Осколки (гет)

Весть о смерти короля Стефана быстро разнеслась по соседним королевствам. Не уступала ей и весть о коронации его пропавшей дочери и что той удалось-таки исполнить мечту ее отца и деда — присоединить к своим владениям и Болотное царство.

Знать взволновано шепталась в общих залах, монаршие особы собирали советы за закрытыми дверями; простой люд таился куда меньше, и уже через неделю все таверны и постоялые дворы полнились самыми причудливыми слухами.

— Говорят, принцесса заколола болотную ведьму мечом своего отца, стоя над его неостывшим телом, — вещал крестьянин в небольшой таверне у самых границ Тинрида с Гликом.

— Брехня! — усмехался его собутыльник, отпивая из потрескавшейся деревянной кружки. — Ведьма сама сдохла на своем болоте. Оттого и заклятье ее не сработало. Царь узнал об этом, да и сам приказал долго жить. От радости.

— Да что ты мелешь, пустобрех, жива она! — возмутился третий. — Да говорят, царевна так хороша, что даже ведьмино черное сердце дрогнуло. Не поднялась рука на такую красоту, вот и не сработало заклятье. А король Стефан… Может, и впрямь от радости, уж не знаю.

— Сам ты пустомеля! Она ж ведьма, ее голой красотой не возьмешь! Да и одетой тоже, — пьянчуга сам улыбнулся своему пошловатому каламбуру. — Не бывает такой красоты, чтобы при одном ее виде все лапки поджимали и хвостиками виляли.

Третий собеседник хотел уже поехидствовать, что такой вывод для его приятеля неудивителен, с учетом, что его собственная жена, по мнению половины деревни, годна только на то, чтобы распугивать ворон на поле. Однако сделать этого он не успел — в деревянную столешницу между спорщиками вонзилось лезвие кинжала. Все трое притихли.

Чудной это был кинжал, в местных деревнях таких и не видывали. Лезвие равное и гладкое, и все же был на нем причудливый узор: через всю его длину изгибалась змея. Будто кузнец как-то сумел при ковке сплавить металлы и сотворить этакое чудо. Или и впрямь чудо, магия постаралась? Что за мастером должен быть кузнец, чтобы различима была даже чешуя, а глаза гадины смотрели так живо?

В конце концов самый храбрый — тот, что говорил третьим — поднял взгляд на руку, сжимавшую клинок, а по ней и на лицо владельца причудливого оружия. Он ничуть не удивился, увидев перед собой рыцаря. Тот был сейчас без шлема, и были видны его тронутые сединой волосы, загорелую кожу испещряли мелкие морщинки. Его товарищи в доспехах аккуратно сносили пожитки по лестнице постоялого двора — должно быть, собирались в путь после ночевки.

— Не стоит тебе болтать о том, чего сам не знаешь, — голос рыцаря был тих, но в нем сочилась воля и угроза.

Трое пьяниц сглотнули и синхронно закивали. Двое из них по-прежнему опасались смотреть на говорившего. Да и третий пожалел о своей смелости, стоило встретиться с рыцарем взглядом.

— Так говоришь, принцесса эта так хороша, что способна растопить любое сердце? Может, и сама она владеет магией?

— Н-не знаю, сир, — промямлил крестьянин, не находя в себе сил опустить взгляд. Ледяные серые глаза рыцаря буквально сковали его волю. — Я… я только слышал слухи…

— Да, слухи — неумолимая сила, — рыцарь улыбнулся, что, впрочем, ничуть не смягчило его лица. — Про мой родной Ракар чего только не наслушался. Не люблю тех, кто болтает попусту. Чтобы о чем-то говорить, надо это увидеть.

— Д-да, с-сир, — бедняга сжался от страха. Слухи про Ракар он тоже слышал.

— Хотел бы увидеть Ракар? — безжалостно продолжал рыцарь.

Нет, нет, не хотел бы! Только бы убежать как можно дальше отсюда, и никогда, никогда больше не повторять бездумно чужие слова. Правы старики — чем тише живешь, чем позже помрешь! Но не было у него сил противиться воле ледяных глаз, и крестьянин медленно и судорожно кивнул.

— Вот молодец! — холодная улыбка рыцаря стала шире. — Вот увидишь, все, что о нас болтают — полный вздор! У нас богатые поля, жирный скот, а такой красоты ты сроду не видывал!

Он ухватил новоявленного попутчика за шкирку и одним рывком поднял и поволок его за собой, продолжая вещать о красотах своей родины. Бедному крестьянину пришлось бежать за ним на цыпочках — так высок был рыцарь.

Двое оставшихся за столом собутыльников спрятали взгляд, когда их приятель оглянулся у самой двери и посмотрел на них с мольбой. Им бы самим ноги унести. Никому не хотелось отправиться в Ракар.

* * *

Рыцарь не лгал. Поля Ракара, растянувшиеся в трех горных долинах, и впрямь были плодородны, а скот весело скакал по уступам или пасся на безопасных и приспособленных специально для него окраинах сельских угодий.

Но куда важнее, что народ в королевстве был счастлив. Куда бы ни заглянули вы, всюду натыкались на улыбающиеся лица, всюду вас приветствовали радостные голоса.

Не лгал он и в другом — мало что могло поспорить красотой с королевским дворцом Ракара. Он возвышался среди гор и спорил сиянием золота с блеском их снежных вершин. Был он весь легок, воздушен, шпили его венчали причудливо изогнутые золотые лепестки, которые, казалось, вот-вот сорвутся и улетят под натиском горных ветров. К воротам, по бокам которых золотыми статуями застыли две прекрасные танцовщицы в развевающихся одеждах, готовые вот-вот кинуться в пляс, вела длинная лестница. По всей длине ее на широкий перилах стояли чаши с курительной смесью, и всякий, кто поднимался по ней, невольно настраивался на возвышенный лад.

Сегодня у порога было столпотворение — сегодня королева разбирала тяжбы между своими подданными. Сотни селян ждали своей очереди — одни жаждали справедливости, другие желали просто хоть одним глазком взглянуть на правительницу.

Тронный зал не уступал в убранстве тому, что представало взглядам снаружи. Узоры росписи и ковки поднимались к самому потолку, и даже там продолжали виться выкованные ветви, создавая у посетителей странную иллюзию, будто вовсе и не во дворце они, а в сказочном лесу. Изредка среди ветвей встречались и другие изгибающиеся тела — змеи. О них поговаривали, что иногда они шевелятся, и никто из посетивших дворец дважды не видел их на одном и том же месте.

Стройное гибкое тело правительницы Ракара было облачено в белоснежное платье. Она сидела на троне простоволосой, и белокурые локоны ее спускались до самого пола. Одна лишь деталь портила образ — золотая маска на лице королевы. В той не было даже прорезей для глаз, но это вовсе не мешало правительнице видеть.

Первыми явились к ней фермеры. Один обвинял другого, что его собака съела его овцу, а тот не желает выплачивать компенсацию. Второй утверждал, что собака его была в тот день на привязи, и сделать этого не могла.

Королева внимательно выслушала обоих, после чего сделала то, чего все так ждали. Она сняла маску.

Собравшаяся в зале толпа ахнула. Сколько бы раз ни приходили они к повелительнице, вид ее неизменно приводил в восторг. Прекрасные голубые глаза ее, казалось, излучали свет, а алые губы несли неземное блаженство. Каждая черточка, каждая ресничка ее были безупречны.

— Так ты говоришь, — пропела она мелодичным, совершенно неземным голосом, — что собака твоя была привязана все то время, что паслись овцы?

Ответчик закивал было, но тут же остановился. Как мог он врать или утаивать хоть что-то от этого прекрасного создания?

— Нет, моя госпожа. Сосед Ярик выгнал свою отару минут за десять до того, как я починил цепь. — он хотел добавить, что собака его белая, и на морде ее непременно видна была бы кровь, но в ужасе замолк, глядя, как разочарование искажает прекрасный лик. Он готов был на все, лишь бы лицо правительницы вновь просветлело.

— Ты солгал мне, — со вселенской печалью в голосе прошептала она. Тишина в зале стояла такая оглушительная, что даже в самых дольних его уголках слышны были ее слова. Она подняла голову и посмотрела на него с такой надеждой, что сердце его забилось чаще. Да, он может еще угодить ей! — Ты знаешь, каково наказание за ложь? — спросила она.

Он торопливо закивал.

Королева улыбнулась и попросила:

— Тогда не подведи меня.

Она уже направлялась к трону, когда один из рыцарей протянул обвиненному во лжи крестьянину короткий клинок и тот с готовностью вонзил его себе в грудь. В порыве восторга чувствовал он, как лезвие скользит по ребрам и прорывается в щель между ними, продолжая путь к сердцу. Лишь бы она осталась довольна!

Но королева не увидела его стараний — когда она неторопливой походкой дошла до трона, все уже было кончено; рыцари в золотых доспехах вынесли из зала труп счастливца, а служанки торопливо смыли с натертого до блеска зеркального пола кровь.

— Все его земли теперь твои, — обратилась она к Ярику. — С собакой же поступай, как хочешь.

Тот счастливо улыбался и благодарил правительницу за ее благородное решение до тех пор, пока рыцари не выставили его вон из зала.

Она лишь откинулась на спинку стула. Так проходил для нее всякий суд, и всякий обреченный рад был своей казни и послушно приводил ее в исполнение.

Лишь одна заминка приключилась в этот раз — Когда вперед вышел пекарь, жаловавшийся на музыканта, игравшего на улице у его пекарни, отчего посетители его тратили деньги не на выпечку, а вместе с ней оплату честного труда, а на бродягу-проходимца. Последний никак не желал выходить вперед и упирался, так что двум рыцарям пришлось взять его в клещи и вывести силой. По залу невольно прокатился шепоток — что это за безумец, что смеет перечить воле самой королевы?

— Это правда? — пропела она, подходя к несчастному музыканту, но тот, к ужасу собравшихся, не пришел в блаженный трепет. Он рассмеялся.

— И что я должен ответить, ваше величество? Да? Но разве тогда вы не пожелаете, чтобы я убил себя всего лишь за то, что какому-то чудаку взбрело в голову, что несколько медных монет, что бросили мне прохожие, заставило их отказаться от покупки булки? А если бы я пришел к вам и заявил, что это он неудачно расположил свою булочную, разве вы не заставили бы его сознаться в том, что слова мои правдивы и не приказали бы ему прирезать себя? Происходящее здесь сегодня — что угодно, только не правосудие! Это скорее фарс, призванный потешить ваше самолюбование! Вот как вас все любят, вот как вам все подчиняются!

Толпа вокруг загудела. Каждый готов был кинуться вперед и привести приговор в исполнение, раз уже этот трус не желает следовать завету. Как посмел он поднять голос на столь прекрасное создание?! Как смел расстроить ее?

Королева никак не выказала беспокойства, лишь вздохнула глубоко и печально.

— Бедное дитя, твой разум поработила болезнь, хоть сам ты этого не понимаешь. — она протянула руку, желая погладить несчастного музыканта по щеке, но тот отшатнулся от нее, как от прокаженной. Новая волна негодования прокатилась по толпе.

— Болезнь? — усмехнулся музыкант. — Скорее уж вы болезнь, ваше величество, и каждый в этом зале заражен вами, как холерой. Я тоже когда-то болел вами, но, волею неба, исцелился. — он огляделся вокруг. — Неужели никто здесь не видит, что под всей этой красотой скрывается чудовище? О, боги, Ракар — страна слепцов!

— Бедное, несчастное дитя, — на глаза королевы накатывались слезы, и толпа благоговейно внимала ей, впитывала ее сострадание. — Я бы дала тебе время прийти в себя, но как могу я на столь долгий срок откладывать разбирательство такого важного дела? И как могу я судить того, чей разум затуманен? Нет, я не вправе судить тебя, пусть судьбу твою решает народ.

И народ решил. Она медленно шла к трону, когда толпа рвала музыканта на части — каждый жаждал внести свою лепту, отомстить за слезы своей госпожи.

И вновь когда дошла она до трона, все уже было кончено. Только вот небольшую лужицу крови не успели убрать сердобольные служанки — уж слишком много вышло ее в этот раз.

Вновь потянулись однообразные споры и покорный ее воле люд. Под конец дня, когда посетители разошлись, в тронный зал вошел высокий рыцарь с седеющими волосами и почтительно преклонил колено.

— А, наш дорогой Фернан, — устало произнесла правительница. — Рада видеть, что ты вернулся из странствия благополучно. Все ли товары ты нашел?

— Да, ваше величество, но я привез не только товары.

— В самом деле? — королева глянула на него с любопытством. — Что же еще?

— Слухи, ваше величество. Думаю, они покажутся вам интересными.

Фернан дал знак, и рыцари ввели в зал перепуганного крестьянина. Последние несколько дней он провел в пути, и мышцы, непривычные к верховой езде, болели. Он еле передвигал ноги и, казалось, вот-вот рухнет замертво от голода и страха.

Но все это осталось где-то позади, стоило ему взглянуть на королеву.

Сначала он думал, что говоря о красоте, рыцарь подразумевал местные пейзажи (а они, надо сказать, и впрямь впечатляли; разве что странные, продолжающие натужно улыбаться даже на смертном одре люди портили картину, делая ее почти пугающей); затем, поднявшись по огромной лестнице и увидев дворец, он понял — вот о чем твердил ему рыцарь! Сейчас же, взглянув на королеву, но знал, что все, надуманное им раньше — вздор. Вот истинная красота Ракара, и ее и впрямь не увидеть больше нигде!

— Что за слухи ты принес? — спросила она.

Мгновение крестьянин помешкал, вспомнив предостережение рыцаря на постоялом дворе, но королева подбадривающе улыбнулась, и все сомнения разом вылетели у него из головы. Он с готовностью рассказал всю историю с самого начала — о короле Стефане и королеве Лейле, об их маленькой дочери, о проклятии болотной ведьмы, о том, как, говорят, хороша стала принцесса, и как растопила она сердце своей мучительницы. Королева ни разу не перебила его, лишь подталкивала, когда он замолкал, пытаясь хоть немного смочить пересохшее горло.

— Я слышал подобное и в других землях от других людей, иначе бы не посмел потревожить вас, ваше величество, — сказал рыцарь, когда крестьянин кончил свой рассказ.

— Ты поступил правильно. — королева улыбнулась ему. — Значит, она столь хороша, что покоряет сердца… Среди принесенных гонцами писем было приглашение от королевы Авроры — она желала познакомиться с соседями. После услышанного я склоняюсь к мысли принять его. Распорядись о подготовке к отъезду.

Фернан поклонился и вышел вон.

Следом вывели и привезенного им крестьянина. Тому было уже все равно, куда его ведут — разве имеет это какое-то значение теперь, когда он познал красоту?