Пророк (джен)

Полыхнула в небе яркая молния на секунду осветив тихий немецкий городок. Затем грянул гром, и те люди, которые ещё рисковали гулять под мелким дождём, находя его очень романтичным в тёмное время суток, тут же сбежали. И правильно. Следом за молнией и громом с неба пролилась целая прорва воды.

В окнах жилых домов и увеселительных заведений горели тёплые приветливые огни. Люди за этими окнами наслаждались пищей физической или духовной, танцевали или смотрели телевизор, может баюкали детей, а может занимались любовью. Даже бездомные поспешили убраться с улиц, прячась от ливня, в поисках тепла и сухости. Лишь он продолжал брести по булыжной мостовой, не зная конечного пункта назначения. Мысль о том, чтобы вернуться в то место, которое он ещё недавно называл домом, была невыносима.

Если бы Элайза знала, где он сейчас, то велела бы ему не медля идти домой и не страдать, чтобы не слечь с воспалением лёгких. Милая заботливая Элайза. За все годы её лечения и скитания по больничным палатам, она перечитала уйму медицинских справочников и легко бы могла поступить на лечебное отделение любого самого престижного медицинского университета. Однако она предпочла образование медицинской сестры и всегда говорила, что её муж единственный доктор в их семье. Врач по призванию и хирург от Бога.

И где был этот Бог, когда неизвестный наркоман ворвался ночью в клинику и потребовал у Элайзы дозу наркотика? Где был Отец, когда преступник, не получив дозу — выстрелил в беззащитную женщину и скрылся? Где был Сын, когда он, Фауст, нашёл свою жену в луже крови и почти без признаков жизни? Где был Святой Дух, когда он извлекал из её мозга пулю и трясущимися руками сшивал один сосуд за другим?! Бог отвернулся, когда в операционной раздался протяжный писк аппаратов, возвещающих о том, что все усилия были напрасны…

И как иронично, что ноги сами привели его к церкви. Иоганн остановился напротив тёмного здания костёла, который своими острыми шпилями разрывал грозовое небо. Элайза была примерной католичкой, он — нет. Всю жизнь Фауст верил только в себя, верил в то, что человек — венец эволюции, созданный природой, а не неким незримым Богом. Всю жизнь он полагался только на себя. Но почему Бог не помог хотя бы ей?! Иоганну было нужно ещё немного времени, чтобы завершить операцию, но Элайза просто ушла. Тихо, уже не чувствуя боли…

Какой он теперь хирург, если не смог спасти жизнь своей любимой. Элайза была смыслом его жизни с того самого момента, как они познакомились. Фауст едва не рассмеялся. Получалось, что в его жизни нет больше смысла…

— НЕ СОВСЕМ ТАК, — раздался рядом глубокий мужской голос в ответ на мысли доктора. Нет, глубокий — не совсем та характеристика. Этот голос, подобно дождевым струям, был повсюду.

— Что? — спросил Иоганн, оглядываясь.

Поблизости никого не оказалось. Зато Фауст очень вовремя приметил криво несущуюся на него машину с выключенными фарами и успел отскочить. Автомобиль окатил его из лужи, мужчина поскользнулся и рухнул в ручьи воды, текущие к сливной решётке.

Иоганн не сразу опомнился. Из-за шума дождя он мог бы даже не услышать рёв автомобиля, пока он не оказался слишком близко. С омерзением Фауст отряхнул рукава плаща от налипшей грязи, но когда попытался подняться, мощный поток тут же повалил его обратно на мостовую.

— НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ЗДЕСЬ ТЕБЕ И МЕСТО? — снова повторил неземной голос в ответ на мысли доктора.

— Да кто ты, чёрт тебя дери?! — в отчаяние воскликнул Иоганн, бешено оглядываясь вокруг, и тут же закашлялся.

Боль обожгла его горло и лёгкие. Возможно, он действительно умрёт. Прославленный хирург из медицинской династии, ведущей свой род с пятнадцатого века, Иоганн Фауст VIII умрёт от тяжёлой формы пневмонии из-за того, что ему вздумалось полежать в луже в октябре. А может он заболеет туберкулёзом, и умрёт от болезни, которой сейчас страдают только бездомные и обездоленные.

— ТЫ НЕ УМРЁШЬ СЕЙЧАС!

Фауст хотел было возразить, что мол болезни понадобится время, чтобы его убить, но не успел и звука из себя выдавить.

Огромная тень приземлилась прямо подле него. Босые ступни существа опустились по обе стороны ног доктора, на уровне его лодыжек, и мягкий балахон скрыл всю нижнюю часть его туловища. Фауст поднял взгляд выше: высокая статная фигура была сверху до низу закутана в свободные многослойные чёрно-алые одежды. У неизвестного существа была бледная кожа, узкое лицо с острыми чертами, обрамлённое пышной копной слегка вьющихся иссиня-чёрных волос, тёмные глаза, как-то неестественно отливающие красным, кожаные крылья за спиной и рога венчающие голову…

И пока Фауст осознавал, кого видит перед собой, бледное острое лицо в один момент приблизилось: фигура склонилась, чтобы поближе его рассмотреть. Глаза существа и правда светились, как карбункулы. Каждый глаз пересекал тонкий вертикальный зрачок, какой бывает у змей и кошек.

— Значит хочешь умереть, надеясь снова встретиться с милой женой? — спросил незнакомец. Несомненно, это был именно тот голос, который слышал Фауст, но теперь он не был таким величественным.

— Это не важно, — пробормотал Иоганн, ошарашенный и смущённый тем, что некто лезет к нему в душу.

— Жить или умереть — это не важно? — незнакомец рассмеялся, обнажив ровные, слегка заострённые зубы. — Наивный. И ещё более наивный, если думаешь, что сможешь встретить свою любимую где-то по ту сторону. Как Архидемон тебе говорю — с твоим грузом отчаяния, который будет преследовать тебя и после смерти, тебя либо отправят в Ад, либо сбагрят в Чистилище, что ещё хуже.

— Архи-кто? — переспросил Иоганн и снова закашлялся. Он старался смотреть в глаза незнакомцу, но кашель заставлял его сгибаться к земле.

— Ох уж мне эти католики, — произнёс незнакомец, схватив Фауста за копну жёлтых волос на макушке и запрокинув его голову. Синие глаза доктора оказались напротив лица незнакомца. — Про Архангелов мы знаем, а про Архидемонов слышим впервые. Я — Мефистофель, эрцгерцог Ада.

— Я не католик. Это какой-то бред. Я уже в горячечном бреду, — пробормотал доктор, задыхаясь. — Я не могу верить своим ушам и глазам, когда я умираю.

— Ну, это поправимо, к тому же ты не умираешь, — с улыбкой, которая могла показаться даже дружелюбной, ответил демон. — И я могу не только уберечь тебя от смерти, но и дать ключ к знанию, которое вернёт твою ненаглядную Элайзу.

Демон отпустил волосы доктора, но тот не опустил голову, продолжая смотреть в лицо Мефистофеля. По телу Фауста прошла дрожь, когда демон произнёс имя его возлюбленной. В душе доктора зародилась гамма чувств. И страх, и надежда, и ревность, и любовь. Давно он не чувствовал себя таким живым. Даже кровь словно быстрее побежала по венам.

— А что взамен? Взамен на знание что-то полагается дать? — спросил Фауст с надеждой. Он, разумеется, не верил в существование бессмертной души, как и в Бога, как и в Дьявола. Как и в демонов. Но узнать — значит поверить?

— Сперва верни свою любимую — потом сочтёмся, — с прежней улыбкой ответил Мефистофель. — А теперь скажи, что поручаешь себя в мои руки и можем начать.

— Я поручаю себя в руки Мефистофеля, эрцгерцога Ада, — как можно серьёзнее сказал Иоганн, всё ещё не до конца веря в реальность происходящего. Здравая частичка его рассудка подсказывала ему, что если завтра он не проснётся в психбольнице, вероятно, не проснётся вообще.

Мефистофель торжествующе улыбнулся.

Тонкие пальцы, заканчивающиеся острыми ногтями приблизились к лицу Фауста. Доктор инстинктивно зажмурился, а холодные пальцы коснулись его воспалённых век. Многолетняя усталость, накопившаяся за время учёбы в институте, и бессонные ночи, потраченные на спасение чужих жизней, прежде всего отражались на глазах. Они зудели регулярно, а зрение стремительно падало. А сейчас вся боль ушла. Фауст открыл глаза и отпрыгнул от демона. Мужчина неуклюже поднялся на ноги и попятился, с широко раскрытыми от удивления глазами. Лишь упершись спиной в какое-то здание он остановился. Всё вокруг было такое яркое и чистое. Даже при свете дня Фауст не видел так чётко и ясно, а сейчас мог разглядеть каждую каплю дождя в непрерывном потоке. Доктор боялся даже моргнуть из-за того, что волшебство могло исчезнуть.

Мефистофель медленно приблизился к Иоганну и протянул вперёд руки. И пока доктор как завороженный разглядывал лицо Архидемона своим новым зрением, холодные ладони коснулись его ушей. Фауст закричал. Барабанные перепонки едва не лопнули от звона и треска. Шум воды по мостовой теперь был подобен вою горной реки, а дождь громыхал как водопад. И сквозь этот шум, будто издалека, прорывались миллионы голосов. Их слова нельзя было разобрать. Многие были на неизвестных доктору языках. Эти голоса перекрикивали друг друга, сменялись раз за разом, потом сливались в унисон. Это было прекрасно и ужасно одновременно.

Фауст хотел закрыть уши, но Мефистофель перехватил его руки и резко поднял наверх, прижав доктора к стене. Когда же Иоганн хотел высказать ему своё недовольство, Архидемон поцеловал его в приоткрытые уста. У Фауста не было даже сил сопротивляться такому варварскому обращению. По сравнению с холодными дрожащими губами доктора, губы демона были жарче самого Ада. Архидемон целовал напористо, будто хотел выпить из Фауста всю жизнь. Он застонал, когда Мефистофель укусил его язык своими острыми зубами, и рот наполнился солёной влагой с металлическим привкусом. А демон всё впивался в его губы, пока не пресытился кровью, и только тогда поцелуй прервался.

Фауст был обессилен, голова раскалывалась от обилия цвета, света и звука. Рот безбожно ныл от ласк демона. Но на этом Мефистофель не остановился. Он отстранился от доктора, отпустив его руки, и одним резким движением рассёк ему грудь своими острыми когтями. Кровь хлынула во все стороны, мгновенно утекая вместе с дождём. Фауст содрогнулся, скорее от страха, чем от боли. Ему не было настолько больно, на сколько бывает, когда тебе вскрывают грудную клетку без наркоза. Мефистофель протянул руку в рану и коснулся пальцами бьющегося сердца Фауста. Сердце замедлило ход, почти остановившись, а затем снова стало биться в том же ритме, что и раньше.

Фауст сполз по стене, как оглушённый. Кожа и мясо на его груди срослись, хотя порванная окровавленная одежда доказывала — рана была. Звуки и краски притупились и доктор снова мог нормально мыслить. Мефистофеля рядом уже не оказалось.

«ВОССТАНЬ, ПРОРОК, И ВИЖДЬ, И ВНЕМЛИ»…

Фауст поднялся и пошёл, шатаясь как пьяный. Он был пьян от воли к жизни. Он жаждал борьбы против этого мира и всех его нелепых законов. И теперь в его голове было ЗНАНИЕ. Он чувствовал его. Теперь он знал, что должен делать, чтобы вернуть себе свою любовь. Образ демона в его голове постепенно таял, и его место занимал облик любимой Элайзы.

А тем временем с крыши костёла за удаляющимся доктором наблюдали.

— Ты опоздал, — произнёс Мефистофель, подходя к светлой фигуре в бело-голубом плаще.

— Сам вижу, нет нужды злорадствовать, — сложив свои белые крылья, он обернулся через плечо и посмотрел на демона своими пронзительными голубыми глазами. — Хотя это вполне в твоём духе.

— Брось, Михаил, — Мефистофель подошёл к Архангелу сзади и игриво перебрал пальцами его золотые локоны. — Проигрывать тоже надо с достоинством.

— Ты же знаешь, что из-за знания, которое ты ему дал, он очень скоро начнёт злоупотреблять морфием, в тщетной попытке заглушить голоса в голове, — печально произнёс Михаил. — Он станет одержим своей возлюбленной и начнёт убивать. Потеряет работу, потеряет семейную лечебницу. Сбежит из города. Я бы мог дать ему успокоение, приглушить боль. Он бы мог многих спасти.

— В этом и был весь смысл. Теперь он никого не спасёт, даже себя, — Мефистофель усмехнулся, встав на краю крыши по левую сторону от Архангела. — Доктора во все времена приносили нам много неудобств. Забирали души прямо у нас из-под носа, продлевая жизнь их физическим оболочкам. Теперь одним стало меньше. Это и была плата.

— Сколько ещё мы будем драться из-за этой семьи? — полюбопытствовал Михаэль, взглянув на демона.

— Что-то мне подсказывает, что этот был последним Фаустом, — ответил Архидемон. — Счёт пять-три в пользу Ада.

Михаил поморщился. Мефистофель был прав. У Иоганна Фауста не было детей, а его единственная возлюбленная умерла.

— А почему ты назвал его пророком? — спросил Михаил. — Что он будет предвещать?

— Смерть, — был короткий ответ.

Когда Михаил обернулся, Архидемон уже растворился меж дождевых струй, будто его и не было.