Памятник (джен)

— Поттер, — приветствовал вчерашнего выпускника аврорской академии старший аврор Уильямсон в первый день появления Гарри на службе в качестве стажёра. — Вот тебя-то мы сегодня на дежурство и отправим, — он радостно потёр руки.

— Почему только сегодня? — удивился Долиш.

— Почему только сегодня? — не менее удивлённо повторил Уильямсон. — Я про «только» ничего не говорил. Отправим сегодня — ну и, — он вдруг хохотнул, — как пойдёт.

— Кто пойдёт? — с любопытством поинтересовался Сэвидж.

Ответом на этот невинный с виду вопрос почему-то был дружный хохот собравшихся — Гарри в тот момент не понял, почему.

— Кто-нибудь, — непонятно ответил Уильямсон, вызвав этим новый взрыв хохота. И добавил официально, поглядев сперва на главного аврора Робардса, покивавшего ему в ответ, а затем на Гарри: — Ваше первое дежурство, стажёр Поттер, будет возле памятника победы. Возле Хогвартса, я полагаю, — добавил он странно.

Памятник тот Гарри видеть доводилось. Появился он на первую годовщину победы над Волдемортом и был преподнесён министерству и всему британскому волшебному сообществу семьёй Малфоев, впервые после окончания Второй магической заявившей о себе таким своеобразным образом. Отказаться от подарка Визенгамот причин не нашёл, и место памятнику было определено поблизости от Хогвартса, в начале пути к Хогсмиду.

Место было именно что определено, ибо сказать, что памятник там установили, было совершенно невозможно в силу, так сказать, конструкции данного объекта. Ибо памятник… парил. И, как скоро выяснилось, делал он это отнюдь не на одном и том же месте, а имел обыкновение перемещаться в свободно-хаотическом режиме. Представлял он из себя периодически — и совершенно непредсказуемо — воспламеняющуюся медную фигуру феникса, держащего в лапах огромное бронзовое безголовое тело рептилии, которую время от времени с удивительной кровожадностью раздирал напополам, а то и на более мелкие куски. Надо отдать ему должное: большую часть времени памятник спокойно восседал на вершине определённого ему холма — в этом случае рептилье тело изображало постамент, — однако иногда (то ли от скуки, то ли от плохой погоды) перемещался, и довольно далеко, обнаруживаясь то в Хогсмиде, то во дворе Хогвартса, то на берегу Чёрного озера, а то и в самом Запретном лесу. Пару раз его даже находили в Главном зале школы, а однажды феникс весьма уютно устроился на крыше хагридовой хижины, разбросав вокруг обломки змеетела.

Обо всём этом Гарри слышал, разумеется — ибо «Пророк» с большим вниманием следил за похождениями памятника, — но прежде не задумывался ни о том, кто и каким образом возвращает его на место, ни о том, кто и как восстанавливает его после возгораний или расчленения.

Оказалось, министерство, ничтоже сумняшеся, возложило сию почётную обязанность на аврорат, глава которого немедленно переложил её на стажёров. Впрочем, в особенно сложных случаях с ними отправлялся какой-нибудь опытный сотрудник — например, если нужно было соединять разбросанные куски в очередной раз растерзанной фениксом змеи. Остальное делали стажёры: возвращали памятник на место и отмывали змею от разнообразных надписей, коими её полюбили покрывать студенты трёх из четырёх факультетов Хогвартса.

Именно это и предстояло сегодня сделать Гарри Поттеру — но сначала, как выяснилось уже на месте, ему следовало памятник… уговорить. Потому что никакие манящие чары на него — как и на настоящего феникса — не действовали.

— Отлично, — сказал Поттер уместившемуся на уже растерявшей часть черепицы крыше одного из домов Хогсмида медному фениксу, поглядывавшему на Гарри с откровенно глумливой ухмылкой. Предыдущий час он потратил на то, чтобы сдвинуть памятник с места, и теперь просто уселся на землю, не обращая никакого внимания на не слишком-то довольных хозяев дома, нетерпеливо топчущихся поблизости. — Именно так я и представлял себе работу в аврорате: снимать вольнолюбивые памятники с крыш. Не слезешь, значит? — спросил он, и феникс совершенно явственно мотнул головой и уселся поудобнее, обрушив вниз ещё пару дюжин черепиц. — Тебя, между прочим, не было бы, если бы не я, — сообщил он памятнику.

…В этот раз Поттеру удалось памятник уговорить довольно быстро — часов за пять, не больше, о чём Гарри с некоторой гордостью доложил и на следующей утренней планёрке.

— Нашему герою всё по плечу, — резюмировал, дослушав его, Робардс — и постановил возложить отныне на стажёра Поттера заботу о местонахождении и общем состоянии памятника победы. — В конце концов, — добавил он, словно объясняя своё решение, — если бы не ты, его бы вовсе не было.

* * *

«Смерть собакам слизеринским!» «Змеи — слабаки!» «МЛ+СС=ЛЮБОВЬ!» «Долой Слизерин!» «Порвём слизерин!» «УД и ГГ навсегда!» «Слизеринцев на куски!» «Змеям — СОВ, другим — ТРИТОН!» «Долой кошек!»

— Кошки-то при чём? — озадаченно спросил стажёр Причард, останавливаясь с зажатой в руке тряпкой, которой он стирал испещряюшие тело несчастной бронзовой рептилии надписи — ибо чары на памятник не действовали не только манящие, но и очищающие, а у учеников трёх факультетов Хогвартса появилась дурная привычка писать на этой части памятника всяческие гадости о четвёртом факультете.

— Кажется, кому-то основательно досталось от МакГонагалл, — ответил младший аврор Поттер, честно помогавший, несмотря на свой более высокий статус, своему товарищу в нелёгком деле отмывания памятника. — Нет, ну какой всё-таки Малфой мерзавец! — не сдержался он.

— И не придерёшься ведь, — буркнул Причард, от души шлёпнув тряпкой по хвосту бронзовой змеи. Феникс недовольно заворочался, и на одном из его крыльев вспыхнул огонёк.

— Он не любит, когда Малфоя ругают, — сообщил Поттер приятелю. — Я, когда только начинал, как-то пригрозил, что схожу к Малфоям и побеседую… по душам — так он тогда чуть пол-Хогсмида не сжёг.

— И что? — с любопытством спросил Причард. — Ты к Малфоям не пошёл?

— Пошёл, конечно, — усмехнулся Гарри. — Только они уже ничего не могут сделать: чары с памятника не снять, разве что совсем его разрушить. А этого уже Визенгамот не позволяет.

— Ну, это пока, — Причард мстительно сощурился.

— Пока что? — с любопытством спросил Поттер.

— Пока эта тварь не прилетела в гости к ним, — ответил Причард, и на его лице появилось опасно задумчивое выражение.

— Хорошая мысль, — оживился Гарри. — Мы подумаем об этом, — пообещал он, снова принимаясь оттирать сообщающую окружающим о романтических отношениях между некими «ПГ и МД» надпись с отвратительно кривым сердечком. — Три давай, — подстегнул он слишком глубоко задумавшегося Причарда.

— Угу, — отозвался тот, послушно вновь берясь за тряпку. — Годовщина завтра, — мрачновато добавил он, зыркнув на Поттера.

— Да, я тоже порой думаю, что тогда погорячился, — согласился Поттер, тоскливо глядя на остававшиеся всё ещё покрытыми многочисленными надписями тридцать футов чешуйчатой бронзы.

С этими словами они снова принялись за дело, и Гарри Поттер, оттирая на удивление глубоко въевшееся в металл кривое сердце, в который раз уже раздумывал о том, что ведь пост министра даёт хорошую возможность раз и навсегда избавиться от этого произведения монументально-магического искусства. И что это не такая уж плохая мотивация для того, чтобы всё-таки пойти в политику.

Но, быть может, он сумеет как-нибудь уговорить на это Гермиону?