Когда тень длиннее света (джен)

Кира плакала. Он ненавидел этот звук всеми фибрами души, ненавидел свое отвратительное ощущение беспомощности. В зале ругались родители. Точнее, мама и ее новый муж. Глебу было не больше десяти — их отправили гулять, но дети вернулись чуть раньше.

«Это твоя дочь ненормальная!»

За криком последовал грохот. Глеб хотел уже сорваться с места и броситься в дом, но судорожный всхлип сестры его остановил.

— Без меня всем было бы лучше, да? — пробормотала через слезы сестренка. Ее нужно было успокоить, иначе в любую секунду она могла исчезнуть и оказаться где угодно: на крыше дома, посреди оживленной автострады или в глубоком овраге.

— Не смей так думать! — он схватил ее за плечи, вставая между Кирой и дверью, за которой разгорался скандал. — Я твой брат, а ты моя младшая сестренка. Понимаешь, что это значит? Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Мы будем всегда вместе, ясно?

Кира судорожно всхлипнула и кивнула. Глеба сжигало изнутри — ненависть к отчиму, желание защитить и мать, и сестру. А самая болезненная мысль «а что я могу?» сводила его с ума.

Он отвел Киру к соседке — милой пожилой женщине с узловатыми, натруженными руками и пятью собаками. Она быстро отвлеклась на игры с лабрадором, хотя все равно кидала взгляды в сторону родного дома и вздрагивала, когда доносились особо громкие крики и грохот.

— Бранятся — только тешатся, — успокаивающе говорила им соседка. В этой части поселка все знали маленькую семью и сторонились ее, кроме тети Крены, которая всегда была рада детишкам, даже тем, которые телепортируются прямо на свежепосаженные в палисаднике цветы. Дети (за гостеприимство и возможность укрыться от семейных невзгод) отвечали ей вниманием, помощью по дому и любили слушать ее истории — ведь тетя Крена помнила еще ту самую войну и даже иногда рассказывала, как всем селом они собирали деньги на постройку военного самолета — продавали последнее, овощи с огорода и пшеницу. Рассказывала: и как голодали, и какое счастье было достать хотя бы одну карамельку — и неизменно в такие моменты тянулась морщинистой рукой к миске, в которой всегда лежала горстка конфет, и в которых она никогда не отказывала ребятишкам.

— Как думаешь, когда-нибудь у нас все будет хорошо? Как по телевизору? — спросила у него вечером Кира. Они остались ночевать у тети Крены, расположившись на старом (старше их родителей) матрасе и набитых какими-то полевыми травами подушках.

— Я не дам случиться с тобой ничему плохому, — Глеб погладил сестру по плечу и плотнее укутал покрывалом, — ни сейчас, ни когда-либо еще. Мы всегда вместе.

— Всегда, — с улыбкой повторила сестренка. Ее веки уже отяжелели и через несколько минут она засопела. Глеб дождался, пока она крепко заснет, и выскользнул на улицу.

Крики и шум из их дома прекратились, доносилось только глухое бормотание — отчим сидел на крыльце с початой бутылкой самогона. Глеб почувствовал мощное желание расколоть эту бутылку об его голову, и сам себя испугался — что он, такой маленький, может против здорового мужика?

Он подошел к крыльцу. Пьяный отчим его даже не заметил. Откуда-то из дома доносились приглушенные рыдания матери.

* * *

Шум тормозов распорол тягучую вечернюю тишину и выдернул Глеба из воспоминаний. Он недовольно вздрогнул — в этой части города редко случались аварии и вообще мало что происходило. Волнения и страсти давно оставили его жизнь — о них напоминали лишь несколько седых прядей и преждевременные морщины на лбу. Сейчас Глебу было не больше тридцати и он был простым парнем, идущим из магазина с килограммом картошки и свежим батоном.

Он встряхнул головой, откидывая ненужные воспоминания, и зашагал быстрее к дому — желудок уже недовольно урчал. Он был уже совсем рядом с домом, когда на него налетело нечто, сбивая с ног.

Удивленный такой неожиданной встречей с землей, он быстро подскочил на ноги, выискивая виновника падения. Им оказалась потрепанная девушка с неопределенным цветом волос, вся в чем-то перемазанная. Ее била крупная дрожь и она была не в силах подняться на ноги. Глеб принял бы ее за пьяную — но слишком близко он повидал пьяниц, чтоб понимать — девушка абсолютно трезвая. Она не была бродяжкой — изорванная и перепачканная, одежда тем не менее была когда-то хорошей и дорогой, да и страх в глазах был совершенно неподдельный. А еще она плакала — беззвучно шевеля губами, прерывисто дыша и пытаясь подняться.

— Эй? — Глеб приблизился и попытался подать руку, но она от него шарахнулась, как от дикого зверя. Внутри шевельнулось плохое предчувствие. Он протянул к ней руку, показывая открытую ладонь. Вдали послышались странные крики и хлопки дверей машины.

— Может, скорая нужна? Полиция? — спросил Глеб, разглядывая испуганную девушку. Та задрожала еще больше и бросилась вперед, намертво вцепляясь в его руки.

— Нет! Только не это! — она попыталась сделать шаг, но чуть не упала, Глебу пришлось ее поймать. Он ощутил, что девушка почти ничего не весит и от нее исходит очень сильный жар. У нее в плече что-то торчало. — Прошу, не дай им меня забрать, — слезы катились по ее лицу, но она будто их даже не замечала, — лучше убей меня, но только не отдавай… — последнее она уже пролепетала, теряя сознание. Наконец, он понял, что было в ее плече — маленький, с мизинец длиной, дротик. Глеб услышал топот совсем недалеко и инстинктивно шарахнулся в тень стоящей во дворе кирпичной будки. Он прислонил девушку к стене в проеме между будкой и забором у соседнего здания, где в тенях, маленькая и неподвижная, она была совсем незаметна.

* * *

Передвигающийся в тени, Глеб был почти незаметен для отчима — слишком хорошо помнил, что значит «попасться под горячую руку». Недавно разбитая губа красноречиво об этом напоминала. Он проскользнул домой, быстро добрался до их с сестрой комнаты, и собрал все для того, чтобы с утра уйти в школу, не забегая в этот дом. Кто знает, чего отчиму привидится с похмелья. Он уже собрался было уходить, как наткнулся на мать.

Та выглядела жутко — с давно привычными синяками под глазами, свежим расцветающим на скуле синяком и ссадинами на руках и плечах. Это взметнуло в нем очередную волну спорных эмоций — то ли хотелось бить кулаками в стену, то ли обнять маму и расплакаться. За всеми следами неблагополучия, она все равно была красива — темные кудрявые волосы, пронзительные глаза под густыми четко очерченными линиями бровей, пухлые губы — многие мужчины на нее засматривались… Что было еще одним поводом для отчима.

— Выгони его, мам, — неожиданно для себя сказал Глеб, и голос его прозвучал слишком жалобно. Мать посмотрела на него и взгляд ее на секунду остекленел.

— Ты еще не понимаешь, — вздохнула женщина. — Возможно, никогда не поймешь меня… — она провела по его волосам исхудавшей рукой. — Что бы мы делали без него? Кому были бы нужны? С твоей сестрой…

— Все с ней в порядке! — неожиданно для себя выкрикнул он, сбрасывая руку. — С ней все хорошо! И мы никуда ее не отправим! — его даже затрясло. Он не ждал от себя такой реакции.

— Конечно, мой хороший. Все будет хорошо, — примирительным тоном проговорила мать. — Иди спать.

Она развернулась и, прихрамывая, ушла к себе в комнату. Глебу казалось, что пол уходит из-под ног.

* * *

Он нашарил рукой заначку сигарет, которую прятали за выступом стены школьники и быстрым движением закурил, с трудом не закашлявшись. Он ненавидел сигаретный дым, но это был лучший способ остаться во дворе и не вызвать подозрений. Мимо него решительным шагом промаршировало трое человек в форме, похожей на одежду частной охранной фирмы. Один из них заметил Глеба.

— Вы тут девушку не видели? Одна бродяжка, напала на фельдшера аптеки неподалеку. Она может быть где-то здесь.

— Да нет, у нас тут двор тихий, — Глеб выпустил облако дыма, стараясь не закашляться. Тут он заметил валяющийся прямехонько в луже пакет с продуктами, но постарался проигнорировать этот факт — в конце концов, какого только мусора не валяется на земле, тем более пакет был уже не один раз им использован и местами порван. Странные охранники внимательно огляделись, но девушку заметить не могли — если не знать, то проема между будкой и забором вообще можно было не увидеть.

Сдержанно кивнув, странные люди отправились на поиски дальше. Дождавшись, пока те исчезнут, Глеб быстро выкинул окурок, подхватил бессознательную девушку на руки, проверил пульс, и, подхватив брошенный пакет, быстрым шагом бросился к подъезду. От нужной двери Глеба отделяло не больше двадцати метров, но почему-то этот путь казался вечностью.

* * *

Всего в десятке метров перед ним сидел отчим, спиной к нему и фальшиво напевая хриплым голосом песню. Глеб стоял, переполненный бессильной злобой и страхом. Ему надо было только обойти этого человека, отнести вещи в дом соседки и постараться поспать хотя бы чуть-чуть. Отвести утром сестру в школу, оберегать ее там, затем возвращаться опять на это поле боя, которое почему-то было его домом. Видеть побитую мать, испуганную сестренку и собственное бессилие — на любую попытку выступить он получал очень мощный отпор во много раз превосходящего его массой и силой отчима.

«Мы за ним как за стеной, понимаешь? — говорила мать, когда собиралась выходить замуж. — Он бывший полицейский, много чего знает и умеет. И пить вроде бросил…»

В понимании Глеба, эта стена на них давно обрушилась и теперь пыталась погрести их под своими обломками.

Он не мечтал о приставке, не мечтал о коллекционных фигурках человека-паука, не думал о поступлении в институт и будущей работе. В этот момент, опустошенный эмоциями, уставший бояться мальчик вдруг увидел все будто со стороны — увидел пустую жизнь, состоящую из страха и попыток выживать, перепуганную и забитую Киру, увидел себя — слабого мальчика без какого-либо будущего, только и умеющего что жить под гнетом чужого гнева. Увидел, как они через несколько лет будут стоять на похоронах матери, когда в очередной раз отчим не рассчитает силу, увидел, как тот сопьется окончательно, и как их дом заполнится его собутыльниками, как их с сестрой, возможно, заберут в разные детдома, и они останутся навсегда потерянными, никому не нужными сиротками.

* * *

Дверь приветливо распахнулась, и Глеб бросил пакет с едой прямо в подъезд, ногой придерживая дверь, чтобы внести внутрь незнакомку, когда услышал окрик. Будь он один, успел бы рвануться в подъезд и исчезнуть за железной дверью — если бы не тело на руках и не отчетливый щелчок снятия автомата с предохранителя. По опыту он знал, что пули летают быстрее, чем бегают люди.

— Медленно развернись и опусти девчонку на пол, — последовал приказ. Глеб, играя желваками, подчинился. Теперь он смог рассмотреть незнакомку — она вся побледнела, более отчетливо проступили впалые щеки, округлые скулы и выступающие ключицы. Девушка была истощена и вымотана до предела. Ему приказали отойти от нее, и он подчинился.

— Оставьте ее в покое и уходите, — тихо сказал он, наблюдая за тройкой вооруженных людей. Те проигнорировали его высказывание и осторожно приблизились к бессознательной незнакомке, держа и ее, и Глеба на прицеле. Ему все это начало казаться ужасно знакомым.

* * *

Он так и стоял, парализованный своим осознанием. Казалось, он перестал дышать, понимая, что так больше нельзя, что он — и только он может все остановить и защитить своих родных. В голове всплывали слова матери о терпении и смирении, но они не были в силах его убедить. И тут ему на глаза попался пузырек. Безобидный пузырек с таблетками — снотворное, которое давали Кире, чтобы предотвратить случайные телепортации. Те самые таблетки, в инструкции к которым было указано, что их нельзя употреблять вместе с алкоголем.

Дальше все было как в тумане, но при этом невероятно отчетливо. Осторожно положить вещи, пойти на кухню, набрать воды, растворить в ней таблетки, перемолов их ножом. Залить в одну из бутылок с пивом, которыми заставлен холодильник. Пальцы были почему-то холодными, холоднее даже ледяной бутылки, когда Глеб, закинув на спину рюкзак, подошел к отчиму.

— Чего приперся, мелкий? Денег опять надо?

Глеба скривило. Он никогда не просил денег у отчима — алиментов отца им с сестрой хватало, чтобы заплатить все школьные сборы, кушали они, что придется, и одевались в латаную-перелатанную одежду.

— Пива тебе принес, — спокойно проговорил он, глядя в глаза мужчины. Тот усмехнулся и хлопнул ребенка по спине, принимая бутылку.

— А я ведь бросал пить, — вздохнул отчим, рассматривая темное стекло пивной бутылки, — пока не увидел, что может твоя сестренка.

«Нашел оправдание», — мелькнуло в голове Глеба, но он промолчал, поправил рюкзак и зашагал прочь.

* * *

Безымянных охранников без каких-либо опознавательных шевронов было трое. Их внимание сосредоточилось на девушке — вот один из них осторожно сцепил ее руки наручниками, а другой подошел к Глебу.

— Ты в героя зря хотел поиграть, не знаю, что она тебе наговорила, но это наркоманка, опасная для общества.

— Понял, — тихо отозвался Глеб, глядя как один из охранников поднял девушку и перекинул через плечо, — но ей нужна медицинская помощь.

— Ей окажут всю нужную помощь, не лезь в это, друг, — мужчина не был дилетантом. Не подходил к Глебу слишком близко и держал оружие наготове. Двое других уже уносили свою добычу.

Глеб очень бы хотел послушаться этого совета. Пойти домой, в обжитую квартиру, посидеть в интернете, поспать, с утра встать и пойти на свою привычную работу. Но адреналин уже переполнял его кровь, и пути назад не было. Он знал, что теперь не успокоится, пока не удостоверится, что эта странная незнакомка в безопасности.

Как бы хорош не был охранник, он не мог ожидать серьезного сопротивления. Ногой Глеб со своей силы ударил по автомату, тут же подныривая под него и точным движением ударяя соперника в живот. Тот сдавленно охнул, и, прежде, чем успел среагировать, Глеб схватил его за голову и четким движением до отказа повернул ее, до знакомого хруста позвонков. Отошедшие на пару метров охранники обернулись и в панике выставили автоматы, но Глеб сделал стремительный кувырок вперед, выхватил у одного из них автомат, ударяя обладателя его прикладом, и, вынув из кармана верного спутника в виде выкидного ножа, вонзил его в горло того, что держал девушку.

Тот захрипел, и рот его заполнился кровью, а Глеб вырвал нож, ударяя второго. Удар пришелся в глаз — и мужчина сдавленно закричал, выставляя перед собой автомат. Прежде, чем Глеб успел среагировать, по ушам ударил звук выстрела, а бок обожгло болью. Он стиснул зубы, выдернул нож из глазницы и всадил его в шею, а затем ударил еще раз, и тело противника медленно упало на землю.

«Выстрелы кто-то мог услышать», — мелькнуло в голове Глеба, но тут он заметил, что девушка, которая скатилась с плеча убитого охранника, пришла в себя, видимо, от удара. Она панически осматривалась, и Глебу показалось, что он чувствует исходящий от нее жар даже на расстоянии вытянутой руки. Она с трудом поднялась на ноги и его накрыло чувством дежа вю. Будто бы он уже был в похожей ситуации.

— Беги, — хрипло проговорила девушка, и тут он заметил, что в нее тоже попали — только непонятно было, куда — все было в крови.

Что-то в ее голосе не дало ему спорить, и он попятился. Жар ощущался все явственнее, и, казалось, кожа ее засветилась. Глеб все больше отступал, но становилось только жарче, он заметил, как вспыхнула одежда на охранниках, лежавших рядом с девушкой, как заблестел в свете фонарей асфальт.

— Подожди, но тут же люди! В доме! — крикнул он девушке. Она, казалось, смутно поняла, что он сказал. Незнакомка выставила руки в стороны и задрожала. Глебу пришлось попятиться и отойти за торец дома — и тут же он увидел, откуда доносился тот самый визг тормозов — напротив дома стояла сильно обгоревшая машина, и вторая — с распахнутыми дверцами и красноречивыми решетками вместо задних окон. Ситуация пахла все более дурно.

А чувство дежа вю все не отпускало. Вдруг земля под ним дрогнула, во дворе раздался мощный хлопок и полыхнуло ярким огнем так, что пришлось еще полминуты моргать, чтобы зрение вновь вернулось. Глеб свернул обратно во двор, готовый ко всему.

Один из газовых баллонов, тех, что стоял к дому ближе всех, теперь походил на лопнувший воздушный шарик. Вокруг него все было обуглено, а в окнах квартир первого этажа виднелись осколки стекол. Через пару минут жители высунутся наружу и увидят только Глеба с незнакомкой — и появится слишком много вопросом.

Решительно подбежав к девушке, которая стояла с туманным взглядом, покачиваясь из стороны в сторону, он схватил ее за руку, распахнул дверь подъезда, подхватил валявшийся там пакет и едва успел открыть квартиру и практически зашвырнуть туда незнакомку, когда открылась дверь соседа.

— Чё происходит? — ошалевшими глазами спросил тот. Глеб, также высовываясь из-за двери, попытался состроить максимально непонимающее выражение:

— Я не знаю. Слышал хлопок и звон стекла, вот, думаю, одеться и проверить.

На улице раздались сирены.

— Выходи. Вдруг помощь понадобится, — согласно кивнул сосед. Глеб скрылся за дверью, различая топот сверху, и попытался все осмыслить.

Если им повезло, то их никто не заметил, — вряд ли сразу после взрыва во дворе кто-то бросился к окнам. На площадке у него соседи уехали в отпуск, а вторая дверь вообще была черным ходом магазина. Значит, никто не мог его заметить — только сосед, но тот вроде поверил в то, что Глеб только проснулся сам. В коридоре стояла, испуганно сжавшись, незнакомка, от которой пару минут назад несло жаром, как от мартеновской печи.

Глеб бросился в квартиру, скинул уличную одежду, натягивая домашние штаны и футболку прямо поверх окровавленной майки. Что там с раной на боку — он предпочитал не думать. Залетев в ванную, он быстро вытер лицо и руки от чужой крови. Девушка все так же стояла в проходе.

— Ванная — там, холодильник вон там справа, — показал он девушке, — сиди тихо и не делай ничего… Такого, — скомандовал Глеб, натягивая сапоги на босу ногу и набрасывая на плечи пальто, — я скоро вернусь.

Он скрылся за дверью, лихорадочно соображая. У подъезда столпился перепуганный народ — рядом стояла скорая, служба газа и десяток служебных машин. Граждан настойчиво загоняли домой. Глеб бы с радостью ушел, но вместо этого продолжал играть роль обеспокоенного идиота.

Вроде бы никто не пострадал. Причитали про выбитые стекла, но оперативно подоспевший какой-то там начальник обещал об этом позаботиться. Никто ничего не видел, не слышал, а полиция быстро начала настойчиво намекать людям, что пора бы и спать идти, нечего тут смотреть.

Поволновавшись для вида, Глеб покорно скрылся в подъезде, и, построив теории на площадке на пару с соседом, ушел спать под предлогом раннего подъема на работу.

Наконец, он захлопнул дверь квартиры и устало привалился к стене. Под пальто никто не заметил крови, но футболка уже немного пропиталась. Он сказал себе, что нельзя останавливаться, но еле смог снять обувь — на него разом навалились боль, усталость, и он устало опустился на пол, зажимая рукой бок, и свесил голову на грудь, погружаясь в тяжелый, полулихорадочный сон.

* * *

— Что ты наделал?

Глеб ничего никому не рассказывал, но Кира догадалась. Похороны уже прошли, и все эти три дня они только и делали, что суетились. Но теперь, когда они лежали на старом матрасе и травяных подушках, они, наконец, смогли поговорить. Тетя Крена взяла на себя заботу о детях, давая вдове прийти в себя — а та пребывала в туманном состоянии, не понимая, оплакивать ей кормильца или радоваться.

Глеб хотел соврать сестре, но понял, что не сможет.

— Он бы погубил нас. Наши жизни, жизнь нашей мамы.

Кира смотрела на него, будто на чужого:

— Ты убил человека, Глеб.

Не обвиняла, не возмущалась. Она констатировала факт. Внутри было гадко от осознания, и еще более гадко от ощущения легкости и свободы, которую он ощутил, когда утром учительница в школе их отвела в сторонку и сообщила, что врачи ничем не смогли помочь их отчиму.

— Я бы сделал это снова.

И это было правдой. С пугающей отчетливостью тринадцатилетний мальчик понимал, что снова убил бы — ради своей семьи, своей сестры. Кира отвернулась от него и отодвинулась дальше к стене. В тишине он услышал, как она тихо заплакала.

* * *

Глеб пришел в себя через несколько часов. Состояние было более, чем мерзким, и отвратительный привкус дешевых сигарет во рту был меньшей из проблем. С трудом поднявшись, первым делом он дошел до своей комнаты и нашел там мирно спящей свою гостью. Успокоившись хотя бы по поводу этой проблемы, он нашел аптечку и направился в ванную.

Рана оказалась не очень страшной — ему повезло, и пуля оставила лишь большую кровоточащую ссадину. Глеб тщательно отмылся от следов крови, затем вымыл ванную и прихожую, застирал все вещи. И не успокоился, пока не убедился, что нигде не осталось ничего, связывающего его с происходившим вчера. Оставалась только незнакомка.

С сожалением посмотрев на перепачканный грязью батон, он пожарил купленной картошки, запив ее чаем без сахара, и отправился проверить девушку. Та спала очень крепко, завернувшись в покрывало. Глеб вздохнул — это было его любимое покрывало, и теперь оно было все перепачкано.

Он тронул незнакомку за плечо, потряс, но она не проснулась. Он оглядел лохмотья, в которых она была, и со вздохом аккуратно раздел девушку, взамен натянув на нее свою старую футболку и шорты. Она в них выглядела еще более худой и маленькой. Уложив ее под одеяло, он собрал ее вещи и закинул в стиральную машинку вместе с несчастным покрывалом, предварительно залив все как следует пятновыводителем и поставив самый мощный режим стирки.

Отправив начальнику сообщение «во дворе что-то взорвалось, я сегодня не приду», он налил себе еще одну кружку чая и отправился к окну, глядя, как утренние лучи солнца освещают обгорелый двор. Там все еще суетились какие-то службы, но следов тел точно уже не было, однако Глеб все равно очень хорошо их помнил. Трое мужчин, рослых, еще не старых и полных жизни и здоровья. Еще три жизни, которые он отнял, еще три жизни на его совести.

Ему послышался тихий плач маленькой сестренки, и он ощутил, как по его щекам катятся слезы.