Дарственная (джен)

Чтение — отличный способ провести время. Особенно, когда по службе дел почти нет и можно потратить вечер-другой на хорошую книгу. Яков Петрович и тратит, если позволяют обстоятельства. Вот только имеющиеся в домашней библиотеке книги отчего-то не привлекают в последнее время. Они знакомы ему от потёртости на корешке до небрежно загнутых страниц. Хочется чего-то нового, оригинального, захватывающего, если угодно. Что могло бы отвлечь от нет-нет, да и всплывающих воспоминаний о «той Малороссийской истории», как он про себя называет недавнее расследование. Приятели всё чаще рассказывают, что господин Гоголь стал довольно известен в литературных кругах и приглашаем в модные салоны. Его чтения всё чаще собирают столичную публику и явно пользуются популярностью.

Яков Петрович сдержанно улыбается этим рассказам, вежливо кивает и совершенно не проявляет интереса. Ровно до тех пор, пока не наступает Святочная неделя.

Петербург накрывает морозами и каким-то особенно неприятным ветром с Балтики. Якову Петровичу приходит несколько приглашений на Святочные ужины, и он решает не отказываться. В конце концов, вкусно поесть и продуктивно пообщаться всегда полезно.

* * *

Известие о том, что после ужина у Н-ских планируются чтения, на которые любезно согласился приехать господин Гоголь, Яков Петрович встречает с всё той же вежливой улыбкой, раскланиваясь с гостеприимным хозяином и его очаровательной супругой. В конце концов, даже в таком большом городе как Санкт-Петербург проживает недостаточно много людей, чтобы не иметь общих знакомых.

Ужин оказывается прекрасным, застольная беседа — интересной. Когда гости переходят из столовой в малую залу в ожидании писателя, Яков Петрович намеренно располагается в стороне, подальше от яркого света и поближе к дверям, через которые при необходимости можно незаметно уйти: Николай Васильевич весьма однозначно высказал своё нежелание иметь с ним что-то общее.

* * *

Читает Гоголь увлекательно. Он вообще как-то переменился за то время, что Яков Петрович не имел удовольствия его видеть. Не стал солиднее, но явно почувствовал себя увереннее и в литературных кругах, и в светском обществе. Робеет порой, конечно же, но это характер такой, уже не изменится. И наблюдать эту перемену приятно: Яков Петрович вообще любит узнавать, что оказался прав, а творческий успех Николая Васильевича как раз такой случай. Жизненный опыт и правда оказался прекрасным топливом для молодого писателя. К концу вечера Гуро укрепляется в желании не просто приобрести и самому прочесть книгу, но и подписать её у автора. Отчего-то хочется увидеть, как отреагирует Гоголь. В конце концов, не желавший иметь с ним хоть что-нибудь общее молодой человек взял в качестве названия для своего любопытного сборника рассказов брошенную Яковом Петровичем на прощание фразу. Чудится в этом господину дознавателю какая-то интрига, намёк, но в чём именно дело без книги и личного общения с автором не разобраться. Так что уже на следующий день Яков Петрович, приобретя заветный томик, с присущей ему деликатной настойчивостью выясняет, где в ближайшее время будет читать господин писатель. Обнаруживается, что Л-вые, приславшие накануне приглашение, принимают в тот же день и Гоголя.

* * *

Ждать приходится совсем недолго, всего лишь три дня. За это время Яков Петрович успевает подготовить множество важных служебных документов и с величайшей аккуратностью разрезать страницы в купленной книге. Удержаться от чтения крайне затруднительно, но Яков Петрович находит в себе силы повременить. Его чутьё подсказывает, что только подписав у Николая Васильевича книгу, он сможет избавиться наконец от непривычного ощущения, поселившегося в душе и странно похожего на досаду или сожаление о несбывшемся.

* * *

Бывать у Л-вых Яков Петрович любил: повар в этом гостеприимном доме был замечательный, а приятное общество и непринуждённая беседа отвлекали от мыслей. Так что к моменту, когда все устраиваются в одной из гостиных, чтобы послушать очередной отрывок из рассказов Николая Васильевича, Гуро уже почти не волнуется, хотя даже про себя не признался бы, что испытывает вообще эту эмоцию.

Гоголь читает всё так же вдохновенно. Его интересно слушать, за ним интересно наблюдать. И гадать, что же послужило толчком к такому творческому переосмыслению «той Малороссийской истории». В некоторых персонажах Яков Петрович легко узнает реальных людей, встреченных тогда в Диканьке. А сюжеты явно частично позаимствованы из нелепых порой, но захватывающих рассказов провинциального писаря. Гуро внезапно понимает, что хочет знать, до какой степени он сам имеет отношение к этим рассказам, что во всех этих историях связано с ним лично и связано ли вообще, кроме названия. Ведь если да, то вот оно — искомое бессмертие, пусть и в неявной, завуалированной форме, ведь есть все основания полагать, что Николай Васильевич оставит значительный след в русской литературе!

* * *

Гоголь дочитывает рассказ, скромно, но с достоинством принимает аплодисменты и восторги дам. С готовностью откликается на просьбы то подписать экземпляр «Вечеров», то оставить пару строк в девичьем альбоме. Яков Петрович дожидается, пока разойдутся особенно впечатлённые барышни, и, подойдя к столу, за которым расположился Гоголь, протягивает ему книгу:

— Хотел сказать, что был рад познакомиться с вашим творчеством.

Вопреки ожиданиям, владеет собой Николай Васильевич отменно: не вздрагивает, не стискивает судорожно перо, не делает вид, будто не узнал собеседника. Просто улыбается и берёт из рук дознавателя томик, совершенно без издёвки интересуясь:

— Для кого подписать?

— Для меня, любезный Николай Васильевич.

Прежде чем обмакнуть перо в чернильницу, Гоголь зачем-то пролистывает книгу. Потом уверенно выводит дарственную, возвращает Якову Петровичу. Смотрит, едва заметно улыбаясь. Молчит как-то загадочно. Беседы очевидно не получится, поэтому Гуро коротко бросает привычное «Честь имею» и уходит. Прощается с хозяином дома, целует ручку хозяйке и отправляется к себе, предвкушая отличное чтение перед сном. Старается не думать о том, что же всё-таки написал Николай Васильевич.

* * *

Яков Петрович намеренно оттягивает момент чтения. Он неторопливо переодевается в домашнее, просит принести в кабинет ещё один шандал и отпускает слуг. Собственноручно зажигает свечи, садится в кресло, открывает наконец томик «Вечеров» и переживает приступ недоумения.

Дарственная надпись выглядит весьма неожиданно: ни лести, ни оскорблений. Просто и коротко: «Якову Петровичу. Стр. ..., строка ...».

Справившись с подступившим было раздражением Гуро наливает себе коньяк и возвращается к книге. Глядит на выведенные знакомым почерком слова и цифры. Размышляет, что же на указанной странице его ждёт. Изощрённое и оскорбительное сравнение с какой-нибудь нечистью или что-нибудь аналогичное? Хотя нет, не похоже, чтобы Гоголь был настолько злопамятен. Лучший способ узнать правду — прочесть и не терзаться догадками и сомнениями.

Содержание утверждает, что страница эта относится к рассказу «Ночь перед Рождеством». Кажется, какой-то фрагмент Николай Васильевич читал в прошлый раз. Что-то про кузнеца и чёрта. Что ж, если Гоголь в образе нечистого не отразил ни одной черты Гуро, то Яков Петрович совершенно не разбирается в людях.

* * *

Нужная страница находится быстро. Строчка — тоже. Яков Петрович прочитывает и не сразу понимает, что ни о каком чёрте речи здесь даже близко не идёт. Читает ещё раз. Проводит пальцем по печатным строчкам, вдыхает ещё не до конца выветрившийся запах типографской краски. Перечитывает и улыбается:

«Я тебя люблю, чернобровый козак! За то люблю, что у тебя карие очи, и как поглядишь ты ими — у меня будто на душе усмехается: и весело, и хорошо ей...»