический пояс, в котором пришлось им застрять, и вовсе не предвещал ничего хорошего. «Ну лучше так, чем никак, да?» — тихо поговаривал Вега, почесывая неуверенными движениями свой затылок.

Нет, Гарруса переполняла непоколебимая уверенность, что лучше уж никак, чем вот это вот все.

Нервы в руке ярились, в длинных пальцах стакан предательски трясся, отчего добрая половина свежей порции лилась мимо рта и исчезала в тяжелом костюме. Гаррус не заметил: в последние дни он много чего не замечал. Пробка откупоренной матовой бутылки шмякнулась за спиной о что-то твердое, и до самых краев недавняя пустота в стакане заполнилась фиолетовым пойлом. Оно было приятно охлажденным и в груди молниеносно пламенело, кровь Гарруса бурлила, торопя тело жить, но сознание давно прокручивало план, где бы убиться.

Мандибулы медленно и ритмично раздвигались и сдвигались; Гаррус забывался в собственном низком, сдавленном урчании из самых глубин своего существа. Шепард всегда клала голову в такие моменты на его грудь, чтобы почувствовать эти исходящие вибрации: они ее успокаивали и по странному расслабляли, когда-то честно она созналась. Но сегодня урчание походило на охриплый вой и звучал по-особенному утробно, тоскливо.

Гаррус ничего не сделал, чтобы ее спасти. Позволил уйти этой чертовке туда, пропасть в синем луче, а затем трусливо удрал на какую-то идиотскую планетку ради собственного выживания, в то время как она никогда не задумывалась о себе и бросалась на амбразуру ради друзей. И пусть шансы были малы, она не теряла надежды и ни за что не жалела себя, как сейчас это делаешь ты! Никчемный слабак!

— АГРХХ! — с рыком Гаррус бросил стакан, наблюдая, как быстро пурпурная жидкость окропила собой пространство иллюминатора.

В ту же минуту створки округлых дверей распахнулись, позволив нежданному члену экипажа войти на смотровой мостик. Гаррус даже не дернулся. Ему было все равно.

— Да, вид за окном мне тоже не нравится, — раздался тихий голос за спиной.

Гаррус хмыкнул, пока пододвигал новый, пока еще целый стакан к себе и другой рукой одновременно взбалтывал горючую смесь в треугольной бутылке. За ним наблюдали — он чувствовал, как пристально следил за ним чужой взгляд, и ему это не нравилось, так как возникало ощущение, будто опустошили всю обойму из упреков и осуждений ему в спину. И ни одной пули мимо.

— Это вряд ли поможет.

— Бросаться стаканами? — уточнил Гаррус.

— Упиваться до потери сознания.

Гаррус недовольно выдохнул, опираясь локтями на барную столешницу и закрывая глаза. Если глаза закрыты, они не смогут о тебе много сказать.

— Мне не нужны наставления, Тали. Не сейчас.

— Я и не собиралась этим заниматься, — ответила она. — Мне невыносимо видеть тебя таким, Гаррус. Я хочу помочь.

— Хм. Помочь? — паузу он взял лишь для того, чтобы влить в себя крепкое, уже светившееся теплым янтарем турианское виски, и досадливо отмахнулся уже пустым стаканом. — Уйди. Это будет наилучшей помощью.

Сзади доносилось рассерженное мычание, Гаррус отчетливо слышал, как Тали дотронулась рукой до своего шлема, видимо, терла его в области лба, перебирая на ходу любые доводы, способные отвадить боевого товарища от спиртного.

— Когда ты последний раз ел?

— Ем, когда хочу. Я не голодный, — отрезал он.

— А спал?

— Мне некогда тратить на сон время.

— Третий ведь день, да? — специально напомнила Тали. — Сколько ты так еще сможешь?

— Сколько отведут духи, — рикошетил он.

— Вакариан, прекращай!

Крик Тали больше напомнил змеиное шипение. Ее рука стремительным движением оказалась у него перед глазами, и бутылку, за которой он усердно тянулся, лихо захватили худые цепкие пальцы, чтобы стащить. Тали явно добивалась внимания, и Гаррус наконец удосужился развернуться к ней лицом и встретиться с ее взглядом.

— Ты заперся в отсеке и постоянно что-то калибруешь то там, то сям, а в свободное время напиваешься и шлепаешь обратно на калибровку. Ты в конце концов накалибруешься до того, что Нормандия откажет!

Гаррус ничего не смог с собой поделать и захихикал. Почему-то неуемное повторение его излюбленного слова в исполнении Тали необычно развеселило. Скорее всего, в силу разлитого внутри алкоголя, который сработал, словно какое-то акустическое устройство в стенах, настроенное так, чтобы включиться под именно это слово.

— Если ты не заметила, она давно отказала. Поэтому мы не можем сдвинуться с забытой всеми планеты.

Он приподнялся со стула, держа равновесие настолько, насколько ему удавалось оное сделать, подошел к Тали чуть ли не вплотную, не прерывая зрительного контакта, и отнял бутылку, изъятую у него категорически несправедливым способом.

— Как только Джокер проснется, мы вместе с ним проверим ядро Нормандии. И если оно заработает, то…

Он отвел взгляд к круглой металлической двери, выводящей вон со смотрового мостика, полагая, что непременно стоит перепроверить наработки еще разок, убедиться в правильности отлаженных систем, чтобы приниматься за совместную с пилотом работу. Тали упомянула верно — третьи сутки Гаррус практически не спал, ему попросту не удавалось, но в зеленых джунглях Инвиктуса они находились в общей сложности почти что пятый день. Осознание расточительства того малого времени, что имелось в запасе, просиживая штаны без дела, вдруг ощутимо толкнуло к выходу, но Гаррус тут же замер на словах:

— То что?

Вопрос застал врасплох: как «то что», разве было неочевидно? Он повернул голову к правому плечу, чтобы его было слышно:

— То сможем отправиться на Цитадель.

— Гаррус… Ты все еще… надеешься? — она говорила аккуратно, вкрадчиво, от ее осторожной интонации и запинающихся слов внутри него все холодело. — Думаешь, она жива?

— Пока не окажемся там, не узнаем.

Он опять собирался уйти.

— Ты сам знаешь, что произошло, — в бесплодных попытках вразумить Тали продолжала, — Цитадель уничтожена, как и все ретрансляторы. Даже если… Если она уцелела после того залпа энергии под обломками… за все эти дни… Без медицинской помощи и поддерживающих жизнь инстр…

Его лицо исказилось.

— Не смей так говорить, — цедил он. — Мы не знаем наверняка!

— Ты сам сомневаешься, я слышу, Гаррус.

Он резко развернулся к ней, издав страшный громкий рык, и мандибулы его широко и опасно раздвинулись в стороны, открывая вид острых выступающих зубов. Его лицо затуманилось от гнева.

— Она жива. Слышишь меня?! ЖИ-ВА!

Ему претила одна только мысль о том, что они не успеют ее спасти или — хуже того — ее израненное тело не выдержало взрыва и обмякло в тех пыльных жженых остатках, едва напоминавших былую и величественную Цитадель. Нет, он попросту не мог так мыслить, отказывался, пусть даже в голове иногда вырисовывались невыносимые глазу исходы, Гаррус всегда отгонял их прочь и яростнее принимался за отладку двигательной системы Нормандии. Потому он смотрел на Тали в недовольстве, учитывая, как они с Шепард были дружны.

Его мандибулы плотно сдвинулись ко рту, взгляд скользнул по ногам, и затем снова переместился на кварианку, выражая ничего более, чем укор. Они не должны так были думать, не имели права настоль легко и поспешно сдаться: Шепард бы не сдалась. Она никогда не сдавалась.

— Просто вспомни, кто намеренно подставился под пулю на базе Коллекционеров, защищая тебя, и кто отстаивал твою честь перед адмиралами на кварианском флоте, Тали Вас Норманди.

Гаррус намеривался в какой уже раз покинуть мостик и остаться в желанном одиночестве, как вдруг Тали сказала:

— В Лондоне в память для флотилии и в случае совсем паршивого конца, я попросила у Шепард инструментрон. Я хотела взять данные, которые могли оставить о нас память или полезную информацию. Она мне, конечно, дала не все, некоторая информация хранилась в личных блоках архиватора, ею запароленного, — Тали запнулась. — Я сделала его резервную копию. Знаю-знаю, не должна была, но мне жутко было за будущее, я понятия не имела, что нас ждет. Поэтому… взяла без спросу, разблокировала, — она мялась и, отчего-то Гаррус был уверен, краснела, — но не смотрела их. И не буду. Духу не хватает, да и смелости тоже. Но некоторые записи, Гаррус…

Его пристальный взгляд не сходил с чуть прозрачного шлема цвета фуксии и внимательно смотрел за нервным перемещением двух белых точек за стеклом.

— Что? Что за записи? Тали!

Тали взглянула на него.

— Они для тебя, Гаррус, — его сердце ухнуло. — Вот, — Тали вытянула перед собой руку, — вставь микрочип в датапад.

Ноги его становились ватными, тяжелыми и предательски подкашивались. Гаррус тщательно разглядывал небольшое черное микроэлектронное устройство в кварианской ладони и не спешил забирать. Он нервничал, и от волнения мандибулы его непроизвольно издавали стрекочущий звук.

— Что там?

— Не знаю. Этот блок я не сумела взломать. Сноровку теряю, — сбивчиво ответила Тали.

Немного наклоняя озадаченно голову вбок, Гаррус подозревал ее в лукавстве: лучшего специалиста по технике в галактике было не сыскать. Тали с закрытыми глазами смогла бы раздобыть любую информацию, неоднократно зашифрованную и закрытую электронными ключами, и потому совершенно непонятливое оправдание наводило на странные и противоречивые мысли.

Гаррус взял чип и в последний раз кинул на Тали взгляд, собираясь оставить ее наедине с полуразрушенным баром, дрожащим румяным кусочком заходящего солнца и реликтовыми деревьями с густыми раскидистыми кронами зелени.

— Спасибо.

Прежде, чем дверные петли успели скрипнуть и кварианская фигура окончательно скрылась за спиной, Гаррус успел расслышать:

— Я никогда не забывала.

* * *

Стоило немалых усилий подняться в капитанскую каюту. В молчаливой тишине он осматривал дверь, за которой таилась одна лишь пустота. Безжизненная и такая ему непривычная. Гаррус боялся касаться центральной панели, мерцающей тусклым неоново-зеленым светом. В последний раз, когда он был в каюте капитана, Шепард неспокойно посапывала на его твердом плече. Ее льняные длинные волосы во сне разметались на подушке, и рука сжала так судорожно его пальцы, словно Шепард искала опоры, борясь с преследовавшим кошмаром, от которого Гаррус старался ее отгородить, поглаживая мраморные плечи, прижимая ближе. Она невнятно что-то бормотала, но дышала, была теплой и живой, и от одного осознания того, что, войдя, Гаррус никого там не увидит, в лицо било дыхание безысходности. Он словно очутился в далеком, но отнюдь не забытом прошлом. Так же стоя перед этими дверьми с дешевым красным вином, Гаррус боялся войти и только после мучительных и — как ему казалось — неимоверно долгих десяти минут решился постучать.

Под нехитрыми манипуляциями пальцев над панелью двери в каюту распахнулись и впустили внутрь. Острожным шагом Гаррус переступил порог и готов был тут же поклясться, — ее запах по-прежнему остро ощущался здесь. Такой же сладкий и пряный, как в последний раз, дурманящий куда свирепей, нежели самые дерзкие фантазии, роем проносившиеся в его голове.

— Привет… Я тут вина раздобыл. Лучшее, что можно купить на гонорар борца с преступностью.

Взгляд его остановился на аквариуме. Две ультрамариновые скальды мирно плавали себе в морской воде и лениво поедали корм, спущенный автоматически кормушкой. Он не уставал удивляться, как их длинные лимонные хвосты и гребни напоминали шелковые лоскутья ткани, и от каждого движения под водой они развивались так, словно от ленивого дуновения ветра. Когда-то в них он бегло искал ответ, как бы произвести впечатление на Шепард и отвесить чисто человеческий комплимент. Музыка на нее не произвела особого эффекта.

— Была бы ты турианкой, я бы похвалил твою талию или гребень. А так… э-э-э… у тебя красивые волосы. А талия… гм… крепкая.

Не то — не то — не то! Я же учил совсем другое…

— Очень надеюсь, что у людей эти слова необидные. Вот же. Хотел же посмотреть то видео…

— Спокойней, Гаррус. Ты слишком волнуешься. И слишком много говоришь.

Его пальцы скользнули по гладкому рабочему столу, над которым висела кропотливым трудом собранная коллекция инопланетных кораблей. Один из них он ей подарил, знал ведь, как она любила эти безделушки. Присмотрелся внимательней — мандибулы его удовлетворённо щелкнули. Вот он, турианский фрегат «Вэррикен». Ее любимый. Даже когда его дарил, он волновался. В ее присутствии невозможно было вести себя иначе, она всеми своими флюидами сбивала его столку.

— Я просто… ну… столько всего в жизни шло не так, Шепард. Работа в СБЦ, история с Сидонисом. Я хочу… хочу что-то сделать правильно. Хотя бы раз…

— Хотя бы раз, — шепнул Гаррус куда-то себе в нагрудник и заново почувствовал жар ее ладони, точно такой же, когда она аккуратно гладила его зарубцованные раны, упрятанные в медицинскую эластичную повязку.

По наитию он повторил ее движение, чтобы дотронуться до нее, поймать руку и вдохнуть как можно глубже ее аромат, который характерен только для нее и который он различит всегда и везде, но под своими пальцами Гаррус ощутил только затянувшиеся следы былой геройской деятельности. Жестокая реальность.

Если бы кто-нибудь поведал ему, когда-то юному, пылкому и неопытному стражу Цитадели, что жизнь его переплетется с жизнью человеческой женщины, он бы ни за что поверил, а сейчас иного и не мог представить. Рядом с ней он познавал гармонию, рядом с ней он делал все правильно. Мир в его душе стал ее подарком, и без нее этот мир терял всякий смысл.

Немного времени, ему требовалось немного времени, чтобы прийти в себя и очистить затуманенную уже не алкоголем, но болезненными воспоминаниями голову.

Гаррус подошел к тумбочке, что стояла подле изголовья кровати, которой от столкновения со Жнецами тоже досталось: большая разворошенная кровать выглядела так, будто совсем недавно участвовала в печальнейшей любви, что только бывает на этом свете.

Гаррус нашел в ней датапад, запутанный в белоснежных скомканных простынях, и вытащил, одновременно нащупывая пальцем боковое отверстие для чипа. Экран замигал пунцовыми красками, предупреждая о скорой деактивации, если его не поставить на зарядку, но оставшегося времени, как думалось Гаррусу, хватит с лихвой. Он одобрил операцию по сканированию новых загруженных данных и увидел открывшуюся надпись с двумя строчками и пустым под ними полем.

«Для Гарруса»

«Пожалуйста, введите ниже пароль:»

«…»

С недоуменным видом Гаррус перепробовал все, что только в голову взбрело: ввел дату ее рождения, второе имя, ее избитую фразу «Я должна идти», еще несколько возможных комбинаций из слов и цифр, но ничто не подходило. Какой мог быть пароль? Какой бы пароль ввел я, будь на месте Шепард? Гаррус хорошенько подумал и, как бы глупо не выглядел придуманный им пароль, вбил:

«Я «сердечко» Гарруса»

Выскочила надпись: «Идентификатор корректен».

— Шепард-Шепард…

Сам Гаррус тихо ликовал и гадал, везде ли она стала использовать данный пароль или только здесь и в квартире на Цитадели, где он и вправду заминировал, подаваясь чисто пьяным доводам шебутного сознания, ее лестничные проемы и установил везде один единственный, такой же пароль?

В появившемся окне открылись пять пронумерованных в порядке сохранения видео, напротив каждого из них высвечивались дата и длительность в минутах, после шли фотографии с шумной вечеринки, устроенной на Цитадели на новенькой квартире Шепард, и несколько совместных селфи, кончался архив, видимо, скачанным аудио, именуемым очень знакомым «Танго». Почему-то у Гарруса не возникло сомнений, что это была за музыка и где он мог ее слышать.

Нескрываемо волнуясь, Гаррус нажал на первую запись, и на экране по пояс появилась она, та самая, запомнившаяся ему в битве с Коллекционерами и сотрудничающая тогда еще с Призраком, с едва заметными бледными отметинами на правой щеке, гривой светлых волос чуть ниже шеи и бодрой улыбкой. Сердце Гарруса теперь заколотилось так оглушительно громко, что, казалось, он не может не услышать его стук.

— Мм... Привет?.. Эм… Я… Черт… Говорить вживую как-то удается мне легче. Это штука вообще работает? — Шепард подошла к левитирующему записывающему дрону, и единственное, на что падал объектив — на эмблему ее черной толстовки «N-7». На мгновение изображение потухло, но за кадром отчетливо доносилось недовольное женское ворчание, и Гаррус мандибулами застрекотал. Он сразу представил ее немного недовольную гримасу, она забавно корчилась всякий раз, когда техника выходила из-под ее контроля. Монитор снова загорелся. Она стояла там же, где была изначально, и выглядела значительно уверенней. — Здравствуй, Гаррус. Я… Как твои раны? Избавился уже от этого белого воротника? — в ее глазах сверкнул яркий огонек и тут же потух. Голова немного наклонилась вниз. — Мы не успели даже толком попрощаться. Ни с кем я не успела. А я так хотела увидеть всех… тебя напоследок, — ее худые пальцы задумчиво коснулись губ, потом лба, и взгляд ее провалился куда-то далеко отсюда, в закрома своего подсознания. Она о чем-то вспоминала, и Гаррус догадывался, о чем. — И зачем это записывать? Все равно дальше этой комнаты записи никуда не уйдет. Мой аккаунт заблокировали моментально после сошествия на землю. Доступ минимальный. Никаких тебе саларианских стэнд-апов и кварианских мелодрам, представляешь?! — она плеснула руками в недовольстве, грустно ухмыльнулась, глядя прямо в камеру, и качнула головой, словно засомневалась в продолжении. — По крайней мере, я надеюсь, ты добрался без происшествий на Палавен и перестал надирать чужие задницы. Свою вылечи для начала, окей? Спасательная операция, как в прошлый раз, у меня не выйдет, так что не геройствуй, неугомонный турианец. Постскриптум: не забыть обрезать начало… а лучше вообще стереть. А, еще… да подожди, идиотский дроид!

Первая запись остановилась, взывая в Гаррусе рвение скорее ее сбросить и включить вторую, он чувствовал, как западал его язык, как сохло в горле, и как становилось невыносимей дышать от понимания того, как она, явившаяся на записи, пронзила в нем неугасимое желание жить, бороться, верить.

На видео вновь показалась первым делом ее дрожащая эмблема на все той же черной, как уголь, толстовке.

— Да нет же, не отворачивайся, дурачок! Вот так, смирно стой. Фокус на окно. Ага.

Шепард дислоцировалась прямиком в центральную точку и неуверенно махнула рукой в знак приветствия. Она отпустила свои светлые волосы еще длиннее и перестала их заплетать, толстыми завитыми локонами они рассыпались как шелк по плечам после резкого поворота к камере.

— Эм… Привет… снова? — она вымученно выдохнула. — Снимать явно не мое, — она снова взглянула прямо перед собой. — Как и я говорила, мою запись заблокировали, как только ее попыталась отправить. Более того — ее заблокировали лично от меня, отправили в чертов архив без права доступа. Наверное, и твои отправляют… — Шепард споткнулась на словах и нервно прочистила горло, — если ты… э-э… мне пишешь. Я не знаю… — вся пылая жегшим ее румянцем, сказала она, заставив Гарруса сжать со всей силы руку в кулак. Он писал. Постоянно. — Сколько уже прошло? Год? Меня держат тут как какую-то зверушку и то и дело отправляют давать показания, рапортовать о чем-то. Мама один раз навестила. Позволили увидеться на пару часов. Два жалких часа! — Шепард строго хмурилась. — Они боятся, после полетов она может передать мне весточку от Цербера или тому подобное. Дурные какие… Все больше и больше сомневаюсь в разумности человеческой расы. Зато, знаешь, есть у нас поговорка — нет худа без добра. За последние шесть месяцев я наконец-то приучила себя к Гадюке, и теперь не один ты супер-снайпер.

Она самовлюбленно улыбнулась и скрестила руки на груди.

— Так что в следующий раз, Вакариан, мы устроим состязание, кто же из нас крутой. Советую потренироваться. Хорошенько потренироваться, я — знаешь ли — теперь ас. При встреч… — она осеклась, словно что-то вспомнила, пару раз моргнула и качнула головой, точно хотела отчего-то избавиться. — Мы же увидимся? Увидимся, да? Да чтоб ее… задаю вопрос дроиду. Глупость какая, — она отвернулась к окну во весь ее рост и облокотилась на него поднятым над головой локтем. С минуту напряженно длилось воцарившееся молчание, Гаррусу едва удавалось разглядеть, как была наклонена ее голова и куда Шепард направляла взор. Куда-то вниз. Она за кем-то или чем-то наблюдала. — Здесь так тихо. Люди живут беззаботной жизнью и не представляют, что видели мы. Они забыли о войне, они наслаждаются возрожденным недавно миром и не хотят… — она замешкалась, — не хотят думать ни о чем другом, какие уж тут Жнецы, — она замолчала и очень тихо добавила, — я тоже не хочу.

Шепард снисходительно хмыкнула и бросила через плечо:

— Но мы не можем, правильно? Мы никогда не познаем о мире, пока они там. И никакая там гражданка не позволит забыть, что ожидает нас. Почему же… почему другие не хотят прислушаться к нам, Гаррус? Что еще надо предъявить, чтобы нам поверили? В какое пекло сунуть себя? Сколько пуль словить? Сколько раз… умереть?

Внезапный стук раздался тут же после ее последнего слова. Удары были такими сильными, что дроид аж затрясся им в такт, и Шепард вытянулась по струнке смирно. — Ко мне пришли. Я должна идти. Выключайся… Да выключайся, ты!

— Коммандер?

В чужом голосе Гаррус признал, несомненно, Вегу и посмотрел дату. В тот самый день Шепард официально вернули статус Коммандера, и тогда же Жнецы атаковали беспощадно землю. Еще немного, вспоминалось ему, и после долгой разлуки он снова встретит ее и пошутит, что готов приобрести в довесок несколько шрамов, если они помогут возобновить межгалактический огонь страсти между ними.

Третий файл он зажал на экране пальцем в неуемном предвкушении видеть ее, слышать ее, чувствовать ее.

— Эй, на том конце, привет?

За спиной Шепард красовалось воистину самое прекрасное место, которое Гаррус с ней разделил и возле которого стоял сам. Большая кровать. За ней виднелся широкий аквариум во всю стену, правда пока еще пустовавший, без наличия разновидных рыбешек, Шепард скупала их новеньких каждый раз во время посещений Цитадели. А все потому, что иногда она забывала их кормить, и цветастые твари дохли, пузом кверху всплывая к верхней панели аквариума. Гаррус узнавал об очередной кончине, когда Шепард спускалась на нижние палубы к команде с поникшим лицом и со словами: «Джона младшего постигла та же участь». Гаррус не очень-то разделял любовь к домашним питомцам, к которым — по его мнению — особой привязанности невозможно было проявить, ведь они даже не откликались на собственные имена, потому что не способны были их услышать, но это расстроенное выражение на ее лице и опустошенный взгляд с чуть намокшими ресницами от выступивших слез вгоняли самого Гарруса в тоску. И после очередного прибытия на Нормандию, он в юморной форме напоминал ей не забыть дать пищи рыбкам. Он не знал, почему обратил на эту деталь столько внимания, и весь напрягся, когда Шепард будто прочла его мысли:

— Да, почти такая же каюта, как в последний раз, только без рыбок. Не успела ими обзавестись, зато нашла моего хомячка! Живучим оказался и пронырливым засранцем. Минут пятнадцать его ловила. Слышишь? — Шепард замерла, сама внимательно прислушиваясь и поглядывая куда-то в сторону, туда, где была коллекция маленьких кораблей. В полной тишине раздался тихонький, но отчетливый скрежет, словно ломали сухую листву. — Норку себе делает, — Шепард улыбнулась, но совсем не весело. Всем своим видом она пыталась обмануть Гарруса, старалась выглядеть несгибаемой и несокрушимой скалой, которой нипочем любая преграда, но если ей дали допуск на корабль, это означало только одно. — Жнецы атаковали землю, Гаррус. Столько много. Через каждый километр, стреляли по всему, что движется. Я… никогда такого не видела. Как к такому вообще можно подготовиться? Мы чудом с Андресоном выбрались из этого адского пекла. Если бы не Джокер с Кайденом, не знаю, сидела бы я здесь.

При упоминании Аленко у Гарруса недобро задвигались мандибулы. Собственно, ревностью он особо не страдал, понимал, что при абсолютном доверии ее попросту не могло возникнуть, но по странным тому причинам, ему слишком сложно удавалось притворяться равнодушным и якобы незамечающим взглядов Кайдена, когда тот находился в окружении их капитана. Знал ведь, что между ними была интимная связь, и видел своим острым взором, как отважно Кайден пытался подставляться под пули, лишь бы они не тронули ее. Правда, ни одна из пуль его не задевала, да и как смогла бы, учитывая, что в команде находился сам Архангел? Он укладывал вражеские тела меткими выстрелами одно за другим, тем самым перекрывая любые выпады Аленко геройствовать, и недоуменно жал плечами, когда ловил подозрительный взгляд биотика. Вступать в открытый конфликт за любовь было попросту глупо, но Гаррус оставаться в стороне напрочь отказывался, поэтому выбор падал на стратегию наивного дурачка, который исполнял хорошо две свои задачи — прикрывать тыл и не давать приблизиться на лишний миллиметр к своей женщине. О второй задаче он особо не распространялся. Ну так, чтоб Шепард не зазнавалась.

— Мы летим на пустынный Марс. Надеюсь, нас ждут там ответы. Без них вряд ли спасти землю… Всю галактику… Если бы ты знал, как мне страшно, Гаррус.

И на этом запись прервалась. Он не часто видел свою Шепард такой. Она держалась постоянной тактики бойца, да и разве могла позволить быть на глазах слабой, учитывая, сколько ожиданий и надежд рухнуло на нее? Вечно храбрая, вечно рвущаяся на помощь, вечно держащая поднятым вверх подбородок. Он ею безропотно восхищался, но наедине в каюте всегда принимал доминирующую позицию, не позволяя ей вспыхивать и вспоминать о статусе всевеликого спасителя всея галактики. Он хотел, чтобы в его объятиях она могла расслабиться, стать обычной слабой женщиной, которой требовался верный защитник и крепкая поддержка, он хотел, чтобы рядом с ним она забыла о войне.

Четвертое видео оказалось, к его сожалению, коротким обрывком из нескольких фраз, и голос Шепард в них дробился и нырял:

— Гаррус. Отлет через несколько минут, слышишь? Мы выдвигаемся на Менае, турианский советник сказал, там находится ваш примарх Федориан. Сомневаюсь, что после его спасения так уж беспрекословно и радушно турианцы согласятся поделиться флотом, но попробовать стоит, так ведь? Палавену тоже досталось, мне рассказали. Ублюдки… Ты выбрался? Скажи мне, что это так, что ты живой, — она застегивала крепкие металлические наручи на своих руках и попутно бросала рассерженные взгляды на записывающее устройство. — Лучше бы тебе оказаться живым. Не смей помирать, понял? Иначе я не знаю, что сделаю с тобой.

Мандибулы его задергались, и голова чуть наклонилась вбок. Гаррус не понял, как она до него бы добралась, будь он и в самом деле уже трупом, но от ее слов в груди сладкая нега. Она рьяно беспокоилась о нем даже тогда, не зная, встретит ли его, и вряд ли подозревала, что его давно оповестили вторые лица о прибытии Нормандии.

Ни о чем другом не шло речи, Гаррус, словно ужаленный, вызвался добровольцем отправиться с подкреплением на окруженную и иссеченную жестокими ранами войны Менаю. Потерять последний оплот, способный еще пока держать оборону и отвлекать на себя неустанные потоки Жнецов, значило потерять и Палавен. Отлично подготовленные турианские флоты изничтожались, армии бойцов редели с каждым днем, и Иерархия, как бы не готова была защищаться, терпела поражение. В этот раз не духи могли им помочь, а женщина, которая через несколько часов уже ступит на луну и которую Гаррус порывался встретить. Увидеть ее лицо, посмотреть в ее добрые и такие выразительные глаза, в них он мог разглядеть любую заискрившуюся эмоцию, от безумной боли до необъятного восторга. Почувствовать ее родной запах, дотронуться до шелковистых, мягких волос, которыми он так мало успел насладиться перед самоубийственной миссией. Прошло достаточно времени, и он нехотя предполагал, что их совместная ночь для нее могла быть только тем самым выпуском пара или ее сердце и до единой мысли принадлежали уже другому, и не собирался делать ничего неуважительного по отношению к ней, когда увидит. Но… да простят его духи, когда он увидел ее, живую, здоровую, полную решимости и держащую так уверенно ятаган, он потерялся. Дурацкая фраза, сказанная нарочито громко, вырвалась сама по себе, он желал каким-либо образом обозначить свое присутствие. Вот он здесь, пружинистым торопливым шагом к ней шел и думал, как лучше ее поприветствовать, пока сокращал за короткие секунды дистанцию между ними. Просто кивнуть или подержать руку? Люди их обычно жали, насколько ему было известно, и Гаррус хотел продемонстрировать таким образом уважение к человеческим традициям.

Не вышло ни того, ни другого. Все она. Удивленная, выкрикнула настолько радостно его имя с вспыхнувшими огоньками счастья в глубоких своих голубых глазах, протянула к нему руку, и он тут же ее поймал, сжал своей и накрыл другой, чувствуя, как обжигаются ладони сквозь перчатки от ее жара.

Гаррус снова понял такую простую истину: будь Шепард не тем символом спасения, не той великой героиней, от которой зависела жизнь всех существующих рас и существующей вселенной в целом, он все равно бы остался на ее стороне. Всегда.

Пятую запись он включил не сразу, временил, с сомнением водил по воздуху большим пальцем над нагретым экраном и пытался угомонить то буйство и щемящую боль, что овладели им, когда взгляд украдкой ухватился за дату. В тот день Шепард слишком долго не отходила от памятной стены с высеченными белой краской именами и слишком долго держалась за одно из них.

Снова появилась она, но совсем иная, сидевшая на кожаном диване в капитанской каюте и расположившая дроида на журнальном столике перед собой. Острыми локтями она уперлась в колени, чуть сгорбившись, и смотрела ниже объектива омраченным взглядом с опухшими глазами и блестевшими тонкими дорожками на щеках.

— «Должен быть я. Мой проект. Моя работа. Мое лекарство. Моя ответственность. Кроме меня некому. Другой мог бы все перепутать» — вот, что он мне сказал напоследок, — откровенно созналась Шепард и шмыгнула носом, печально ухмыльнувшись. — Мордин был чуток странный, говорил слишком быстро и не всегда понятно, — ее лицо, вдруг, просияло, как будто от какого-то яркого воспоминания. — Помнишь, как он учил нас… эм… межгалактическим отношениям?

Гаррус пошевелил удовлетворенно мандибулами, отдаляясь в его совместное с Шепард прошлое, именно туда, когда она смутила вопросом его, пахнувшего по-прежнему ее ароматом и соками и пытавшегося в кровати выровнять сбитое дыхание:

— А тебе Мордин ничего не говорил?

— В смысле?

— Ну там… гель для женских человеческих особей не прописывал? Или комфортные позы?

— Эм… ну… как бы… Вкратце, если переводить на простой, он сказал: «Далеко языком не заходить».

— Да ладно? А мне: «не глотай, Шепард».

— Чудоковатый доктор, — сказала Шепард, — но он был частью нашей команды, он был моим другом, и теперь его не стало. Просто вот так, — она щелкнула пальцами, — Пуфф и нет. Я… Я знала, что любая война жестока, и — да — она забирает жизни, забирает их несправедливо, но мне казалось, жизней моих друзей она не коснется. Это же я, понимаешь? Я просила его присоединиться тогда, ради уничтожения Коллекционеров, я не забывала упрекать его за повторный геноцид, я… Что если бы не я, он был бы сейчас жив? — ее глаза покрывал солоноватый глянец и губы дрожали. — Что если… Какой же я символ, если не могу уберечь близких? — потерянный взгляд метался из одной стороны камеры в другую, словно выискивал ответ или хотя бы совет, но потом, будто найдя то, что так искал, он переменился. Взгляд стал более серьезным, уверенным, сухим. Шепард посмотрела прямо перед собой. — Больше никто из моих друзей не погибнет. Я не допущу. Вы — моя ответственность. Что бы ни случилось, как бы трудно ни было и в какую бы передрягу мы ни влипнем, я буду рядом. Буду всегда. Знай это, Гаррус.

— Гаррус… Гаррус… Гаррус… — она силилась говорить что-то еще, но тело предавало ее и кроме имени его произносить ничего не удавалось. Гаррусу этого было достаточно, как бывает дать искре достаточно воздуха, чтобы она разожгла бушующее пламя. Когда он нежно касался ее лица, то чувствовал, с каким стремлением и пылом жалась она щекой к его ладони и целовала ее. Он не пропускал ни единого атласного дюйма ее кожи, из-под его взора не ускользал ни один бледно-розоватый шрам, каждый он целовал и каждый любил. Его завороженное сознание рвалось в клочья, когда она выгибалась над ним, позволяя синему тусклому свету аргоновых ламп пролиться на ее обнаженное тело. Возбужденная, она пахла миндалем и молоком. Гаррус не знал, природным ли был этот запах или выходил благодаря смеси бальзамов, эфирных масел, шампуню или парфюму, но знал наверняка, что этот запах стал лучшим в мире ароматом.

Судорога слишком неожиданно уколола руки, не сумевшие вовремя схватить датапад. Он, выскользнув, громко шмякнулся экраном о пол, и переплетенные проводочки в нем закоротились, оставив на бесконечном повторе ее слова: «Буду всегда. Знай это, Гаррус» и в довесок активировав скачанную музыку, что громкими волнами плескала в стены и с не меньшей силой плескала в турианской голове. Она дрожала вокруг, как звук продолжал дрожать в только что отзвонившем большом колоколе.

Нервы стали звонко лопаться под травмированными уставшими мышцами, и, не зная, куда деться от тоски своей, Гаррус упал на колени и приложился кулаком о плитку в сантиметре от воспроизводившего устройства. Затем еще раз. Еще и еще, безустанно, и новый удар выходил отчаянней и оттого сильней предыдущего.

Ее силуэт вырисовывался так предательски четко перед его глазами, ее голос звучал так ясно возле его лица, ее дыхание так безжалостно и нагло щекотало его рот.

Если бы она знала, каково же было Гаррусу невыносимо сдерживать томящуюся страсть и не сдавливать кисти ее рук сильнее, когда она так неподобающе призывно глядела на него. Отсутствие стыдливости в ее манящем, полном озорства взгляде толкали на безумства, а разгоряченный шепот вперемешку с хриплым томлением над ее лицом и вовсе выталкивали прочь бережливость и приличествующие случаю церемонии. Он не мог бороться с самим собой, да и хотел ли? Он бросался с головой в омут ответного желания, упиваясь тем, сколь любила она неспешно смаковать на вкус его имя, с каким вожделением и наслаждением реагировала вся на его ласки языка и умоляла только об одном.

— Еще…

В груди застрял утробный рык, напоминавший рев израненного и оставленного на верную гибель зверя, и подобно зверю, который потерял всякую логическую нить своих действий и в припадках агонии отгонял от себя врагов, Гаррус так же гнал от себя игры разума и боль. Но ярость не приносила никакой пользы, она побуждали обратное - рычать громче, не жалеть костей, забыться в куполе удушающих образов.

О стольком требовалось сказать, о стольком молить, о стольком благодарить.

Пол принимал на себя удар за ударом, и Гаррус колотил его до тех пор, пока, вдруг, не поймал себя на мысли, что усталость овладела им и сжатый кулак приложился к покореженной поверхности практически беззвучно. Следующий удар и вовсе повис в воздухе, не дойдя до избитых плит.

Шумно вбирая воздух, Гаррус немощно осел на пол и прислонился спиной к изголовью мягкой кровати. В голове еще стоял звонкий гул, и в руке мокло. Он не почувствовал образовавшейся раны, хоть и заметил, какая вмятина бликовала на перчатке меж вторым и третьим пальцами и как из нее лениво стекали капли синей крови. Пусть, думал он и надеялся, что вскоре попорченная рука обязательно даст о себе знать и вытащит из трясины забвенья, мутившего рассудок, отвлекая совсем не к месту разрушающим самобичеванием. Он даже не заметил, как их музыка утихла, сидел, поджав к груди согнутые ноги, и вслушивался в собственное восстановившееся ровное дыхание. В намерении хотя бы встать, Гаррус задвигался и тут же вжался спиной обратно в кровать от неожиданного толчка. Нормандия зажужжала.

— Тво.. мать… Гаррус! Здоровяк, ты м…ня сл…шишь?! — корабельный громкоговоритель откровенно барахлил, голос Джокера пропадал в помехах. — Раб… й… Дерь… МО! — Джокер, кажется, откровенно лупил что-то. — А так. Так меня слышно? — помехи и правда прекратились. — Ребята, не хочу отвлекать вас от дел насущных, да-да, понимаю, и мне хотелось надеть тазобедренную повязку и убежать в эти джунгли. Но прошу отложить наточенные копья и не сходить с борта нашей малышки, — корабль слегка потрусило, словно подтверждая достоверность слов Моро. — Слышите этот звук? Звук… ПОБЕДЫ! Гаррус, твоя финальная калибровка сработала как надо. И даже знать не хочу, что ты в своем отсеке куда сунул, главное — «Тантал» снова в действии. Пристегнитесь, обещаются воздушные ямы, следующая остан… Эй, а это что?

От сыпавшихся без разбору фраз Гаррус подскочил и подумал, что все чудится ему, но корабль и правда уже медленно отрывался от неровной почвы. Широкой поступью Гаррус передислоцировался в лифт.

— Этого не может быть! — закричал Джокер во весь голос именно тогда, когда Гаррус почти скрылся в кабине и чудом остановил закрывающиеся створки. — Так это правда?! Они… они сделали это? Ребята, ВСЕМ замереть, вы должны это слышать!

По колонкам прошелся скрипучий звук перемотанной записи.

— Меня… слы…но? Это Ка…ми Гото. Пов…ряю — Касуми Гото! Спасенные граждане, оставшиеся флоты, израненные планеты… галактика, я обращаюсь к тебе, — Шеп… ива... Повторяю: Шепард жива.

Сердце у Гарруса ухнуло, сжалось, а потом забилось в сумасшествии.

— Б..кен…йн. Доставили на планету Бекенштейн… Мы делаем все возможное, чтобы сохранить и поддержать ее жизнеспособность. Ей силь… дос…алось. Мы не знаем, как…ва вероя…ть возврата ее в прежнее состояние без имплантов, и будем рады любой помощи. Всем курьерским кораблям в на..й сис…е, повторяю — всем курьерским кораблям, перехватившим мое сообщение, — передавайте его дальше. От корабля к кораблю, от звезды к звезде, от системы к системе пускайте сигнал, пусть все узнают, что женщина, благодаря которой мы способны дышать, — жива. Ну это так, для тех, кто забыл. Вся галактика, я призываю тебя откликнуться, собрать все оставшиеся силы и отдать Шепард должок, с которым ты слишком долго тянула, — на миг Касуми замолчала. — Она пожертвовала всем ради нас. Настал наш черед. Это малое, чем мы можем ей отплатить. Надеюсь, меня услышат. Это была Касуми Гото. Конец связи.

Ее голос прервался с громким ревом корабельного перетруженного двигателя, и словно от пощечины Гаррус тут же встрепенулся. Перед глазами изображение подернулось поволокой и стало затуманиваться стремительнее, как только удалось вырваться из лифта к боевому информационному центру. Немалых усилий стоило не задеть и не врезаться во что-нибудь по дороге, когда пересекался трусцой нос Нормандии.

Кожаная спинка пилота жалобна скрипнула от жесткой турианской хватки. Гаррус ждал объяснений. Он не сомневался, что Джокер, услышав доносящееся сзади громыхание костюма и тяжелое дыхание чуть ли не над ухом, узнал их обладателя, но тот не шевельнулся и только виртуозно — как и всегда — продолжал обращаться с основными системами управления корабля.

— Ты вовремя. Садись, мне потребуется помощь, — Гаррус еще не слышал, чтобы Джокер говорил таким суровым голосом, и оттого, повинуясь, уселся плотно на соседнее место.

Нормандия медленно набирала скорость, как и высоту, и свой заостренный нос задирала почти что перпендикулярно в нависший облачный покров, за которым ничего невозможно было разглядеть, но за которым определенно ждала она. Джокер отвлекся от многочисленных, перекрывающих впереди обзор оранжевых панелей, точно почувствовал, в каком нетерпении и одновременно с нескрываемым волнением Гаррус смотрел на него.

И на лице его вдруг засияла довольная улыбка.

— Гляди, — он указал на иллюминатор перед собой.

Турианский взгляд медленно соскочил с кончика указательного пальца к небесному темневшему взводу. Гаррус сначала не понял, за чем именно наблюдать, но через мгновение, когда мрак полностью накрыл собой плодовитые земли Инвиктуса и Нормандия наискось рассекла толщу облаков, он удивленный тут же замер. Перед глазами мерцал красный огонек, дальше и левее от него — еще один, выше их обоих — третий. Стремительно на черном необъятном полотне возникал сложный алый узор, и каждая вплетенная в него звезда пульсировала синхронно с остальными. От увиденного у Гарруса приоткрылся рот и мандибулы раздвинулись чуть в стороны.

— Огни курьерских кораблей, — пояснил Джокер. — Я заметил вчера вон те, — он указал на самые маленькие из них, которые, казалось, находились вовсе в других системах. — И их было всего-то три, — но Гаррус видел ясно, сейчас пылающих огоньков насчитывалось ровно восемь, — поэтому мы и не могли поймать сообщение, сигнал был за пределами Пустошей Миноса.

После его слов мгновенно череда оповещений об одном и том же сигнале выстроилась цепью на впереди парящих световых экранах, и на каждом из них бесперебойно и попеременно изображалась Касуми.

Гаррус не переставал восторгаться видом и чувствовал, как мурашки бушевали волнами по дорожке его позвонков. Турианская грудь выпятилась вперед. Чувство гордости тронуло его нутро.

— Они откликнулись ради нее.

— Пфф! Естественно! — Джокер произнес это так, словно по-другому и не могло быть. — Если Шепард надрала задницы этим кальмарам, представь, что она сможет сделать с простой галактикой? Даже мне страшно.

Гаррус обернулся к нему.

— Сколько?

— Сложно сказать, — ответил Джокер, подсчитывая в уме. — Около трех месяцев, я думаю, точно уйдет. Это если на заправках очереди не будет.

Шутку Гаррус по достоинству не оценил и недовольно сжал подлокотник так, что металл в нем скрежетнул.

— Эй, не переживай, здоровяк, — добавил Джокер и подбадривающе кивнул. — Наш командир чертовски живучая. Она справится с этим. Вот увидишь, с коктейлем в руках нас ждать будет.

— Пусть только попробует не дождаться.

За спиной скапливались торопливые шаги и громкие возбужденные возгласы членов экипаж, каждый голосил о своем, но каждый по-своему требовал, без удержу, ускорить Нормандию настолько, насколько это было возможным.

При всей развернувшейся какофонии Гаррус улыбался, ибо смотрел только вперед перед собой и видел уже не алое созвездие искрившейся надежды, он видел забавно сердитую Шепард.

— Иначе я не знаю, что сделаю с тобой, — повторил он тихо ее слова.

Отчего-то Гаррус был уверен, Шепард слышала его.

И улыбалась во сне.

__________________

P.S.

Я прокачала свой уровень наглости и позволила воспользоваться недосказанностями Биоварщиков:

1. *Курьерские корабли — если функционирование сети нарушено, доставка сообщения из системы, находящейся под угрозой, может занять несколько недель или даже лет. В системах, где сеть узлов ещё не построена либо разрушена, коммуникация осуществляется посредством скоростных курьерских кораблей.

2. Пустоши Миноса — соседняя система от Туманности Змея, той самой, где расположена Цитадель. В игре упоминается, что Нормандия — один из самых быстроходных судов Альянса, и благодаря двигателю "Тантал" скорость ее составляет около 0,63 светового года в час. Опустим подсчет и перейдем к главному — 18 лет Нормандии нужно всего для пересечения всей Галактики. Ладно, округлим и добавим время на перезарядку ядра и заезда в топливные склады — 20 лет. Что уж говорить о перелете к соседке-системе.

3. Бекенштейн — планета в большой системе Туманности Змея, но в то же время находится в иной средней системе Больцман.