Советы (джен)

Первое, что помнила Лори Астарн о своём ночном пробуждении — то, как она инстинктивно треснула кого-то подушкой (вероятно — по голове), отползла на середину кровати и хорошо отработанным заклинанием поставила защитный магический барьер (вероятно — того же пурпурного цвета, что и обычно, хотя от страха, говорили, цвет мог и поменяться). Секундой позже — в то мгновенье секунда показалась довольно долгой (целой вечностью, если уж быть точнее и хоть немного представлять, сколько времени в слове «вечность») — она услышала приглушённое аханье помешавшего её сну субъекта. Ещё секундой позже (когда зажгла магией свет) — увидела, что нарушителем спокойствия являлся её брат Хуан, что сейчас стоял в её спальне в домашних штанах и ночной рубашке, бледный, всклокоченный, одновременно взволнованный и счастливый, самую чуточку несчастный, а теперь ещё и самую малость ошарашенный. Подушкой или щитом — спрашивать совершенно не хотелось.

Сама Лори едва ли выглядела лучше — сонная, весьма напуганная внезапным пробуждением, со спутавшимися за ночь светлыми — к огромному её сожалению — волосами, что теперь лезли в глаза и даже в рот, в старенькой ночной рубашке, что была велика настолько, что грозила вот-вот сползти с плеч. А крылья — её крылья и вовсе не были прикрыты даже самым простеньким блоком. С растрёпанными, торчащими во все стороны фиолетовыми перьями. Окажись перед ней кто-то другой, она точно почувствовала бы себя неловко. Впрочем, Хуана ли было стесняться?..

— Спятил — так меня пугать?! — прошипела Лори, тут же снимая барьер и швыряя в брата вторую подушку. От этой он, надо сказать, сумел вполне ловко увернуться — подушка долетела до стола и сшибла с него парочку безделушек. Тех, деревянных, привезённых как-то отцом с Кадьдона — раскрашенных в фиолетовый цвет ворону и крокодила. Фарфоровых или стеклянных у девочки не было.

Лори нравились эти фигурки — в детстве она играла ими куда чаще, чем куклами (которые, пожалуй, всегда в итоге отдавались Роксане, местами разбитые и почти всегда разрисованные). Нравились так сильно, что и в свои четырнадцать она не была готова совсем от них отказаться. Даже оставила их стоять на столе. Стыд-то какой, усмехнулась своей мысли Лори.

Хуан и раньше приходил к ней. Обычно — поздно вечером, как раз перед тем, как нужно было ложиться спать. Усаживался или ложился рядом и начинал говорить, восторженно, захлёбываясь собственными словами. Много говорить. Всякого ненужного — каждый раз, сколько помнила Лори Астарн, дело оказывалось в одном и том же. Менялись цвет волос, цвет глаз, формы — но суть каждый раз оставалась всё той же. И чего Хуан не шёл с этими разговорами к кому-нибудь из братьев? У тех опыта в делах сердечных явно было больше, чем у четырнадцатилетней девочки. У Драхомира, например. Или у Чарльза. Или Генри, или Линтаммера. Да даже у Говарда с Рехором — которого Мир продолжал по старой привычке называть Ренордом. Или к отцу — он тоже много чего мог бы посоветовать. Но Лори уж точно не могла ничего в этом понимать. Вероятно, подумалось ей, именно поэтому Хуан к ней и обращался.

Лори отбросила одеяло — стояла зима, та недолгая трёхнедельная пора, в которую на Крантирре было холодно настолько, чтобы ей хотелось спать под одеялом, — уселась поудобнее на кровати, подложив ноги себя, и вопросительно — или скорее несколько обречённо — поглядела на Хуана, который тут же совершенно по-глупому заулыбался, свалился — иначе было не сказать — на кровать — чуть левее отброшенного одеяла — и, откинувшись на спину, воскликнул каким-то восторженным шёпотом, каким только он умел почти кричать: «Лори, знаешь, я, кажется, её люблю!».

На такое заявление отчаянно хотелось фыркнуть. Первый раз, когда Хуан пришёл к ней — это случилось четыре года назад — Лори даже поверила этим словам. Теперь же, когда они произносились с завидной регулярностью, верить казалось бессмысленным. Лори могла верить этому заявлению первые четыре раза, но не теперь. Правильно говорила мама — Хуану место было не в герцогском дворце, а на театральных подмостках.

— Это я уже поняла! И кого на этот раз? — позволила себе улыбнуться Лори Астарн, про себя отмечая, что по цвету волос «дамы сердца» её братца обычно чередовались. Кто там был в прошлый раз? Брюнетка, кажется. Или рыжая. Стало быть, на очереди... Кхм... Шатенка, что ли?..

На этот раз Хуан долго молчал. Лори Астарн могла бы сказать — непозволительно долго. Но уж точно дольше, чем всегда — обычно он начинал тараторить, расписывая все достоинства своих «прекрасных леди», из которых леди была в лучшем случае десятая часть всех его возлюбленных. Остальные... Не сказать, чтобы Лори они совсем не нравились — нет, на самом деле, «леди» нравились ей куда меньше тех, кого нельзя было так окрестить, — но было в них что-то такое, из-за чего ей хотелось скривиться и убежать куда подальше.

Впрочем, возможно, дело было в самом Хуане, когда он рассказывал обо всех этих девушках и женщинах.

От него пахло вином. Вероятно, тем самым — из отцовских погребов. Сама Лори в вине разбиралась не больше, чем в отношениях. Одно ей было ясно точно — до добра это не доводило. Даже с астарнским даром практически не пьянеть. Так что, разумнее было держаться подальше от напитков такого рода. И от отношений, пожалуй, тоже.

На Крантирре, где они сейчас находились, не было привычных астарнских дворцов. Это был маленький осколок — в буквальном смысле — Ибере, жаркий, солнечный, с куском вырванного из этого мира магического моря. Очень тёплого моря — непривычно тёплого для Ибере. Тут было много солнца. И много красивых маленьких домиков, всего в десяток комнат, с гладкими белыми стенами, высокими колоннами и плоскими крышами, на которых было так приятно лежать ночью и разглядывать звёзды, если они проплывали над этим небом. Звёзд Ибере тут не было видно — магического поля здесь почти что не существовало. У самой Лори здесь была небольшая спальня — раза в два меньше той, что находилась в Увенке, Цайраме или любом другом астарнском уровне. Но тут, пожалуй, было вполне уютно. Хоть и тесновато.

На Крантирре находились так же знаменитые винные погреба, чем Хуан беззастенчиво пользовался каждый раз, когда приезжал к матери. Лори всерьёз думала о том, не сдать ли его отцу или хотя бы кому-нибудь из старших братьев. Или даже Роксане — та точно подняла бы такой визг, что проблему точно заметили. Если Роксана в чём-то и смыслила, так это в истериках.

Лори надеялась (даже скрестила пальцы на всякий случай), что очередная пассия её неуёмного братца — какая-нибудь простая девица с одного из уровней Ибере. В меру весёлая, в меру раскрепощённая, в меру находчивая. И — разумеется — очередная искательница приключений. Что главное — не избалованная, изнеженная и не в меру романтичная дочь какого-нибудь излишне принципиального лорда или графа (герцога, князя, барона — нужное подчеркнуть). За отношениями с этими благородными барышнями всегда следовала череда неприятностей. И обязательно — упоминания о том, кем работала мать Хуана (а, значит, и Лори тоже) до встречи с Арго Асталом.

— Её зовут Летиция. И она — та самая Летиция, — почти пропел Хуан несколько охрипшим голосом.

Лори моргнула. Спустя секунд пять — во всяком случае, за это время она успела сосчитать про себя до пяти, выдохнуть и немного прийти в себя — она подумала, что зря скрестила пальцы. Лучше бы это была не в меру романтичная дочь какого-нибудь не в меру принципиального и высокоморального лорда — или даже герцога.

— Да ты совсем дурак! — почти выкрикнула Лори, в раздражении соскочила с кровати и, не обуваясь, подошла к окну и отдёрнула штору.

Вид за окном был потрясающий — тёмное-тёмное небо, сияющая полная луна, маленький сад с гранатовыми деревьями и смоковницами (отец говорил, что маме жутко хотелось есть гранат почти все девять месяцев, что она носила в себе Лори, а инжира — когда носила в себе Хуана), узенькая мощённая тропинка, спускающаяся к самому морю — по этой тропинке они в детстве порой ночами убегали купаться. Даже Роксана, обычно всего боявшаяся.

Обычно Лори хватало одного взгляда на это всё, чтобы успокоиться. Чтобы раздражение, страх или волнение покинули её. Чтобы всё снова стало хорошо. Воспоминания о детстве — нельзя сказать, чтобы Лори сейчас не считала себя иногда ребёнком — и тех моментах, когда все они были просто счастливы, без всех этих оговорок и усложнений, всегда помогали.

Но сейчас этот вид нисколько не успокаивал.

— Она замужем, — глухо проговорила Лори, не надеясь, что её слова будут услышаны. В конце-концов, сам Хуан назвал Летицию той самой Летицией. Стало быть, должен был понимать, к чему приводили подобные интрижки.

Лучше бы он влюбился в Сибиллу Изидор. Та, может, и была великой княжной враждебного Астарнам рода, но она хотя бы была свободна. Не в том плане, что Лори считала всех замужних женщин несвободными, а незамужних напротив (это, по её наблюдениям за многочисленной роднёй, никак не было связано), но... Летиция напоминала ей красивую певчую птичку в роскошной крепкой клетке, украшенной драгоценными камнями, владелец которой безжалостно подрежет ей крылья, если птичка будет хотеть слишком многого. И не менее безжалостно свернёт шею, если птичка станет ему совсем уж неугодной.

Хуан на упоминание о замужестве никак не среагировал. Продолжил думать о чём-то своём. И улыбаться — мечтательно, глупо и несколько грустно. И это разозлило Лори ещё сильнее. Хуже всего было то, что Хуан понимал. Понимал — и всё равно был способен совершить кучу глупостей. В этом они с Драхомиром были удивительно похожи. Разве что Мир производил куда более благоприятное первое впечатление. Хуан же казался обыкновенным повесой, каким по сути и являлся. Ну и, конечно, Мир обыкновенно совершал глупости куда более впечатляющие и грандиозные. На их фоне все остальные глупости сразу казались как-то меньше, серее и незначительнее. Однако Лори не могла считать эту очередную влюблённость Хуана меньшей глупостью, нежели выходки Драхомира — стоило только вспомнить, что Летиция являлась женой чудовища, вполне высокообразованного, начитанного и остроумного, с которым было интересно проводить время, но всё же чудовища. По сути, а не по рождению, разумеется.

— Даже папа никогда не совращал чужих жён, — хмуро заметила Лори, надеясь, что подействует хотя бы это.

Обычно переплюнуть отца во всех его достижениях — положительных или не очень — хотел Мир. Более скромному в этом плане Хуану всегда достаточно было просто соответствовать — быть похожим настолько, насколько только возможно. Обычно — стоило только упомянуть, что даже Арго Астал такого не совершил бы, как глупость словно по волшебству (Лори всегда тому удивлялась) улетучивалась из головы этого несносного мальчишки, и он переключался на что-то новое. Не менее глупое, самую малость безумное и совершенно бессмысленное.

Лучше бы он хотел быть похожим на отца в том, что касалось магии, знаний или владения оружием (ладно, с последним даже было вполне неплохо, хотя до отца всё равно было ой-как далеко), думала Лори, а не множеством кратковременных романов (редко какой обходился под конец без скандала), наглостью (львиная доля которой была вполне простительна самому Арго или даже Миру) и любовью к некоторого рода развлечениям. Это хотя бы помогало бы ему увиливать от возмездия со стороны обманутых им женщин и их отцов, братьев или — как выяснилось сегодня — мужей, не прибегая к помощи отца, братьев или Лори.

Но в этот раз Хуан не слышал. Впрочем, вряд ли он когда-нибудь был готов слушать, если чувствовал себя влюблённым — просто в прошлые разы сестре не приходилось его одёргивать или пытаться вразумить (только предупреждать о строгих родителях, о которых она знала, или некоторых родовых особенностях, которые могли стать причиной чему-то нехорошему).

— Уверена, что он когда-либо любил? — спросил он Лори, и девочка в первое мгновенье не нашлась, что ответить. — Не нас, своих детей. Сможешь назвать женщину, которую бы он любил? Хотя бы одну из тех, с кем спал.

— А я могу быть уверена, что любил ты? — поинтересовалась она в ответ спустя некоторое время, забираясь обратно на кровать. — Или — хотя бы — что любишь сейчас, раз уж готов пойти на всё, что заведомо приведёт к вашей гибели?

Хуан дёрнулся, словно от пощёчины, открыл было рот, чтобы возразить, но всё же промолчал, будто задумавшись над этим — совсем для него несвойственно. Посмотрел разве что обиженно и как-то совсем отчаянно, закусил губу и сжал кулаки. А ещё побледнел — во всяком случае, Лори так показалось — наверняка этого знать было нельзя, всё же, в спальне было не настолько светло. Он показался ей в эту минуту похожим на побитую хозяином собаку.

Лори Астарн обхватила себя за плечи руками. Ей безумно хотелось накрыть брата своими крыльями — так всегда делал отец, когда кому-нибудь из детей было слишком страшно или плохо. Хуан не заслуживал всего этого, думала Лори. Он был всего лишь глупым мальчишкой. Взбалмошным, капризным и самонадеянным. И очень влюбчивым. Но, надо сказать, куда более безвредным, чем Мир. В конце концов, Хуан не пробуждал худших из первозданных чудовищ, не нырял в Ядро Ибере или в любимое ледяное озеро на Калме (как говорили — прыгнув с дворцового шпиля), не посылал великих генералов (и некоторых других должностных лиц мира) в пешее путешествие до той части тела, о которой девочке из благородной семьи вроде Лори знать явно не следовало, не нарушал порядка во вселенной и даже никого не убивал.

— Просто отвратительно с твоей стороны, Хуан, пользоваться тем, что я в любом случае буду тебе помогать, — настолько твёрдо, насколько только смогла, сказала Лори Астарн. — Даже если совершенно не одобряю твоей затеи. Более того — я считаю твою связь с этой женщиной глупой и попросту опасной. Если её муж узнает — вам обоим не поздоровится. И если она меня нисколько не волнует, то ты — мой брат. Мой любимый брат. Мне бы ужасно не хотелось тебя потерять или видеть, как ты страдаешь.

Хуан вздохнул и немного грустно улыбнулся. Прошептал одними губами «спасибо» и крепко обнял Лори, что, слушая, как бьётся чужое сердце, подумала, что, наверное, все советы в таком деле совершенно бессмысленны. И она осторожно укрыла его своими крыльями.