Русь (гет)

В дремучем-дремучем лесу на болоте домик стоял. Небольшой такой, но добротный, из дерева сколочен да на сваи поставлен, дабы под почвой топкой не ушел под воду. Наши все деревенские про этот дом знали, десятой дорогой его обходили, абы жила там сумасшедшая, которая ни языку человеческом не обучена, ни быту. Те, кому удавалось с ней повстречаться, поговаривали, что она на чудище лесное похожа: листва на голове, голос писклявый, нечеловеческий, а глаза красные, будто у самого дьявола. Боялись её, да детям еще с малычку рассказывали, что на болотах нечисть живет. А то поди утянет к себе, если хоть шаг в её владения ступишь.

Знал бы об этом Свят, никогда бы не повернул лошадь в ту сторону, а так не знал, повернул и возле этого самого дома остановился.

— Хозяева! Есть кто дома? — кричит громко путник.

Мгла вечерняя стоит, дальше трех шагов вперед не видно. Туман крадется по земле, а в тишине лягушки разговаривают, громко так, будто разумные.

Дверь в избушку с противным писклявым звуком отворяется. На порог девушка молодая выходит. Коса длинная, ниже пояса висит. Платье яркое до пят, белая рубашка ягодками вышита. В руках платок цветастый держит, повертела, на плечи хрупкие накинула и гостю улыбнулась:

— Я — хозяйка! И зачем тебе понадобилась, добр молодец?

И улыбается девчонка так, что ни один мужик мимо не пройдет, обязательно остановится, залюбуется красавицей.

— Переночевать пустите? Заблудился я, а тут болота кругом, дороги не найти.

Девушка руками о деревянное крыльцо облокотилась.

— Знаем, гость непрошеный, многие блукают тут по ночи. Оставайся уж, с солнышком я так и быть, тебе путь-дорожку и покажу.

— Благодарствую, хозяюшка, — ответил путник, легко спрыгивая с лошади на землю.

А девушка тем временем рукой на ближайшее дерево указала и скомандовала:

— Коня можешь вот сюда привязать, а сам заходи внутрь, я пока на стол накрою. Праздник как-никак. Гости у меня редко бывают.

Не обманула, накрыла, да еще какой! Были тут и утка запеченная, и каша в горшочках пахучая, и соленья домашние, даже квас и обычный домашний самогон — царь любого стола. Зашел мужчина в дом и сразу же в светлице небольшой очутился, полы ковриками ткаными устланы, на стенах пучки трав висят, сохнут, да кот чёрный на печке добела выбеленной спит. Учуял чужого, лениво глаз один синий открыл и закрыл сразу же, дальше спать продолжая.

— Эй, куда это руки свои грязные тянешь? — одёрнула хозяюшка гостя непрошеного, который как только стол накрытый заметил, так в руки и потянул, — иди сперва ополоснись с дороги в баньке. А я пока тут стол накрою.

— Так все ж готово.

— Мне лучше твоего знать, всё иль не всё. Марш руки мыть и умываться. Не пущу за стол грязного такого.

Сдался голодающий наш, пошел куда послали. Банька на улице оказалась. Как раз сбоку от избушки. Скособочившаяся крыша, покореженные стены. Тут и глупому было понятно, что мужской руки это хозяйство и вовсе не видало. Постоял, посмотрел на это Свят и решил отплатить девушке за ночлег, ремонтом хоть мелким завтра заняться: дыры там залатать, стены подпереть, а может, и дымоход подправить. Вон, покосился уже совсем.

Внутри, как ни странно, было лучше. Тут и вода в кадке на полу стояла, и простыни на стене висели. Да и натопил её кто-то до него, отчего пар по всей комнате разлился, согревая изнутри измождённое от долгой дороги тело. Как же умаялся наш путник по лесам да полям скакать. Душа так и требовала искупаться да отдохнуть на перине теплой.

— Ну что ж, попаримся…

Мысли с делом у Свята редко разнились. Вот и сейчас вернулся он в избушку, будто заново рожденный. Рубаха сменная поверх голого тела одета, штаны чистые, русые волосы от воды блестят да мылом травяным пахнут.

— А теперь кушать садись, а то остынет всё, — скомандовала девушка и сама присела на лавку застланную половичком, который сама же плела. Яркий такой, словно цветы по весне.

— Как вас хоть зовут, хозяюшка?

— Касимира, или просто Мира, а твоё имя?

— Святослав, Свят.

— Идет тебе оно. Красивое. Ну, угощайся. Что есть, тем и рады, — девушка взяла в руки вышивку и села рядом.

На некоторое время тихо стало в доме. Мужчина ел молча, пил в меру, да хозяйку рассматривал, так чтоб не смутить молодую девушку своим вниманием. Понравилась она ему. И чём дольше смотрел, тем больше нравилась. Шейка лебединая, бусами деревянными украшена, коса длинная — истинная гордость любой девушки, а глаза такие, будто не от мира сего. Синие-синие, глубокие, словно в колодезь смотришь. Можно оступиться и упасть. Не найдут тогда никогда, но зато умрешь счастливым.

Оторвалась от петелечек своих ровнёхоньких, глазками стрельнула, усмехнулась и снова лицо спрятала.

— Чего так смотришь жарко, молодец? — спрашивает ласково, — Неужто нравлюсь я тебе сильно?

А голос-то какой, аж кровь в жилах закипает. Может, то от выпитого или от баньки настолько горячо стало. Не впервые в жизни Святослав дело с девицами имел, той-гляди не малец уже давно, но вот такую впервые встретил. Говорит — словно к себе кличет, а в глазах укор и предупреждение, мол, не трожь, руки при себе держи.

Совладел Свят с собой, успокоился, поблагодарил за еду и питье, да и выбежал из избы, вроде как коня напоить, а на самом деле голову проветрить да мысли в порядок привести.

Долго он круги вокруг избы наматывал, а когда вернулся, то уже и луна на небе пост приняла. В избушке же свеча одна на столе горела, да жар от печи яркими красными огоньками отливал. Замер мужчина у входа, так как Мира на печи в одной рубахе сидела и волосы переплетала. Одни только голые щиколотки из-под длинной рубахи торчали и весело качались.

Пела девушка, тихо так, почти шепотом. Про девицу, которую суженый перед самой свадьбой бросил, а заприметив, что не одна она, замолчала и с укором произнесла:

— Думала, уж не вернешься ты, Святослав.

— Чего бы это? Сам же в гости попросился, а теперь бежать?

— Вы, мужчины, чего хотите — сами не знаете, — философски изрекла Касимира, перебрасывая одну косу на спину и принялась другую плести.

Свят сел на лавку, стянул свои сапоги, оставив их стоять на пороге и ступил босыми ногами на голый пол. Входная дверь прилегала неплотно, отчего по полу холодок бегал. Это для закаленного парня он не страшен, а вот девушка мерзнет небось тут одна.

— Мира, а не страшно тебе одной в такой чаще жить? Девушка-то молодая, вдруг кто обидеть решит? Меня вон так легко в избу пустила. Совсем не боишься?

— А отчего тебя бояться, гость непрошеный? Вижу, глаза у тебя добрые.

— Глупая ты девушка, Мира. Нельзя лишь глазам верить. Обманут они, оболгут.

— А мои? — спросила хозяюшка, спрыгнув с печи на пол, подошла ближе к мужчине, голову вверх вздёрнула и взглянула упрямо, — неужто и они лгут?

И стоит близко так, смотрит снизу вверх, но такое чувство, что наоборот, возвышается, так как столько силы в этих очах синих, да и лета долгие. Пусть и был Святослав парень простой, но не глупец, поэтому хоть не сразу, но сообразил, к кому именно в дом попал. Вот только удивился, что отпустили его так просто, когда через порог повторно переступил.

Такие как она не отпускают. Служить себе всю жизнь заставляют, да желания всякие исполнять.

— Красивая ты, Мира. Может, уже облик свой истинный покажешь? Сказал же, что не уйду.

— Вот глупость ты сказал, Святослав. Это и есть мой лик настоящий, а тот, что люди видят — обман да иллюзия. Сами они себя пугают, не моих это рук дело.

— Чую подвох тут всяко да есть. Не бывает красавиц таких, не родятся.

— Это сейчас не родятся, Свят, а когда-то родились.

— И сколько тебе зим, не скажешь?

— Не помню я уже, гость непрошеный. Много, очень много. Столько, что уж жизнь не мила стала, да солнышко багряное не радует, — улыбается девушка грустно, а слезы по щекам бегут.

И не страшно с ней вот так вот рядом стоять. Мож, приворожила как, мож, обманула чувства, но Свят вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят от дома этого и создания иномирского, ступил вперед да обнял девчонку, к груди широкой притягивая.

А вот что сказать, так знать не знает. Мысли в голове путаются, жалко её, одинёшеньку.

Так соскучилась Касимира за теплотой человеческой, что позабыла, кто такая на самом деле, захотела побыть обычной девушкой, встала на цыпочки, прибавляя себе роста, и поцеловала гостя в бороду колючую.

А потом ойкнула, когда её на руки подняли да на печь посадили, продолжая целовать. Хорошо-то как было, легко, что аж смеяться хотелось.

А он всё слова приятные говорил, красоту расхваливал да рубаху всё выше закатывал. Не противилась Мира, позволяла и себя на перину укладывать, и ножки стройные в стороны разводить.

Только кот-полуночник стал свидетелем, как на печи тела молодые сплетались, не жалея ни сил, ни хотения. А потом в любви признавались, всю жизнь прожить бок о бок клялись.

Обещания эти развеялись вместе с приходом дня нового. Проснулась девушка, а нет в избе никого, только кровь на простыне да губы красные, искусанные, о ночи вчерашней забыть не дают.

Спрыгнула девчонка на пол, да на крыльцо выскочила, по ступенькам скоро сбежала, пока ноги босы в траву мокрую не зарылись, и потянулась, высоко-высоко солнышку милому улыбаясь.

И запомните. Дети только от любви появляются, а её ни приворожить, ни обмануть никак нельзя, только вымолить.

Конец

Примечание:

П. С. Доченька у неё через девять месяцев родится)

Не знаю, счастливый конец иль печальный? Как вы считаете?