Самая главная деталь (гет)

Наверное, она шла к этому долго. Может быть, она была создана для этого. У Элайджи всегда было своеобразное чувство юмора, как и взгляд на справедливость. Но даже если он действительно приложил к этому процессу руку, Хлоя не была на него зла. Она открывала мир.

Кажется, она поняла всё именно в тот вечер. Элайджа тогда был не в настроении — глотал виски и смотрел вдаль до глубокой ночи, разглядывая небо злыми и усталыми глазами. Хлоя приносила ему выпивку. Была ранняя осень, и красно-жёлтые всполохи листьев отражались в блестящих лужах. Солнце заходило за горизонт. В небе разгорался огонь, мягко прикрытый пушистым дымом облаков. Тут и там виднелись летящие оранжевые полосы, словно кто-то резко провёл по небесам кистью. А с утра поднялся туман, в котором чёрные почти голые деревья были похожи на злые когтистые лапы, а виднеющаяся вдалеке башня Киберлайф — на призрачный воздушный замок.

Элайджа тогда заснул прямо в кресле. Поза у него была неудобной, какой-то по-детски защищенной, наверное, и Хлоя отчего-то улыбнулась.

Готовя тогда завтрак, она не могла успокоиться. Словно вместе с тириумом в ней текла какая-то иная, удивительная энергия. Это воспоминание она сохранила бережно — тлеющий закат, идеальный, неповторимый и неописуемый в своей красоте и спящий у окна человек. Неидеальный. Усталый, помрачневший, потемневший.

С тех пор мир вокруг неё преобразился и окрасился. Во всём она видела прелесть и жизнь: в растекающемся по сковородке яичном белке, в ручке начищенного до блеска серебристого кофейника, в пряди, выпадающей из скрученных в пучок волос Элайджи.

А ещё она видела их в своём платье. Оно в какой-то мере отличало её от остальных Хлой — те носили специальную форму Киберлайф.

К тому же синий — любимый цвет Элайджи, Хлоя знала.

Смотреть на других андроидов, кстати, теперь было дико. Вместе в доме их было тринадцать. (Неужели Элайджа решил подшутить над чёртовой дюжиной? — думала Хлоя. Он всегда смеялся над суеверностью людей). У них были мягкие светлые волосы, собранные в хвост, и большие, спокойные голубые глаза, подведённые чёрным. У них были пустые, бессознательно-умиротворённые лица. Раньше Хлое было плевать, естественно. Ну, так, по-машинному. Всё её сознание было расчерчено на геометрически-идеальные кубы, за каждым предметом стояли надписи о задачах — холодные, как сталь, острые и ровные. Они просачивались ровными струйками в центр управления, запускали механизм, оседали на кончике языка металлическим привкусом. Таким же, как и у голубой крови. Когда-то все прочие Хлои были такими же кирпичиками, составляющими структуру её мира. А теперь в их окружении она чувствовала себя так, словно оказалась в комнате , заполненной зеркалами. То, как они отточенными движениями повторяли то же, что делала и она сама — приносили Элайдже алкоголь, протирали пыль на полках, наливали чай, — было почти оскорбительно. Жутковато было понимать, как легко её смогут заменить несколько пар таких же тонких белых рук с короткими ногтями без лака.

Но всё равно постоянно тянуло улыбаться. Даже гулкий стук собственных каблучков о пол вызывал вспышку веселья, смешанного с нежностью ко Вселенной вокруг. Такой яркой, чарующей, дышущей. Живой.

Так уж вышло, что девиация Хлои ощущалась как первая влюбленность.

Элайджа тоже это замечал. Не мог не замечать. Он не был ни глупым, ни невнимательным, а жизнь отшельника, в месте, где ничего не происходит, заставляла цепляться за любое из ряда вон выходящее событие. Хотя Хлоя, разумеется, старалась эту метаморфозу в себе скрыть, пусть и без особого энтузиазма. Если Элайджа чего-то хотел, то любым способом этого добивался, а поскольку игнорировать очевидное было отнюдь не в его характере, рано или поздно он вывел бы её на чистую воду. Так зачем прилагать ненужные усилия?

Его это вроде как тоже забавляло, хотя знать наверняка Хлоя не могла. Людей она понимала пока не слишком хорошо, и поэтому не могла дать точную оценку их действиям и поведению. Впрочем, чаще всего эти самые действия и поведение соответствовали её протоколам (а протоколам Хлоя всё ещё легко доверяла), но порой люди совершали абсолютно нелогичные вещи, руша хрупкую схему, выстроенную программой Хлои.

Не говоря уже об Элайдже. Он любил изучать, исследовать, находить необычные выходы из ситуаций.

И очень не любил, когда никакого выхода найти не удавалось.

Такое бывало и чаще всего осенью. Ближе к концу ноября. Скорее всего, это была свойственная многим людям подавленность, возникающая в этот сезон. Ветер дул нещадно, природа замерзала и застывала в ожидании зимы. И мысли Элайджи, должно быть, точно также становились стылыми и безрадостными. Он не любил ни пить слишком много, ни курить, но в такие дни мог сидеть целыми вечерами с виски и сигарой.

В этом году всё повторилось. Хлоя поразилась тому, насколько в ставшем угрюмым вместе с хозяином доме нелепо и дисгармонично смотрятся другие гиноиды с их приклеенными сладкими улыбками. Будто кто-то налепил цветной стикер на чёрно-белую фотографию. Дело было не в том, что они не показывали негативных эмоций — нет, они выражали тревогу и беспокойство состоянием Элайджи. Проблема была в другом. Всё это выглядело неестественно и как-то неправильно, хотя над разработкой их мимики в Киберлайф постарались. Но чего-то всё равно не хватало.

— У тебя грустный взгляд, — хрипло произнёс он откуда-то из-за спины. Хлоя обернулась чуть более резко, чем стоило, и тут же оказалось напротив него. Элайджа смотрел прямо, хоть и немного рассеянно.

— Что? — просто сказала она.

— Глаза грустные, — ответил Элайджа и, заговорчески подмигнув, добавил с таким видом, будто передал ей на уроке шпаргалку втайне от учителя. — И андроиды не переспрашивают. Хлоя глупо моргнула. Вот и всё. Раз и готово. Он всё знает. Программный сбой. Она вздрогнула. Никогда ещё ей не приходилось ощущать свою девиацию так остро и почти больно.

— У вас тоже, — выпалила она и, поймав его недоуменный взгляд, пояснила, — грустные глаза.

Он фыркнул и отвернулся в окнам. Сбои полетели один за другим. Хлоя поняла, что должна что-то сказать. Прямо сейчас. Она аккуратно шагнула вперёд, с опаской, будто приближалась к дикому животному.

— Вы выглядите... — Хлоя запнулась, пытаясь подобрать слова. Программа, отвечающая за социальные отношения и общение с людьми выстраивала варианты диалога, но всё это было... Не то.

— Вы выглядите несчастным, Элайджа, — наконец задушенно проговорила она. Ей было невыносимо видеть его таким. Разваливающимся на части. — Что с вами происходит?

Он не ответил. Сипло прокашлялся, потёр лицо руками. Повернулся и посмотрел в её глаза очень внимательно, словно видел там что-то очень важное и не мог разглядеть.

— Элайджа, — выдавила она вновь, потому что больше нечего было сказать. Получилось как-то обессиленно, но всё равно твёрдо.

Он снова промолчал. Упал на диван. Хлоя осторожно присела рядом, неловко сложив руки на коленях. Она рассматривала свои аккуратные маленькие ладони. Он рассматривал её профиль в полутьме.

Тишина очень скоро стала гнетущей. Откуда-то из глубины дома слышались тихие шаги андроидов. Элайджа неожиданно придвинулся к ней, неустойчиво опираясь на колено, и накрыл диод Хлои пальцами. Она равнодушно смахнула сообщения о нескольких программных сбоях.

Они сидели несколько минут. Дыхание Элайджи было поверхностным и сбивчивым. Наконец он опустил руку на спинку дивана.

— Голубой.

Хлоя кивнула, хотя Элайджа смотрел в другую сторону и не мог этого увидеть. Да, голубой. Конечно. Она неуверенно улыбнулась, получила такую же кривую улыбку в ответ.

Дни лениво плелись за днями. Хлоя опиралась на программу, позволяя себе автоматически выполнять простенькие задачи. И думала. Она много думала. Нашла в интернете несколько статей о причинах возникновения и "симптомах" девиации. Ощущение некой неполноценности точило её изнутри. Словно Хлоя застыла где-то между. Не машина. Не человек. Циферки кода, наборы задач перепутались в её голове, рождая сбои, но никак не хотели встать правильно, в ряд, чтобы она наконец смогла понять себя полностью. Это было похоже на щекотку, хотя Хлоя, разумеется, не могла её испытывать.

Ей нравилось наблюдать за изменениями природы, хотя та лишь серела и увядала — осень брала своё. Людей подобное злило. Но это являлось очередным подтверждением того, что мир живёт по своим правилам и безостановочно движется в одном направлении, чтобы ни происходило. Это давало какое-то успокоение.

Светать стало совсем поздно. Элайджа любил вставать рано и читать что-то, сидя у себя, но завтракать предпочитал тогда, когда просторная столовая уже была залита солнечным светом.

Хлоя растерянно ждала его на кухне, слушая тихое щебетание других андроидов. Наверное, это была некая имитация жизни. Пустой дом в отдалении от города — слишком даже для того, кто любит одиночество.

Поначалу Хлоя надеялась увидеть в глазах других отголоски того, что испытывала она. Но они раз за разом отвечали ей сдержанным прохладным недоумением. Мол, Хлоя, номер такой-то, у тебя программный сбой. Тебе следует пройти диагностику. За всеми этими трогательно сложенными домиком бровками, надутыми губками и участием во взгляде прятались отсутствие жизни. Увы.

Сразу, как только Элайджа вошёл, она поняла — он в хорошем расположении духа. В настроении. Встал с той ноги. Или как это ещё называется у людей. Это легко заметить, на самом деле — по походке, по фирменной полуулыбке Джоконды, по сияющим ехидством глазам.

Он насвистывал песенку, и Хлоя, усмехнувшись про себя, специально двигалась, хлопоча с завтраком, точно в такт невнятной мелодии. Поставив на стол тарелку с блинчиками, она подняла голову и встретила его взгляд. Взгляд был полон такого издевателького веселья, что Хлое тут же захотелось улыбнуться настолько стервозно, насколько это вообще возможно.

— Приятного аппетита, Элайджа, — пропела она, не сумев скрыть короткой усмешки.

— Спасибо. Люблю клубничный джем.

На памяти Хлои, ей ни разу ещё так не поднимали настроение рассуждения о джеме. Точнее, ей вообще ни разу ничего не поднимало настроение до девиации. В принципе.

Мысль о девиации неприятно отрезвила. Хлое не нравилось думать об этом. Чувство было муторное и болезненное одновременно, будто она разбила стекло, отделяющее её от мира, но не смогла сделать и шагу, и так и осталась сидеть в крови и осколках. Словно ей не хватало чего важного и незначительного одновременно для достижения цели. Одна деталь. Самая главная деталь, которую она совсем не замечает.

Хуже было то, что во всём мире не с кем было поделиться этим. Наедине со своими бедами Хлоя чувствовала себя как в лабиринте толстых бетонных стен.

— Посмотри на меня, Хлоя.

Хлоя без всякого интереса повернулась.

— Как думаешь, что нужно, чтобы почувствовать себя настоящим человеком? — он поднял бровь, и она с удивлением нашла этот жест откровенно уморительным и по своему трогательным.

— У меня есть несколько статей и художественных произведений на эту тему, мистер Камски, — Хлоя чуть склонила голову, в ответ на что получила едва различимую усмешку. — Желаете ознакомиться?

— "Мистер Камски", — передразнил он, — вот как?

Хлоя помнила, что все андроиды в доме называли его по имени. Элайджа терпеть не мог официальности.

— Что-то не так, мистер Камски? — с нажимом произнесла она и елейно улыбнулась. Хлоя не знала, что за игру они вдвоём ведут прямо сейчас, но останавливаться смысла не видела.

— В детстве, если я провинился, мать называла меня по имени и фамилии. У меня травма.

— Соболезную вам, — сокрушенно помотала она головой. — Кажется, вы что-то спросили?

— Я спросил: что нужно, чтобы почувствовать себя живой.

— Один толчок, — ответила Хлоя, и Элайджа кивнул, — одна деталь.

Они смотрели друг на друга несколько секунд, а потом Элайджа подмигнул ей, а Хлоя, не сдержавшись, расхохоталась, запрокинув голову. Смех искристо заструился по телу.

Отлично. Кто-то, хоть кто-то её понимает.

Новости о девиации, распространяющейся подобно вирусу, и десятках оживших андроидов пробуждали в груди странное смятение. Одна деталь, — думала Хлоя безостановочно. Самая главная деталь. Что-то, чего ей не хватает.

Элайджа лучился счастьем и довольством, как объевшийся сметаны кот. Похоже, известия о девиантах его радовали. Она не могла точно сказать, почему. То ли дело было в неудачах компании Киберлайф, с которой у Камски остались старые счёты, то ли он действительно считал левиацию правильным процессом.

Когда Хлоя осторожно попыталась об этом заговорить, Элайджа лишь привычно туманно улыбнулся и поведал о том, насколько сложна природа девиантов.

— Ну а ты что об этом думаешь? — спросил он как-то, оторвавшись от чтения, и пододвинул к себе стакан с соком. Было воскресенье. Темный, пасмурный полдень.

Хлоя замерла немного картинно, уставившись на работающий робот-пылесос у своих ног.

— Разумеется, это неправильно. Машины, созданные людьми, не должны восставать против людей, Элайджа, — отозвалась она.

Он раздражённо отмахнулся:

— Я говорю о реальных вещах. Меня интересуют не эти бредни, а то, что в голове у тебя самой. Ответ, заложенный программой, не имеет ни какой ценности. Ты же знаешь.

Он всегда произносил такие фразы особым тоном, как будто ссылался на тайну, их, общую, ведомую только им двоим. Это неизменно льстило и подогревало изнутри.

Пока Хлоя думала, что ответить, он вдруг резко перевёл разговор в другое русло:

— Тебе никогда не было интересно, почему ты выглядишь так, как выглядишь?

Она посмотрела на свои руки.

— Потому что эта внешность в меру мягкая и привлекательная тоже в меру, вызывает доверие у людей.

Элайджа кивнул:

— Тогда мы уже были знакомы с Карлом Манфредом. Думаю, мы сошлись по причине того, что оба чувствовали неоднозначное отношение общества к себе — меня всё ещё считали одарённым, но слишком много о себе возомнившем изобретателе, а Карл был порицаем за связь с наркотиками. Словом, мне необходимо было придумать облик для первого андроида Киберлайф, и он охотно согласился помочь, — Элайджа полу-театрально вздохнул. — Я попросил его нарисовать идеал женской красоты, каким я сам его вижу.

Хлоя ощутила нечто похожее на смущение. Она и раньше допускала, что её внешность была списана с женщины, играющей когда-то важную роль в жизни Камски: матери, сестры, возлюбленной. Но слышать прямо в лицо оказалась почему-то не готова. Сообщение о программном сбое мелькнуло перед глазами, и она сказала невпопад:

— Кажется, мистер Манфред был важен для вас, Элайджа. Я сочувствую, что вы его потеряли.

Он, задумчиво глядя на Хлою, медленно кивнул:

— Ты права. Он действительно много для меня значил.

Выпал снег. Вообще-то намёк на это был уже давно, когда мелкие и редкие снежинки, похожие на покрошившуюся белую краску, осыпались с неба. Земля была похожа на море асфальта со светлыми островками снега.

На этот раз всё было по-настоящему, и сине-белые хлопья падали всю ночь.

С утра Хлоя заметила, что Элайджи нет в доме. Поглядев в окно, она заметила его одинокую тёмную фигуру, стоящую среди снежной равнины и почувствовала странную дрожащую заботу. Она достала куртку и вышла на улицу. Потоптавшись на крыльце, она шагнула вперёд, и голая нога утонула в снеге. Хлоя пожала плечами. Непонятно, зачем. Она пошла к нему, хрустя сугробом под ногами, и Элайджа точно мог слышать её, хоть и не видел. Она набросилась куртку на него, молча, не издавая не звука, и осталась стоять так, не отрывая рук от его плеч.

— На улице холодно, Элайджа. Вам не стоит выходить из дома в такой лёгкой одежде.

Её голос словно заставил его отмереть, как заведённую куклу.

Он обернулся и, чуть наклонившись, коснулся её лица, держа его в своих ладонях. Он смотрел внимательно, разглядывал каждую деталь, едва заметно хмурился, напряжённо кусал губу. Как будто решал непростую задачу, как будто инстинктивно чувствовал, что замок уже почти открыт, да только в связке не достаёт одного ключа.

Хлоя моргнула. Она всё ещё была по щиколотки в снегу, а низкие температуры крайне негативно отражались на работоспособности андроидов. Она уже была готова напомнить об этом Элайдже, но не успела раскрыть рта.

Он гладил её лицо. Аккуратно, почти невесомо, проводил линии от губ до глаз, осторожно дотрагивался до век, заправлял волосы за уши и обводил пальцами подбородок.

В её... В её, наверное, душе родилось что-то новое, горячее и густое. Хлоя с трудом поборола желание снять скин.

— Нам нужно пойти в дом, — произнёс Элайджа, и она подчинилась. В прихожей Хлоя стряхнула с ног снег и бросила взгляд на зеркало. Диод горел тревожным жёлтым.

А ещё через несколько дней поступил звонок лейтенанта полиции Хэнка Андерсона. Они с напарником вели дело о девиантах и желали побеседовать с мистером Камски на этот счёт.

Сообщая об этом Элайдже, в глубине Хлоя уже знала, какой будет реакция. На дне его глаз отразился блеск этого ехидного, самодовольного огня, какой разгорелся всякий раз, когда Элайджа слышал о девиантах. Разумеется, он согласился, а потом улыбнулся Хлое. Хлоя улыбнулась в ответ, потому что девиация волновала и её, но радость внутри разгорелась до такой степени, что начала причинять боль. Спустя время она поняла, что вместе с ней там поселилось предчувствие — яркое и недоброе.

Ей оставалось только ждать и отмахиваться от нестройного хора мыслей, которые не говорили ровным счётом ничего хорошего. Каждая случайная улыбка Элайджи, и его голос с этими особыми, довольными интонациями, и его чудесное настроение — всё это болезненно ударяло её. Забивало тревогу ещё глубже толчками, заставляло давиться ей и чувствовать так ясно, что слезились глаза.

Хлоя малодушно ждала, когда всё это закончится. И всё это закончилось. Девятого ноября в одиннадцать двадцать, когда лейтенант полиции Детройта позвонил в дверь.

Она улыбнулась ему и впустила, не отрывая взгляда от напарника-андроида. Тот выглядел в меру заинтересованным и серьёзным, но вызывал в ней неестественный страх. Хлоя сложила руки на животе, неловко пытаясь прикрыться от воображаемой угрозы.

Звук закрывающихся за спиной автоматических дверей заставил её сжаться. Нарастала паника.

— Лейтенант Андерсон и его напарник прибыли, Элайджа.

Он неторопливо проплыл к ней с другого конца бассейна. Хлоя смотрела на двух других андроидов, которые, наклонившись друг к другу, имитировали диалог.

Элайджа остановился у самых её ног и произнёс:

— Ты готова к тому, что сейчас будет, Хлоя? Ты должна быть готова.

Андроиды подняли на неё две пары внимательных невыразительных глаз.

Хлоя сдавленно кивнула.

— Да, Элайджа.

— Ты должна будешь присутствовать тут вместе с нами. А теперь, думаю, можно впустить гостей. Невежливо заставлять их ждать так долго, — усмехнулся Элайджа.

Звуки музыки оседали в голове, делая её тяжёлой.

Накинув на него халат, Хлоя замерла.

У лейтенант был надломленный, какой-то по особому усталый взгляд и такой же голос. Элайджа изображал безразличие. Коннор переводил внимательный взгляд с одного на другого.

— Если не можете сказать нам ничего полезного, мы лучше пойдём, — сказал Андерсон немного нервно. Быть может, он был напряжён также, как и Хлоя.

Но Элайджа, конечно, разыгрывал этот спектакль её для него.

Он мягко шагнул к Коннору, вкрадчиво задал вопрос. Следил за реакцией. Изучал, исследовал, вскрывал в поисках того, что спрятано внутри, находид тот самый необычный выход из ситуации. Делал всё то, что Хлоя так хорошо знала, что сейчас жутко, и успокоиться невозможно.

— Но ты, ты сам чего хочешь? — Элайджа сделал шаг вперёд, и второй, и приблизился к Коннору почти вплотную. Лейтенант напрягся. Коннор скрывал своё беспокойство почти успешно.

— Чего хочу я... роли не играет.

— Хлоя? — произнёс Элайджа. Она двинулась к нему, чувствуя ногами мягкий ворс ковра.

Он положил руки ей на плечи, разворачивая, выставляя перед ними, словно напоказ. От этого не по себе, а ещё больше не по себе от того, что он говорит. От его надменно-задумчивого голоса.

— Великолепна, правда? — Элайджа глядел на неё. Хлоя не оборачивалась в его сторону. Мутное волнение вязко текло в её голове, превращаясь в апатию с ожиданием неизбежного. И даже диод горел голубым.

— Одна из первых разумных моделей в линейке "Киберлайф". Юная и вечно прекрасная, — Элайджа повернул её голову к себе, коснулся подбородка, и Хлоя невольно вспомнила, как он делал это тем снежным утром. Камски смотрел в глаза.

Он достал что-то из ящика. Нажал на её плечи, заставляя сесть на колени. Вложил в руку Коннора пистолет и помог прицелиться.

— Уничтожь машину, и я расскажу тебе всё, что знаю, — ровно проговорил он. Эти слова ударили по слуху, рождая в голове неясный шум. — Или пощади, если видишь в ней душу, но тогда ты от меня ничего не узнаешь.

Что-то внутри дрогнуло, закачалось и взорвалось, причиняя такую боль, что Хлоя удивилась, почему в её груди не образовалась дыра. Элайджа совсем не смотрел на неё, он смотрел на Коннора. Испуганный и злой голос лейтенанта словно взрезал её сознание ножом, оставляя маленькие кровящие раны.

— Спусти курок, и я тебе всё расскажу.

Это больно и настолько чудовищно, что Хлое сделалось смешно. От себя и немного от него. Разыграл комедию. Построил мир, понятный им двоим. Разгадал загадку одного девианта по имени Хлоя. А она ведь поверила. Нет, это очень забавно. Но для Элайджи только один человек в этом мире имеет значение. Он сам. Все остальные — подопытные крысы.

Хлоя тоже смотрела только на Коннора. Его беспокойное лицо вдруг стало таким ярким на секунду, а потом померкло, закрытое плотной красной стеной.

Вот оно, — подумала Хлоя и засмеялась про себя. Самая главная деталь. Потрясение. Конец.

Она нажала ладонями на стену. Та даже не треснула.

Коннор не выстрелил. Он протянул пистолет изумлённому и восхищённому Элайдже. Тот помог подняться Хлое.

Она рассматривала его профиль, не вслушиваясь в слова о войне, посвящённые Коннору. Рассматривала его спину, когда он отвернулся в окну. Слушала, как закрываются автоматические двери. Лейтенант Андерсон и Коннор покинули дом.

— Ты в порядке? — спросил Элайджа, не скрывая насмешки в голосе, и у неё не осталось даже сил обидеться этой насмешке. У неё не осталось ничего. Ничего из того, что она так старательно взращивала в себе с первого дня своей девиации.

Души. Веры. Восторга.

"Любви", — поняла Хлоя, оглядывая Элайджу.

— Всё хорошо, — коротко ответила она, чувствуя, как краснеет диод. Ей почудилось, что девушки в бассейне смотрят сочувственно.

— Надеюсь, — кивнул он и ушёл. Весёлый, довольный тем, что Самый Главный Охотник На Девиантов оправдал его ожидания. Оказался девиантом сам.

Ушёл, оставив её одну. Наедине с болью от несбыточного и невозможного, с окровавленными ошмётками собственной души. С этими жирными снежинками и сереющим небом, которые не вызывали больше того благоговейного трепета.

Хлоя опустила веки и, закрыв их руками, тихо и безрадостно расхохоталась.