Как становятся демоном (джен)

Хрип, бульканье, шелест, треск. Столько звуков сейчас в этой маленькой, обогреваемой небольшим камином, комнате, в которой только стул, кровать, ковер и пентаграмма на голом участке пола. А еще свечи. Они стоят на острие каждого из пяти лучей, красиво мерцая под порывами сквозняка. Тепло, хотя на улице хлещет дождь.

— И почему тогда не было дождя? — спрашиваю я вслух у лежащего на красном ковре человека. Он снова захрипел и начал елозить руками по ворсу, шурша мокрыми рукавами. И как у него это получается? Улыбаюсь и откидываюсь на кровать, прикрывая глаза и вспоминая прошлое.

Легкие горят тем же огнем, что и город за спиной. Ноги болят немилосердно и подгибаются именно в тот момент, когда я уже взобралась на пригорок. Вчера был дождь, земля мокрая, скользкая, и начался стремительный полет вниз. Я даже уже не могла кричать, потому что сорвала горло. Просто тихо лежала с другой стороны, стараясь отдышаться и успокоиться, глядя на собственные маленькие пальчики с уже длинными и острыми ноготками. Точнее, одного ноготка не было, и из ранки сочилась фиолетовая кровь. Хочу закусить губу, но боюсь даже пошевелить ею лишний раз из-за страшной боли. Разбит нос, губы, правый глаз почему-то не видит. Болят ребра, ноги, шея. И кровь, кровь, кровь... Сколько уже её из меня вытекло? Почему я еще жива? И должна ли теперь жить? Город разрушен, практически никто не спасся. Так зачем жить? Зачем убегать? Зачем бороться?

— Эй, здесь кто-то есть!

Резкий, внезапный окрик сзади заставил меня встать на четвереньки и попробовать повернуться, но что-то тяжелое упало на шею, вновь пригвоздив меня к земле. Дышать стало еще тяжелее. Мне захотелось вновь закричать, но из горла вырвался лишь приглушенный хрип. Я начала загребать мокрую землю. Но зачем? Разве это поможет?

— Что там, Селек? — раздался новый голос, практически оттуда же, откуда звучал первый.

— Смотри, отродье этих демонов, — унижающе прозвучал голос первого, но теперь уже сверху. Что происходит? Теперь и перед левым глазом начала расстилаться тьма. Внутри что-то начало утихать. Медленно, слишком медленно, словно продолжая за что-то цепляться. Зачем? Какой смысл?

— Мертвое? — да, для них я просто отродье. Просто отродье…

— Еще дышит, хоть и не трепыхается, — хмыкнул первый голос, и тяжесть с шеи переместилась на затылок. — Но сейчас точно помрет. С размозженными мозгами никто не живет.

Давление становилось все сильнее и сильнее. Казалось, что кожа, череп, все разойдется по невидимым швам, и мой мозг потечет на эту мокрую землю, на эту грязь, чтобы смешаться с ней. Чтобы зверье съело мое избитое тельце, разорвало внутренности на мелкие куски, отбирая их друг у друга, забыв, что чуть подальше есть намного больше мяса. Но, возможно, их отпугнет запах гари. Чтобы больше не было таких как я. Чтобы на моем месте сделал взрослый демон? Попытался бы освободиться? Вымаливал прощение? Лежал так же тихо и неподвижно, покоряясь судьбе? Я широко открыла глаза и захрипела, стараясь что-то сказать.

— Чего там? Трепыхаться начало? Кончай с ним побыстрее, и вернемся к отряду. Они уже закончили.

— Знаешь, — тяжесть вновь сместилась, но теперь уже к правому локтю, — я хочу немного поиграть. Если хочешь — можешь возвращаться. А хочешь — подожди меня.

— Селек, ты с ума сошел? Нас искать не будут, так что кончай с этим, и пойдем, — взбунтовался второй.

— Я же сказал, можешь идти.

— Без тебя я никуда не пойду!

Ноготки начали вырывать землю небольшими комьями, стараясь захватить все больше и больше, закопаться глубже и глубже, чтобы спрятаться от этой боли. Но почему-то ничего не получалось. Почему-то я продолжала лежать на земле, чувствуя, как медленно, но верно мне ломают руку. И пустота. Почему такая пустота внутри? Зачем эта апатия? Хотя, тогда зачем и жить? Я захрипела сорванным горлом, чувствуя адскую боль. Вот, что сейчас заполняет кувшин моей внутренней пустоты. Горькое вино боли, стыда, непонимания и детской наивности того, что кто-то сейчас придет и спасет меня из лап этих ужасных… людей. Да, людей. Ужасных, бессердечных, у которых нет души, крыльев. Завидуют. Да, они просто завидую тем, у кого есть все это. Завидуют и потому стараются уничтожить под каким-нибудь благоверным предлогом — война, голод, политическая защита. Всё, где гибнут люди и нелюди. Где гибнут просто живые существа. И где их тела могут не оставить в покое, а продолжать использовать для своих целей. Ужасных целей.

Звуков не было. Ни одного. Все затихло словно перед осенним ливнем, который обычно так приятно освежает, падая на щеки маленькими холодными капельками грусти. Хотя, может и радости. Я моргнула. Картинка стала четче. Звуков нет. Движений нет. Чувств нет. Нет всего того, что было всего миг назад. Куда же все исчезло? Я немного повернула голову и скосила глаз на воина, который вроде как ломал мне руку. Он не шевелился. Точнее, не так. Он НЕ ШЕВЕЛИЛСЯ. Ничего. Ветер не треплет простоволосую голову или ремешки на куртке. Темнота скрывала это лицо, а мое ночное зрение почему-то не хотело различать его в этой вуали темноты. Может, оно и к лучшему? Но что случилось? Я вновь повернула и голову и увидела вырытую сложную руну времени. Вырытую мной. Мной, которая не могла запомнить пустяшную руну огня, вырезана такая сложнейшая руна, которую не всегда могли начертать мастера. Я вздохнула, кое-как отползла от людей и осторожно повернула голову. Они все еще не шевелились. Неужели она действует так долго. И что теперь? Бежать? Да, бежать. Но куда? Зачем? Не проще ли просто умереть, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Зачем цепляться за эту никчемную жизнь? Какой в этом смысл? Никакого. Совершенно никакого. Смысла нет, как и моего дома, моих друзей, моих родителей.

— Что за?.. — тот, кого звали Селеком, пошевелился, повертел головой, увидел меня и все понял. — Ах, ты сучонок!

Он вытащил из ножен меч и направился ко мне. Второй тоже приходил в себя, но медленней. Амулеты? Руна перестала работать? Да какая разница?! О чем я думаю, глядя, как большая мужская фигура с занесенным мечом подходит ко мне с явным намерением убийства. Кто я для них? Так, отродье, демон, вещь, которую можно уничтожить в любой момент. И тут мне стало обидно. За мой народ, моих единокровных сородичей, за моих родителей, за себя. За всех обиженных людьми. Этими бездушными тварями, которым было плевать, кого убивать. Им даже не нужна причина, они сами её придумают. Да, люди умные. Такие умные, что придумают любую причину для войны, для жертв, для своей выгоды, для собственного удовольствия. Мы отребье? Мы демоны? Нет, совсем нет. Это они. Они! Я зарычала и прыгнула на мужчину так, словно и не было никаких ран, никакого сорванного горла. Только резко выпущенные четыре когтя, полоснувшие по щеке человека, который тут же вскрикнул от удивления. Дальше все как в тумане. Только маленькие пальчики сжимают половинку амулета, который разломался во время маневра. Который когда-то подарила мама.

Тепло так и заставляет закрыть глаза, закутаться в одеяло и заснуть. Отдохнуть хоть немного. Но я с сожалением встаю, потягиваюсь и вновь обращаюсь к мужчине:

— Жизнь такая странная. Сколько ни пыталась её познать, так и не смогла. Но, знаешь, я осознала, что если улыбаться, веселиться, радоваться, то все будет хорошо, просто замечательно! Вот, к примеру, анекдот: она была раскованной женщиной. Её раскованность сдерживалась только корсетом.

Я тихо засмеялась и сама себе приложила указательный палец к губам, после чего подошла к камину и немного вздрогнула от того, каким он был горячим.

— Неужели не смешно? Как так? А остальным нравилось. А такой? Уповая на провидение, старайся это делать незаметно. Не любит провидение халявных упований.

И ничего в ответ, кроме шелеста рукавов и бульканья. Ничего, еще немного, и он сможет говорить. Все же я немного переборщила. Вот дурочка. Сдерживалась, сдерживалась, представляла себе эту встречу, но в итоге все равно не сдержалась. Я коротко вздохнула, взяла с подноса, который стоял на стуле, яблоко, задумчиво спросила тепло комнаты:

— А знаешь ли ты, как я в то время питалась?

И откусила кусочек.

Пейзаж не хотел меняться. Трава, деревья, кусты, трава и так далее, по замкнутому кругу. Казалось, что потихоньку сходишь с ума, шаг за шагом, шаг за шагом. В этом лесу, который словно не хотел заканчиваться, не показывал ни поляны, ну ручья, ничего. Только одинаковые деревья, одинаковая трава и кусты, которые росли с одной и той же стороны деревьев. Мои ноги, руки, шея, голова — все было словно вылито из тяжелейшего свинца. В голове было пусто, будто осталась лишь черепная коробка, только глаза, которые неизвестно как крепились и передавали эту одинаковую картинку. Я уже едва-едва переступала, едва передвигала ногами, но продолжала идти. Ничего. Ни цели, ни надежды, ни чувства мести. Словно я стала обычной пустышкой, которая никому не была нужна. Пустышкой, в которой абсолютно ничего не было.

Мой желудок заурчал. Казалось, этот звук пронесся по всему лесу, заглушая птиц, жуков, шелест листвы. Я согнулась пополам, упала на колени и вновь захрипела. Горло пылало, словно там горел огонь. Как и в желудке. Сколько прошло с тех пор? Два дня? Три? Потеря во времени. Не помню, сколько раз солнце заходило и вставало. Сколько же я не ела? Помню только то, что пила росу, скопившуюся в крупных листах больших кустов. Не очень вкусную, но освежающую. Но не ела. Еще немного и все зря. Зачем я тогда атаковала человека? Чтобы в итоге сдохнуть от голода как тварь? Но что есть? Траву, кусты, корешки? Они не помогут, только будут поддерживать организм в этом слабом состоянии, не давая умереть. Но что тогда?

Веселое чириканье заставило меня вскинуть голову и посмотреть на соловья, который весело что-то напевал себе, сидя на пеньке и периодически расправляя красивые крылья. Я кое-как протянула вперед руку и позвала птичку Зовом. Соловей тут же перелетел на новую опору, которая едва не упала под его малым весом, но из-за слабости он казался чудовищным. Я смотрела в черные глазки птички, которая что-то весело мне начирикивала, и думала. Думала о том, что для того, чтобы восстановить организм, нужно мясо. Хоть малая его толика. А для моего детского организма не нужно много. Но не будет ли это обманом? Предательством то, что этот соловей откликнулся на дружеский Зов, доверился ему. Но, ведь, это цепь такая. Выживает сильнейший. И даже если до конца выживут только люди, я должна успеть отомстить тому мужчине. Селеку. Да, так его звали. Конечно, было бы лучше отомстить всему отряду, но это, увы, нереально. Но ему можно. И нужно. Для успокоения души. Моей души, которая уже никогда не поверит в чудо, никогда не поверит в других. Будет во всех видеть только что-то нехорошее, негативное, злое. Что ж, это не я выбирала, а они — им и расхлебывать.

А соловей продолжал чирикать, насвистывать самому себе веселую мелодию, глядя на мое, явно уже не детское лицо, и не понимая, какая дальнейшая участь ему уготована. Прости, миленький, прости, но так нужно. Пожалуйста, прости меня. Слезы полились у меня из глаз по щекам, смывая пыль и прокладывая свои законные дорожки, а маленькая ручка уже схватила ничего не понимающую птицу за горло и немного повернула на бок. Прошу, прости. Чувствуя себя последней тварью, я вонзила зубы прямо в перья на грудке, которые тут же забили рот вместе с кровью. Ни вкуса, ничего. Только слабое трепыхание, едва-едва удерживаемое моими руками, перья, смешанные с кровью, и небольшие куски мяса. Вот и все. Я сделала это. Первый шаг к тому, чтобы стать тем демоном, которым видят нас люди.

Через каких-то минут пять-шесть меня вырвало. Перьями, пухом, мелкой косточкой и кое-как пережеванными внутренностями птицы, которая тут же упала в грязь, рядом со мной, вновь упавшей на колени и приходящей в себя. Я вытерла рваным рукавом рот, вновь взяла птицу и вновь вонзила в нее зубы. Все повторилось, но уже не так быстро. Но вот во второй раз спазмы долго не отпускали желудок и мои глаза уставились в пустоту, видимую только для них. После я не стала вгрызаться в птичий трупик. Только закопала и прочитала молитву усопшим. Нужно найти еще что-то съедобное, мясное. Пусть даже это вновь будет птица. Главное, не подавиться перьями и пухом. И косточками. Они маленькие и легко могут застрять в горле.

И вновь неменяющийся пейзаж, но мои ноги шли куда уверенней, чем вчера. Конечно, сон на твердой, да еще и холодной земле нельзя назвать таким уж приятным или полезным, но птичья кровь, плоть, как будто бы внесли с собой новые силы. Забирать жизнь тяжело, но за это дается награда. Главное, не платить потом за нее слишком высокую цену. А цена всегда высока.

Выйдя, наконец, на опушку леса, я увидела широкую реку, чья вода быстро бежала, не давая надежды на переход на ту сторону. Ни моста, ни лодки, ни переправы. Просто река, которая в любой момент может унести чью угодно жизнь. Ей все равно, она забирает и платит свою, известную только ей цену. Скорей всего, здесь не купаются, хотя это явно чертовски запоздалая мысль. Я подошла к резко обрывающемуся берегу, который омывала прозрачная холодная вода, в который раз села на колени и начала жадно пить. Вода казалась даром богов. Вкуснейшей, словно бы первой. Я еще никогда не пила такой вкусной воды. Да, это просто иллюзия после долгой жажды, но эта иллюзия была прекрасной. Но вода может утолить только жажду, а не голод. Что же делать? Я посмотрела на воду и увидела рыбу, которая спокойно плыла куда-то по своим делам, не замечая никого и ничего. Спокойная, с блестящей чешуей и неприятными, словно бы выпученными глазами. Я попыталась её схватить, но рыба была чертовски скользкой и поэтому легко и резво уплыла. Черт! Что же делать? Сделать удочку? Отломать или найти подходящую ветку, вместо лески привязать к концу нитку из плетеного пояса. Но нет наживки. Хотя, кто-то рассказывал, что вместо наживки можно использовать волосы, но вряд ли рыба польстится на мои грязные локоны. Мой взгляд уперся на левую руку. Четыре коготка, в любой момент готовые превратится в острые, смертоносные когти. Интересно, а восстановится ли пятый? Я посмотрела на свое отражение в водной глади. Задумчивые, узкие глаза, на голове черт знает что. Лицо в синяках и ссадинах, нижняя губа разбита, как и нос, на правом глазу синяк. Ужас. Настоящий демон, которых описывают в страшных сказках. И этим людям плевать на то, что демоны — это отдельная, разумная раса. Нет, у них свои понятия, которые не понять именно разумным расам. Люди не разумная раса, а простой скот. Да, не более. Как коровы или свиньи. Еда, питье, средство для достижения целей, потребностей, но не личности. Нет, никак не личности, которые можно уважать, любить и лелеять. Я зарычала и бросилась в опасную, ледяную воду, превращая коготки в когти пока только на одной руке. Может, позже получится и на второй. Если выживу.

— Как видишь, я выжила. Правда, тогда трудно было, поймала всего пару рыб, но зато поела. Запихивала в себя этих чешуйчатых, скользких, противных рыбешек, чтобы выжить, — я поскребла раму только что открытого окна и выбросила огрызок яблока. Кажется, оно упало на голову какому-то прохожему, который тут же начал громко ругаться по этому поводу, высматривая виновника. Но росчерк когтем по мокрому дереву скрыл эту комнату от любых любопытных взглядов. Руна сглаживания. Кажется так. Не помню. Они просто приходят, когда нужны, но практически сразу же уходят. Вот в чем особенность не обученного до конца демона. Он может подорваться в любой момент при использовании руны, о которой не знает.

— Что ж, ты скоро сможешь говорить. А, значит, попробуешь меня развеселить напоследок. Ну что есть жизнь, если проживаешь ещё без улыбки? Зачем умирать с грустным лицом, а иногда даже с измученным? Нужно же радоваться, что, умирая, мы даем жизнь другим. Да, у нас есть такое поверье, что когда демон умирает, то его душа вселяется в любое новорожденное тело в мире. Кажется, вы, люди, называете это реинкарнацией. Зачем? Зачем всему давать название и вешать ярлыки? Хотя, я же повесила на людей целую уйму ярлыков. Ах, что за жизнь? Но улыбка все спасет, — и я засмеялась и даже попыталась затанцевать, запорхать по комнате, но едва не споткнулась об еще живое тело.

Целебный амулет действовал все быстрее и быстрее. Еще немного, еще чуть-чуть. Да, совсем чуть-чуть, и месть начнется. Я улыбнулась этому, а потом начала тихонько хихикать. Все ближе и ближе. Ближе и ближе. Как же тут не радоваться, как не танцевать? Но комната слишком мала для этого, а стены слишком тонкие. Приходится довольствоваться малым. А жаль.

— Кстати, мне тут один анекдот про золотых рыбок вспомнился, — я поставила поднос на кровать, взобралась на стул и торжественно, словно читаю речь, негромко сказала: — Если, начав тонуть, вы увидели золотую рыбку — значит, вам повезло. Если много золотых рыбок — значит, вы тонете в аквариуме, — потом спрыгнула со стула, не издав при этом ни единого звука, и уставилась в потолок. — Ну, разве не смешно?

Потолок был обычный. Деревянный. Даже скучно немного. Хотя, что еще можно ожидать от дешевой харчевни, куда знатный дворянин, получивший свой титул лет пятнадцать назад после войны с демонами, пришел вызывать одного из тех, кого так старался уничтожить. Да, нас чертовски мало, но мы живем и прислуживаем людям как какие-то шавки. Чтобы выжить. Да, чтобы выжить. Как с тем соловьем, с теми рыбами. Правда, же? Почему же улыбаться все труднее и труднее?

— А знаешь, почему я начала улыбаться так много? Знаешь, почему стараюсь облегчить свою жизнь, улыбаясь другим? Мне так один старичок посоветовал. Кажется, когда-то он был шутом при дворе вашего короля.

Кусты, траву и деревья сменила не очень ровная, но вполне утоптанная дорога, по которой даже было приятно идти, хоть и босиком. Солнце неимоверно жгло, и было бы намного благоразумнее идти снова по лесу, но мне хотелось увидеть хотя бы одно живое существо. Пусть даже человека. Сейчас как-то плевать. Полная апатия. Да, тело начало восстанавливаться, раны заживать, начал расти новый ноготь, хоть и очень болезненно. В голове изредка мелькали руны, которые я раньше видела, но никак не могла припомнить название. Перед глазами иногда начинало плыть, и тогда съедалась любая маленькая зверушка. Жить, жить, жить. Пусть за счет других, но жить. Да, таково колесо судьбы, которая крутит его вместе со смертью и жизнью.

Недалеко от дороги кто-то лежал. В цветной одежде, в драном, странном колпаке, весь скрючившийся, но все еще дышащий. Скорей всего человек, старик. Но что он здесь делает, да еще в такой одежде? Я немного постояла, но потом, все же, подошла ближе и присела недалеко от старика. С чем оно боролся: с жизнью или смертью? Как прожил свою жизнь? Сделал ли что хотел? Такой ли он человек, как те, что совсем недавно лишили меня всего? Может, просто убить его? Но не избавлю ли я его тогда от мучений? Ведь это было бы не хорошо. Все люди должны и обязаны мучиться за то, что они такие мрази. Да, обязаны. Улыбка скользнула моим губам, а глаза уже ничего перед собой не видели. Они видели только ту кровь и жестокость, которую эти люди видят в демонах. Да, все именно так и никак иначе. Демоны против людей, вампиры против людей, эльфы против людей. Люди — та раса, которую ненавидят разумные расы. Такова их участь — еда, враги, средство воплощения своих целей и желаний.

— Да, так и нужно, девочка. Улыбайся, и тогда все твои печали забудутся.

Тихий, скрипучий, старческий голос вывел меня из раздумий и заставил отпрянуть назад, от чего я упала и уперлась ладошками в землю. На меня смотрели неприятные, водянистые голубые глаза. В них плескалось какое-то…веселье, что ли? Я уже было хотела уйти, но увидела, что ноги старика вывернуты под неестественными углами, да и с руками что-то не то. А если судить по богатой, тем более пестрой одежде, то скорей всего на него напали разбойники. Но неужели у людей такие жестокие разбойники?

— О чем вы, дедушка? — я продолжила сидеть и спрятала руки за спину.

— Ну почему ты не улыбаешься? Улыбка ведь самое прекрасное в этом мире. Именно благодаря улыбке могут забыть печали. Сейчас я умру, но умру с улыбкой, — и старичок тихо засмеялся. — Прошу, улыбнись.

— Так? — я натянула на лицо подобие улыбки. Почему бы не сделать старику приятно перед его смертью? Пусть он и человек.

— Не совсем, но ты уже близко, — старик улыбнулся, показывая частые прорехи в зубах. Неужели кто-то выбил? — Вот если твоя улыбка будет искренней, то это будет то, что нужно.

— Но если мне нет смысла улыбаться? Уже никогда, ни для кого. Жизнь закончена, то что тогда? Что если я хочу мстить? То мне что, все равно улыбаться? — я поджала губы и почувствовала, как пальцы стискивают землю.

— Тогда найди его. Хоть какой-то маленький смысл, но найди. А если собираешься мстить, то мсти с улыбкой, — старик закашлялся, пытался делать это с улыбкой, хоть и было тяжело.

— Кто вы?

— Я? Я просто человек, который всегда видел свой смысл жизни в искренней улыбке и веселом, радостном смехе. А потому я стал одним из лучших, стал шутом короля, — человек вновь показал прорехи в зубах, а я поняла, почему одежда была такой богатой и пестрой. Поняла, что это за колпак, на котором изредка звякал одинокий бубенчик, хотя их должно быть два.

— Но что с вами случилось?

— О, все очень просто. Король на меня прогневался за очередную шутку, за еще один радостный смех, за улыбку, и приказал, чтоб мне сломали руки и ноги, а потом выбросили меня куда-то подальше от города. Так никто бы не смог помочь, — старик продолжал улыбаться, хотя его кожа становилась все более серой, губы начали оттенять синим, а неприятные водянистые глаза теряли свой и без того потухший блеск.

— Человеческий король такой жестокий? — я спросила и тут же прикрыла себе рот. Но, кажется, старик не заметил моей ошибки, только ответил:

— Я не знаю, жесток он или нет. Мне все равно, потому что улыбаясь, можно не смотреть на характер людей, тяжело с ними или легко, главное, чтобы было кому улыбаться. Было ради чего улыбаться и все тут.

— Но…вам же, наверное, больно, — я неуверенно посмотрела на руку, на которой заживал ноготь. Сейчас боли практически не чувствовалось.

— Вот так, девочка, улыбайся, и все пройдет. А моя боль — лишь мгновение в этом мире, полным боли, отчаянья, ненависти и прочих негативных эмоций. Так что улыбайся и вноси в него хоть какие-то крохи тепла, ласки, веселья. Пусть ты будешь улыбаться, убивая, но ты будешь делать это весело, а это уже хорошо. Улыбайся, милая, улыбайся. Проблемы есть у всех, но ведь это же полнейший бред! Почему бы не засмеяться? Засмейся, и горя как не бывало, поверь такому старику как я. Смейся, улыбайся, радуйся и ты забудешь, что такое горе, даже если будешь в этот момент плакать. Улыбайся, девочка моя, улыбайся.

Мое тело начало дрожать, глаза расширяться. Я вскочила и сама не поняла, когда начала хохотать. Не просто смеяться или хихикать, как обычно, а громко, истерично хохотать, словно бы что-то начало выходить из моего тела, из моей души. Хохот, дикий, неистовый, поднимался, как дым, прямо в небо, освобождая душу и мне впервые за эти дни стало хорошо и легко. Я вытерла слезы и посмотрела на старика. Его глаза были закрыты, а на губах играла радостная, последняя улыбка.

Руки мужчины были прибиты к полу гвоздями, захваченными с собой на всякий случай. Пригодились. Пальцы двигались, кисти тоже, но ладонь была полностью обездвижена. На шапках гвоздей было по одной сдерживающей руне, действующей на небольшое расстояние вокруг себя. Лежи, милый, пробуй двигаться. Мертвые этого уже не умеют. Я сидела на его груди и вертела в руках половинки одного амулета. Когда-то он был целый и принадлежал мне, но после уничтожения города демонов у меня осталась только одна половинка. Так вот где все это время была вторая.

— Скажи, а зачем ты подобрал вторую половину? Чтобы всегда помнить о своей великой победе? Нет, для этого у тебя есть титул и богатства. А еще бумага, в которой сказано, за что этот титул и эти богатства даны. А значит, ты сохранил эту половинку, чтобы помнить об одной маленькой девочке, которая сбежала от тебя, которая не дала себя убить. Что скажешь?

— Сука, — мужчина дернулся, но я на всякий случай начертала руну и на его животе. Пусть лежит и умирает тихо.

— Ну почему сразу так грубо? Какие же мужчины становятся грубыми с возрастом, — я вздохнула, но тут же улыбнулась и достала из-за пояса кинжал. Не хотелось бы марать когти о его дрянную кровь. — Что скажешь напоследок?

— Что, думаешь, отомстишь мне, и все станет хорошо, дрянь? — его горло все еще болело и он не мог громко разговаривать. Все же, все боги и богини удачи всех рас сегодня на моей стороне.

— Не совсем. Ты — только первая ступень. А дальше пойдут те, кто были с тобой в ту ночь, с кем ты бился плечом к плечу, спиной к спине за одно дело. Вторым будет твой напарник, который стоял недалеко. А потом уже все остальные. Поверь, уж я-то найду всех, — я тихонько захихикала, прикрыв глаза от удовольствия.

— Ты хоть понимаешь, что отомстив, станешь такой же как и я? — он улыбнулся, думая, что я одумаюсь, отпущу его и начну разводить цветочки.

— Нет, милый. Я не стану такой, как ты, потому что такими тварями и мразями можете быть только вы, люди. Я просто приму свою природу и стану самым настоящим демоном.

— Что? — он явно был обескуражен моими словами.

— Ты думал, что демонами рождаются? Нет, милый, демоном можно только стать. И я им стану. Спасибо, что ты поможешь мне в этом. Только, пожалуйста, улыбнись перед смертью, улыбнись мне, и тебе станет легче.

— А не пошла бы ты? — он попытался дернуться еще раз, но я с милой улыбкой поднесла кинжал к его горлу.

— Прощай, Селек. Спасибо, что помог мне.

И перерезала этому человеку горло, чувствуя, как становлюсь настоящим демоном.